Бракованная благодарность

Унылые ручьи дождя в три размеренных водопада протяжно струились вниз по стеклу, принося никому не нужные успокоение и смирение тому, кто наблюдал за ними пустыми глазами. Эти глаза словно бы тоже вобрались в стеклянную оболочку, под стать замерзшим ресницам, напрочь позабывшим час от часу моргать, чтобы оживлять застывшие черными каменьями зрачки, чтобы сбивать с уголков глаз захолонувшие в хрусталики льда слезы. Подобрав к себе колени, безвольно упираясь руками в матрас, Ичиго невидящим взором таращилась в окно. Она сидела на постели, не шевелясь, не дыша, не думая, ничего не чувствуя, не желая что-либо осознавать и вообще существовать. Мир за окном палаты лазарета воспринимался ею с утрированной апатией — просто размытой серостью картинкой, которую кто-то глупый или бессердечный подписал: «Твой новый дом». Общество душ. Сколько раз она бывала здесь? Врывалась с лично своими непреложными убеждениями. Или отправлялась на помощь по первому зову товарищей. Или просто пробиралась, чтобы развлечься посиделками с Рукией, поединком с Ренджи или перебранкой с Бьякуей. Сколько раз она ощущала себя в этом краю как дома? Правильный ответ — неоднократно. Однако теперь, когда в Сейрейтее ее вынужденно заперли обстоятельства, Ичиго не ведала более чуждого для себя места. Ичиго уже тосковала по своему родному дому, по Каракуре, по девочкам, по школе, по работе у Унагии-сан, по клинике, в которой помогала отцу, по улочкам, которые с детства топтала на пару с соседом Мизуиро или по додзе, в котором познакомилась с Тацуки, наконец, по той набережной реки, вдоль которой так любила прогуливаться мама… На душе заскреблись кошки, хотя кому было скребтись в этой опустевшей душе? Куросаки отключила все рецепторы, переставая прислушиваться к внутреннему голосу, и к тому, что происходило за дверью палаты, и к тем подбадривающим словам, которые без устали повторяли ей друзья. Иноуэ, Чад, Исида. Их шокированные лица до сих пор стояли перед глазами у неизменного члена их «четверки», каракурской четверки, перенесшей столько тягот, лишений, проблем, приключений, а теперь… Теперь они больше никогда не сумеют объединиться как прежде. Отныне Иноуэ, Чад и Исида будут вместе, но отдельно от Куросаки Ичиго, которая на этот раз не возвращалась с ними в Мир живых, а оставалась стоять намертво пригвожденной на другом краю сенкаймона, потому что… …она умерла. Там, в Генсее скоро появится рядом с могилой Куросаки Масаки еще одна — принадлежащая ее дочери, умершей во цвете лет, наверняка, по причине какого-то несчастного случая. Возможно, об этом даже пропишут в газетах, где-то о ее «несправедливой смерти» промелькнет в каком-то из некрологов, и кто-то, не знавший об истинных причинах ухода Ичиго, возможно, даже всплакнет по ней. Просто потому, что была такая девчонка, ходила с ним в одну школу, жила себе, жила, и вдруг… исчезла с чьих-то глаз навечно. Странно, как после точки невозврата совесть начинали заедать упущенные возможности, мысли — возрождать не замечаемые прежде моменты, а сердце — ценить каждую мельчайшую крупицу из того, что было да быльем теперь зарастет, как и тот черный островок земли в белой тумбе могилы затянется мягкой газонной травой. Слишком низкой, к сожалению, чтобы скрыть фамилию и имя усопшей, ведь ей было из-за чего сгорать от стыда или напротив — отчаянно желать забвения по причине абсурдности собственной человеческой жизни, что и оборвалась так… нелепо. Конечно. Кона прихватили в Общество душ. Урахара задержался в Уэко Мундо. Тессай по праву передал тело дочери ее родному отцу на сбережение. Кто же думал, что после манипуляций Яхве с пространством и временем, переходы меж мирами сдвинутся и Иссин также застрянет на полпути домой? Верно, никто не