Бракованная благодарность

С мягким снегом, упрочнившимся на ветвях исхудалого леса, сгладившим абрисы угловатых гор и крутых холмов, осевшим на острые пики пагод да черепичные крыши домов, в Обществе душ наступал сезон юкими — любование снежными пейзажами. Искусница зима. В противовес здешней суровой осени с ее монотонностью дождей и блеклой палитрой сизо-седых красок, совершенно белая, богатая на пушистые покровы и умеренный климат, она располагала к прогулкам, к созерцанию прекрасного, к единению с природой. Точно самая близкая компаньонка, она вверяла очам неожиданные секреты: вон там, под низким сугробом — кроличья нора, а в глубине сада иней сплел из серебра паутину, а в вобравшемся в хрусталь пруду сверкали зеркальными спинками чудом не замерзшие карпы. Зима нашептывала звенящей тишиной мир, убаюкивала танцами на хрустящем снежку, целовала румяные щеки морозными поцелуями и обнимала за плечи толстыми ватными хаори, непременно ей в тон и с росписью в виде причудливых снежинок. Безмятежность в окружающем невольно способствовала появлению просвета в любом сознании, даже в тяжело перехандрившем и заболевшем хронической безнадегой. В какой-то миг чернота в нем сама выкрашивалась в противоположность, и по ту сторону глаз также становилось всё белым-бело и легче перышка. Мысли, не взвинченные грозой и не прижимаемые к долу тяжестью градин, нынче преспокойно себе витали под коркой, не цепляясь ни за что существенное либо дорогое — просто плыли, перистыми облаками ласкали рассудок и всю здравость осыпали тихой порошей. Последняя невесомым щитом покрывала душу, привносила загробный покой, самым нежным убийцей замораживала остатки веры, надежды, любви. Эта пороша приятно шелестела в ушах, зазывно, осыпающимися самоцветами сулила забвение под своим пологом в обмен на отречение от всех мирских тягот и от желания влачить свое бремя. Этот отравляющий, запорашивающий мозг снег вызывал в глазах сонливость, во всех членах — замедление кровотока, а в сердце — ластящееся чувство бархатной пустоты. Это вызывало чувство завершенности, почти такое же, как созерцание бескрайнего белого полотна, что разостлали от порога поместья Кучики и до самых краев Руконгая. Мир слился воедино, превратился в чистый лист, и больше из него ничего не вызывало ни эмоций, ни желаний. От услаждающей око картины абсолютной безжизненности, не порушенной очертаниями домов, силуэтами синигами, проказами ветра, вздумавшего бы растрясти и раскурочить погребальный саван этого мира, и вправду клонило в сон. В вечный. — Эй, Ичиго!!! — накренившуюся через перила высокого мостика девушку едва успели ухватить за рукав. Рыжая, будто вынырнув всё же из ледяной проруби, судорожно выдохнула и нервно тряхнула головой. С диким непониманием она вскинулась на Рукию, так и продолжавшую до треска сжимать рукав ее хаори, чудом еще не оторвав от того кусок. Ее глаза норовили лопнуть — на столь жутким испугом ширились они; лицо же подруги выкрасилось в белый, полностью, вплоть до закоченевших губ. Ичиго нахмурила брови по привычке вечного недовольства: сейчас она не понимала за что достался ей такой истошный крик и цепкая хватка. — Ты чуть не свалилась в пруд! — сошел на пронзительный визг голос перепуганной Рукии. — Словно сознание утратила! — Д-да? — удивились ей в ответ; Ичиго как-то отстраненно, словно бы то могло произойти вовсе не с ней, взглянула на мерцающий под мостом хрусталь пруда и болезненно оскалилась, представив только, насколько остро могли войти скалки льда в ее кожу. Такой непривычно убитой беспокойством подруге Ичиго поспешила кивнуть, изыскав крохи стойкости в душе, но, видно, ее семижильности наконец-то настал конец. Под взором упрекающей Рукии, она, сконфузившись, пожала плечами и выдала в свое оправдание: — Я ничего не почувствовала… — Тебе стало хуже! — истерично заявила лейтенант и более чем настойчиво потащила родственницу в сторону поместья, но у той, вопреки ее изможденному виду, откуда-то взялись силы на пресловутое упрямство — Ичиго и с места не сдвинулась. — Вернемся немедленно домой! Говорила же, тебе не стоило выходить!.. — Дальше из уст Рукии последовали непременные сетования на то, что скажет, что сделает, что подумает ее «многоуважаемый господин брат», но мнение последнего во всём огромном и плотно заселенном поместье меньше всего волновали Ичиго. Она закуталась поплотнее в теплую накидку и хотела было вновь облокотиться о перила резного мостика, ведшего через пруд к островку в его центральной части, но Рукия активно зажестикулировала и запретила ей вести себя и дальше так беспечно, раз уж ее просьбы вернуться в дом были начисто проигнорированы. Ичиго равнодушно восприняла и брошенный ей в том укор — просто вновь перевела взгляд на даль, размышляя о заполонивший свет зиме, ощущая себя здесь, будто в ее эпицентре, но в разы лучше чем в комнате с неумирающей весной. Бонсай. Теперь покои леди клана выглядели как какая-нибудь генсейская оранжерея или выставка: миниатюрных зеленых деревец в наследство от капитана Укитаке досталось его преемнице столько, что Рукия не кривила душой, прося о дополнительной помощи. Вишня, сосна, глициния, магнолия, слива, кедр и еще три десятка растений — средь такого обилия, в бесконечном ухаживании за ними, в невольном любовании, охватывавшем душу, сложно было уследить за сменой сезонов за окном, равно как и за течением жизни внутри и за стенами спальни, составившей свой отдельный микрокосм для молодой княгини. Она не хотела видеть никого, отгородилась ото всех, добровольно сделалась затворницей, а для других стала чужой. Служанка Умэмико и верная подруга Рукия — вот единственные, кто могли входить к ней и порушить покой. И если последняя навещала ее от сердца, то у первой просто не оставалось иного выбора: Бьякуя ведь лично приставил ее в услужение тогда еще гостье, а сейчас, тем паче, уже жене. У упомянутой «жены» мигом встал в горле ком: так нелепо захотелось плакать не то с досады, не то с обиды. Некогда восхищавшаяся ею челядь, теперь натянутыми улыбками встречала свою госпожу, говорила сквозь зубы и о каждой мелочи, выкинутой психически- и реяцунестабильной синигами, доносили своему хозяину — перегородки в доме Кучики были чересчур изящными, чтобы не расслышать неприязни в их нашептывающих змеями голосах. Впрочем, взгляды этих людей тоже не таили впадавшего в крайность неприятия, вплоть до отвержения: слуги выражали безмолвный протест, всеми фибрами души роптали против «неблагодарной» избранницы их светлейшего князя. Не вызывающая сомнений преданность, благоговейное уважение и безграничная любовь к последнему буквально горела в их очах, и это сломало бы любое равнодушие, не то что духовно подкошенной Ичиго. Это раньше она бы послала всех и вся в пасть меносу, а теперь, как истинную жалкую слабачку, ее стали мучить угрызения совести и забота о чужом мнении, будто ей было до того дело, будто ей и собственных незримых демонов, раздиравших ее изнутри, недоставало. Прежде дерзкая, Ичиго ныне прятала устыженные глаза. Прежде бесцеремонная, Ичиго ныне вела себя тише воды, чаясь сделаться невидимкой раз уж не удалось так быстро помереть. Прежде наплевательская, Ичиго ныне чувствовала постоянную тревогу, шипом засевшую в сердце. Ичиго вздрагивала от малейшего шороха, Ичиго дурно спала по ночам, Ичиго жила проклятиями, адресованными дому, который превратил ее в полнейшее убожество… Ичиго ненавидела и его. Бьякую. Без своего подчеркнуто надменного и вечно принижающего взора тот заставлял Ичиго сгорать еще сильнее от стыда, разочарования и самобичевания: они виделись по разу в неделе на семейном совете, окунавшем негодную своего супруга избранницу в новую пучину слухов и предрассудков. Все затаенными взглядами твердили ей всё об одном — как можно было не довольствоваться «лучшим из мужчин во всех известных мирах»? — Ичиго!.. — Рукия опять всполошилась, стоило Ичиго обронить тяжкий вздох и неосторожно завалиться на сторону. — Стой-стой-стой! — Маленькие, но сильные руки лейтенанта обвили слабеющую за плечи, удерживая ее равновесие на плаву и не давая новому обмороку подступиться к и без того безжизненной фигуре. От былой крепкой статной Куросаки осталась только тень, выпирающие кости трудом скрывали одежды, синие тени под глазами и черные вены под кожей не мог замаскировать ни один грим. Отросшие и напомаженные маслами волосы даром подменивали тусклость на прежнее золото — огонь погас в Куросаки во всём: в ее гриве, в ее взгляде, в ее словах, и самое печальное — в ее душе. — Я в порядке, Рукия. — А она продолжала тоже фальшивить, наводить на себя никому ненужный лоск, словно кто-то в здешних стенах смог бы упрекнуть ее за подло подкравшуюся к победительнице слабость. Давно принятая в клан Кучики не переставала убеждать подругу, что подозрения касательно очернявших ее слуг — беспочвенны. Никто бы под крышей их дома не посмел бы воспротивиться воле хозяина, который благоволил своей «фиктивной жене», и уж кто-кто, а Рукия подмечала, что в том брат действовал неподдельно. Однако Ичиго стоически выпрямилась, оправила на себе одежду и попыталась возобновить правильную посадку головы. Вряд ли уроки этикета служили тому причиной — видно было, как это сердечное желание врожденной гордячки поджимало Ичиго потянуть подбородок и нос кверху, дабы на пределе видимости не дать себе стать предметом всеобщей жалости. Казалось, это заботило временную синигами даже больше надуманной теории заговора в стенах чужого дома. — Вернемся домой? — настойчиво вновь намекнула Рукия, кивая в сторону поместья. Ичиго поспешно кивнула, не имея сил противоборствовать: она уже исчерпала на сегодня свой лимит страданий и терпимости. Комната с произвольным садом из бонсая непременно принесла бы ей и теплый комфорт, и успокоительное уединение, однако только Ичиго собралась сделать первый шаг, как замерла на месте так же, как и засобиравшаяся Рукия. Девушки издали узрели торопливо и размашисто шагавшего к ним друга. — Ичиго! Рукия! — взял было Ренджи командный тон, но тут же осекся, поровнявшись с дамами семьи Кучики. Обе в роскошных одеяниях, в золочено-багряных парчовых хаори с перекликавшимся рисунком, с бледно-белыми лицами и бескровными усмешками, они пытались держать лицо в том числе и перед близким, взирая на него одинаково — с напускной надменностью. Впрочем, Ренджи даже ухом не повел на подобное — он достаточно прослужил при Кучики, слишком