Бракованная благодарность

Чем ближе к роковому дню, тем ощутимей надвигались холода и тем ниже стелились седые усталые небеса. Прекратив свой многострадальный плач по падшим в войне, по разрухе, ею причиненной, по несвоевременному слому жизненного уклада выживших и выстоявших, кучные, так и не исхудавшие на дождь, грузные тучи осели. Остались надетыми бело-сизыми шапками на далекие лиловые горы. Туманом покрыли едва различимые руконгайские селения, что находились далече от столицы. Разбавили зыбью некогда зеленый, позже — золотой, а еще позднее — багряный горизонт. Впали в спячку. Не зима еще, но едва ли осень; ноябрьское безветрие насаждало округе дисгармоничные дымчатые картины густого марева и разочаровывало глаз той, кто ежедневно поднималась на смотровую площадку сторожевой башни поместья Кучики. С того пика, что возносил утратившую способности к сюнпо легенду над облыселыми сакуровыми аллеями и посеревшими рисовыми угодьями, остро осязалась густая и вязкая атмосфера конца — закатной поры во всём: от природы до участи богов смерти. Синигами. Как могли быть смертными те, кто властвовал над смертью, кто изначально был рожден для помощи умершим душам, кто соблюдал баланс меж мертвыми и живыми, кто ежедневно соприкасался с конечностью бытия, говоря с теми, которые теряли свое существование, сражаясь с теми, которые уже позабыли что значит жизнь? Целая раса не смертоносных, но смерть оберегающих богов, как, ка-ак они могли быть смертными? Временная синигами, счет дней которой также неумолимо подбирался к концу, этого никак не понимала. Отдать жизнь в бою — да, пожертвовать собой ради товарища-друга — разумеется, скончаться от тяжких ран — возможно, пасть жертвой зубастой пасти монстра, что оказался проворней — даже такое имело место быть для них, для синигами… Однако умирать от старости, от хворей, от бессилья? Тот стройный ряд могильных плит с фамилией Кучики красноречиво отвечал: да, и такое случалось здесь. Синигами были такими же смертными и уязвимыми, походя на людей больше, чем им хотелось бы. Такие стойкие, такие надменные, такие сильные, и всё же не застрахованные от потерь; они заслуживали вечности и, безусловно, были нужны мирам и душам поболе одной нескладной слабой рёки, что даже себе помочь отныне не могла. Прежде недосинигами, а теперь недочеловек — на склоне года, что мог стать ее последним, разбитая и присмиревшая, принцесса Шиба с апатией встречала уготованный ей рок. Отныне два фатально-неотвратимые события грозили Ичиго, и символическая смерть ее, как девушки, шла впереди исчезновения ее как синигами. Проще было бы смириться и с этим, но свадьба… Свадьба, свадьба, свадьба! Будь она не ладна и трижды проклята! Этот ритуал не отличался ничем особым для Ичиго, не приносил должной радости, не сулил никакого счастья, в особенности для той, что выходила замуж не по любви… Он ощущался ею хуже чем смерть. А все сопровождавшие его ужасные консервативные трактовки?! «Свадьба как переломный момент в жизни любой девушки, как переход из одного статуса в другой, из одной стадии жизни в иную, как смерть невесты и рождение жены»? Ксо! Ичиго бесилась и в одночасье заливалась внутренними слезами: всё это лишь слова в сравнении с ее насущной проблемой, в сравнении с самым что ни на есть конечным — с ее реальной смертью! Ох, Ичиго и негодовала, и стагнировала, ведь свадьба для живой покойницы — как пир во время чумы: лишь подслащение горькой доли, что язвами уже внедрилась в ее душу, или мазохизм, что до без меры растянул равнодушное смирение с поистине утробными муками. Ичиго то вскидывалась и протестовала против своего же в сердцах брошенного согласия, то, наоборот, с отрешенностью встречала предсвадебную суету. Ей всё вокруг могло сделаться вдруг постылым, а в следующее же мгновение — чудовищно больно за себя, за жизнь свою. Ей восемнадцать, всего лишь во-сем-над-ца-ть! Чтоб их… Она мечтала выстроить совсем не такое будущее по достижению победы, но