мог предугадать это наперед. Как и то, чтобы купить заранее специальный холодильник для крохотной семейной клиники. Как и родить Юзу и Карин на несколько лет ранее и не спрашивать с них, почему это они в свои четырнадцать лет в перерывах меж домашним заданием не искали место в морге для своей не совсем мертвой сестры?.. Это действительно было роковым стечением обстоятельств, не более, и Ичиго не винила никого. Просто отца видеть пока не хотела, просто не могла. Ему всё-таки не нужно было покидать дом. Она бы справилась сама. Разве она давала хотя б один повод родителю усомниться в своих силах??? Но толку роптать, если факт оставался фактом: она умерла. Совершенно точно и необратимо. Пускай кости ее еще не поддались ни гниению, ни пламени кремационного огня, но ее протухшая тушка больше не годилась для мирного существования в Генсее, о котором мечтала победительница над кошмаром для всех миров аж целых три минуты… А потом, как успел уже поведать ей Ренджи, она лишилась чувств и впала в кому, схожую с той, что настигла ее после победы над Айзеном, но в тот же момент разительно отличавшуюся от нее многими, хоть и не менее тревожными нюансами. Они выступали явными сигналами чего-то нехорошего, еще только поджидавшего впереди временную синигами, застрявшую средь «проводников смерти» теперь насовсем, не на время. Именно эти опасения окрашивали лица всех окружавших ее друзей и знакомых в кислые цвета, вызывая тем самым у Ичиго обиду и раздражение. Они что, тоже утратили веру в нее? Неужто она заслуживала жалости к себе с их стороны, когда их же многоголосье твердило о бесконечной благодарности Общества душ перед временной синигами, теперь уже дважды спасшей его. А дождь за окном журчал о другом, не менее бесившем обстоятельстве — о том, что Ичиго следовало успокоиться, поберечь нервы и силы. Все говорили наперечет ей об этом, точно от этого зависела ее жизнь уже тут. Возможно, они были правы: еще несколько часов назад облетевшая в сюнпо весь Готэй, ныне Ичиго не ощущала в себе мочи поднять руки или встать на ноги. Идти ей, конечно, было некуда; путешествие по Дангаю с такой реяцу, то гигантски мощной, то едва прощупывавшейся в следующее мгновение, она бы не перенесла, но чем дальше, тем больше желание выбраться из душащих вынесенным судьбой приговором стен охватывало эту узницу. Побег! Ресницы ее застывших глаз дрогнули, и из-под них воровато покосились на большое больничное окно. То было не просто наглухо законопаченное теперь, но и наспех заколоченное гвоздями и досками вокруг рамы чьей-то суетливой и неуклюжей рукой. «Ренджи», — попыталась Ичиго выдавить усмешку, но вышло скверно: губы просто кривой стрелой прорезали холодную щеку на какой-то миг. Видимо, все искренние улыбки Ичиго остались с ее мертвым телом в Каракуре. Девушка невольно переметнула взгляд в противоположную сторону, на входную дверь, скептически хмыкнув про себя: «А там, небось уже стражника приставили?» Тоскливая безнадега защемила в сердце у перемолотой в жерновах доли Куросаки, заставляя ее плечи жалобно обвиснуть, спину сгорбиться под гнетом невидимой, но титанически неподъемной тяжести, коим придавила ее неопределенность. Что делать теперь? Как быть? Чего ждать от будущего? И стоит ли вообще чего-то ожидать? Временную синигами вновь обуяла чистая апатия безо всяких примесей желаний действовать и бороться. Отсутствие Зангецу сказывалось на ней самым плачевным образом. Ей буквально не было чем занять руки, и пальцы в судороге то и дело хватались за шероховатый хлопок больничных простыней. В палате всё стихло. Из рефлекторно приоткрывшихся губ так и не вылетело ни вздоха, ни всхлипа, ни протяжного стона неистово тянущей, болезненно ноющей и отчаянно ревущей изнутри души. Ход затянувшихся безмолвных