Больные

На концерт сашкиной любимой группы мы все-таки идем. Что-то не нравится мне в происходящем с самого начала. И очень грустный Андрей — не просто подавленный, как и всегда, когда дело касается Саши, а действительно несчастный. Я даже пытаюсь уговорить его остаться дома и отпустить меня одного, но тот упрямится и настаивает на том, чтобы пойти. В клубе шумно, душно и темно. Андрей, будто находится здесь не впервые, тянет меня сквозь толпу танцующих наверх, к столикам, отгороженным от танцпола и приподнятым над ним. Я отчаянно хватаюсь за его маленькую теплую ладонь, лавируя между людьми, на ходу с удивлением отмечая, что не чувствую паники или страха, как это могло бы быть раньше. В конце концов я плюхаюсь на мягкий диванчик рядом с Андреем. Здесь тише, еще темнее, зато хорошо видна сцена — самой группы еще нет, только диджей для разогрева. — Андрюш, — я притягиваю его к себе и говорю в самое ухо, чтобы было слышно. — Мы все еще можем уйти. — А ты ушел бы? — он усмехается, случайно тыкается носом в мою щеку, прижимается теснее. — Я останусь тут, с тобой, я же знаю… Слова тонут в громе музыки. Диджей включает новый трек. Я больше не спорю с Андреем, прекрасно понимая, что если уж мне выпал шанс увидеть Сашу, то так просто я от него не откажусь. Наконец на сцене появляется группа. Я с легкостью узнаю аккорды: что-то лирическое, грустное, про депрессию и безысходность, как сейчас любит молодежь, — я никогда не понимал, чем Саше нравится эта музыка. Не выпуская из рук Андрея, я продолжаю пристально вглядываться в танцующих внизу, выискивая золотистую кудрявую макушку. То, что Саша мог измениться до неузнаваемости за это время, даже не приходит мне в голову: в воображении он остается все таким же юным, непокорным и безумно красивым. Андрея, кажется, музыка интересует так же слабо, как и меня. Да и выискивать кого-либо в толпе ему незачем. Он прячет лицо то у меня на груди, то в изгибе плеча, пользуясь темнотой, благодаря которой нас никто не видит. Я рассеянно глажу его по спине, пытаясь, скорее, успокоить себя самого, а не Андрея. Иногда мне даже чудится, что вот он, Саша, там, у барной стойки или совсем близко к сцене — но надежда спешно развеивается так же быстро, как и появляется. У Андрея в кармане едва слышно пищит телефон. Мужчина выкручивается из моих объятий и тут же опускает передо мной на стол смартфон. На экране горит сообщение, адресованное Андрею. Отправитель подписан как «Александр». «Сейчас. Коридор около подсобок. Если ты не отпустишь его, я пойму.» Я бросаю косой взгляд на Андрея, но он тут же отворачивается и даже чуть отодвигается. — И как давно вы общаетесь? И откуда ты вообще, мать твою, его знаешь? Мужчина поводит плечом, потом признается: — Он постоянно навещал тебя в больнице. И общался почти со всем персоналом. Я замираю, меня будто окатывает холодной водой. Значит, тогда, такие знакомые руки на моих щеках, силуэт в дверях… — Иди уже. Только недолго, хорошо? — его голос звучит непривычно холодно — я никогда не видел Андрея таким. — Андрюш, я… — Иди. Я вскакиваю, срываюсь с места, будто опаздываю по меньшей мере на последний рейс самолета, и лечу сломя голову в сторону выхода. Вышибаю с ноги какую-то дверь: ориентироваться в темноте, наполненной только гулом голосов и музыкой, сложно, но останавливаться я не собираюсь. Понимаю, что попал в нужное место, я только тогда, когда музыка резко стихает, оставаясь лишь отголосками за толстыми стенами. Длинный узкий коридор с выкрашенными в черный стенами и приглушенным светом давит, будто я вновь попал в один из своих кошмаров. Я озираюсь несколько секунд и наконец замечаю Сашу, будто появившегося из ниоткуда. Он стоит, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, и выжидающе смотрит из-под упавших на лоб прядей кудрявых волос. Повзрослел, но не особо изменился — хотя я бы узнал его в любом случае, в этом я уверен. Я замираю на миг, потом быстро приближаюсь к нему. Саша и сам не выдерживает: отлипает от стены, подается навстречу, буквально падая в мои объятия. Зарывается носом в ворот моей рубашки, что-то неразборчиво шепчет. — Господи, Саша, сколько времени… — Заткнись, — в привычной нагловатой манере бросает он и первый настойчиво целует меня. Мне кажется, что я сплю. Не может такого быть. Не может снова быть Саши в моих руках, не может быть его теплых шершавых губ, раз за разом накрывающих мои. Кажется, закроешь глаза — и вновь очнешься в больнице, все в той же палате… Я проникаю пальцами под его майку, оглаживаю, трогаю, сжимаю, исследуя тело, изгибы которого я не забыл бы и через много лет. Он льнет ко мне, жадно прижимается, будто это не он тогда захлопнул перед моим носом дверь. — Саш, ты, правда, навещал меня тогда, в больнице? — шепчу я, впрочем, надеясь, что он не разберет слов. — Почти каждый день, идиот, — он