надвигавшееся к исходу ноября завтра определяло вчерашнему герою иные перспективы. Завтра с Ичиго случится не торжество и не очередной шаг к вожделенному спасению и переменам во всём. Завтра ее ожидала истинная репетиция агонии. — Ну, за будущую Кучики-са-а-ама! Громко объявленная «счастливица» вздрогнула, словно бы в последний миг ухватившись за нить действительности и не дав себе упасть на дно тоски. В одолевшей ее прострации Ичиго напрочь позабыла, где и в окружении кого находилась на данный момент. Еще сегодня. Еще не-завтра. Столовая Кучики. Переоборудованная на вечер в огромный чайный дом. Девичник. Шумно, душно и жуть как многолюдно. Виновница торжества судорожно обежала взглядом всех и каждого в зале, и на прежних рефлексах улыбнулась, памятуя о должном гостеприимстве — она всё-таки без пяти минут хозяйка этого дома, пускай и фальшивая. Впрочем, вряд ли о такой подставе кто-то успеет прознать до дня смерти Ичиго, посему она заставила себя приободриться, дабы не выдать ненароком свой обман и еще раз, уже с подлинным изумлением, осмотрела обустроенный для чаепития и бесед девушек «уголок». Он был специально устроен прямо в поместье, дабы ослабшую временную синигами не подвергать сырости промозглой осени, а также лишним передвижениям, ведь день ото дня каждый шаг делать ей зримо становилось больней. Не осознай уже Ичиго все способности Бьякуи к организации массовых мероприятий, то сейчас бы непременно подумала, что вечеринка в ее честь, меж тем, была устроена стихийно, впопыхах. Однако нет: жених ее успел продумать всё до самых мелочей. Кратчайшие сроки выполнения? Генсейская традиция? Рассылка приглашений? Обустройство места? Организация застолья? «Доставка» гостей из Мира живых?.. Дальновидность Бьякуи поражала. Его мозг просчитывал все тонкости, держал все детали задуманного в уме, предупреждал любые отклонения от заранее заготовленного плана и вообще — Ичиго незаметно вздохнула: он оказался словно одержим грядущей свадьбой. Действительно, капитан Шестого отряда как безумец носился из одного края Сейрейтея в другой, улаживал все необходимые по случаю бюрократические дела, запрашивал и получал все возможные дозволения и благословения, а также лично следил за организацией церемонии, включая последующий после нее банкет и подарки для гостей. Этот… придурок — по-другому Ичиго не могла его называть — затянулся в заботах приготовления настолько, что практически не бывал дома. Они едва ли раз пять виделись за весь прошедший месяц — с тех самых пор, как она, вконец отчаявшись, сказала ему: «Да». Да они едва ли десятком слов перемолвились с той самой ночи — будто оба страшась попадать друг другу на глаза; они даже трапезничали отныне отдельно. Слабая Ичиго позволительно долго спала, тогда как ранний завтрак и поход на службу были естественными для капитана Шестого отряда. Весь день же она чередовала продолжавшиеся занятия искусством и этикетом с бесцельным брожением по территории поместья, тогда как глава Кучики отдавался насущным делам отряда и свалившимся на его плечи обязанностям по обустройству свадьбы. Всё это вкупе приводило и его, и Рукию домой намного позже того времени, когда их гостью потчевали ужином и укладывали спать. О том, что Ичиго был в стократ важней дружеский разговор, чем пиала карри, ни брат, ни, главное, сестра Кучики словно бы и не догадывались, словно бы это и не они с ней три года переживали все тяготы, словно бы вместо нее они видели другую девушку — ту, которую действительно вся эта свадьба заботила бы, тогда как Шиба не испытывала в этой связи ничего, кроме желания поскорее покончить со всем этим дешевым спектаклем… — Ну, птичка! Будь счастлива! — огласила новый тост Рангику-сан, при этом с поразительной скоростью разлив по чашкам всех собравшихся дам контрабандой пронесенное в поместье саке. То, что эти самые собравшиеся пить-то не очень и хотели, лейтенант Десятого отряда как-то забыла спросить. Уже после окончания первого круга