Бракованная благодарность

Воздух полнился удивительной свежестью — кристальной и всеобъемлющей, как снежные пейзажи за стеной. Не метелица и не снегопады рисовали их, не размашистыми мазками или тяжелыми каплями белил заполоняли они светло-песочное полотно Сейрейтея и грубые охристые фоны Руконгая. Что тут, что там природа вбиралась в серебристо-белое, словно бы сама по себе. Мягкий снежный полог заволакивал шелком округу, он струился повсюду по земле, наплывал на стволы деревьев и совсем укрывал собой низкие кусты и высохшие травы. Белый город снег делал еще белее, еще чище, еще безупречней, еще торжественней — как ту невесту, что вот-вот готова ступить на энгава в слепящем белоснежном широмуку… «Ичиго». Капитан Шестого отряда слегка мотнул головой, прогоняя с глаз возникшую картину минувшего. Его невеста выглядела бесподобно в свадебном облачении, но вовсе не о ней надлежало думать и писать о такой поре. Зима в нынешнем году и впрямь вдохновляла. Мягкая, словно бархатная, она не кусала морозцем, напротив — ласкала приятной прохладой, чуть красила бледные лица жителей столицы приятными розовыми оттенками. Барышни с трудом скрывали румянец на замерзших щеках, дети — покрасневшие от игр в снегу руки, мужчины — заалевшие носы, свидетельствовавшие отнюдь не о порции выпитого для согрева сакэ, а о естественной реакции кожи в соприкосновении с проказами зимы. Эта озорница бесцеремонно целовала всех и каждого, дерзнувшего поткнуться наружу, как обольстительная тайю она увещевала путников шепотком хрустящего под ногами снега, окружала танцем легкой туманной дымки, веселила глаз сыпавшимися наземь снежинками и одетыми в причудливые жемчужины ветки слив, вишен, мандаринов… «Ичиго…» Бьякуя вновь, уже с некой долей раздраженности стряхнул с мыслей образ нынче-жены. Под копной густых волос в ее ушах поблескивали снежными лунами настоящие жемчужины. К ним в комплекте шло еще ожерелье… Аристократ недовольно дернул бровью и окунул кисть в тушь. Ему надлежало закончить танка — потрясающий вид в распахнутых седзи не давал ему покоя, преисполнял сердце поэзией и красотой, рука сама тянулась запечатлеть редкие эмоции на ханси, к тому же у главы клана редко бывали минуты праздности и единения с природой, да и чаровница-зима, о, она застилала суровые думы той же мягкой пеленой безмятежности, которую, казалось, порушить не отважился бы никто, в том числе и некто рыжий, некто непредсказуемый, некто совершенно бесцеремонный, вполне способный влететь в кабинет и хлопнуть ладонью по столу, потребовав или возразив против чего-то. — Чудится, словно С неба на землю летят Лунные блестки, — Ночью ложится снег Путнику на рукава. Тонкая кисть сделала красивый мазок вниз, затем связала его с парой пересечений, окружила россыпью мелких черточек и явила на свет очередной шедевр каллиграфического искусства — Бьякуя даже из обычного сложения стихотворений умудрялся сделать пример для подражания. Идеальный почерк, идеальный слог, идеальный ритм, идеальное отображение увиденного и прочувствованного пролилось прелестным узором на рисовую бумагу, которой можно было смело заменить прежнее философское изречение, висевшее в токонома. Дополнить в той строками своего авторства композицию из икебаны, созданной несмелой рукой жены, казалось как никогда правильным и необходимым. Как добропорядочный муж, он должен был проявить участие к ее труду и похвалить ее старания, как бы далеки от совершенства не были их плоды. Бьякуя отложил лист в сторону и невольно прислушался к жилому крылу: Ичиго внемлила советам старших и посвятила себя изящным искусствам, из ее комнаты проистекала плавная волна реяцу. Несмотря на то, что подобные занятия современной девушке не очень приходились по душе, она не могла отрицать того, что за составлением цветочной композиции или за часами каллиграфии ее духовный фон стабилизировался, а моральное состояние духа упрочнялось. Кропотливые дела отвлекали ее невольно от страданий и горестных мыслей, попросту отключали изможденный проблемами мозг и привносили расслабленность в истощенное тело, силившееся на людях казаться сильнее, чем было на самом деле. А ведь здесь, в поместье, ей не нужно было хорохориться — здесь, в поместье, все знали о ее пошатнувшемся здоровье и попытках семьи во что бы то ни стало подправить его, а вместе с тем и вернуть временной синигами веру в себя. Только с ней она могла наконец-таки свернуть с пути, который успела уже нарисовать до скорой могилы. Это удручало Бьякую больше всего — он познал эту девушку перво-наперво как неутомимого и упрямого бойца, смотреть же на сдавшуюся ее, казалось бы непоколебимую волю было так же грустно как упускать сквозь пальцы растаявший снег. Кучики прикрыл глаза тыльной стороной ладони — та приятно холодила воспалившиеся глаза. Лишь месяц прошел с их свадьбы, а он — если бы только мог кому признаться — неимоверно измучился, живя бок о бок с неконтролируемой душой своей супруги. Она медленно восстанавливалась, он отмечал это, чутко реагируя на малейшие перемены ее духовной