похорон по себе спустя какое-то время прервал негромкий, как бы испрашивающий, стук, на который ответили не сразу. За дверью тактично прокашлялись и учтиво попросились уже голосом — немного растянутым, чуть приправленным манерной игривостью, а еще таившим ни с кем не спутанную многовековую уверенность. Вслед за дозволением войти Ичиго ожидаемо увидела протискивавшегося в дверь мужчину в конической соломенной шляпе. Кёраку держал ту пальцами за краешек, чтобы не слетела, и уже собрался привычно поприветствовать пациентку усмешкой из-под ее низких полей, как запнулся, едва заметил красные глаза у той, кого отважился наконец навестить. Время его поджимало. — Ох, наверное, мне лучше зайти попозже. — И всё же главнокомандующий поспешил откланяться: — Куросаки-сан. — Кёраку-сан, не… нет, — Ичиго сглотнула сухим горлом и удержала визитера жестом. — Она даже приосанилась как-то, суетливо смахнула призрачные слезы с щек, попыталась пригрести свои свалявшиеся рыжие волосы, как настоящая дама. — Прошу, входите. У вас ко мне какое-то дело? — Ему показалось или он всё-таки не ошибся: ее глаза блеснули надеждой? Выходит, она продолжала упрямо хвататься за жизнь, а друзей успела напугать отчаянием. Нерешительность генерала длилась положенные несколько секунд, после чего он, кивнув, уверенно шагнул в палату, закрывая за спиной с поразительной аккуратностью дверь, не издавая ни одного обременительного звука для истомленного переживаниями человека. Подхватив с той же бесшумностью крадущегося хищника стул у стены, Кёраку плавно опустил его рядом с койкой Куросаки и тяжело опустился на него сам. Он помолчал. Губы этого мудрого древнего синигами чуть тронула мягкая, всё понимающая, улыбка, глаза с отцовской теплотой озаботились давно заплаканным лицом, но теребить израненную душу риторическими вопросами он не стал. Час сидевшей напротив него синигами и без того утекал необратимо, как песок сквозь пальцы, и нужно было всё обсудить ради ее же блага поскорее. Оставалось только как-то начать. Ичиго смотрела прямо, не отводя глаз, и немного конфузя этой своей врожденной откровенной прямолинейностью более скрытного, более хитрого Кёраку, привыкшего где-то лавировать, где-то играть, где-то выжидать, где-то и вовсе пускать дела на самотек. Однако, как показывал опыт и не один год знакомства со временной синигами, юлить с ней было не просто бесполезно, но и крайне чревато. Такова уж ее натура — рано или поздно дознаваться обо всём утаенном. Она упрямо шла вперед, даже на последнем издыхании. Поэтому мучить ее неизвестностью и обрекать на долгий, грозивший стать последним, путь к истине было бы несправедливо. И не потому, что она неоднократно помогала синигами, а просто потому, что у Кёраку судорожно сжималось сердце от одной только мысли, что еще один его товарищ, еще одна прекрасная душа может умереть. — Как самочувствие, Куросаки-сан? — с выдохом выпалил главнокомандующий, убирая широкой ладонью спавшие на лицо кудрявые прядки и незаметно промокая ею увлажнившиеся глаза. Девушка неопределенно пожала плечами: похоже, не такого вопроса она ожидала. Кёраку не ошибся в своих характеристиках для нее. — Я слышал о случившемся в Генсее, — попробовал он зайти с другой стороны, — вот, зашел выразить свои искренние соболезнования вам и, — Кёраку снова помолчал, — разузнать, чем намерены заняться по своему выздоровлению? Ичиго вскинула брови в невольном удивлении. Обсуждение ее будущего, очевидно, также мало интересовало ее, учитывая, к какому выводу она могла прийти, выслушав не самые приятные соображения со стороны опять же своих друзей, не умевших кривить душой пред ней. — Я верю, что ваша реяцу восстановится, — попытались улыбнуться ей, чтобы приободрить. Правда, вымученная улыбка командира, потерявшего