чаепития, чашки их занял душистый алкоголь, и Мацумото, быстро сговорившаяся с пришедшей в себя старшей Шихоин, притарабанила из закромов семьи той лучшие сорта рисовой водки. Отдававшая цветочным ароматом и мягким вкусом, подходившая для пробы даже несовершеннолетним, вроде каракурских старшеклассниц, она привносила в атмосферу вечера должное веселье, ведь большинство из присутствующих, знали, что благополучие невесты — лишь маска. Невеста, к слову, для поддержания созданного ею образа с завидной регулярностью подкармливала ароматным питьем близстоящую к ней в алькове икебану, втайне надеясь, что слуги смогут ту отмыть, а хозяин дома за подобное неуважение… окажет милость и убьет ее до начала завтрашней церемонии, на которой присутствовать ей страх как не хотелось. Девушка втайне от чужих глаз вздохнула и невидящим взором уставилась в донце потемневшей чашки. Удивительно, да, что ей дозволили пользоваться чайными принадлежностями многовековой истории традиции чаезаваривания в семействе Кучики. Это было очень почетно. Как и преподношение Бьякуей в знак свадебного подарка набор эксклюзивных хаси — именных, из дорогостоящего сандала, с росписью в мелкий цвет и плоды мандаринов. Хаси шли в комплекте с другими подарками, полагавшимися для традиционного обмена меж женихом и невестой накануне церемонии. Обычно, девушке дарился шелк на кимоно, парню — холодное оружие; кланы Шиба и Кучики от традиций юино отходить не стали тоже. Правда, обошлись в том без участия помолвленных и с единственной оговоркой: наряд Куукаку-сан вызвалась сестре справить средствами и связями родного клана. Шиба не уступали в гордости Кучики — даром, что их состояние уступало казне последних. Тем не менее, фейерверки был довольно прибыльным бизнесом, так что на славное широмуку та могла рассчитывать смело, и как бы Ичиго ни напрягала вся эта атмосфера вокруг свадьбы, когда она увидела то одеяние воочию, то не отметить не смогла: широмуку и впрямь получилось великолепным. Всколыхнувшаяся рябью жидкость в чайной чашке, каким-то чудом оказавшаяся там — ведь задумавшаяся невеста не заметила, как ей подлили саке, — перехватила грустное выражение ее глаз. А ведь грустить было нельзя, нельзя — на событие были приглашены сестры невесты, ее подруги, многие знакомые по Готэю синигами. Последние делали вид, словно бы никто не воспринимал всерьез неутешительные прогнозы врачей касаемо здоровья победительницы. Те же, от кого удалось скрыть эту информацию, не могли не различить нестабильное состояние реяцу у бывшей рёки — капитаны и лейтенанты, уж кто-кто, а они были чутки до таких дел. Таким образом, единственно несведущими оставались гостьи из Каракуры. Ичиго пришлось здорово попотеть, чтобы стойко перенести многочасовой допрос Юзу и Карин относительно обдуманности такого решения, как ее брак, а также детальные расспросы о кандидате на руку их старшей сестры. Удивительно, что с каждым ответом той Юзу Бьякуя нравился всё больше, а Карин — всё меньше. Впрочем, обе они проглотили ту ложь, будто чувства меж временной синигами и капитаном Шестого отряда вспыхнули едва ли ни с первой встречи… О том, что в ту самую встречу, Бьякуя вырвал ее сон души, Ичиго решила не упоминать, да и к чему были все эти тонкости, поросшие быльем? Она мысленно утерла со лба испарину, отмечая, что нынче двойняшки, пробовавшие лакомства дома Кучики, были вроде как удовлетворены ее пояснениями и ничуть не замечали тревожных взглядов Рукии и Орихиме, время от времени сканировавших ее состояние. Это было весьма трогательно с их стороны, однако… лучше бы они побеспокоились об одной девчонке с колючими голубыми зенками, с самого начала вечера вгрызавшимися в Ичиго. «Тацуки…» — Рыжая выдохнула на сторону не без огорчения: конечно, уж кого-кого, а ее обмануть было просто невозможно, ведь они знали друг друга практически всю жизнь. Поэтому, когда подруга резко поднялась и, одернув на себе комон, направилась к ней, Ичиго даже не