силы, однако скорость этого процесса в сравнении с общей картиной благополучия жены оставляла желать лучшего. Кроме этого Кучики приходилось терпеть соседство неприятного духа ее занпакто, весьма провокационного типа, появлявшегося в часы сна временной синигами и без зазрения совести достававшего ее пускай и фиктивного супруга угрозами явно подлинного характера. Сносить подобную дерзость даже для Кучики давалось чем дальше, тем сложнее, однако проучить нахала он не мог — сражение с частицей души Ичиго, материализовавшейся в Зангецу, непременно убило бы ее. А она хотела жить. Бьякуя начал подмечать за ней подобные желания, хотя выловить их в водовороте отчаяния, углублявшего и затемнявшего красивые карамельно-карие глаза удавалось отнюдь непросто. «Интерес выдавал ее волю к жизни — пожалуй, да», — покивал словно бы в подтверждение своим догадкам аристократ и, вздохнув ненароком, пододвинул к себе стопу бумаг, касавшихся дел клана: в выходной от службы в Готэе день он обязан был посвящать львиную долю своего свободного времени именно вопросам благополучия Великого Дома. Попутно Бьякуя продолжал думать об Ичиго, что немного мешало его сосредоточению на бумажной работе, однако из головы не шла ее детская улыбка, когда он совсем недавно подсказал ей новый вид традиционного искусства — бонсэки. Наверняка, благодаря тотальному увлечению рисованием песка, сегодня в поместье было так тихо и уютно, словно в какой-нибудь летне-легкий день, а не зимне-бархатный. Оказалось, что Ичиго благоволила рисованию, да и талант к живописи у нее отметили домашние учителя. Однако с росписью вееров и ширм что-то там у нее не заладилось изначально, дотошное выписывание гравюры быстро утомляло ее, и тогда Бьякуя преподнес ей в подарок большую резную шкатулку, непременно нарвавшись первым делом на грубость за «очередной ненужный подарок», и только много позже — на искреннюю благодарность. Девять видов песка, камни самых разных размеров, расцветок и пород, галька, ракушки, лакированные черные подносы, чтобы всё это помещать на них, а также уйма приспособлений, чтобы делать настоящие картины из рассыпанного песка и внедрявшихся в пейзажи камешков. Ичиго увлеченно елозила гусиным пером по столь причудливому «полотну», создавая волны и потоки ветров, с не меньшим энтузиазмом она опробовала в таком деле и каждую щеточку, лопаточку, венчик, ситечко, экспериментируя с узорами песка и его структурой на занятном тле. Баланс черного и белого цветов привносил в нее видимое умиротворение, творческий подход рождал азарт в очах, а получавшиеся картины приводили девушку в состояние радости. Созерцание на безжизненных губах ее трепетной улыбки, в свою очередь, не могло не воодушевить присматривавшего за ней синигами. Превратившийся из стража в супруга, Бьякуя не терял бдительности и времени, чтобы не запускать план главнокомандующего… «Фокус» со свадьбой удался: поместье стало отдавать умирающей победительнице свои рейши, питать ее духовную силу частицами погуще тех, из которых был выстроен и восстановлен Сейрейтей. Родовое гнездо Кучики насчитывало два десятка поколений и более двух тысяч лет существования — центральный корпус дома точно сохранил лес, ткани, васи и керамику в интерьере с тех далеких времен. И хоть приводить сюда Ичиго еще было рано, и даже строжайше ей запрещено — ибо мощный поток реяцу дома мог ее распластать недюжинной массой — Бьякуя надеялся, что вскорости Ичиго окрепнет под опекой Кучики настолько, дабы вобрать в себя даже такой ток рейши. — Что ж, да будет план идти своим чередом… — заключил свои мысленные прикидки нынешний глава клана и только собрался приступить к разбору сведений первого документа, как зрачки его дернулись на шум в глубине жилого крыла. Слуги голосили. Кто-то огрызался. А после — тяжелые резкие шаги пронеслись по коридору со скоростью ветра прямым сообщением в кабинет. — Бьякуя! — фусума едва не были вырваны вместе с каркасом — так резво и мощно распахнули их. — Ичиго, — удивляться появлению супруги в приемной главы Дома, куда по определению та не имела права входить, Бьякуе просто не дали ни возможности, ни времени. Ичиго решительно пересекла комнату, гулко топя свой грозный шаг в волокна татами, зато стук ее кулака по столу стены вернули жалобным эхом. Столик от силы удара был разломан враз и пополам. — Что это такое, а? Я спрашиваю до каких пор это будет продолжаться?! — задыхалась рыжая от гнева, даже оком не поведя на учиненный разгром, словно бы и не заметила последствий своей беснующейся силы. Бьякуя с некоторым сожалением посмотрел на растекавшееся по татами пятно туши, краем сознания отмечая, что дорожки теперь придется заменить во всем кабинете, поскольку новая циновка будет выбиваться свежим видом переплетений меж остальных, уже успевших притоптаться стопами… Впрочем, гневное пыхтение, продолжавшееся перед ним, прогоняло хозяйственные мысли на двадцать второй план. Бьякуя, осторожно собрав рассыпавшиеся от инцидента бумаги, неторопливо поднялся на ноги, чтобы переложить стопу в шкаф, от