Бракованная благодарность

Лето в Сейрейтее совсем не такое как в Каракуре. Теплый свет, ласковое июньское солнце, на голубом высоком небе ни намека на тревожное облачко. Никаких тебе сезонных муссонов или внезапных тайфунов, никакой угрозы цунами или землетрясений для мира, стоявшего будто из старых верований на плоском диске, но под куполом, свитом из любовной заботы Короля Душ. Казалось, легкий ветерок — это его мерное дыхание, а уютная температура — нежное прикосновение к существам, которыми он опекался испокон веков. Кто он теперь, тот, что безвозмездно посылал миру свое благоволение? Неизвестно. Еще выше бездонных летних небес Дворец Короля по-прежнему был скрыт от обычного ока. Зато иной красоты здесь хватало, чтобы взгляд цеплялся за нее еще и еще, а тяжелые серьезные думы превращались в тающее на солнце мороженое. На буйствующем зеленом фоне целая палитра из розово-сине-фиолетовых красок восхищала самые тоскливые сердца. Вот где-то нежные вьюнки и клематис поплелись по ограде, а вот в чьей-то заводи проросли жизнеутверждающие аямэ. К каждому дому тут и там жались крупношаровые гортензии и пышнолепестковые азалии, но особенно состоятельные семьи могли похвастать истинным дивом для здешних мест — богатым розарием. Так, стройные ряды белых королевских цветов вели аллеями к просторной лужайке у старого кипариса; поместье Кучики, как всегда, удивляло не только масштабами территорий, но и изысками ландшафтного дизайна. Оно стоило того. Россыпи росы на розах напоминали жемчуг на платье невесты, придавали торжественности моменту, а неимоверно сладкий аромат нивелировал любые чужие запахи и духи. Всё со вкусом и с учетом гармонии, особенно важной для крайне публичных мероприятий. Свадебная церемония высшей аристократии входила в их число, и меж жемчужно-белых кустов нескончаемой вереницей всё тянулись и тянулись новые гости. Празднично украшенный павильон, раскинувшийся у старого кипариса, там, в самом конце парка, ожидал большинство из них. Лишь немногие — родственники да друзья — сворачивали на тропинке к пруду, чтобы присоединиться к иному действу, к непосредственно свадебной процессии, путь которой лежал в обход примечательного водоема к небольшой старинной фамильной пагоде. — Да прекрати ты дергаться! Всё будет хорошо. Некоторые, правда, могли до храма не дойти на своих трясущихся ногах, но хозяйка Дома Кучики и по совместительству организатор свадьбы для пары своих закадычных друзей никак не могла допустить подобного. Сейчас Ичиго тем и занималась — стояла рядом с Ренджи и подбадривала того, как могла, в ожидании прихода невесты. Успокоить Ренджи, конечно, что на тигра ошейник надеть, но подруга не терялась: несмотря на квёлые руки теперь, она отвешивала жениху оплеухи рукоятью церемониального зонта. Благо, крепкая бамбуковая ручка выдерживала чугунную голову лейтенанта Шестого отряда. — Черт, а вдруг она передумает? Или капитан? Что, если капитан взбрыкнет и воспротивиться в который раз нашему союзу? — бухтел этот параноик без умолку, заставляя Ичиго уже нервозно потирать бровь. — Так. Во-первых, Бьякуя — не иноходец, чтобы брыкаться, а во-вторых, Ренджи, вы уже женаты с Рукией, раз все бумаги оформлены в Ассоциации аристократов и Ассоциации синигами, вступающих в брак. Завязывай нервничать, — она похлопала товарища по плечу, — никуда Рукия от тебя не денется, раз вы любите друг друга. — Думаешь? — взглянул Абарай на нее с сомнением, но леди Кучики, как и бывшей Куросаки, решительности было не занимать. Она твердо кивнула, прямо посмотрела другу в глаза и мягко ему улыбнулась: — Я уверена в этом. — Договаривать о том, что у них с Рукией изначально отношения складывались совсем не так, как у нее с Бьякуей, не было нужды. Эти двое не раз доказывали взаимную любовь и заботу, чем Ичиго, увы, сперва похвастать не могла. Ренджи послушно взял себя в руки. Резко выдохнул, приосанился, пригладил торжественное черное хаори, проводя ладонями благоговейно по нагрудным монам с камелиями — символу Шестого отряда. Его капитан не имел ничего против того, чтобы сделать Ренджи «сыном