удивилась, хотя грустные глаза ее невольно аукнулись испугом — объяснения дадутся им обеим тяжело, можно было даже не сомневаться в том. — Выйдем? — буркнула Арисава, склонившись к уху виновницы торжества. Кивнув той на фусума столовой, она добавила с ненужной загадочностью: — Есть о чем поговорить. Шиба мысленно чертыхнулась, но покорно проследовала за направившейся на выход Тацуки, попутно попросив прощения у гостей и показав жестом всполошившимся Орихиме и Рукии, что всё в порядке. Сердце Ичиго начало биться в такт неохотным шагам — поступь ее походила на схождение на эшафот. Однако ей давали отсрочку: в коридоре подруга не остановилась дождаться ее — шумно стала удаляться вдоль наружной веранды, пока не свернула в жилое крыло, где хозяин дома предоставил всем гостям со стороны невесты должные апартаменты на время проведения всех пред- и свадебных мероприятий. Ичиго хмурилась — запинка с серьезным разговором давила на плечи и без того тяжким бременем сознательной лжи. Прежде, Ичиго убила бы любого, кто соврал бы ей, да и сама — язык отрезала бы скорее, чем солгать кому. Однако обстоятельства сделали из нее более гибкую и изворотливую особу. Возможно потому, что приговор судьбы задолго до его исполнения переломал ей хребет и оставил на пути не с гордо поднятой головой, как всегда выглядела несломленная временная синигами, а согнутой в безвольную дугу. Она покорно плелась за той, кто должен был справедливо вставить ей чертей, то и дело зыркая на мелькавший вернисаж фусума, представляла, что за какой-то из них они разберутся как встарь, до первой крови, и к дьяволу завтрашнюю свадьбу!.. Ичиго в нынешнем ее состоянии точно не сумела бы одолеть Тацуки, но та, как нарочно, не торопилась засучивать рукава — лишь посылая злые взгляды через плечо. — Здесь можно где-нибудь переговорить наедине? — Наконец подала она голос. — У стен есть уши, а я не доверяю этому дому. На подобную претензию Шиба кивнула с пониманием. Кликнув слуг, которые поднесли теплые хаори и обувь для девушек, они обе спустились через южные покои во двор, а после — молчаливо миновав заснувшую на зиму мандариновую аллею, вышли к той, что вела вокруг пруда, мерцавшего сейчас красными бликами от развешанных повсюду бумажных фонарей. Собранные в причудливые гирлянды, они не давали гостям, впервые исследовавшим поместье, заблудиться даже в его самых отдаленных уголках, а еще вновь окунали в атмосферу предстоявшего праздника. Здесь все делалось с расчетом на него: плотники старались, не покладая рук, пристраивая необходимые павильоны, слуги суетились по дому и перед гостями, садовники приводили в порядок сад, стражники усилили дозор, а торговцы то и дело доставляли все необходимые продукты в поместье, в котором завтра негде будет и яблоку упасть. Союз отпрысков двух великих кланов — событие редкое, но пышное и красивое, как успели заверить Ичиго старожилы, а женитьба пары синигами уровня капитанов — случай еще более редчайший, как поведали ей Рукия с Ренджи. За всю историю Готэя подобных браков можно было на пальцах сосчитать: романтика редко уживалась меж бравых и отдававших себя службе бойцов, тогда как благородные предпочитали жениться на представителях своего круга, не всегда примыкавших к Готэю. Вспоминая историю Бьякуи и Хисаны, Ичиго думала о том, что в любом правиле существовали исключения, а также о том, что нынче Бьякуе со второй невестой куда больше повезло. Она кисло ухмыльнулась, потому как ненавидела его за такое везение, хоть и понимала, что руку к чему-чему, а к везению влиятельный глава клана приложить не мог — просто всё само собой связалось, как назло, и в такой прочный узел, из которого Ичиго, если б и захотела, то теперь не выбралась бы. Увы. Клан Кучики уже успел породниться с кланом Шиба посредством юино, а кроме предсвадебных подарков — еще десятком дополнительных уложений и договоров. О том, чтобы кто ставил под сомнение кандидатуру Шибы Ичиго, рёки, урожденной человеком от связи