в войне едва ли не больше остальных, заставила Ичиго только поежиться и проглотить родившуюся в недрах ее язвительности насмешку о вакантном месте капитана для нее. — Не знаю, я как-то не планировала умирать так рано, — ограничилась она стандартным скепсисом и повернула лицо к окну, подставляя собеседнику упрямо вздернутый профиль. На людях Ичиго старалась не показывать свою боль, да и, честно говоря, жалостливыми взглядами уже пресытилась за сегодня. — Лучше скажите честно, — проронила она тем временем куда-то в воздух, словно бы не имела цели услышать ответ, — у всех такие лица из-за того, что я вновь теряю силы или… потому, что всё еще хуже? Кёраку крякнул от неожиданности, но поспешил всё перевести в шутку: — Позвольте-позвольте, Куросаки-сан, я вовсе не для чего-то худого писал прошение в Совет 46-ти о возобновлении статуса Великого Дома для семейства Шиба. Как вам мое предложение возглавить столь древний и уважаемый клан? Впереди вас ждет триумфальное возвращение изгнанных в Руконгай родственников, и реставрация родового гнезда, а там… знаете что, — известный ловелас лукаво подмигнул проявившей интерес к его словам девушке, — а там и замуж вас выдадим за какого-нибудь знатного молодца, чтобы род Шиба никогда не прерывался, чтобы не только имя героя передавалось в легендах, но и кровь его, отвага, честь передавались возрождалась в поколениях. Куросаки поморщила нос, фыркнув с недовольством: — Если вы хотите вылепить из меня столь пафосными речами второго Бьякую, то увольте. Пускай Куукаку-сан правит кланом, а мне, а я… — грусть смешалась с карим цветом в ее заблестевших глазах, — а мне не до этого. — Она резко уставилась теперь на собеседника и спросила в упор: — Вы позволите мне служить в каком-то из отрядов, всё равно в каком?! Кёраку молчаливо кивнул: это всё, что он мог для нее пока сделать. Поднявшись на ноги и откланявшись, он невесомо пригладил совсем еще юное дитя по голове и глухо добавил: — Вы только поправляйтесь, Куросаки-сан, и не отметайте мое предложение. Стены родного дома смогут во многом вам помочь, да и Готэй, — его печальный взгляд лег за окно, — Готэй еще отстроить надо. Мы придержим за вами место, не волнуйтесь. Лишь бы все здоровы были, так-то. Цветочное кимоно поверх хаори зашелестело в конце негромкого разговора; главнокомандующий направился к выходу, так и не удосужившись внимания на прощание, но это вовсе не огорчило его. Он не планировал давать надежду безнадежно больному, но не простил бы себе, если бы оставил Куросаки Ичиго без тех вспыхнувших огоньков на самом дне глаз. Кёраку свято верил, что они дадут ей сил продержаться до того часа, как кто-то из гениальных ученых проснется и подскажет более деятельный способ по восстановлению угасающей реяцу временной синигами, которая теперь только того и будет что проявляться мощными вспышками, а после — тянуться мучительно-убийственными паузами меж ними. Ход с родовым гнездом мог облегчить участь его главе, подпитать его духовной памятью всех предшествующих ему поколений, да и вообще принести должный покой и защиту за неимением дома и меча. Однако всё это могло и не сработать: придумавшие этот выход аристократы просто положились на удачу, шансы на которую были ничтожно малы, где-то в расчете одного ко стам. Ичиго, само собой разумеется, ведать не ведала о таких рисках. Ее глаза успели загореться, дух — опрянуть, лицо — просветлеть, и, казалось, даже в руках и ногах забилась новым ключом сила. Приободренная не так рассказом о своей принадлежности к местной знати, а дарованной ей возможностью на исцеление и какую-никакую жизнь, Ичиго даже с кровати сумела встать и капельку расходиться по палате. Кости ныли, залежавшиеся, хрустели в суставах, пробивали болью мышечную ткань или