отряда». Уж кто-кто, а он этого заслуживал сполна. Ичиго позволила и себе осклабиться, видя прогресс в успокоении чересчур взволнованного жениха. Бьякуя в день их свадьбы вел себя кардинально противоположно, выглядел образцом спокойствия и самообладания, но Ичиго могла понять Ренджи, потому что сама сходила с ума накануне церемонии. Правда, ее волновали совсем иные вещи, ведь о любви-нелюбви в фиктивно образовавшейся паре вообще не шло речи тогда. У сегодняшних же новобрачных — иная история. Леди Кучики придирчиво оглядела еще раз территорию поместья: именно потому, что любовь между Ренджи и Рукией не подлежала сомнениям, церемония должна была пройти просто идеально. В который раз она осталась довольна, что для ее подготовки сделала всё, что могла, и даже больше. Праздничное оформление места проведения смотрелось с изысканной роскошью, без той излишней помпезности, привычной для местного общества. Розы считались главным украшением, но богатое меню также не оставило бы равнодушным самых разборчивых критиканов. Некоторых из них леди Кучики уже знала в лицо, а потому приставила к ним наиболее угождающих слуг и разместила в лучших местах столов. Старейшины клана тоже входили в число капризных гостей, но отдохнуть сразу на подушках в тени белого паланкина павильона им не удалось бы, поскольку присутствие на церемонии принцессы клана обязывало, а леди клана обязывал долг обеспечить ворчливых стариков зонтиками от солнца и парочкой пиал хорошего саке еще до начала празднества. Растекавшаяся по парку прекрасная легкая музыка кружила голову не только им, но и всем приглашенным, ведь в старинных композициях и инструментах чувствовался особый шик, такой же безоговорочный, но скромный, как у древнего поместья семьи Кучики. — Ты хорошо потрудилась, знаешь, Ичиго. — Вернувший себе нормальное состояние духа Ренджи уловил неоправданное беспокойство в ее взгляде и просчитал чем оно вызвано. — Спасибо, что мой лучший день в жизни украсила именно ты. — Ага, — смущенно отмахнулась та, чуть зардевшись, а потом, узрев движения у южной стены дома, улыбнулась шире, дерзко, и попеняла другу беззлобно: — Думаю, лучший день в твоей жизни сделает совсем иная женщина, дубина. Рукия вышла на свет, точно распустившаяся на солнце роза. В ослепительно-белом широмуку она скользила по аллее, казалось, не касаясь земли; ладонь брата, передававшего свою сестру в руки другого мужчины крепко и в то же время бережно сжимала ее пальчики. В другой ладони Бьякуя держал клановый церемониальный посох, а в своих широких парадных одеждах возвышался над всеми величественной горой, особенно, над совсем миниатюрной Рукией. В любой другой день на эту тихую скромную, как птенчик, синигами, может, никто бы и не обратил внимания, но сейчас все взгляды были прикованы только к ней. Любовь красила ее, лицо — румянец, а коралл — губы, но даже вышитая камелиями фата не могла скрыть нынешней трогательной красоты невесты. Она выглядела бесподобно. И Ичиго мимолетом взгрустнула, что в свой главный день выходила замуж не по любви. Пока Бьякуя передавал Ренджи свою драгоценную сестру, свою гордость, Ичиго не переставала сравнивать эту свадьбу со своей, не принесшей ей и капли той радости, которая захлестывала сегодня новобрачных. Эта пара излучала такое солнце, что посреди вечера в июне становилось жарко, точно в августе, и до слез трогательно, как в июле пятнадцатого, заваленном подарками и наилучшими пожеланиями от родных и друзей. Ичиго невольно потерла солнечное сплетение, боясь появления там дыры пустого не от отчаяния, а от переизбытка чувств счастья за товарищей, но потерять себя ей не дал участливый голос: — Тебе нехорошо? — Бьякуя уже оказался близ жены и тотчас взволновал ее оголенную под высокой прической шею мурашками. Она растерянно оглянулась по сторонам: вся процессия уже начала торжественное шествие к храму, а она и не заметила. — Нет, всё замечательно, — смахнула Ичиго с ресниц что-то мокрое и с видимым удовольствием приняла протянутую ей руку для опоры. Она нуждалась в ней так же сильно, как и в день своей свадьбы, просто