капитана-дезертира с квинси, на диво, речи не велось. В отличие от невесты-руконгайки, что была точно бельмо на глазу для поколениями чистокровных Кучики, за нынешнюю невесту совет старейшин выступал «за» руками и ногами. Слава и имя для старейшин играли не последнюю роль, а чем вызвана была столь ошеломительная спешка в проведении свадьбы, подготовка к которой по общепринятым нормам должна была занимать как минимум полгода, их попросту не интересовало. Незаметно Ичиго вырвалась по аллее вперед и увлекла теперь уж Тацуки за собой — в сторону того самого, стихийно выстроенного павильона для созерцания лебедей на пруду. Нынче птицы отлетели, вода устоялась, ноябрь красивыми видами не жаловал, но в домике по-прежнему было чисто, уютно и светло — кто-то из заботливых слуг установил и здесь пару пионовых фонарей. Арисава скептически хмыкнула, осмотрев эту «смотровую площадку» — та была убрана почище некоторых жилых домов в Каракуре. Помпезность местных богачей ее заметно раздражала — боевая подруга Куросаки всегда слыла тем еще революционером. — Твой жених, гляжу, изо всех сил ради тебя старается… — первую колкость метнули в Ичиго сразу же после рассказа, для какой цели было сооружено данное здание; девушки еще даже сесть не успели. — Кхе, завидуй молча, — не осталась в накладе рыжая и вожделенно опустилась в кресло, расслабляя всё тело, давеча вынужденное держать осанку перед толпой народу, средь которых присутствовали и аристократки. — Думаешь, это смешно? — скрипнула зубами Тацуки и сердито уперлась руками в бока. — Всё, что ты творишь — считаешь, это одна сплошная шутка? — На ее щеках перекатились желваки. — Ничего этакого я не творю, — вяло огрызнулась Ичиго и, блаженно прикрыв глаза, желая хоть на миг забыться от всего кошмара, что происходил с ней как изнутри, так и снаружи, снисходительно бросила: — Цуки, уймись. Какая разница? Пятью годами раньше замуж выходить, пятью — поз… Но говорившую внезапно и бесцеремонно сгребли в охапку и, дернув за грудки, сорвали с места и оборвали на полуслове. — Будь ты не так плоха, как я сейчас вижу, — оскалила зубы Тацуки, — знаешь, как бы я поговорила с тобой?! Знаешь, как бы я втемяшила в твою бестолковую голову здравый смысл?!! — Она с силой тряхнула подругу в своих стальных ручищах и разъяренно процедила: — Какое «замуж»? Ты же не любишь его! Так какого черта… Невеста Кучики растерялась на миг — настоль грубо вонзили ей в сердце обличительную правду, но выдать себя она бы не посмела и под тысячей пыток. Сцепив зубы и вспыхнув ответной яростью в очах, она выплюнула в лицо подруге заученную фразу, которая срабатывала на остальных: — Бьякуя — достойный мужчина и уважаемый синигами. Никого другого мне не надо! — Врешь! Вот только Тацуки никогда не входила в число «остальных»; она даже реяцу развила в себе, пускай позднее, но развила. Она видела души так же ясно, как живых. Ее переполняла сила — убийственная для слабой Ичиго сейчас сила, ведь вспыльчивая Тацуки не способна была контролировать ее, как прежде сама Ичиго. В присутствии идеально сдерживавших духовное давление Кучики, временная синигами и вовсе отвыкла от ощущения чужой реяцу — а здесь: столь мощное, буквально сдавившее ее со всех сторон окружение. Ичиго будто не руки сверстницы держали, а сковали невидимые тиски. — Отпусссти, — она прошипела, жмурясь тщедушно. — Я всё сказала тебе! Хочешь верь, хочешь нет! — Дурочка! — гаркнули на нее и хватки не ослабили. — Ты же всю жизнь потом будешь мучиться! Неужто всем всё равно? Неужто этого тебе никто не скажет из твоих?! Это ошибка, пойми! Ичиго утробно простонала: в жилах вскипела кровь, кожа раскалилась за одну секунду до предела, а душу незримые демоны взялись вязать в морские узлы. — Кха-х, тебе какое дело?.. — надрывно выдохнула синигами. — Моя ошибка! Мне с ней жить! Это не твои проблемы, Цуки… — …как раз мои! — Не желая отступать, та снова хорошенько вздернула подругу, которая теперь от легкости взмыла на