греха подальше — средь них имелись и сметы, и записки на выдачу займов, и приказы вассалам. Словом, убрав за створки стенного шкафа и себя-главу, Бьякуя-муж повернул лицо к супруге и невозмутимо попросил: — Ичиго, не могла бы ты пояснить более подробно, что произошло? — Не говори со мной как с ребенком! — тут же ощетинилась та и даже ногой топнула со зла. И вправду, «почти» не ребенок. Бьякуя флегматично уставился на нее, не мигая, не сводя брови, не понижая и не повышая градус излома прямой его сцепленных губ. Он просто стоял, смотрел и терпеливо ждал, пока Ичиго прорвет, а она и не собиралась с этим медлить. — Почему ко мне приходят со всеми этими глупыми вопросами?! Что готовить на завтрак-обед-ужин? Какую муку брать для лепешек: рисовую-гречневую-всё-равно-какую? Какой сорт сакэ подать для предстоящего собрания старейшин? Какое кимоно одеть мне-тебе-Рукии? Какого цвета сделать новую форму для телохранителей? Какое количество саженцев сакуры высадить будущей весной? На какой градус развернуть камни у пруда? Мох с северной стороны, его удалять или нет?! Карпов вылавливать, чтобы уберечь от морозов, или нет?! А шнурки погладить они тоже будут спрашивать у меня разрешения?! — сорвалась Ичиго под конец на истеричный крик и пнула несчастный стол еще несколько раз ногой, видимо, представляя вместо него ногу Бьякуи, так неудачно стоявшего в данный конкретный момент поодаль. Кучики чуть закатил глаза, подумав, вызывать ли сейчас слуг, чтобы поскорей убрали из его кабинета хлам, или всё же уберечь их от не контролировавшей себя Ичиго? Старый корпус дома имел не только энерго-, но и историческую ценность. Да и хороших слуг ныне тяжело найти… — Бьякуя?! Ты слушаешь меня?! Или нет?! — возмущенно пыталась докричаться до него Ичиго, строя страшное лицо и пуская молнии из глаз в адрес «оглохшего» мужа. — Мне всё равно, что есть, пить и в каком кимоно ты сегодня выйдешь в люди! Понял?! Ксо! Ксо-ксо-ксссо, какого черта я должна заниматься этой ерундой второй месяц подряд?! Глава дома неопределенно пожал плечами. — Возможно, потому, что это извечное занятие всех сейрейтейских жен, — резонно заметил он. — Или тебя больше оскорбили собственные просчеты в дате смерти? Однако наш брак и заключался для того, чтобы ты прожила больше чем один месяц, разве нет? Ичиго растерянно хлопнула ресницами, пропустив привычку делать шаг назад на каждый шаг вперед, производимые в ее сторону мужем. Бьякуя остановился прямо напротив жены, явно впавшей в прострацию. — Хорошо. Если ты не справляешься с этим грузом обязанностей или они утомляют тебя, я возложу их на кого-то из старших слуг, часть возьму на себя, часть закреплю за Рукией… — Нет, — вдруг возразили ему, словно бы очнувшись ото сна. Удивляться настал черед для Бьякуи: а он и позабыл, как легко можно было спровоцировать временную синигами на что-то, усомнившись в ее способностях. — Я, — нахмурилась она и всё-таки отступила от него, отвернувшись. Пока шагала к двери — пояснила: — Я не об этом. Бог с ним, с домом, я… — Она резко обернулась и вскинула пронзительный взгляд на Бьякую: — Можно мне в Готэй? Кучики изумился сперва, но прежде, чем позволить заколебаться своей силе слова, мотнул головой. — Нет, — прозвучало следом безоговорочное и твердое. Как приговор для незамедлительно скисшей и растерявшей весь свой запал Ичиго. Она обняла себя за поникшие плечи и прошептала, пряча глаза: — Пожалуйста. Хотя бы на чуть-чуть? Я не могу уже быть в одном и том же месте… — К сожалению, это невозможно, — последовал неизменный ответ из уст Бьякуи, хоть он и не радовался гласу разума, отдававшему ему приказы почище тех, что он чеканил сейчас Ичиго. Однако всё было верно — никто не смел рисковать ее здоровьем, а долг почетного стража победительницы обязывал того забыть о любых уступках ей же во благо. — Дорога не близкая, ты еще слаба. И потом, руины города, подобно поместью Шиб, могут высосать из тебя свежую реяцу. Мы не смеем рисковать теми незначительными достижениями, что уже у нас есть. Это будет безрассудством, поэтому я не разрешаю тебе выходить. Темные глаза временной синигами вспыхнули нехорошими огоньками, точно угольки: — Так ты меня в жены брал, чтобы приказывать мне, что ли?! — Из ее груди вырвался глухой рык. Бьякуя устало потер пальцами переносицу: эти препирательства были ему не в новость, они случались едва ли не каждый день. Промолчавшая на свадьбе, более того перенесшая ее безо всяких казусов в виде побега или посыла жениха в «дальние дали» при всех гостях, уже на следующий день по торжеству Ичиго стала жалеть о содеянном и не упускала любой возможности заявить о своем несогласии с таким браком. — Ты прекрасно знаешь, что это не приказ, а временно возложенная на меня ответственность за любые твои действия, и она вызвана необходимостью, а также вопросом безопасности как твоей, так и окружающих. Ты с уверенностью можешь сказать, что сумеешь удержать в себе рвущуюся наружу реяцу? Она способна разнести больше чем домик у пруда. Девушка закусила губу и хрустнула стиснутыми добела