тогда еще не догадывалась об этом. Жених и невеста, затем первые лица клана Кучики, а следом — приглашенные важные гости, родные и друзья шли неспешно, словно прогуливаясь вокруг пруда и наслаждаясь ластящимися прикосновениями солнца к плечам и макушкам. Бьякуя незаметно поглядывал со стороны на жену — рыжие отблески в ее волосах не могли не отбирать на себя внимания, а фамильный герб на каждой из ее заколок тешил его самолюбие. Бьякуя украдкой усмехнулся, отмечая как со вкусом и оделась Ичиго. Куротомесодэ с золотым оби и золотисто-белыми лилиями на узоре подола перекликались не только между собой, но и с золотой окантовкой на его клановом хаори. Моны Кучики переливались шелком и на кимоно, вновь буквально крича ему: «Она твоя, твоя, твоя…» Князь невольно пустился в воспоминания о дне, когда Ичиго вошла в его дом, как полноправная жена, вот только тогда она оставалась для него непреодолимо чужой, пускай и с его именем. Сломленная, но непокоренная — в тот день, она походила на загнанного зверя, а сегодня… Сегодня шаги давались ей проще, увереннее, взгляд ее не пылал ненавистью и пальцы в его ладони не покрывались льдом. Пульсируя теплотой и волнением, они время от времени жались к его коже сильнее, ища не то поддержки, не то защиты, не то просто желая опробовать на действительность момент долгожданного единения: теперь, с устроенным замужеством Рукии, их могла разлучить разве что одна его служба, да и то на какое-то время. Впереди же их ждала почти вечность. Процессия остановилась у храма, сложила зонты и разулась. Каждый по очереди кланялся святилищу, входя внутрь, и занимал затем четко определенное под его статус место. Ичиго с Бьякуей находились в первых рядах, советники и главы иных Великих Домов тоже. Впереди расположились невеста и жених, а каннуси с мико, не теряя времени, приступили к очистительному обряду. Время принялось теперь течь медленно, точно патокой. Ичиго порой поглядывала искоса на супруга — тот выглядел за доспехами своего титанического спокойствия счастливым, даже растроганным. Она научилась это улавливать. В его взгляде сквозило волнением, радость чуть трогала тонкие губы, и сам он, сидя при идеальной осанке, казалось, вот-вот готов рвануть с места, чтобы расцеловать невесту и жениха… По крайней мере, фантазировать о том было потешно. Ичиго стоило больших стараний, чтобы на таких мыслях не засмеяться в столь важный для друзей момент, но словно проглотивший палку Бьякуя всегда вызывал у нее такие чувства. Беззлобные, веселые и немного сожалеющие, ведь теперь она сама знала, каково это — часами сидеть замороженной и скрывать все эмоции согласно правилам.   — Может ли супруг говорить своей избраннице комплименты? — внезапно шепнули у ее уха и опалили щеку горячим дыханием. Вот тебе и соблюдение правил! Такого поворота Ичиго никак не ожидала и бросила взгляд на супруга исподлобья, пока ветками вербены священнослужители перешли очищать гостей. Она звучно разлепила слипшиеся губы. Слова же будто напрочь приклеились к языку. Бьякуя явно остался доволен собой и, сделав вид, словно наклонился поправить выбившийся из ее прически локон, не менее провокационно добавил: — Можно ли говорить сегодня, что она прекрасна, кому-то еще, кроме невесты? Ичиго мимо воли коснулась щеки, где остался след от комплимента, и почувствовала, как стремительно кожа набирала температуру. Она вскинула брови, затем привычно нахмурила их, но высказать кое-кому, что любезничать нынче не время, не успела — Бьякуя уже сидел точно истукан, сидел так, точно его ребяческая выходка ей почудилась или приснилась. С недоумением продолжая следить далее за церемонией — молодожены уже троекратно испивали саке из церемониальных чоко, и это был почти конец обряда, — она и впрямь подумала, что проспала всё, но тут ладонь супруга легонько соскользнула с его колена и легла поверх ее руки… Жених с невестой обменивались по-современному кольцами, у них же, по старой традиции, не было их. Да и зачем? В Сейрейтее все и без этого знали, где, когда и на ком женат капитан Шестого отряда и 28-й глава клана Кучики, а его