часто приходил к подруге детства сюда и уже успел выучить причины для подобных великосветских «игр»: поместье всегда полнилось сплетниками-доносчиками, а уж желающих подвести «неугодную» господину жену оказалось еще больше. В отличие от Рукии, Ренджи сразу и безоговорочно занял сторону Ичиго — челядь Кучики и его выводила из себя, взирая на лейтенанта хозяина свысока, точно на букашку, и мня себя душами лучшими, под стать хозяевам, будто руконгайцы тоже были им не ровня. Подобрав челюсть с земли, впечатленный скорее видом, нежели поведением барышень, он нарочито склонился в глубоком поклоне, выражавшем разом и приветствие, и извинение за вмешательство в девичье общество. Такой «театр» Ренджи донимал, особенно сейчас, когда ему не терпелось сообщить важную весть вместо того, чтобы расшаркиваться перед теми, кто и мизинца служивых синигами не стоил. — Капитан послал меня за вами обеими! — Его горящий взгляд, вскинутый следом на девушек, не мог утаить недюжей взволнованности, так и распиравшей его. Ренджи твердо кивнул, глядя на Ичиго, будто делясь с подругой своей нерушимой уверенностью: — К Бьякуе пожаловал гость, который всем нам сможет помочь в твоей ситуации с силами. Карие глаза напротив вспыхнули, казалось бы, давно утраченным огнем; Ичиго и опомниться не успела, как нашла себя бегущей со всех ног по гравию обесснеженной аллеи, а на устах распробовала то, что повторяла сотни раз, будто в бреду: — Урахара-сан!!! — Дверь в кабинет для приемов чудом начисто не снесли, но ворвавшаяся в него девушка чихать хотела и на целостность фусума, и на нарушение всяческих норм приличий, и на то, что могла ошибиться совсем, обнаружив в лице указанного гостя совершенно иного «спасителя». — Куросаки-са-а-ан, доброго здоровьица ва-а-ам… Но это был всё-таки он. Та же дурацкая улыбка на пол-лица, те же спрятанные всезнающие глаза, та же полосатая шляпа, то же хаори… Черт! Куросаки судорожно поймала пальцами что-то горячее, обжегшее щеку, и так и замерла истуканом на пороге комнаты, не в силах даже выдохнуть, чтобы ненароком не спугнуть столь чудесное явление. — Урахара-сан?! — Рукия врезалась в спину замершей подруги и также, судя по всему, немало удивилась увидеть пред собой синигами, кома которого продлилась без малого четыре месяца. Многие из медиков не ручались вообще за то, что известный гений очухается после неоднократных смертельных доз яда квинси. НИИ под предводительством капитана Куроцучи так и вовсе поставили на непримиримом «конкуренте» крест. Клан Шихоин готовился к похоронам, несмотря на то, что главы его — бывшая и настоящий — упрямо отрицали факт смерти столь сильного синигами, как воспитанник их Дома. Готэй молчал. Большинство предпочитали не верить в худшее, меньшинство — надеялось на лучшее, чего им никто не мог запретить, и только троица друзей, пожалуй, верила в возвращение этого редкостного засранца, ведь лишь ему и было под силу не только самому обмануть смерть, но и других спасти. Даже Ичиго в это уверовала. — Ну чё встали, как замороженные? — шепнул на ухо девушкам прямолинейный Абарай и настойчиво подтолкнул их пересечь порог чертового кабинета. Абарай в отличие от них чуть из хакама не выпрыгивал от радости, а потому был крайне удивлен, напоровшись на мертвую тишину в этом месте — он-то думал, что Ичиго уже завалила Урахару вопросами, как ей выжить. Рыжая повиновалась своеобразному «пинку» и, нервно тряхнув отросшей гривой, мгновенно собралась. Зашуршав по татами парчой шлейфа, она спешно пересекла комнату, чтобы подсесть за столик к хозяину дома и его гостю, минуту назад еще мирно обсуждавшим что-то, покуда их беседу не прервали шальным вторжением. — Урахара-сан, — Ичиго не сдержалась и сразу почтительно поклонилась — уроки этикета сказывались, — позвольте выразить огромную радость тому, что вы пришли в себя и оправились после полученных ран! У Киске даже под полами шляпы заметно увеличился диаметр глаз, но тут его внимание на себя переключила соскользнувшая на плечо ученицы длинная прядь огненных волос, и он тут же предпочел отшутиться: — Видимо, я слишком долго спал или Куросаки-сан вновь подросла в Дангае? — Льстец ответно поклонился: — Примите наиискреннейшие комплименты вашей расцветшей красоте, Куросаки-са-а-ан. Она кисло ухмыльнулась: ками, как же он безбожно врал! Ичиго уже месяц избегала встречи с зеркалами, которые вопреки ее ухоженной кожей, убранным волосам и дорогим одеждам всё равно не могли больше скрывать в ней живого мертвеца. Заостренные кости, алебастровый цвет лица безо всяких пудр и белил, а вместо погасших глаз — по сути пустые глазницы. Ичиго по ночам срывалась с постели, видя это свое отражение во снах. Уж лучше бы ей снился подонок Яхве, уж лучше разом — все, настоящие мертвецы, кого она убила, но только не та жутчайшая тень, в которой она сама себя с трудом узнавала, а что говорить о близких, друзьях, знакомых и родных? Даже без желания уединиться и умереть от всех вдали, исходившего из сердца обреченной временной синигами, на последних днях своих она бы никому не пожелала увидеть подобный тихий ужас. Ичиго отнюдь не считала себя легендой, но, наверное, хотела бы навечно остаться в глазах всех, кто видел