кулаками: крыть ей было нечем — она и впрямь не могла сладить с собой, зато Кучики чудом справлялся с ее приступами гнева. Быть может, потому, что ей было его не жаль и она сознательно подпускала его на критически близкое расстоянии к своей душе, чтобы в случае промаха отплатить ему за всё плохое, что он сотворил. Некоторые честолюбивые поступки не имели оправдания. Некие вырванные цепи невозможно было обратно прикрепить, пускай и став сильнее вдесятеро. Некоторые обиды не имели срока давности и не смывались кровью. — Я всё равно сбегу, ты мне — не указ. — Ичиго направилась во двор прямиком через распахнутые седзи кабинета, однако путь ей преградила рука. Бьякуя, тоже тот еще гордец и упрямец, отрезал в тон ее словам: — Я всё равно помешаю, ты мне — жена. Временная синигами подняла на заявлявшего на нее права мужа затаившие опасность и оттого кажущиеся совершенно пустыми, черные глаза: — Только попробуй, — процедила она сквозь обнажившиеся подобно оскалу своего занпакто зубы и на сей раз пнула ногой именно Бьякую, под колено — в одно из самых болезненных мест, однако каково же было ее удивление, когда тот даже не поморщился, не то чтобы с пути сойти. Рыжая злобно пощурилась и ударила уже со всех сил… По ноге. По другой. Затем заколотила кулаками по точно из камня вылитой груди, пытаясь хоть на сантиметр сдвинуть капитана-синигами с места и к ужасу не осознавая, насколько же легкими, по сравнению с былой удалью, были ее атаки. Бьякуя тоскливо встречал ее тщедушные потуги, вполуха воспринимал воинственные крики и проклятия, продолжал цепко удерживать седзи за края, не давая не только устранить его, но и обойти — пару таких попыток было произведено меж жалящими, но не отравлявшими его решительность укусами. Более того, с каждым новым выпадом, Ичиго выматывалась. Дыхание ее тяжелело, фигура клонилась под невидимым бременем усталости к земле, удары становились всё более рассеянными, злость — отчаявшейся, и только глаза, казалось, еще находили мочь противостоять укладу вещей, что происходили не на пользу временной синигами, но ей следовало бы остановиться до того, чем окончательно свалиться без сил. — Ичиго, я… Хлоп! Бьякуя даже разобрать ничего не успел — узрел только спину выбежавшей в фусума жены, закрывшей лицо обеими руками, а на своем лице ощутил жар. От пощечины. Оставленной на издыхании как последний довод. Ичиго бежала по коридору, путаясь в полах кимоно и растирая щеки до крови. Противные слезы! Ну почему они горохом скатывались с ее глаз, почему досада тупым ножом дорезала сердце, почему ноги, ее прежде быстрые, а ныне квелые ноги не могли бежать быстрее??? Ичиго не шутила: она вознамерилась сбежать, и как можно дальше, хоть на край земли, лишь бы подальше от оберегавшего ее Бьякуи. Он, его опека, его дом, его слуги, навязанный им брак — всё-всё не давало Ичиго вдохнуть хотя бы один спасительный глоток кислорода. Обстоятельства суровой бечевкой впились в ее горло тугим кольцом. «Что делать? Куда бежать? Как избавиться от этого наваждения?! Когда закончатся мои муки?! Кому я стала поперек? Зачем судьба так истязает меня?..» Каждый вопрос — что очередной кинжал в затылок Ичиго, то и дело воровато оборачивавшейся назад и мнившей, будто за ней спустили свору собак вместо стражей в преследователи. Однако коридоры отдавали пустынным эхом, в доме словно бы вымерли все, не осталось ни души, и только звук собственных шагов подгонял Ичиго к стремительному побегу — ее решения не изменил бы никто, пускай на энгава встретят ее хоть сотня солдат из вышколенного Бьякуей Шестого отряда. К черту их всех! Пускай поднимут ее на острия своих мечей! Пускай посадят в клетку — всё равно она сбежит! Ичиго ненавидела всем сердцем этот красивый приют, ставший ей в одночасье душащей тюрьмой, но больше той она всем естеством презирала до уничтожения того, кто владел этой темницей никак не дававшей ей свободы… «Призови меня!» «Не могу!» «Призови и мы убьем его!..» «Не могу-у-у!!!» Ичиго вырвалась на энгава с противоположной стороны дома и тут же приникла спиной к стене, желая слиться с напустившейся наземь вечерней теменью. Снаружи кто-то был, хоть и не взвод бойцов. И внутри Ичиго кто-то заветный был, хоть и стих, стоило ей только успокоиться. Он чудился ей. Слышался. Снился. В последнее время очень часто, хоть оставался просто плодом ее больного воображения, видимо, остаточной иллюзией того, что умерло вместе с врагом в проклятущей войне. «Зангецу…» — Ичиго впилась себе в волосы, намеренно раздирая кожу головы. Быть может, так она выпустит призрака прошлого на волю? Быть может, так она скорей умрет? Не ломаемая временная синигами боялась и жаждала этих мыслей о собственноручном вмешательстве в ход последних дней ее жизни. Сказал бы ей кто еще полгода назад, что она захочет наложить на себя руки — она бы врезала этому лживому ублюдку в несшую такую ерунду челюсть. А теперь? Теперь Ичиго готова была задушить себя уже за то, что раньше не додумалась вздернуться или шагнуть в пропасть с холма Сокёку. Синигами смертны!!! Теперь