Больные

На весь оставшийся субботний вечер я впадаю в апатию. Хорошо хоть, не надо идти на учебу — иначе бы Саша, прилежный ученик, давно сбежал бы на пары. Однако и удирать пьянствовать на вписки он почему-то не спешит. Испуганный моим плохим самочувствием, он то пытается вытащить меня из кровати и накормить, то просто сидит на краю постели, смотрит, думает. У меня ни на что нет ни сил, ни желания. Что уж говорить об агрессии… В горле все так же стоит ком тошноты, кружится голова. — Тебе надо поесть, — строго произносит Саша. Мне не нужно даже поднимать голову, я и так хорошо представляю, как он стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди и привалившись к косяку. Я молчу, ссутулившись, сидя на краю постели. Язык, кажется, присох к небу. Паркет неприятно холодит босые ноги. Опять мутит. — Не прикидывайся, придурок, — уже с некоторым сомнением в голосе произносит Саша. Потом рывком тянет меня за руки, заставляя подняться, и едва не падает сам под моим весом — я на полголовы выше и уж точно шире. Опираясь на Сашино плечо, удерживаю равновесие и быстро отпускаю его. Парень шарахается в сторону, готовясь принять боевую стойку, ожидая, что я ударю, и замирает в дверном проеме. — Да не буду я драться, — бросаю на него косой взгляд. — Не до этого. Саша нервно сглатывает, потом отрывисто произносит: — Пойдем. На кухне я опускаюсь на стул и замираю. Усталость накатывает с новой силой. Ветер, закрадывающийся сквозь приоткрытое окно и колышущий тюль, пробирает до костей. На улице уже темнеет, едва теплится красный след закатного солнца над Москвой-рекой. День кажется мне бесконечным. А трепыхающийся и вопящий подо мной Сашка был, кажется, как минимум год назад, а не сегодня утром. Саша берет себе чашку с чаем и тарелку с едой и устраивается напротив, спиной к панорамному окну, частично загораживая вид. — А мне ты даже кофе не сделаешь? — хмыкаю я, стоит ему поднести вилку к своим губам. — Сам сделай. Три шага до кофеварки. А греча на плите. — Саш, пожалуйста. У меня сил нет, — устало бросаю я. Несколькими часами ранее я взвился бы и устроил драку, мы бы вновь катались по полу, сцепившись, словно животные. Но на меня накатывает безразличие. От него тошно и плохо, но прогнать мерзкое ощущение не получается. Парень морщится, фыркает, но все же поднимается с места. Шумит кофеварка, бряцает крышка кастрюли, и вскоре к аппетитному запаху гречи примешивается аромат кофе. — Узнаю, что ты притворялся, — прикончу, — шипит Сашка и со стуком опускает передо мной тарелку, приборы и чашку. — Кто еще кого прикончит, — меня хватает лишь на то, чтобы криво ухмыльнуться и наконец приняться за еду. На следующий день я продолжаю не узнавать себя. Саша, проснувшийся и засобиравшийся было куда-то гулять, так и не успевает завязать кеды и уставляется на меня, когда я выхожу в коридор. — Ты себя в зеркало видел? — настороженно интересуется он и стряхивает обувь с ног. — Как обдолбанный. — Как ты, когда возвращаешься после своих вписок, — только вяло добавляю я, догадываясь, что осунувшееся лицо и мешки под глазами не делают меня особо привлекательным. — Я не ширяюсь, — парирует Сашка и стягивает с плеч кожанку, чтобы бросить ее обратно на пуфик. — Проваливай давай уже, как и собирался, — я обессиленно приваливаюсь к косяку и жду. Будь я в адекватном состоянии, то я бы еще поучительно саданул Сашу затылком о стену и пригрозил, что изобью его, если он опять вернется пьяным. Однако непокорный во всем Саша избавляется от уличных вещей и замирает напротив меня в своей любимой позе: руки сложены на груди, брови нахмурены. — Назло тебе не свалю. — Вот так бы и всегда, — я слабо усмехаюсь и пытаюсь на миг привлечь его к себе, но парень не дается и обходит меня, намеренно задевая плечом. — Пиздуй в кровать, — командует он. — Это забота? — продолжаю издеваться я, поворачиваясь и следуя за ним по пятам. Ну хоть на это силы появились. — Какой ты, Сашенька, добрый… — Нет. Просто, когда ты спишь, от тебя проблем меньше. Саша сворачивает в спальню, я, наивный, следую за ним и тут же оказываюсь на кровати. Он толкает сильно, сам падает сверху и придавливает. Я пытаюсь обороняться, заношу кулак, но от таблеток мутит, и я не попадаю по Сашиной голове. А когда я пытаюсь поддать парню ногой, тот и вовсе резко соскакивает с кровати, оставляя меня одного. Подняться и догнать засранца мне не позволяет слабость. Вскоре я забываюсь тяжелым, беспокойным сном. Мне снится маленький, еще четырнадцатилетний Саша. Отвлекшись наконец от компьютерных игр и сидения дома, мы выбрались погулять и, словно дети, стали запускать в лужи кораблики. Вздымая брызги, он бежит по слабому потоку талой воды вслед за своим корабликом, свернутым из тетрадного листа. Обветренные, красные губы, сбившееся дыханье, торчащие из-под шапки кудри и непомерно большая куртка — парень путается в ней и рискует упасть. Неудивительно, что я оказываюсь проворнее и быстрее, а потому обгоняю Сашу и куском льда потопляю корабль. Парень, вопя какие-то проклятия, тут же оказывается у меня на спине и пережимает мою шею. Я падаю лицом в снег, но тут же отталкиваюсь руками и переворачиваюсь. Саша