ее, той, прежней, на пике силы и рьяности, — полную противоположность себе нынешней: слабой и отчаявшейся. — У меня теперь иная фамилия… — с сожалением выдавила она из себя вместо благодарности гостю. «Куросаки» — тоже из прошлой жизни, лучшей, и слышать это имя было так же невыносимо, как тихо тлеть. — Ве-ерно, — задумчиво пригладил подбородок Урахара и обвел заинтригованным взглядом всю собравшуюся компанию. Лейтенант Тринадцатого нынче выглядела более женственно, и суть того сводилась явно не к красивым одеждам, а к то и дело бессознательно поглядывавшему на нее детине, сидевшему позади маленькой леди. На фоне своего друга, казавшегося теперь еще крепче, совсем заматеревшим, Кучики и впрямь выглядела так… хрупко, ранимо, нежно. Совсем не в пример иной Кучики. Урахара опять перевел свой взор на виновницу состоявшейся встречи и отметил про себя очевидное: даже на пороге своего конца, в Ичиго чувствовался нерв, импульс и оттого надлом. С длинными волосами и подкрашенным лицом, с золотой оторочкой нагадзюбана, с цветами умэ на снегу, которые украшали ее кимоно, с отросшими ноготками, с изящной осанкой, со всем деланным и делавшим ее барышней, а не воином, в Ичиго всё равно женщина не жила. И причиной тому также являлся мужчина из Шестого, также не отводивший от нее своих глаз — они взирали на супругу не украдкой, не набегами, вполне сознательно и… желанно. Вот только отклика не встречали — так и терялись в потускневшем огне слегка опущенной головы прежде гордо державшей ее синигами. Урахара вздохнул: да, он непозволительно долго спал, ему следовало проснуться давно, в день, когда с его ученицей случилась истинная трагедия — не в тот день, когда первые странные симптомы сломили ее, а в тот, в котором Ичиго сама же себя убила, когда согласилась на этот бессмысленный брак. Бедная девочка. В стенах кабинета заскрипела давлением душащая затяжная пауза. Порхающие взгляды прекратились, каждый из синигами будто ушел в себя и даже самые храбрые и дерзкие из них не решались спросить о том единственном, что собрало их всех. Ренджи нервозно ерзал на пятках. Рукия, не мигая, смотрела перед собой, словно мысленно пыталась дознаться у гостя, есть ли ему что сказать. Киске по привычке рассеянно улыбался, без труда прочитав это «послание», но молчал вовсе не из-за того, что ему не было чего сказать, а совсем наоборот. Вот только правда ранила. — Урахара? — наконец завел первым Бьякуя, что не стало для кого-то особым удивлением. Нетерпеливостью этот синигами не страдал, но он являлся принимающей стороной, а также лицом, заинтересованным в решении одной немаловажной для всего клана проблемы. — Тебе известно, что произошло с моей женой. Ичиго вскинула мигом вспыхнувшее лицо на этого нечестивца, смевшего называть ее так, да еще и при постороннем, перед которым признаваться в устроенном фарсе было совестно, смешно и грешно одновременно. Однако сдержанность Бьякуи ее немые возмущения и тенью не потревожили. — Мы все ждем твоего окончательного слова, — повел он спокойно дальше. — Есть ли у тебя какие-то соображения по существу дела? — Яре-яре, — в своей придурковатой манере усмехнулся Урахара, но той, кто находился ближе всех к нему, Ичиго, сразу не понравился контрастный печальный блик, укрывшийся под полами шляпы. — Насколько я понял, проанализировав ваш план, Кучики-тайчо, стихийное супружество понадобилось вам, дабы ввести госпожу Кучики под поле действия реяцу родового поместья. — Именно, — подчеркнул Бьякуя. — Поместье Шиба оказало на Ичиго иной эффект, на который рассчитывал я и Кёраку-сотайчо. Идея о подпитке ее духовных сил со стороны на тот момент казалась верной, однако, как ты можешь догадаться, и это средство не помогло. Чужое поместье помогло ей восстановиться, но не исцелиться. Заметно-быстрая поправка скоро сменилась противодействием. Кучики отвечал точно на приеме у лекаря — лаконично и в деталях, не обращая никакого внимания на закипавшее лицо Ичиго, слушавшую рассказ как бы и не «о себе» — настолько отстраненно о ней говорили, будто позабыв о ее существовании вообще. И без того изможденную душу ожидаемо раскололи пополам возмущение и страх. Страх оказаться уже мертвой, раз взгляд Бьякуи совсем не преломлялся, взирая на нее. Да и разговоры его эти, пренебрежительные по слогу, даром что — участливые по сути… — Безусловно, светлая мысль Кёраку-сана заслуживает уважения, — тем временем ответствовал собеседнику Урахара в не менее удручающей безмятежной манере. — Поместья Великих кланов — кладезь гигантской духовной энергии и при чутком, аккуратном, разумном подходе к ней, подобное вливание может сравниться с эффектом реабилитации во Дворце Короля Душ… — Я вам что, пустое место? — процедила вдруг Ичиго, болезненно поморщившись. Резко выдохнув и оттого стремительно подавшись вперед, девушка тем не менее не дозволила подхватить себя рукам учителя — сама вцепилась ногтями в переплетения татами, чтобы не упасть, и люто зыркнула на супруга, находя в нем причину едва ли ни всех своих бед. — Рассуждаешь так, точно это я виновата, что план твой выдался до мерзости абсурдным?! — Ичиго невольно вскинула кулаки, хрустнув в костяшках ими, да так и обомлела: ее дурацкая бесконтрольная