это откровение не поражало ее до глубин души, оно надеждой услащало Ичиго, смертельно уставшую ждать, ждать, ждать «чего-то лучшего»… — К черту всё! — выругалась она себе под нос и без колебаний шагнула под свет первого из фонарей, развешанных под крышей на веранде. Никто не бросился хватать вознамерившуюся сбежать хозяйку дома, и это придало дополнительной уверенности ее движению. Молодая госпожа ступила на новый круг света от второго фонаря, затем на следующий — резче, четче, громче чеканя шаги, хоть в конце энгава слышались голоса и возня. Удивительно, что находившиеся там не обратили на чужое приближение никакого внимания, и, почти поравнявшись с ними, приникнув к углу дома, Ичиго вдруг поняла почему… — Ренджи, прошу, иди уже, мы и так рискуем. — Еще немного, Рукия, еще поцелуй и я уйду. Сказать, что у Ичиго полезли на лоб глаза — не отразить и десятой части действительности. Заслышав имена и голоса своих друзей, фактически застукав их в самый недвусмысленный момент и хорошо, если не в самый откровенный, она забыла обо всём, что выгнало ее из дома, обеими ногами тотчас прикипев к дощатому полу и не смея даже моргнуть, не то чтобы пошевелиться. — Ах, если нии-сан, если он увидит нас вместе, то он очень рассердится. Если клан узнает, что… — …то что? Ты, к счастью, не урожденная аристократка, чтобы тебя выдавали замуж не по любви. — Замолчи. Ренджи, видимо, заткнули рот поцелуем, поскольку до ушей Ичиго донеслись сладкие стоны, томные придыхания и нетерпеливое пыхтение. Девушке сделалось жарко и стыдно в одночасье: звуки любви не предназначались для третьей пары ушей, их должны были слушать только двое, но ловкость уйти незамеченной в столь щекотливой ситуации равнялась нулю, выйти же к друзьям и с дерзкой ухмылкой, как бывало прежде, ткнуть их носом в «недостойное Дома Кучики» поведение не хватало нынче смелости. Ичиго и сама нарушала в данный миг с десяток правил приличий, случай же с невольно подслушанным разговором и вовсе выбил ее из колеи — она чувствовала себя грязным шпионом, не иначе, и Ей было стыдно, не друзьям. — Уходи… — Рукия едва ли не умоляла, переводя дух от жарких поцелуев. — Заставь меня, — отвечал ей Ренджи с толикой нахальности и бравады. — Сенбонзакура обрушится на головы нас обоих, если не послушаешься… — Капитана можно не бояться — с недавних пор его заботит только Ичиго… Последняя как стояла, сделавшись деревянной, так и вышла из-за угла на негнущихся ногах, до смерти перепугав парочку целующихся лейтенантов, спрятавшихся подобно ей в укромном уголке энгава, в тени меж алых фонарей. — Ичиго?!! — вытаращился на такое явление Абарай. — Че-че-чего тут делаешь? — Бедный, он даже заикаться начал, пока старался спиной прикрыть Рукию, поправлявшую на себе расхристанное форменное косодэ. Подруга вскорости выглянула из-под локтя своего громадного — в сравнении с ней, миниатюрной, — друга и тоже воззрилась на Ичиго как на видение. Мало того, что той не полагалось носа потыкать на улицу в вечернюю пору, в зимние холода и без сопровождения кого-либо из слуг, так и вид у нее, взъерошенной и опустошенной, говорил о том, что что-то ее до глубины души поразило, и вряд ли, как опыт подсказывал Рукии, дело было в слежке за ними. — Что значит это твое «капитана заботит только Ичиго»? — обронила временная синигами так и оставаясь под стать Ренджи — пучеглазой и будто прибитой бревном по голове. — Ааа… эээу… ммм… да это вот… — попытался привести аргументы своим словам лейтенант Шестого, вечно болтавший лишнего и часто невпопад, но объясняться ему удавалось с трудом. Ичиго нахмурилась сильнее. Рукия выросла меж друзей и оборонительно выставила руки в стороны. — Давайте всё спокойно обсудим, м? — предложила следом она и кивнула подруге: — Ичиго, пойдем выпьем чаю и потом, ты выскочила раздетой. Где твое хао… — тут Рукия запнулась, враз переменилась в лице и спросила строго: — Ичиго, что ты делаешь на улице в такую пору да еще в таком виде? — В ее голосе чувствовались менторские нотки всех Кучики. Скрестив руки на груди, Рукия и вовсе, подражая брату, приказала больной подруге вернуться в дом, да поживей, а сама Рукия в это время прикажет слугам налить ей горячей воды, чтобы искупаться и согреться, а также обеспокоится тем, чтобы брат приказал в хозяйской спальне прогреть камин покрепче. Рыжая нервно тряхнула гривой и трясущимися пальцами вцепилась в кромку рукавов своего кимоно. — Я что, настолько беспомощная? — вырвалось у нее с нескрываемой обидой. — Может, я и умираю, но еще в состоянии позаботиться о себе сама!.. Ренджи с Рукией недоуменно переглянулись, в их лицах синхронно стала разрастаться обеспокоенность. — О чем ты говоришь, — попыталась достучаться до победительницы верная боевая подруга, — что плохого в том, что мы — и я, и нии-сан, и Ренджи, да весь Готэй — стараемся уберечь тебя? — От чего уберечь? — зыркнула Ичиго затравленно. — От жизни? Если мне осталось каких-то пару месяцев протянуть, так что мне… пялиться круглосуточно лишь на стены этого дома? Это последнее, что должно остаться