жена сейчас как никогда ощутила себя ею. Гости пригубили саке также — мико обнесла чоко и токкури по всем пристствующим, и у Ичиго мгновенно прокатилось по позвоночнику расслабление. Осанка ее оставалась безупречной, но чувство скованности ушло не то от малых доз алкоголя, не то от больших доз нежности Бьякуи. А потом шествие свадебной процессии двинулось в том же неторопливом темпе обратно, и так же растянуто-долго начал проходить обильный пир. Гости сыпали поздравлениями, подарками, гости пили за молодых, веселились и громко болтали, а у Ичиго в широко распахнутых глазах стоял наигранно серьезный сегодня лик Бьякуи и с губ никак не хотела уходить легкая от изумления улыбка. Так смело проявлять на публике чувства? Бьякуя явно опьянел без саке. Но оттого его прикосновения, слова и взгляды казались еще более услаждавшими душу, еще более разогревавшими кровь, еще более терзавшими юное сердце и фантазии, которые мнили нынешний день особенным не только для Ренджи с Рукией. — Ичиго-сама? — Из вороха своих домыслов и впечатлений хозяйку торжества вытянул тихий голос служанки. — Всё готово для вашего выступления. — Выступления? — удивленно взглянул на жену князь, но та только загадочно улыбнулась: сегодня вечером его ожидал еще не один сюрприз. Оказалось, что в павильоне, сооруженном для банкета после церемонии, небольшая специальная сцена была построена не только для приглашенных музыкантов, но и украшена богатыми гравюрами, чтобы выгодно оттенять главную исполнительницу этого концерта. Бьякуя только переглянулся с дедушкой, сидевшим рядом, когда увидел на возвышении перенесенный слугами старинный кото, на котором когда-то играла его бабушка. Гинрей мягко улыбнулся внуку и кивнул: всё так и было задумано. Странное сильное чувство охватило молодого Кучики, и он уставился на сцену во все глаза. Детское нетерпение захлестывало его трезвый ум, гулко забарабанившее в груди сердце не хотело униматься, и предвкушение чего-то совершенно яркого, неповторимого, давно забытого, но не менее восторженного, разогнало по венам кровь. «Невозможно научиться играть на 70-струнном кото за полгода», — мелькнула лишь на миг в его голове скептическая мысль, но потом Ичиго коснулась котодзумэ первых струн, и Бьякуя лишился абсолютно любых мыслей. Пространство здесь и сейчас заполонил немного неуверенный, но мелодичный голос. — В весенних полях Молодые травы сбираю Тебе в подношенье… Леди Кучики неторопливо выводила «Восемь одежд», старательно соблюдая мотив на своем инструменте и гармонично ведя его соответственно подыгрывавшим ей сякухати и кокю. Это ее несколько излишне сосредоточенное лицо умиляло, а легкий румянец на щеках волновал, как и приоткрывавшиеся в песне розовые губы… Князь обратился весь в слух, несмотря на то, что гости разом смолкли — выступление хозяйки дома перед публикой считалось высшим проявлением гостеприимства и уважения к пожаловавшим в поместье. Однако Кучики мог бы поспорить с любым и каждым здесь на тот счет, что его жена так усердно готовилась вовсе не для торжества. Нужно было хорошо знать Ичиго, притом не один год, чтобы с уверенностью и грубо сказать — плевать она хотела на других, и у Бьякуи от этого еще жарче становилось в середке. Он не обманывался, он знал наверняка, что эта девушка играла и пела исключительно для него одного. Раздались аплодисменты. Трио музыканток поклонилось публике и не стало скрывать на лицах своей радости от удавшегося исполнения; двое помощниц, что подыгрывали леди Кучики, принадлежали к двум вассальным домам клана и могли гордиться собой, что побывали на одной сцене с супругой князя, что не опозорили честь клана, что предстали в выгодном свете родителям, гостям и потенциальным женихам. Князя сложно было провести такими скрытыми корыстными мотивами, но проблемы неустроенных незамужних принцесс его большого рода теперь не обходили его никакой стороной — он продолжал не сводить глаз с жены, отдававшей в данный момент распоряжения по переносу раритетного кото обратно в покои бабушки и заодно представшей перед супругом в ином костюме во весь рост, с