реяцу не снесла потолок кабинета — она вообще, едва ощущалась на кончиках пальцев. — Что это? — испуганно пробормотала она, не замечая, как живо просветлела лицом в данный момент: неужто она ошиблась, а Бьякуя наконец-то сдержал свое обещание всё исправить?! Девушка беспомощно покосилась на гостя, в поисках ответов на сложные вопросы, но напоролась на твердость в очах под шляпой: они твердо говорили ей о непременной ошибке таковых подогревавших надежду догадок. У бывшей воительницы пробежал холодок по спине. — Урахара-сан, вы… только не говорите, что… — Она закусила на миг дрогнувшую губу, а после — выпалила на одном дыхании: — …что согласны со мной? Шляпник с чувством неуютности повел плечом. Без привычного веера он находил себя незащищенным под испытующим взором детей, верящих в сказки. Этим существам он бы охотнее вещал сладкую ложь, сочинял небылицы, держал улыбку на губах, делал бы всё, лишь бы не разрубить их пылкие сердца романтиков суровой правдой. Почему, почему именно ему отвели роль добить Ичиго? Почему он не мог найти нужных идей в своей гениальной голове и заверить ее, что всё отныне сложится хорошо?.. — Урахара, ради всего святого! Не темни! — сорвалась Рукия, никогда особо не любившая проклятого эгоистичного лживого торгаша. Однажды это он всадил в нее треклятый хогьоку, а сейчас? Что он намеревался сунуть Ичиго в вывернутую наизнанку душу?! — Я и не думал загадочничать, Кучики-сан, просто некоторые объяснения даются трудно даже ученым. — Бывший капитан сложил руки на коленях и заставил себя превратиться в говорящую статую — ничто, кроме губ, не зашевелилось в нем впредь. — Когда… — начали они повествование растянуто, но быстро затараторили дальше: — Очевидно, когда Яхве был повержен мечом Ичиго, духовная мощь божества, обладающая своей силой и природой, не смогла вознестись на небо, улетучиться частицами рейши по всем мирам, смешаться с атмосферой — воспринимайте, как вам удобней… Ренджи перебил рассказ, недовольно пробубнив насчет того, что «какая разница в словах для названия того, что являлось просто „задницей“, причем глубокой»? Киске горько усмехнулся такой лаконичной трактовке, но останавливаться на этом не посмел. — Изъясняясь короче, реяцу Яхве оказалась чересчур сплоченной, самостоятельной, сверхсильной, дабы не избрать иной путь, отодвигающий ее от роковой участи. — Урахара погрустнел: — Как паразит, она перебралась в первое пригодное для ее дальнейшего существования тело, вот только… тело Куросаки-сан на тот момент уже стало неподходящим под эти цели. — То есть как? — вспылил вновь быстрее остальных Ренджи. — Ичиго же, как и все мы, прошла реабилитацию во Дворце! Она сделалась в сотню, в тысячу раз сильнее после этого! Я видел! — Несомненно это так… — печально произнес Киске, и тут же его печаль подхватили иные уста: — …а потом Яхве забрал у меня силу квинси, а с ней ушла сила пустого, а чистых сил синигами у меня не было никогда, чтобы их увеличивать. — Верно, — покивал огорченный ученый, не в силах задаваться вопросом, как быстро его ученица уловила правильный ход мыслей и проанализировала свое состояние; в этот момент исследователь в нем неотрывно следил за каждым снижающимся градусом уровня ее надежды в темнеющих, утрачивающих любой живой блеск, очах. — А-ха-а-а… — вырвалось истеричное из горла больной, и она в жуткой судороге лицевых мышц попыталась усмехнуться в ответ на прикованные к ней растерянные взоры. Даже сталь капитана Кучики дала слабину: не жалость, но сочувствие проступило в ней, с которым он невозмутимо внешне смотрел на Ичиго, будто говоря мысленно никому ненужное теперь: «Прости». Девушка медленно подтянула к лицу ладони и закрыла ими глаза. Ее пальцы дрожали, как и губы, силившиеся не то сказать что, не то выпустить наружу рыдания, не то расхохотаться вовсю. Ичиго забыла как дышать, в голове в одночасье сделалось пусто, в ушах стоял звон из глухого цоканья гэта. Не Урахары, а ее собственных, тех, что она надела на свадебную церемонию и добровольно подвела себя к еще более худшему концу… — К сожалению, — тихо продолжил свои незаконченные пояснения Киске в желании как-то разбить оторопь на большинстве лиц собравшихся в этом строгом кабинете без прикрас, без чая, без сладких мандаринов, которыми можно было заесть минутный стресс, хоть против обжигающей глубинной боли никаких успокоительных даже его гениальный мозг придумать не мог. — К сожалению, всё могущество Куросаки, прошу прощения, Кучики-сан дало сбой, стоило врагу разделить и отобрать извечные части ее сущности. Будучи вайзардом с силами квинси, усовершенствованной и закаленной во Дворце Короля, она могла с легкостью выдержать вобранную в себя силу божества. Однако с одной третьей частью своих способностей и сил снести подобное ей — не по плечу. Реяцу, по характеру духовной энергии, превосходящая любую иную, нынче методично уничтожает ее изнутри, поглощая ее собственную силу посредством особенности квинси-существ и отравляя в то же время просочившимся в это скопление рейш частицами пустого. Способ упрочнения стороны синигами в Кучики-сан, непременно, хорош и, вероятно, помог бы ей, но… — Урахара перевел взгляд с поникшей головы леди Кучики на ее фиктивного