в моей памяти? — Ичиго… — невольно охнула Рукия. — Меня тошни-и-ит уже от этих комнат! — простонала она раненным животным. — Опостылело всё: и это мирное течение здесь, и однотипный пейзаж за окном, и брат твой… омгх! — Она поморщилась, точно зубы свело оскоминой, а голова таки треснула как орех. Но в который раз перетерпев приступ физической боли, Ичиго вскинула подбородок кверху и сверкнула глазами с былой воинственностью: — В сторону! Я ухожу! Буквально протаранив друзей, она, гулко ударяя пятками по деревянному настилу энгава, громко заявила о своем намерении покинуть этот дом, но… друзья, как всегда, попытались изменить ее вектор. — Сто-сто-сто-стой!!! — Ренджи угнался за ней, поймал за руку, а после — опоясав за талию, поднял над землей и, точно куклу, стал волочить обратно, не обращая внимания на брыкания и проклятья подруги. Рукие тоже пришлось абстрагироваться от слишком громких по голосу, но беспочвенных по силе угроз — она молчаливо кивнула Ренджи в сторону своих покоев, заторопилась впереди и, едва успев открыть седзи, буквально ввалилась в комнату вместе с другими синигами — на веранде послышался подозрительные шорохи: не то спохватившейся челяди, не то замешкавшихся где телохранителей. Рукия готова была поклясться — молодой госпожи уже хватились, но она не торопилась выдавать ее присутствие у себя. Им требовалось переговорить и было о чем. — Ты собралась сбежать? — возмущенно прошипела она, приникнув к полу кошкой, дабы в ее спальне никто не уловил и намека на чье-либо присутствие. Ичиго, инстинктивно вторя, а то и сама не желая попасться и тем самым упустить свой шанс вырваться из мертвой петли, так же тихо прорычала: — Меня достал этот фарррс!.. Не всем же везет любить не по рррасчету!.. Ренджи поперхнулся воздухом, когда процитировали его фразу, но девушки, дружно пнувшие его в бока своими локтями, заставили захлопнуть его рот прежде, чем закашляться. — Как ты можешь так говорить? — Рукия не собиралась сворачивать беседу. Наблюдая за метавшимися за васи тенями, она процедила свой главный аргумент в пользу сотворенной искусственно семьи: — Хочешь помереть? Ты, правда, хочешь этого? Ни в жизнь не поверю!.. — Завались, — шикнула на нее Ичиго, — что толку зря воздух сотрясать и продолжать дальше этот спектакль? Ничего не поменялось ведь!.. Я торчу здесь сколько уже времени безвылазно, а толку? Бьякуя обещал мне избавление от мук, а вместо этого в домохозяйку меня превратить хочет!.. — Ками-сама, что ты несешь? — взъерепенилась Рукия, шлепнув себя рукой по лицу. — Только вслушайся? Нии-сама всё делает для твоего блага, спокойствия и выздоровления. Он нанял лучших учителей и поваров, он приставил для многих хозяйственных дел подрядчиков, — казалось, Рукия загибала пальцы, но в темноте было не разглядеть, — потом он переоборудовал на зиму весь дом, чтобы никакой лишний сквозняк и холода тебе не грозили. Лекари с завидной регулярностью навещают тебя. Нии-сан делает всё возможное, чтобы поспособствовать технологиям НИИ и вывести из комы Урахару — может, он знает, что с тобой? И потом, нии-сан не дозволяет беспокоить тебя никому — ты сейчас так уязвима… — …что и требовалось доказать, — поерничала Ичиго, проливая в темноту яд речей. — И это зовешь ты заботой? Да меня дергают слуги по каждой мелочи, не знаю кого он там нанимал-приглашал. Выходить из дому пускают только под присмотром, точно узника. О шаге за пределы поместья точно под расстрельной статьей нельзя и заикаться даже. В вашем устаревшем понимании, видимо, жена — это бесправная и безголосая рабыня, готовая слушаться приказов «господина», — передернула она с едкостью, — так же, как и любая служанка. Это совершеннейшее неуважение к женщине в целом и ко мне в частности! У нас была договоренность: он предоставляет мне исцеляющий реяцу дом, я ему — формальное супружество. А что в итоге вышло? — Что? — Ничего!.. — В тишине всхлипнули с досады. — Он говорит, что мне стало лучше, но если это так, почему он не дозволяет мне проведать хоть кого в Готэе? Я не могу находиться здесь… И Бьякуя. Его слишком много! В комнате запала тишина, а снаружи топот множества ног также поулегся — беглянку не нашли и, видимо, отправились с повинной к главе Дома. Ичиго даже не подозревала, что за ее своеволие многих могли наказать, а вот Рукия знала твердый нрав и дух дисциплины Кучики не понаслышке. Однако она тоже была тверда в своих словах и приоритетах — подруга ей была дороже. Когда всё стихло и риск быть найденными миновал, Рукия пробралась вглубь спальни и зажгла пару свечей. Ичиго обнаружилась у расстеленного служанкой футона и ее всё так же удерживал мускулистой рукой Ренджи. Он выглядел странным, странно-задумчивым, отчего не окликнуть его было нельзя. — Я в порядке, — отмахнулся он, но меж тем насупился, отчего татуировки на его лбу сошлись сплошным узором над переносицей. — Знаешь, Ичиго, — не глядя на подругу, Ренджи предположил, — мне, кажется, ты несправедлива к Бьякуе. Он не просто заботится о тебе… — Ичиго вкинула на него непонимающий