несколько сантиметров над полом, даром что была выше Тацуки на пол-головы. — Мы друзья или как?! Ты забыла? Я не стану смотреть, как ты сама же гробишь свою жизнь! Увязла здесь — что ж, так получилось. Заделалась аристократкой — респект, ты всегда смотрела свысока на многих, если не на всех. Зализываешь раны — зализывай, решила сделаться благовоспитанной леди вместо студентки или синигами — твое личное дело, но выйти замуж по тупости, за того, кто нелюбим… Ты спятила??? Ор раздосадованной Арисавы прервался иным истошным криком и тут же — взрывом: крышу павильона начисто снесло гигантским выбросом реяцу — отравленной, золотисто-черной, столп которой разлетелся стрелами в бескрайнем небосводе, а после — осыпался наземь на мириады ненастоящих светляков. Девушки синхронно хлопнули веками, уставившись друг на друга. От возвратившейся с полета крыши обе на рефлексах кинулись вбок — их чудом не придавило балками, их даже пронесло остаться незамеченными у уже помчавшейся на аномальный взрыв толпы слуг и стражников. — Хэй, чего всполошились-то?! Глаза повыкатывали, а?! Немного не рассчитала с зарядом… Руки-ноги у каждого целы? Значит, продолжаем! «Оооох, спасибо… Куукаку-сан…» — Ичиго мысленно отправила старшей сестре целую признательную тираду, а также несметное количество благодарений за сокрытие ее проблем с реяцу — всеобщий переполох на этой почве, да еще пред свадьбой, не был нужен никому. Поверенные в эту беду Шиба и Кучики старательно скрывали ее от посторонних глаз и ушей. — Бежим! — шепнула тут Ичиго той свидетельнице, которую теперь нельзя было обвести вокруг пальца, и дернула опешившую Тацуки за руку, кивком указывая в какую сторону сада следовало бежать. Их темные кимоно обеспечили незаметное отступление от высыпавших в сад гостей — Куукаку не растерялась, устроила знатное представление из фейерверков, да так, что все поразевали рты. Все, кроме Ичиго — ей было всё равно. На яркие огни, на фонари, на вылизанные до последней пылинки садовые дорожки, на крыши семейного храма, что показался вдали. Всего лишь ночь, одна-единственная ночь свободы — а завтра, там же, она вступит в брак с нелюбимым мужчиной. Пускай и не взаправду. Пускай и на тот краткий срок, что уготовила ей жизнь… Но всё ж — за нелюбимого! За — невозможно! — за Кучики Бьякую! Ичиго поскользнулась на тропе и с выплеснувшегося отчаяния ударила кулаком в песок. — А чтоб вас всех!.. — сорвалось с горьким плачем, и волосы, что выбились из сложной прически, пали небрежно ниц, рассыпались вольно по земле. Ичиго, уныло свесив голову, задрожала — ее опущенные плечи гнуло еще ниже, в самый грунт. Ах, если б не дурная честь, не дурная сила, не уважение к себе былой… Да стала б она терпеть такие муки?! Она бы нынче же и голыми руками взялась бы вырыть могилу для себя! Она б охотнее вышла замуж за смерть саму, но только не за того, кто так отчаянно хотел ее отвлечь! Он врал, безбожно врал, что это ради ее же блага, но как мог помочь ей весь этот цирк?! — Кс-со, — прошипела девушка и вполголоса прокляла всех: себя, его, и этот мир, и грубый рок. — Ичиго? — Тацуки осторожно коснулась ее плеча. Одними кончиками пальцев. Страшась не так очередного взрыва гнева рыжей, как потревожить ее вскрывшуюся наконец долго зревшую мозоль. — Как так, Цуки? Та и не вскинулась, даже не заметила прикосновений к себе. Сжавшись вся в клубок, скукожившись в тугой узел, Ичиго уткнулась лбом в промерзлую землю и распарила ту горячими слезами. — Как так-то, а? Как так-то? Я хотела закончить школу, поступить в университет, стать рядовым врачом и продолжать семейное дело. Вернуться в Каракуру. Прожить жизнь в борьбе с толпами пустых. Влюбиться. Выйти замуж. Нарожать старику внуков. И только после всего этого, после всего… умереть, понимаешь? А теперь? С досады, с плачем, разлепляя стенающий рот со слюной, больше похожей на клей, что отчаянно хотел залепить рвущиеся наружу страдания самой сильной души, Ичиго вгрызалась в землю от