наоборот. Ичиго не ко времени провела параллели о том, что духовное тело синигами и физическое — человека совсем не отличалось строением, отличалось только структурным материалом из которого было создано. Безусловно речь не шла о реяцу, которая отличала две эти расы, но сейчас, когда духовная сила в пальчиках Ичиго больше напоминала обычную человеческую температуру, можно было на время позабыть о переходе из одной стадии жизни в другу, дав тем самым себе время привыкнуть к самой мысли об этом, ведь, по сути, ничего не менялось для нее так кардинально, Ренджи был прав. Значит, а значит оставалось только восполнить утраченные запасы реяцу и можно было взяться за службу, а там и домой вырваться, хотя бы на время… Воспрянувшая духом Ичиго даже улыбнулась бегло себе в отражении окна, в которое наконец-то перестал барабанить дождь. Выбраться наружу, на улицу, захотелось со страшной силой. Радуги под вечер, конечно, можно было не ждать, но какое же красивое закатное зарево проступило меж разошедшихся в стороны облаков! Ичиго подергала окно, но открыть его так и не удалось — заколотили на совесть. Вспыхнув негодованием, Ичиго рванула было к двери, но прежде осмотрелась по комнате в поисках своего шихакушо. Должного результата и это ей не принесло, поэтому, крутанувшись на пятке, девушка, где и изыскав силы, подлетела к выходу, дернула за дверную ручку и… ударилась с лету в широкую грудь того самого «стражника», которого к ней приставили снаружи. — Ты? — Ичиго была поражена таким явлением больше, чем полученной шишкой. — С каких это пор аристократы выступают в роли сторожевых псов? — буркнула она, потирая зазвеневшую голову и не тая в затравленном взгляде своего пренебрежения к высокому и статному мужчине, так неудачно загородившему собой весь проем двери, что и не проскользнуть. Величавый и неумолимый, капитан Кучики вместо ожидаемых Ичиго нравоучений смерил ее в ответ совершенно ровным, полным серой безмятежности, взором, вызывая холодок по позвоночнику. — Ты… Ты чего? — Ичиго даже назад отступила, не то поддавшись неосознанному опасению, не то изумившись до крайности, не то наивно полагая, что молчаливый, сбросивший с себя заносчивость и высокомерие, Бьякуя просто почудился ей. В самом деле, неужто из всего Готэя только ему доверили охранять от импульсивных выходок беспокойную рёку? — Ну чего застыл, язык проглотил? — Растерявшаяся и в одночасье загнанная в тупик девушка не постеснялась прибегнуть к открытой грубости, которую аристократ обязательно счел бы смертельной обидой и точно встряхнулся бы… Но нет. Бьякуя, точно барышня, обронил томный вздох, исказил матовость своих бледных щек тенями от длинных ресниц и неожиданно склонил голову в явном почтении, вводя временную синигами в недюжинный ступор и заставляя ее заметавшимся взглядом забегать по тоненьким цепочкам в черных волосах, что давно пришли на смену кенсейканам в прическе главы клана Кучики. — Тебе нужно отдыхать, Куросаки Ичиго, — коснулось легкое дыхание ее макушки. — Завтра. Завтра я проведу тебя в поместье Шиба, но сегодня ты должна набраться сил для похода туда, иначе он не принесет никаких результатов. Бьякуя исчез за закрывшейся дверью, оставляя Ичиго в состоянии нового шока. Сегодня все как сговорились, не давая победительнице перевести дух и хоть как-то придти в себя от сыпавшихся на нее градом невеселых вестей и встреч. Почему они все так вели себя? Что сталось с ней, если сам Кучики Бьякуя преклонил пред ней голову в красноречивом уважении, которое больше походило на прощальное выражение признательности? Ичиго грузно опустилась на край кровати и, поежившись, обхватила себя за плечи. Вместо казалось бы должного успокоения душу всё больше пробирал мрак ужаса неизвестности. Лучше бы она не просыпалась.