супруга и обреченно помотал головой: — Но не в вашем случае, и что-то менять тут, к сожалению, уже поздно. Пальцы Ичиго потянулись дальше, вверх, через чело, и вцепились в волосы, крепко стиснув те, прямо до боли, чтобы наказать себя за допущенную ошибку, чтобы испытать боль снаружи, а не буйное клокотание ее внутри, чтобы от боли забыться, пропасть, заживо содрать с самой себя шкуру, только бы не корить, перестать слышать бесконечную пульсацию в висках: «Не надо было этого делать. Не надо было этого делать. Не надо…» Испустив тяжкий, полный скорби по себе, вздох, Ичиго неожиданно для всех поднялась с колен и, точно в лихорадке, шатающейся бесшумной походкой направилась к седзи. На ходу избавляясь от хаори, всевозможных заколок в волосах, раздирая на груди, которой жутко стало не хватать воздуха, полы кимоно, Ичиго, расцарапанная и расхристанная, спрятавшая ноги за подолом осевшего кимоно, буквально плывущая без единого скрипа по половицам, предстала перед друзьями в образе не иначе как юрэй — готового призрака: заплутавшего, неприкаянного… и мстительного? Ренджи невольно нахмурился и бросил взгляд на Забимару, стоявший поодаль, когда рыжая, замерев перед седзи, в разрезе замерзшего разом с ней или по велению вдруг вызванной Хакка но Тогаме времени, потянулась к Сенбонзакуре, прислоненной ко входу в числе прочих мечей. Р-раз! И сталь гордой катаны так по-варварски рассекла дощатые створки, что никто и опомниться не успел — всё произошло в мгновение ока: Ичиго успела выскользнуть наружу прежде, чем отброшенные ножны занпакто капитана Кучики громко ударились о противоположную стену, аккурат над головой того. — Тайчо?! — встрепенулся лейтенант, не зная, куда бежать и кем обеспокоиться сильнее. Бьякуя и бровью не повел на метнувшийся в него предмет — траектория того изначально ничем ему не угрожала. Взгляд же внимательных стальных очей был прикован к разрушенным дверям. — За ней, — бросил он кратко, а Рукии с Ренджи большего и не надобно было — оба кинулись на энгава вслед за обезумевшей от горя подругой. Киске сконфузился от подобной семейной сцены и разом от того, что не оправдал чужих надежд. Прежде, он мог изыскать даже из самой тупиковой ситуации выход, но, увы, решение данной уже зависело не от него. У его ученицы нашелся «целитель» иного, рискованного, плана. — Кучики-тайчо, как давно вы поставили печать на душу Кучики-сан? — искоса, с невольным любопытством, присущим любому исследователю, взглянул он на молодого гордого главу. — Это не имеет никакого значения, — непременно последовал от того уклончивый ответ. — Важность представляет только результат. Киске неопределенно поджал губы: не то в скепсисе, не то в насмешке над самоуверенностью этого юноши. — Полагаю, Зангецу-сан не придет в восторг, когда барьер активируется и изживет его из собственного дома? Бьякуя чуть вскинул брови, но с непогрешимым спокойствием в глазах, пояснил свои мотивы: — Пусть. На исходе срока Ичиго нужен рядом хоть кто-то из близких, раз она вольна считать себя чужой в этом доме, в этом мире. — Он поднялся из-за стола и прошелестел хакама мимо гостя, направляясь также на выход. — Благодарю за правду, — бросил гордец-капитан на ходу, даже не повернув головы. — Теперь я точно знаю, что полагаться мы все должны только на себя. — И скрылся в поступи прямо с порога. Ичиго находилась на противоположном конце поместья — у пруда, рубя неистово павильон, когда-то возведенный для ее удобства за наблюдением лебедей. От сдуревшей временной синигами исходила непонятная аура и доносился истошный крик. Те, кто рискнул подобраться к ней ближе, без труда могли различить, что то и не крики были вовсе, а горькие стенания. Рукия придержала за руку Ренджи, без промедленья сунувшегося вперед, как только они двое нагнали Ичиго. Как более близкая подруга, как девушка наконец, Рукия могла понять Ичиго и ее невольное желание пережить удар наедине, однако как суровая синигами, как достойный член своего клана, она сомневалась в верности первого решения. Посему, приказав другу и любимому, быть осторожным, Рукия сдалась и отпустила того действовать, втайне уповая на мирный исход стычки старых друзей и на то, что ей не придется бежать впопыхах в свои покои еще и за Соде но Широюки. — Ичиго! — Однако когда Абарай Ренджи действовал по опаске? — Стой, иначе я заставлю тебя это сделать! — высказался он со всей ясностью. — Остановись! — И действительно перехватил бывшую Куросаки за руки и завел те ей за спину, пытаясь выдавить из кулака меч командира. — Что ты устроила здесь?! — прошипел он, стараясь увернуться от слепых ударов и в то же время успокоить верного боевого товарища, убедить ее, что учиненный погром — не выход, а только иллюзия того. — Иллюзия?! — вспыхнула Ичиго и лягнула друга в колено. Ренджи рыкнул, рефлекторно отпустив ее, но рассвирепел в итоге не меньше: — Хорошо. Хочешь подраться? Ну так, давай! — В приглашающем жесте он расставил руки в стороны. — Хочешь решить дела по-пацанячьи?! — Ичиго, легко ведущаяся на провокации, скрипнула зубами, в то время, как Рукия дернулась пресечь неминуемый конфликт на корню. — Оставайся в стороне, Рукия! — рявкнул на нее меж тем Ренджи, своеобразно заботясь