взгляд, отчего Ренджи растерянно улыбнулся: — Капитан в тебя верит, хоть ты сама в себя давно перестала. Удостоверившись, что рыжая не сбежит, и заручившись утвердительным кивком Рукии, замершей у седзи на случай всё же возможного обмана и возобновления побега, Ренджи отпустил ее и неловко потянулся, поразмяв шею. — Что ты плетешь? — фыркнули ему, требуя немедля пояснений. — Когда-то… когда-то, хе-хе, — Ренджи растерянно почесал макушку, — капитан здорово отделал меня на тренировке. Тогда я угодил на неделю в лазарет, ведь сколько бы я не просил его остановить атаку Сенбонзакуры, он был беспощаден. Я был жалок, знаю, но в тот момент едва ни со слезами стал умолять его прекратить, а он отрезал, что сдающийся лейтенант ему не нужен. Мне пришлось крепко попотеть, чтобы перед лазаретом успеть отстоять не только свою жизнь, но и свое место. — К чему ты клонишь? — Ичиго раздражалась потому, как не понимала всё равно этих пространных параллелей. Ее и без того тяжелая голова ныла, ноги норовили сами дернуться с места, чтобы продолжить намеченный путь, а глаза не могли найти покоя и метались меж друзьями, которые вдруг предстали ей крепкой парой. Однако поражало иное: Ичиго никогда не замечала, что эти двое были оправданно опытнее и мудрее ее восемнадцати лет. Возможно, ей стоило бы прислушаться к их словам, однако Бьякуя оставался Бьякуей — она не видела в нем тех положительных качеств, что подмечали вот уже который раз Рукия на пару с Ренджи. — Вот вы всё говорите, какой Бьякуя замечательный… — Ичиго осеклась, стоически снося очередной приступ боли, мощной волной пробежавшей по всему ее телу и выплеснувшейся под конец в лицо. Ичиго закусила губу до крови, пережидая откат мук, которые пробивали ее кожу и внутренности миллионом иголок или тех смертоносных лепестков, которыми был известен банкай капитана Шестого отряда. — Если он такой продуманный и тонкий психолог, то что здравого и необходимого было в тех его поступках? Когда он лишал силы пятнадцатилетнего ребенка? Когда отправлял на плаху сестру? Когда довел до полусмерти в сражении своего лейтенанта? Ренджи как-то с грустью посмотрел в ответ, Рукия смущенно потупила взгляд: — Обстоятельства порой заставляют нас делать совершенно не то, к чему лежит сердце. У Ичиго последнее аукнулось безысходностью: ее брак был тоже залогом обстоятельств, которые совершенно не учитывали желания ни невесты, ни жениха… Однако примириться с ними, подняться и пойти дальше? Ичиго неоднократно делала это на поле боя, ломанная-переломанная после атак врагов и на пороге не одной смерти, однако в мирной жизни поступать подобным образом она не могла. Война стирала условности, мир — их усугублял. Слишком свежи были в памяти недавней синигами все-все дурные воспоминания из ее недолгой жизни, и образ хладнокровного и надменного «палача», пришедшего в Каракуру за своей сестрой, находился средь тех, которые сложно было нивелировать благодарностью или хорошим отношением, оказываемыми со стороны Бьякуи сегодня. — Ичиго, — Рукия незаметно приблизилась к подруге и, присев на корточки, осторожно взяла ее за руки; заглянула в глаза; кивнула твердо: — Ты не можешь презирать нии-сама за тот инцидент, если даже я его простила. — Легко сказать, — временная синигами выглядела неумолимой, но, стушевавшись от подобной истины дел, поспешно отвела глаза от пронзительно-синих, напоровшись на спокойные, что-то обдумывавшие у Ренджи. — Ты ноешь, Ичиго, что тебя достала домашняя возня, а меж тем даже не замечаешь, как за этими нарочно взваливаемыми на тебя заботами ты стала меньше зацикливаться на возрождении и колебаниях своей реяцу. Бьякуя прав, она стабилизируется понемногу, но также прав я, говоря, что он так возится с тобой потому, что видит — ты не из тех, кто когда-либо сдается. Я больше чем уверен — капитан отпустит тебя, если ты взбунтуешься, но что ты будешь делать там, за стеной Сейрейтея? Ты будешь сражаться со стужей, голодом, преступниками и пустыми, и всё это голыми руками. Как мы когда-то с Рукией, давным-давно. И нет в том никакого облегчения: уж если сдохнуть, так тут — в уюте и тепле, с набитым брюхом и меж товарищей… — Ренджи! — полоснула его укоризной во взгляде Рукия и неодобрительно покачала головой: его просторечные примеры вряд ли могли образумить их общую подругу, которую сейчас не волновало совершенно ничего — она сознательно решила сбежать из дома — полной чаши, от мужчины, что заботился о ней, от верных друзей готовых последовать за ней хоть за край света, но… она упрямо не просила этого, вызвавшись нести свое бремя в одиночку, словно ей до сих пор было пятнадцать лет, отражавших ее закостенелое одиночество и веру в единоличную борьбу. Пристыженная Ичиго не знала что сказать — подобное для ее острого языка случалось редко, а сейчас, когда тысяча эмоций беспрестанно шумела в ее зараженной безверием крови, она и впрямь чувствовала себя растерянной, что-то упустившей из виду или где-то оступившейся на своем извилистом пути. Обведя рассеянным взглядом спальню Рукии, Ичиго задержала внимание