взволновавшими его душу и тело движениями, жестами, мимикой. — О-о-ого! — облокотилась на его плечо Йоруичи, подсевшая без спросу рядом. Она улыбнулась бессовестно во все свои тридцать два шокированному такой наглостью старому знакомцу, а потом не менее непозволительно лукаво ему подмигнула: — Может, пора заканчивать, малыш? Положенные шесть часов пира прошли, да и молодоженам не терпится удалиться. И не молодоженам, гляжу, то-о-оже… — Она кивнула на раскрасневшуюся Ичиго, глядевшую оторопело сейчас в их сторону, неотрывно и с явным недовольством. — Брысь! — рыкнул тихо Бьякуя и резко убрал чужую руку со своего плеча. — Драная кошка, если ты сунешь свой нос еще раз, я… Йоруичи пьяно расхохоталась и удалилась так же мигом, как и приперлась. Бьякуя бросил взор на Ичиго, сошедшую со сцены в траву, стоявшую теперь ни в сих, ни в тих и пытавшуюся скрыть дрожавшие от злости и красные от игры пальцы в короткие рукава фиолетового хомонги, в который переоделась для выступления. То, что ее подарок не оценили по достоинству, запросто читалось в ее лице, менявшемуся в эмоциях, но Бьякуя-то с уверенностью мог сказать, что всё у нее удалось. Мог и должен был сказать о том. Наедине. И как можно скорее. Глава Дома поднялся и, вежливо извинившись сперва, сообщил гостям о завершении пиршества. На выходе каждого из них ожидал полагавшийся по традиции подарок, на которые клан потратил треть всех свадебных расходов, но ради любимой сестры Кучики счел должным раскошелиться. Что касалось Рукии и Ренджи, Бьякуя успел передать им бумаги на купленный дом и предоставить паланкин для сегодняшнего торжественного туда прибытия. Вещи обоих молодоженов уже были перевезены в их новое жилище за время банкета, как и всё необходимое для проживания, включая провизию и небольшой штат слуг. Далее последовала долгая процедура благодарения и прощания князя со всеми важными гостями, что непременно ввело бы его супругу в тоску, если бы Ичиго в этот момент не мучилась от надуманной ревности. Да она же всегда знала о ребяческих отношениях между Бьякуей и Йоруичи-сан, так почему же впервые ощутила ярое недовольство, видя их вместе? Прежде девушка не испытывала ничего подобного, и сейчас растерянно металась между желанием скрыться у всех с глаз, чтобы разрыдаться с обиды, и желанием недюжинной силой воли вернуть себе занпакто, чтобы вызвать на поединок, если не Йоруичи-сан, то Бьякую — точно. Он что-то слишком лояльно на сей раз пререкался с «драной кошкой», и большое общество, окружавшее их, Ичиго упорно считала тут не при чем. Выдохнув, леди клана попыталась предаться тем же заботам, что и князь, чтобы отвлечься от бурлящих в груди чувств хоть на немного. Она простилась с Рукией и Ренджи, обняв друзей и пожелав им искренне всех благ, хотя сейчас ей больше смерти не хотелось отпускать ребят — Ичиго ловила себя на мысли, что сегодня оставаться с Бьякуей одна в поместье не хочет и не может, ибо чувствовала, что запланированный ею заранее романтический вечер теперь почти стопроцентно перерастет в какую-нибудь глупую ссору. Рукия, видимо, просчитала это в подруге и, обняв в ответ, шепнула правдиво: — Не кипятись, дурочка, о-нии-сан очень любит тебя. Ренджи поддержал жену и похлопал Ичиго по плечу: — Чё ты, Йоруичи не знаешь, что ли? А у капитана чуть слюни на тебя не потекли, пока ты брынчала на той штуке, чесслово! Новоиспеченная леди Абарай только переносицу потерла нервозно — фронт работ по воспитанию такта в ее супруге ей предстоял глобальный, даже несмотря на лекции по этикету, проведенные ранее господином братом со своим лейтенантом, но леди Кучики в нее верила — она крепко кивнула, осклабившись, и еще раз пожелала ей удачи пополам с терпением. На этом девушки простились наконец окончательно и условились встретиться завтра, чтобы обсудить впечатления от церемонии. С толикой зависти проводив парочку тоскливым взглядом, Ичиго всё же быстро взяла себя в руки, тряхнула головой и обратила внимание на суетившихся слуг, заполонивших парк, сцену и всю ту территорию поместья, которую отвели под празднование. От рутинных