о ее безопасности, и снова, сузив опасно глаза, метнул в иную девушку очередную колкость: — Или кишка тонка, ха?! Ты ж у нас леди теперь или… Хрясь! Абарай договорился-таки, схлопотав кулаком в челюсть. Временная синигами взвыла от отдачи боли в руке: она и впрямь оказалась неспособна для битвы, а в удар вложила всю имевшуюся злость и оставшуюся силу. Впрочем, к счастью, меч она еще могла удержать. Сенбонзакурой рубанули совсем не в изящной манере — резко, сгоряча, точно воображая деликатнейшую катану грубым огромным тесаком, правда, на меткость такая разность никак не повлияла. Ичиго будто на время стала прежней собой — она фехтовала яростно, наступала на товарища беспощадно, сражалась так, словно в последний раз. Это все понимали: и притихшая меж заснеженных елей Рукия, припомнившая бой за честь другого Шиба, и Ренджи, беспрестанно подстрекавший и сражавшийся в полную силу из уважения к умирающему другу, и сама Ичиго, хоть и ничего ясно не соображавшая, не взиравшая на чужую кровь поверх замысловатых татуировок, не прислушавшаяся к сжигавшей ее изнутри кошмарной кислоте, сотворенной из остатков ее врага и собственных дурацки-переплетенных генов существа, инородного для каждого из существующих миров. Ах, уж лучше бы она никогда не рождалась, чтобы осознавать под конец такое! Чудовищное. Чуждое. Чумное… Словно уже полностью заполоненная тьмой, Ичиго кинулась вперед, чтобы раз и навсегда обрубить свое существование острием Забимару. И дело с концом! — Довольно. — Ее руку, разящую смертоносным ударом, а потому и неизбежно требовавшую такого же удара в ответ, мягко, но настойчиво перехватили за запястье. На подобную вольность и наглое вмешательство в поединок, Ичиго не успела вскинуться на Бьякую, как он уже отдавал распоряжения, решив исход боя: — Ренджи, отправляйся немедленно в лазарет. Рукия, позаботься дальше о госте. Я приказал подать чай. — Да, о-нии-сама, — маленькая госпожа поклонилась и торопливо заспешила к поместью, озвучивая свои шаги скорой песнью из скрипучего снега. — Есть, тайчо, — утер Абарай недовольную мину кулаком и без разговоров захромал к вратам, свой след покрывая алыми широкими мазками: подруга глубоко ранила его в бедро, низ хакама же размазывал сбегавшую наземь кровь по девственно-чистому снегу. Бьякуя повернул к Ичиго лицо — та всё еще находилась в его хватке — и в пол-тона осведомился: — С тобой всё в порядке? Жена опешила, взметнув брови чуть ли ни до корней волос, а глаза увеличив втрое. — Ты в своем уме спрашивать такое у меня?!! Ее наградили недоуменном взглядом: — Разумеется. Мы живем под одной крышей. — А-а-а, — завелась заново Ичиго, — так ты теперь меня этим будешь попрекать? Не твоя ли это была идея притащить меня сюда?! И куда? В дом, где все избегают меня либо презирая, либо страшась, либо ненавидя?! Аристократ испустил тяжкий вздох и невольно коснулся пальцами переносицы. Видно было, что его хваленая сдержанность трещала по швам. — О чем ты толкуешь, Ичиго? Под сенью этого дома каждый испытывает уважение к тебе, как к герою, спасшему Обществу душ, и как к женщине, с которой я взял брак. Этот спор не имеет под собой оснований. — Ах, не имеет? — сверкнули на него лютыми глазами. — Не имеет?! — Временная синигами подскочила к своему, наверное, самому заклятому врагу на данный момент и, совершенно утратив лицо леди, схватила его за грудки и встряхнула, прошипев кошкой в лицо: — А кто заварил всю эту кашу?! Кто заварил?! Кто?! Кто?! Кто, я спрашиваю-у-у?! — сорвалась она на истошный вой. Выпустив Бьякую из рук и разом оттолкнув, Ичиго тут же опять подлетела к нему и стала без разбору колотить кулаками по его груди, опять выкрикивая одно и то же — что это он был виноват во всём! — Почему ты не дал мне просто умереть?! Зачем спасал?! Кому ты сделал лучше своим вмешательством, чертов великодушный надменный гад!!! Она снова ударила обоими кулаками ему в грудь, уже совершенно бессильно. Никто не оборонялся против таких ее нападок. Ни рукой, ни словом, ни порицанием во взоре. Понимающем. Обижающем оттого. Ранящем. Ичиго, вскинувшая на Бьякуя красные опухшие глаза, процедила неизменное: «Ненавижу тебя!» и… тут же разрыдалась на той груди, из которой еще миг назад хотела выбить всю жесткую закостенелую душу капитана Кучики. — Ненави-и-ижу тебя-а!.. — Ее рот распирало спазмами, ее собственную душу распинало на восьмиконечную звезду, ее жизнь раскраивало непередаваемой мукой и обидой на всех и за всё. — Почему?! По-че-му?.. — Ичиго переломило в конвульсиях острой боли, заставляя задохнуться и разом зубами впиться в мужнино косодэ. — За что мне все эти пытки???!!! — промычала она, затиснутая в чужие объятия, но потом, откинув в агонии голову назад, издала на всю округу оглушительный ор. Земля содрогнулась от него. Снег с веток пал. Хрустальная вода в пруду зазвенела и тишина ударила по ушам. Всё стихло и разом пронзительно укололо немотой в самую глубь души. Временная синигами дернулась всем телом. Бьякуя только моргнул. За спиной у жены он начал созерцать нечто чуждое садовому пейзажу, хоть мастью и подходившее зимней поре. — Чё это? — тряхнуло оно снежно-белой головой. Ичиго вновь будто пробило током — она развернулась на знакомый