на нескольких цветочных горшках в углу — в них росли миниатюрные копии деревьев. — Это бонсай, — не спрашивала Ичиго, и в принципе особо не интересовалась, откуда и каким образом взялся в комнате у подруги сей причудливый лес, однако та сама вызвалась пояснить: — Это деревца Укитаке-тайчо… Угендо немного пострадало после войны и сейчас мы с ребятами из отряда пытаемся его отремонтировать своими силами. Бонсай пришлось забрать домой, но у меня совершенно не остается времени о них заботиться. — Рукия не растерялась, заметив искорки любопытства в глазах Ичиго и осторожно спросила: — Нии-сама говорил, что ты неплохо освоила бонсэки, возможно, захочешь попробовать что-то новое? — Что? Н-нет! — изумилась и тут же заотрицала свой интерес к подобному делу. Демонстративно зафыркав и начав переминаться на коленях, Ичиго собралась бы уйти, но ее ладони стиснули в просьбе крепче, а большие синие глаза запрещенно воззвали к чему-то хорошему, доброму, что осталось еще в душе у нее. Она упиралась недолго — хоть и планировала уйти, но память об Укитаке-сенсее вдруг всколыхнула тепло в сердце, и сами собой в голову вернулись мысли о тех, кого Ичиго могла не увидеть, если оставит Готэй далеко за своими плечами. Как там говорил Ренджи? Умирать в кругу друзей лучше? Она с некой нежностью посмотрела на ребят, с которыми бы ей хотелось проститься на смертном одре… И потом, они вместе. Рукия и Ренджи — вместе! Щеки Ичиго даже потеплели с неожиданности догадки: наверняка, когда рядом находился больше чем друг, умирать было еще слаще или, напротив, хотелось сделать всё возможное, чтобы не умер ни ты, ни он. Очень жаль, что у нее не было такого человека, такого стимула. — Я… Я же хотела уйти… — невпопад, вдогонку мыслям пробормотала Ичиго и пожала плечами. — Ты мне здорово подсобишь, если поможешь наследию моего капитана, — ненавязчиво, но убедительно воззвала Рукия к совести Ичиго, улыбкой разгоняя прочь тучи в ее помыслах. — И моему тоже, — вклинился Абарай и на удивленные взгляды обратившиеся к нему без стеснений кивнул: — Капитан меньше дерет с нас шкуру в отряде с тех пор, как ему есть кем занять себя. Ичиго, без обид, но я даже подумываю тебя уговорить повременить с выздоровлением — хоть послужу спокойно годик-другой. Ичиго впервые за столько времени захотелось рассмеяться, но осторожный, учтивый стук в дверь заставил всех присутствующих в покоях сестры главы клана подобраться и с опозданием захлопнуть рот на замок. — Рукия. — Это был он, конечно, он. Никто и не сомневался, что ситуацию с женой Бьякуя держал под контролем, а беготня слуг служила отводом глаз, пока он пытался не то отек от пощечины свести, не то поразмыслить над дальнейшей «супружеской жизнью», что чете Кучики обоюдно давалась так тяжело. — Рукия, Ичиго у тебя? — Да, о-нии-сама! — с ходу отрапортовала, как в строю, та. У Ренджи забегали глаза: с перепугу он боялся пошевелиться, но красное лицо выдавало в нем не хилую сконфуженность — мало того, что он на капитана крамолу возводил, так еще и на женской половине поместья оказался без спросу. Точно вор или извращенец какой. Рукия стала знаками показывать своему другу, что хоть писк услышит от него — убьет на месте, но прежде нее убило нерадивого лейтенанта нетерпеливое уточнение за дверью: — И-и-и?.. Сестра сдалась и призналась, что в ее спальне был еще «гость» — ее благоговение перед уважаемым братом было в стократ сильнее крепкой любви к старому другу. Ренджи с поникшей головой поплелся к выходу в ожидании как минимум порции смертоносно-цветочного вихря в лоб, однако появившийся в седзи силуэт главы дома даже полуоборотом головы не среагировал на протискивавшееся меж ним и створкой двери «тело» — возможно, желание Ренджи стать на миг «невидимкой» сегодня исполнили отражавшиеся на снегу звезды. — Ичиго, — Бьякуя задержался на пороге, ступив внутрь, — время достаточно позднее, ты намерена возвращаться в свои покои? Рукия перевела взгляд с брата на подругу: оба они выглядели сейчас невероятно взволнованными, точно меж ними произошло что-то такое, о чем никому не стоило знать. Похоже, не только у Рукии имелись свои секреты. Молодая госпожа Кучики, поблагодарив подругу за беседу, поклонилась по всем правилам, поднялась с пяток, поравнялась с супругом, поджидавшим ее и тщательно скрывавшим свое томление от ее судьбоносного для их брака ответа. — В свои покои, — повторила с нажимом Ичиго конец его же фразы, но вкладывая в слова уже свой смысл. Кивнув на уголок с бонсаем, девушка нашла себе неплохое оправдание желанию отгородиться ото всех, но оставаясь под крышей с теми, кто ей был небезразличен. — Бьякуя-сама, — с манерностью добавила Ичиго, — мне бы хотелось сполна предаться покою, тишине и искусству, я могу перебраться в другую спальню? Он не посмел ей возразить, а может, не захотел. — Хорошо, — уловила Рукия тихое аккурат перед тем, как седзи в ее комнату плотно закрылись. На энгава, снаружи, не послышалось шагов — двое синигами удалялись прочь от ее спальни что призраки: бледные, молчаливые, обреченные.