неимоверной боли, что разрушала ее до основания. Вот только спутанная сила никак не являлась тому причиной. — Ра… Разве я мечтала о такооом? За что мне всё это??? Сердце вовсе не счастливой невесты закровоточило, ладони от безысходности вошли едва ли не по запястья в грунт. Даже в темноте на том отчетливо виделся черный мокрый след, и он был не от дождя. Звезды-предатели — они разогнали тучи с неба, как будто сговорившись не дать помешать завтрашнему торжеству ничему: ни ливню, ни снегу, ни ветру, ни туману. Как могли они благословить этот проклятый день лживой радости и зыбкого спасения?! Разве не видели они по выплаканным глазам невесты, по ее безвременно, без свадебного грима, тускло-бледному лицу, что завтра ее ожидали похороны по себе?.. — Ичиго? — позвала ее вновь Тацуки, присев на корточки рядом, и неуклюже пригладила подругу детства по голове. — Я в норме, — поспешила та бодро отмахнуться в ответ, лишь носом шмыгнув при этом, словно это и не она только что отчаялась. Смахнув влагу с ресниц, Ичиго взяла себя в руки, вся подобралась, села на пятки, несмело покосилась на невольную очевидицу ее правды и обронила судорожный вздох, дабы привести свой дух в окончательный порядок. Уроки аристократии принесли неожиданную пользу — Ичиго в кратчайшие сроки заставила себя не раскисать и, поглядев долго на Тацуки, сумела выдавить из себя фальшивую усмешку: — Ты спрашивала меня…— вдруг начала она, и снова замолчала. На чуть. Полуопустив глаза, Ичиго усмехнулась рассеянно, будто в насмешку над самой собой или такой уж незавидной судьбой. — Я не люблю Бьякую, — произнесла она ровно, без утайки, — однако он, на диво, обходителен со мной и — не представляла, что скажу когда-либо такое — он довольно мил. — Теперь ее усмешка сделалась какой-то мечтательной: Ичиго вспоминала, и вспоминала всё хорошее из того худого, что успело тут с ней произойти. — Бьякуя, он оказался со мной рядом, когда того требовали обстоятельства, но продолжал опекать меня и после. Совет ли, Ассоциация аристократов или Готэй, я верно знаю, что никто на свете не заставил бы его возиться со мной, если бы он сам на то не пошел. Даже сейчас он, как больной, носится с этой дурацкой затеей, и Рукия говорит, что ее брат просто любит устраивать торжества, по роскоши которым нет равных во всем Обществе душ, а Ренджи вторит ей и лепит из своего капитана настоящего перфекциониста, но… всё совсем не так. Пускай синигами его уважают, слуги боготворят, мои родные одобряют, Иноуэ говорит, что он отличная партия для любой девушки, а Исида — что он мой билет к восстановлению, но всё это чепуха по сравнению с тем, чтобы сказать ему просто «спасибо» за время, уделенное мне. Как могу я взять и отменить эту нелепую свадьбу? Это будет жестоко по отношению ко всем, кто выглядит счастливо обманутыми, включая его самого… — Но не более жестоко, чем обрекать себя и его на нелюбовь, — стояла на своем Тацуки, хоть и менее категорично. Печально глядя на подругу, так и не пояснившую ей причину своего замужества, она всё же в знак поддержки твердо кивнула, что постарается понять ее решение и как-то примириться с ним. Рыжая с неловкости момента пожала плечами и засмотрелась на продолжавшийся еще фейерверк. Ичиго отличала разноцветье огоньков, слушала далекое шипение искр, пыталась унять в сердце волнующую трель. Тацуки удачно вскрыла не заживавшие от вранья раны, пустила с бедного сердца кровь, дала возможность вдохнуть полной грудью, успокоить нервы, переоценить приоритеты и наконец-то дать себе отмашку перед финишной прямой. Завтра. Завтра вобьют первый гвоздь в крышку ее гроба, и сделает это благороднейший из всех синигами. Бьякуя — хладнокровный палач, отправивший на казнь свою сестру, так почему бы и не доверить ему и это? По крайней мере, он был честен в своих намерениях, он никогда не таил своего отношения к ней. Забота, подарки, церемония — всё пустое… Бьякуя тоже не любил ее. Значит, прощаться будет легче именно с ним.