кусает за мочку уха, тянет, играет языком. Острые ногти проходятся по моей спине, по давно зажившим тонким шрамам, потом возвращаются на рубашку, замирают. Наваждение, минутная страсть проходят — Саша обмякает в моих руках, утыкается носом между шеей и плечом, всхлипывает. Я целую его волосы, висок, практически держа на руках и не позволяя упасть. Саша всхлипывает еще отчаяннее, слезы мочат мой воротник и теплой влагой остаются на коже. Мы стоим так пару минут — мне кажется, что целую вечность. Я отчаянно не хочу просыпаться, не хочу терять только что вновь обретенного Сашу, но он в конце концов отстраняется. Пальцами стряхивает едва выступившие слезы и опять становится холодным и равнодушным. Однако я вижу в его глазах страдание — или просто хочу его видеть. — Ты… простишь меня за все, Саш? Он вскидывает голову, смеряет меня взглядом. Уголки губ растягиваются в болезненной ухмылке. — Я простил. Давно. Я вновь подаюсь навстречу, но он выставляет вперед руку, не касаясь меня, но заставляя остановиться. — И ты прости. Ладно? За то, что доводил, за то, что пил, не ценил твою заботу и… Спешно киваю и, не дослушивая, бросаю: — Я не держу зла. Где-то слева слышатся тяжелые шаги. Хриплый низкий голос окликает Сашу по имени, потом пропускает поток брани и еще раз зовет. Саша вздрагивает, как-то весь сжимается и бросает косой взгляд сперва на меня, потом в глубь коридора. Я никогда не видел его таким. Устало ссутулившись, опустив некогда гордо расправленные плечи и сунув руки в карманы дорогих — я только сейчас замечаю, что такие шмотки он не носил никогда раньше — джинс, делает шаг в сторону. — И все? Ты не дал мне даже получаса, Саш, а я же умирал без тебя, Саша… — И все, — уже утвердительно произносит он. Я хватаю было Сашу за запястье, но он, как обычно, выкручивается. Из-за угла коридора появляется широкоплечий мужчина лет тридцати, темноволосый, заросший щетиной, ростом с меня. Я даже усмехаюсь про себя такому сходству. Я замены Саше не искал, а вот он, похоже… — Да-да, Ильдар, я иду. Я отступаю в тень, чтобы не быть замеченным так сразу. Мужчина вертит в руках дорогой смартфон. Потом хватает приблизившегося Сашу за плечо — на запястье блестят золотые часы — и что-то раздраженно шипит ему на ухо. Слов разобрать мне не удается, но это и не требуется. Я машинально сжимаю кулаки, заметив, что Саша совсем поник и даже не огрызнулся в ответ. Всегда гордый и непокорный когда-то со мной, сейчас он, сломленный, кажется просто игрушкой в руках богатого бизнесмена. Ильдар. Я проговариваю имя одними губами, и тут же возникает желание сплюнуть. На этот раз мне хватает выдержки, чтобы не кинуться вслед и не распустить кулаки. Как мантру, повторяю слова Андрея: «Ты должен научиться превращать свои эмоции в адекватные слова и поступки, а не панику и драки. Ты же сильный, Вадь, ты сможешь». Я не замечаю, как сползаю вниз по стене, вцепившись пальцами в собственные волосы. Хочется закричать. Эйфория, только что подаренная поцелуями и объятиями Саши, рассеивается, и отвратительная реальность вновь захлестывает меня с головой. Не прихожу в себя я даже тогда, когда рядом со мной опускается Андрей и неловко обнимает. Тычется носом в щеку, шепчет что-то успокаивающее, но у меня перед глазами стоит только испуганный, усталый Саша, которого, грубо придерживая, уводят от меня. — Ты же так хотел увидеть его, Вадь, — ухо щекочет дыхание, мягкие руки, такие ласковые, скользят по плечам. — Что же теперь-то… — У него другой мужчина, — язык едва поворачивается, скорее выплевывая, чем произнося слова. Срываясь, я произношу уже громче: — Мать твою, он трахается с другим! Андрей сжимает мои руки, удерживает, не давая вновь вцепиться в волосы или впиться ногтями в скулы. Целует мои пальцы, тыльную сторону ладони, косточку на запястье — у меня крутит в желудке и бьет крупной дрожью все тело от отчаяния и обиды. — У тебя ведь тоже другой мужчина, — шепотом замечает он. — Не проще ли… Андрей замолкает, так и не договорив, прислоняется к моему плечу. Понимает: ничего, что бы он ни сказал, лучше мне не сделает, а вот хуже — запросто. Время тянется, словно резина. Я тяжело дышу куда-то Андрею в макушку, постепенно успокаиваясь. Однако мысль о том, что я потерял Сашу навсегда, даже не приходит мне в голову. Я не отпущу его. Никогда. Не смогу просто забыть, как забылась первая влюбленность. Не смогу… Не для того я лечился, не для того я день за днем учился контролировать себя и свои мысли, чтобы так просто отказаться от человека, ставшего для меня всем миром. — Пойдем домой, Андрюш? — я повожу плечом, заставляя его отстраниться, поднимаюсь и тут же протягиваю руку, чтобы помочь. Он кивает. Я кладу руки ему на плечи, — жизненно важно не быть одиноким в этот крайне болезненный для меня момент, — и медленно веду к выходу из клуба.