Больные

Когда я просыпаюсь, Саши уже нет рядом. Бросаю взгляд на часы — девять. Конечно, пары уже начались и он давно в университете, не то что вечно опаздывающий я. Однако подниматься с кровати я не спешу. Ворочаюсь, подминая под себя одеяло, и вспоминаю вчерашний вечер. То, что обошлось без рукоприкладства и мы просто потрахались, определенно радует, но вот просьба Саши абсолютно не вписывается ни в какие рамки. Она вновь наталкивает меня на мысль, что Саша остается рядом со мной только из-за денег: работать он не может, так как боится слететь с бюджета в вузе, а карманных денег мать ему практически не дает… Неприятные мысли портят появившееся было неплохое настроение, и я, раздосадованный, выбираюсь из кровати. Пары тянутся невыносимо медленно. Я трачу их на разговоры с приятелями, редкие записи и смс-ки Саше. Впрочем, сообщения уходят в никуда. Парень прилежно учится, выключив звук на телефоне, и наверняка проклинает меня каждый раз, когда на экране загорается мое имя. Зато когда я возвращаюсь домой, Сашка встречает меня вполне спокойно, без издевок и наездов. Это должно бы обрадовать меня, но я только сухо здороваюсь и тут же интересуюсь, осталась ли еда. Не дает покоя мысль о том, что Саша так мил со мной только из-за желания заполучить мою тачку. Подобные размышления и подозрения кажутся мне самому омерзительными и недостойными, но избавиться от них не выходит. — Так что ты решил насчет машины? — интересуется Саша, наблюдающий, как я уминаю поостывший омлет. Будто читает мои мысли, ублюдок. Я медлю, размышляя, что лучше ответить, и делаю глоток кофе, обжигая язык. — Саш, — наконец вздыхаю я. — Скажи прямо, тебе деньги нужны? Он непонимающе хмурится. Потом с проскальзывающим в голосе раздражением произносит: — В смысле? Я просто хочу покататься на твоей гребаной тачке. Мне нравятся машины. Вот и все. — А… Прости, — как-то рассеянно выдыхаю я. Становится даже стыдно за свои мысли. Я тут же смягчаюсь: — Конечно, можешь объехать вокруг дома, главное, не разнеси что-нибудь. Но Саша, почему-то все еще недовольный, бросает на меня мрачный оценивающий взгляд. — Ты что, считаешь, что я терплю твои побои и издевательства только потому, что твоя мамочка гребет деньги лопатой? — медленно, будто пробуя каждое слово на вкус, спрашивает он. — Саш, успокойся, я… — Блять, Вадим, да как ты вообще… — он с шумом отодвигает стул и поднимается. — Неужели ты… Да я бы никогда не опустился так низко, чтобы трахаться за деньги! Я оставляю еду и тоже поднимаюсь. Мысли роятся в голове, как бешеные, но обычной ярости я не чувствую. Нужно успокоить Сашу. Извиниться, объяснить, что я просто чертов параноик и безумно боюсь его потерять… — Сука, умеешь же ты все испортить! — в сердцах восклицает он и вырывается в коридор до того, как я успеваю схватить его за руку. Я никогда не видел Сашу таким. Злым, надменным, даже нежным — видел, а таким несчастным — никогда. Трясущимися пальцами он завязывает шнурки на ботинках и тут же вскакивает, чтобы схватить с полки и ключи от квартиры, и от машины, опрометчиво оставленные там мной. — Саша, давай поговорим, пожалуйста, — я успеваю поймать его за ворот куртки и развернуть к себе, когда он уже собирается выскочить на лестничную площадку. — Пошел нахер со своими разговорами, — сквозь зубы выдавливает он, резко вырывается и со скоростью вихря несется вниз по ступенькам. Я прислоняюсь к косяку. В глазах темнеет от нервов и все-таки проснувшейся ярости, но сделать я уже ничего не могу. На лестнице шустрого и ловкого Сашу мне не поймать, а стоит ему забраться в машину — он и вовсе переедет меня, не глядя. Пять сигарет уходит на то, чтобы прийти в себя. Еще пять — на то, чтобы отмести идею одолжить у кого-нибудь тачку и броситься в погоню за Сашей, будто в старых добрых боевиках. Когда пачка заканчивается, на экране телефона загорается сашино имя. — Сашка? Где ты, черт тебя… — Вы, наверное, родственник, эм. Александра, так ведь? Понимаете, его только что привезли в больницу после аварии, он находится в реанимации, но состояние уже стабильное… У меня все обрывается внутри. Голос медбрата эхом отдается в голове, я с трудом разбираю слова и едва гнущимися пальцами записываю адрес. Потом, будто подкошенный, падаю на стул. Я прекрасно понимаю, что в случившемся виноват, в большей мере, я сам, и от осознания этого кружится голова, а к горлу подступает ком тошноты. Вот если бы Саша был мягче, если бы… У меня трясутся руки, я едва не роняю телефон, но все равно выковыриваю из блистера две таблетки и глотаю их, запивая прямо из-под крана. Холодная вода стекает по рукам и подбородку, проникает за воротник рубашки, освежает, приводит в чувство. В больнице я оказываюсь первым, хотя и моя мать, и мать Саши срываются с работы, только услышав о случившемся. Я буквально врываюсь в двери клиники, проношусь мимо регистратуры, не слыша просьб остановиться, замираю только под светящейся табличкой «реанимация» и восстанавливаю дыхание. — Девушка, извините, девушка! — я ловлю за рукав одну из медсестер. — Девушка, мне друга увидеть, он в аварию попал… — Того молодого? Александра? — она хмурится и брезгливо вырывает халат из моих рук. — Сейчас, подождите здесь. Двустворчатая дверь перед моим носом захлопывается. Время тянется бесконечно. Я мечусь по коридору из стороны в сторону, молясь лишь об одном: Саша должен жить. Наконец та самая неприветливая медсестра выглядывает из дверей и протягивает мне белый халат. — Проходите. Только недолго. И не шумите, ему все еще может стать хуже. Я послушно накидываю на плечи халат и проскальзываю в залитый ярким светом коридор, по обе стороны которого, за стеклом, находятся палаты. В одну из них медсестра пропускает меня, вновь шепотом предупреждая о том, что у меня не больше пяти минут. Сразу Сашу я, конечно же, не узнаю. Все кажется мне нереальным, будто попал на место съемки американского сериала про больницу. Саша лежит на белых простынях на высокой кровати, окруженной разными приборами непонятного мне назначения. К взбухшей вене на побледневшей руке ведет тонкая трубка капельницы, а пол-лица закрывает кислородная маска. От моего Саши, активного и жизнерадостного, остаются только золотистые кудри, разметавшиеся по подушке. Я медленно опускаюсь на колени рядом с кроватью и сжимаю его холодные пальцы. Увы, мы все-таки не в американском кино: Саша все так же не открывает глаз, а рука остается вялой и будто бы неживой. Да и я далек от героев сериалов — брутальных мужчин, переносящих все трудности со спокойными лицами. Выпитые таблетки не помогают сдержать надвигающуюся истерику: меня снова бьет крупная дрожь, а слезы сами собой катятся из глаз. Я виню себя во всем, во всем раскаиваюсь и тут же клянусь больше никогда не поднимать руку на Сашу и не оскорблять его. Будто закрепляя свои мысли, покрываю поцелуями его холодные пальцы, уже мокрые от моих слез. Прихожу я в себя только тогда, когда медсестра, что-то шепча мне на ухо и придерживая за плечи, выводит меня из больницы с черного хода.