голос мгновенно, но не успела и охнуть, как этот знакомец рванул навстречу ей, метя лбом аккурат в грудь. Нечто неожиданное спасло от столкновения оторопевшую синигами, вовсе не ее отточенные инстинкты — всё тело Ичиго вдруг охватил слепящий золотистый цвет, и сквозь нее, такую, материализовавшийся занпакто проскользнул навылет, кубарем пойдя по снегу, приземлившись у хозяйки за спиной. — Тьфу! — выплюнул снежинки занпакто и зверем вскинулся на Бьякую, стоявшего плечом к плечу к жене. — Ты чё, урод, сделал, а?! — Зангецу оскалил зубы и снова, прямо с земли, сиганул в сюнпо к Ичиго, но та опять обволоклась каким-то светом и пропустила духа через себя, точно врата на ту сторону. — Что за-а?.. — пробормотала наконец и Ичиго удивленно: до этого — она смотрела во все глаза на альбиноса и не могла поверить, что перед ней — действительно он, и что он, реальный, оказался более чем жив. Кажется, теперь он подвергся полной материализации и что-то диковинное не впускало его восвояси. Оба — и хозяйка явившегося занпакто, и Зангецу — засверлили третьего участника событий взыскательными взорами. — Это печать. — Бьякуя, меж тем, заговорил как о чем-то обыденном. — Она запечатывает душу от постороннего на нее воздействия. Я установил ее в Ичиго в день свадьбы. Активироваться же она должна была в моменты крайней опасности или полного нервного срыва. — Ты без спросу покопался в моей душе?! — От кого это ты собрался ее защитить, от меня?! Капитан Кучики скептично поджал губы: — Будет лучше, если она не станет тратить последние силы на твое пробуждение, а ты побудешь лишь в мече. Он кивнул на материализовавшийся тесак, что находился поодаль вогнанным в сугроб наполовину. Белая лента бинтов, точно стяг, трепыхалась длинным концом на ветру, невольно навевая параллель о похоронном обычае или воплощая в жизнь еще и легенду о мстительном духе иттан-моэн. В любом случае, если судить по злостным взглядам обоих — его жены и ее занпакто, — Бьякую должен был придушить скорей кто-то из них и уже сегодняшней ночью, но всё равно это никак не отменяло ни созданного им специфического барьера, ни новой попытки, которой он попытался искусственно продлить жизнь той, которая так алкала, так требовала, так вымогала у него, истинного эгоиста, дать ей наконец умереть… — Ты либо форменный придурок, либо отчаянный самоубийца, — сплюнул на сторону Зангецу, уже закатывая рукава. На его угрозу только равнодушно хмыкнули, ловко избежав первого же выпада в виде вылета из сюнпо: — Теперь у тебя нет сил пустого, значит, наши возможности равны. Долгое же противостояние добьет ее. — Бьякуя со знанием дела посмотрел на Ичиго, что стояла ни в сих, ни в тих, точно снова не в себе, но более тихая и заметно растерявшаяся. — Он по-прежнему — часть тебя, но справляться с болезнью вам лучше порознь, — выдал Бьякуя последний довод своему поступку. — Если тебе необходимо чье-то более веское слово, нежели мое, то Урахара счел такой ход также оправданным. Ичиго криво ухмыльнулась, совсем не смеясь. — Очередной провальный план твоего никчемного авторства? — ударила она пощечиной прямо по его самолюбию. Да. Неблагодарная. Бьякуя сдвинулся с места, прошел половину расстояния, разделявшего их, и, подняв брошенную на снегу Сенбонзакуру, изменил направление — первым повернул на аллею, ведущую к дому. На душе гордого аристократа впервые заскребло. Сотней чертовых кошек. Сотней мечей. Сотней осколков разбитых мечт. — Это всё равно ничего не изменит! — крикнули ему вдогонку. — Брось меня спасать, я не твоя жена! «Ошибаешься». Бьякуя сглотнул, остановившись. О, небо, как же она ошибалась, сравнивая себя с Хисаной! Не было различней существ во всех мирах, чем две эти женщины, но так уж распорядилась судьба, что он стал точкой соприкосновения этих разных, что обе они стали одинаково дороги ему, ибо обе изменили его. — Зато я — твой супруг, — полуобернулся он через плечо, — и сделать всё возможное для твоего блага — мой святой долг, моя тебе благодарность. Ичиго с похвальной для аристократов холодностью восприняла столь кричащее признание в своих чувствах и намерениях от того, кто по ее мнению и мнению большинства, вовсе не был способен чувствовать что-либо. — Спасибо за меч, — чуть вздернув подбородок, бросила она скупо. — Вот — благодарность. Меня же тебе не за что благодарить. Насилу вытянув из сугроба тесак, временная синигами бессильными руками потащила тот к дому за рукоять, так и чиркая его ощетинившимся в намокших бинтах острием по снегу. Зангецу засеменил снежной тенью следом за хозяйкой, успев напоследок более грубо отвергнуть благодарность «ублюдка», лишившего его целого мира. Бьякуя снес очередное оскорбление, стиснув до скрипа обмотку Сенбонзакуры. За сотню лет ему впервые захотелось повестись на вызов и разом повести себя импульсивно, по-молодецки. Однако будучи давно не мальчуганом, Бьякуя молча повернул к себе в кабинет. За полсотни лет ему впервые захотелось… вновь вздернуться. Вновь умирающая жена. Вновь он оставался один. Вновь бремя главы клана рубило сук, на котором призывно маячила петля… Бьякуя молча шел по красной полосе на снегу и видел в чужой крови след от слез своего израненного, кровоточившего сердца.