забот, увы, хозяйка дома была не освобождена, да и спешить ей теперь куда-то в другое место особо не хотелось. Где-то за ее спиной еще слышался громкий смех Йоруичи-сан, Урахары-сана, Куукаку-сан и Рангику-сан, но она отчаянно старалась на них смотреть, ведь в той же стороне, должно быть, стоял истуканом и Бьякуя. Чертовы правила требовали от него чертового участия к каждому гостю при прощании! — Ч-черт… — на сей раз Ичиго уже выругалась в голос, таки послав одной кошке под хвост все нормы приличного поведения и еще раз пожалев о себе прежней. Ох, она бы на пару с Зангецу зря бы время на грусть не теряла. — Столь изысканной леди, как княгиня Кучики, не пристало ругаться, — мягко пожурили ее, а потом так же мягко прижали к себе. Лунной ночью. Посреди опустевшего парка. Откуда даже слуги исчезли в одночасье как по велению неведомого кидо. Ичиго стыдливо усмехнулась и уткнулась носом в складки хаори на груди мужа. Бьякуя благоухал розами. Словно кто-то пихнул его в эти густо-ароматные кусты. Ичиго не удивилась бы, если бы этим «кто-то» оказалась одна чрезмерно игривая женщина, но белоснежная накидка главы клана была безупречно чистой, без единой малейшей царапины, целостной и невредимой. Значит, виной всему служили просто цветы. Безумно дурманившие разум цветы, пропитавшие всех и вся в поместье. Или, быть может, сознание тихо плыло вовсе не от них? — Ты не возражаешь, что я воспользовалась инструментом твоей бабушки? — Ичиго решила абстрагироваться от дурных мыслей и намеренно перевела тему. — Хм. Даже если бы я возражал, ты всё равно уже поступила, как хотела. Да еще и дедушку себе в союзники завлекла! В голосе князя слышалось снисхождение пополам с несвойственным ему весельем. Бьякуя умел шутить, когда хотел, правда, его чувство юмора не все понимали. Ренджи, например, шутки командира вообще шокировали или пугали. Ичиго же никогда не боялась его сурового капитана. — Гинрей-доно тот еще затейник, оказывается, и это его идея вообще-то устроить такой номер для уважаемой публики. Моя — только сохранение всего в секрете, чтобы удался сюрприз… — Она медленно отстранилась от Бьякуи и посмотрела в глаза, заметно нервничая. — Лично для тебя. Получилось? Ее горячую щеку чуть задели тыльной стороной ладони. Невесомо убрали с виска выбившуюся из прически прядь, но задержались пальцами чуть дольше, заправив ту за ухо. В сером омуте глаз Кучики плескалась луна, и что-то магнетическое притягивало один взгляд к другому. — Ты очень талантлива, — наконец обронил он благоговейно, — никогда не встречал прежде женщины, способной обучаться всему так быстро и с такой легкостью. Ичиго выдала скептическую улыбку и посмотрела на сторону. — А Йоруичи-сан как же? Она великолепна. Даже ты у нее учился… Бьякуя состроил непритязательную мину и фыркнул: — Разве этого дьявола можно считать женщиной? Речь идет об утонченности и женственности, мастерстве и искусствах. На его фразу изумленно вскинули брови: если бы кто назвал еще пару лет назад временную синигами «женственной», то она бы расхохоталась этому вралю в лицо. Но разборчивому степенному аристократу сложно было не поверить, и поэтому его супруга разом вспомнила и про осанку свою, и о легком дыхании, и о милой улыбке, а затем, легонько сжав его руку, пальцы переплетя и неотрывно глядя в глаза, увлекла настойчиво в сторону дорожки из камней, что вела через сад к тясицу, чайному домику. Музыкальный сюрприз — не единственное из приятного, что ожидало сегодня главу Кучики. — Я бы хотела пригласить вас на ночную тяною, Бьякуя-сама. — Ичиго остановилась у камня-колодца, крепко сжав в руках длинную ручку бамбукового ковшичка, когда зачерпнула воды. Вся ее бравада куда-то вновь испарилась, точно утренняя роса на траве, хотя над поместьем по-прежнему горела золотом луна, а на супругов алыми тенями словно накладывал чары любви старый каменный фонарь. Бьякуя ощущал их кожей, но сопротивляться бы этому не посмел: в мягком свечении, в таинственной дымке и в окружении ореола чего-то душевно-волнительного Ичиго была так хороша собой, так хороша, что князь от боли в глазах, мыслях