тонет в сугробе, но продолжает цепляться за меня и усердно метить кулаком в голову. Я вновь меняю позицию, выкрутившись-таки из его рук, хватаю пригоршню снега и отправляю вместе с кулаком ему в лицо. Саша захлебывается тут же появляющейся во рту талой водой, но ярости это не убавляет. Через несколько секунд я уже тру зажмуренные глаза, саднящие от холода и влаги, и пытаюсь стереть с лица остатки снега. Глядя на мои страдания, Саша заливается смехом. Мы возимся, словно пятиклассники, в снегу еще какое-то время. Потом, уставший, я вытягиваюсь на спине. Темнеющее небо с россыпью мелких звезд кажется таким низким, что протянешь руку — и дотронешься до тонкого серпика луны. Небо гипнотизирует, притягивает, я не свожу с него взгляд, забыв даже о Саше, притихшем и сидящем рядом на корточках. — Вадь, пошли, холодно, — просит он, нарушая мою безмятежность. Тут же моего лба касается тонкая льдинка и скользит вниз, по виску, заканчивая свою жизнь на щеке и оставаясь влагой на коже. Саша исчезает. Звезды тоже. Остается лишь небо, черное и безграничное, и неприятная влага на коже. Мне холодно, так холодно, что аж трясет, и я не знаю, куда деться от того, что мне будто бы закинули снег за шиворот. Я распахиваю глаза и утыкаюсь взглядом в Сашу, сидящего на краю кровати. Парень отдергивает руку, будто это не он только что скользил пальцами по моему лицу. — Ты кричал во сне, — сухо произносит он. Не обвиняюще, не испуганно, а просто констатируя факт. — Бывает, — тихо выдыхаю я и ежусь от холода. Меня знобит, хотя Саша, похоже, укрыл меня вторым одеялом. Он молчит. Я перевожу взгляд в другую сторону и отмечаю, что за окном совсем стемнело. В комнате же включен только ночник, и его едва хватает, чтобы осветить тумбочку и немного пространства между кроватями. — Ты не давал мне больше таблеток? — спрашиваю я, замечая знакомые серебристые блистеры. Саша только качает головой и отводит взгляд. — Тогда какого хера мне до сих пор так плохо? — Ты заслужил, — агрессивно бросает он. Я вижу в Саше отражение самого себя. Неумение извиняться, злоба и беспричинная ярость в ответ на каждое слово, непокорность, излишняя жесткость. Он копирует мое поведение и использует его против меня. Был бы я мягче… — Ну что, тихим и больным я нравлюсь тебе больше? — с едва уловимым укором интересуюсь я. Вопреки моим ожиданиям, Саша, бросив на меня задумчивый взгляд, отрицательно мотает головой. Потом находит под одеялом мою руку и сжимает своими холодными пальцами. — Никаких таблеток больше, ладно? — просит он. — Либо ты контролируешь себя сам, либо… Ничто тебе уже не поможет. Меня пробирает до костей не столько от озноба, сколько от страха. Момент кажется таким редким и таким ценным, что разрушить его одним неверным словом или движением было бы трагедией. Я даже и не помню, когда в последний раз я чувствовал такую теплоту в отношениях с Сашей. Я будто бы до сих пор нахожусь то ли во сне, то ли в бреду. Я мягко тяну его за запястье к себе и Саша наклоняется, чтобы робко коснуться моих губ. Почти забытые за вечными драками и жестким сексом ощущения приносят удовольствие. Но стоит мне проявить чуть больше настойчивости, Саша отстраняется и стыдливо отворачивается. Надо же, хоть чего-то он стесняется… Мне отчаянно не хватает тепла. Я хочу было удержать Сашу за руку, но он освобождается, встает с постели и тушит ночник. Закрыв глаза, я слушаю его шаги: парень ходит по комнате, переодевается, а потом забирается под одеяло с другой стороны кровати. Подальше от меня. На следующее утро действие таблеток заканчивается. Я просыпаюсь в шесть утра, при том бодрый, злой и адски голодный. Саши, которому я хотел бы высказать все, что накопилось у меня за то время, пока я был слаб и апатичен, рядом не оказывается. Зато шумит чайник на кухне, а потому я проворно выбираюсь из-под двух одеял и иду туда. Должно быть, он уже собирается на пары… Дойдя до кухни, я замираю в дверном проеме. Саша сидит, поджав ноги, на стуле, и смотрит в распахнутое окно на парк. В его пальцах зажата сигарета, на столе стоит пепельница, чашка чая и распотрошенная пачка Мальборо. Моя гребаная пачка, никак не принадлежащая Саше, который всегда говорил мне, что не курит, и только иногда пробовал. Он замечает меня не сразу. Но когда мы наконец сталкиваемся взглядами, его глаза округляются, а занесенная над пепельницей сигарета выпадает из пальцев. — Кто тебе, блять, разрешал трогать мои сигареты? — ярость, которой мне так не хватало последние два дня, разливается по венам. Я ловлю себя на мысли, что, как обычно, не могу контролировать свою агрессию, да еще и пропустил субботний прием у доктора, но тут же забываю об этом. — Я верну деньги, если это так принципиально, — зло бросает Саша и, поднявшись, боком скользит вдоль комнаты, видимо, желая избежать меня и вырваться в коридор. — Не начинай, Вадим, нам обоим сейчас на учебу идти. Конечно, причина для ссоры мелкая и со стороны понять сложно, почему я так завелся, но меня это волнует мало. Ослепленный злостью, я сношу Сашу ударом кулака. Он сжимает губы, чтобы не закричать, и падает, а потом, ударившись об угол стола, со стоном сползает на пол.