и всём теле прикрыл блаженно глаза. — Ты зовешь меня на «вы»? Тогда я просто не могу отказаться от столь лестного приглашения на церемонию чаепития. Их взгляды тут встретились. Обжигающе красноречивые, искренние и бесконечные. Время струилось как вода лилась на руки приглашенного на чаепитие "гостя", и мелодичная музыка ее ласкала слух так же, как плохо скрываемое учащенное дыхание обоих. Бьякуя омыл руки, оросил лицо прохладой, прополоскал рот, как того требовали приготовления к тяною, и, промокнув губы салфеткой, неожиданно даже для себя уставился на Ичиго, перешедшую к такой же процедуре. Вот она изящно склонилась над колодцем, вот плавно зачерпнула из него ковшом, вот ладони ее, щеки и шея стали блестеть в лунном золоте точно драгоценная яшма, а капельки воды, что задержались на дрожащих губах, заставили князя судорожно сглотнуть. — Ты чего? Она, естественно, удивилась. Странный взгляд всегда сдержанного капитана вызывал и интерес, и непонимание тоже. Она украдкой оглядела себя всю: испачкалось кимоно? запах на груди разошелся? может, оби развязался? Бьякуя прямо смотрел в район ее груди, вызывая у и без того нервничавшей девушки желание облачиться вновь в простое шихакушо и утягивающие бинты. Наконец, не добившись никаких объяснений, Ичиго утерлась салфеткой и только вскинула брови на застывшего истуканом мужа. От неловкости момента перемявшись с ноги на ногу, она кивнула на дверцу в маленький уютный домик для чаепития. — Пройдем внутрь, д-да? — прозвучало из ее уст почти как испрашивание разрешения. Бьякуя словно очнулся от наваждения и поспешил твердо кивнуть. Согнувшись перед низким ходом, он не без удовольствия ощутил тепло помещения и спокойно позволил служанке забрать его церемониальный хаори. Она же, служанка, видимо, успела разогреть угли из сакуры и повесить над ними котелок; веселое булькание кипевшей воды и тихий свист чайника создавали свою уютную музыку для церемонии. Когда же чужие шаги удалились, а шорох кимоно и закрытых седзи коснулся уха Бьякуи, в комнатке для чаепития осталось только двое: он, как гость, и она, как мастер. Ичиго расположилась возле очага и подноса с чайными принадлежностями, предоставляя супругу осмотреться, пока она неторопливо уделяла внимание всем деталям для приготовления собственно чая. Тусклый свет от пары свечей, обвернутых рисовой бумагой, скрашивал аскетичное убранство домика. Из узеньких окон под потолком им подыгрывало лунное сияние, оно же выгодно подсвечивало токонома. Бьякуя как раз пристально изучал эту нишу, заставляя щеки Ичиго, украдкой следившей за ним, краснеть всё сильнее. — У меня такое чувство, что я сегодня провожу у тебя экзамен… — Он взялся за подбородок и скосил любопытствующий взгляд на леди клана, которую больше нечему было учить. Так, совсем недавно та продемонстрировала прекрасную игру на музыкальном инструменте, сейчас же он созерцал со вкусом и по правилам сделанную ею икебану — ветка сосны соседствовала с нежной камелией, как сочетание не только силы и хрупкости, но и немаловажных для их семей растений. Со знанием подобранные ею благовония в курильнице в то же время придавали атмосфере всех ноток духа поместья. Однако Кучики поистине не мог глаз отвесть от другого — от свитка в токонома, на котором в стиле архаичной каллиграфии дерзко, с животной волей и в порыве отчаяния были выведены четыре иероглифа: «Победа за тем, кто делает первый ход». Ни фразе этой, ни живописи Кучики не учил жену, но оттого ее шедевр запал ему прямо в сердце. Впервые он не находил слов, чтобы что-нибудь сказать. — Ну так как, «экзамены» я успешно сдала? — тронул его смешливый голос: растерянность врага всегда окрыляла временную синигами, и сейчас она, позабыв о смущении и своих надуманных страхах, поглядывала на князя несколько свысока, с прежним вызовом и торжеством в глазах. — Весьма, — ограничился таким ответом Бьякуя, но не таил за этим одним коротким словом того моря восхищения, которое вызвали в нем таланты хозяйки его дома. — Так значит, — он вновь принял правильную позу сидения и расслабленно посмотрел на мастера сегодняшней церемонии, — поговорим о «победе»? — Отчего нет? — Ичиго расставила на бамбуковой подставке последний предмет для заваривания чая и на миг всего обожгла Бьякую самоуверенностью. Он усмехнулся краешками губ — кто бы сомневался, что у нее получится идеально провести этот ритуал многовековой давности; Ичиго сама была драгоценней любой реликвии на столе, и Бьякуя уже получал от мероприятия массу эстетического удовольствия. Ичиго была не так уверена в себе, как он считал, но привычно не собиралась подавать тому никакого вида. Ее лицо практически сразу набрало серьезности и сосредоточенности, как и полагалось истинным мастерам чайной церемонии. Она обучалась у лучшего учителя этого дела в западном округе Сейрейтея, и, конечно же, не имела права подвести авторитет старика. Правда, Ичиго до сих пор удивлялась, как мужчине удавалось проводить движения гораздо утонченнее, чем у любой иной женщины, но старый сенсей успокоил ее фразой, что никто в их мире неидеален. Комната наполнилась другим ароматом сразу, как только развязали шелковый мешочек с чаем, и девушка обобрала с первой веточки листву. Яркая зелень на молочном фоне фарфора заставила мигом ее приободриться, словно насытившись силами природы. Ичиго аккуратно выудила из мешочка еще один стебель и таким же плавным движением очистила тот для будущего маття. В домике запала совершеннейшая тишь, и только хрустящий шорох этой процедуры вовлекал в себя взгляды обоих присутствующих — Ичиго внимательно справлялась с чаем, Бьякуя внимательно смотрел на ее порхающие пальцы, колдующие над ступкой. Далее следовало правильно заварить чай — как знатный аристократ, Бьякуя посетил за всю свою сознательную жизнь не одну сотню чайных церемоний, — но «правильно» далеко не всегда означало «вкусно». Маття — очень горький, и угадать точные его пропорции с водой можно было только с опытом. Впрочем его жена бодро зачерпнула из котелка ковшичек воды, ссыпав перед этим чайный порошок в старинный тяван; все движения ее были взвешены при этом и в то же время непринужденны — Ичиго словно тысячу раз проводила подобное действо, и вряд ли кто-нибудь удивился бы, если дело не обстояло именно так. Бьякуя рассматривал дальше. Белесые прожилки-трещины на черной керамике пиалы прибавляли солидности главному прибору, однако бамбуковый венчик, появившийся в руках мастера, так же претерпел немало приключений. Порядком растрепанный, но всё с той же, не пострадавшей в веках изысканной цветочной росписью на ручке, он мелькал в девичьей ладони точно какой-нибудь богатый сэнсу, с которым она просто вышла на прогулку в предвещающий дождь день… — Может, приказать открыть стены, чтобы ты смог полнее любоваться луной? Ичиго заметила его замороженный на одной точке взгляд и припомнила другие элементы скрашивания времяпрепровождения гостя в чайном домике. До философских бесед она еще не доросла, поэтому старалась особо их не развивать — фраза на свитке в токонома отнюдь не к философствованию побуждала, — но и разговор никак меж них не клеился. Оба были не то напряжены до предела неопределенностью их отношений, не то расслабленны чрезмерно после окончания всех сопутствующих свадьбе Рукии мероприятий. — Мне есть чем наслаждаться и в этих стенах, — ответствовал ровным тоном князь и вновь заставил девушку покраснеть, когда заглянул ей в самую душу. Она не на шутку растерялась. Взбив маття до густой пены, Ичиго стала беспомощно рыскать по столу с приборами, хмурить брови, отчаянно вспоминая следующий шаг, краснеть еще больше и судорожно сжимать пиалу в руке, не в состоянии собраться и выкрикнуть Бьякуе, что это он во всём виноват, когда она хотела провести церемонию идеально, действительно на высший балл, как в школе! — Салфетку, — шепнул ей тут он, видя незавидное замешательство. — Я знаю, — шикнули на него, — не подсказывай!  Меж тем Ичиго усмехнулась, облегченно выдохнув, затем обвернула пальцы ладони алой салфеткой, поставила на них чашку и с поклоном подала гостю испробовать свое творение. Князь Кучики выглядел заинтригованным. Он не менее церемонно принял угощение в свои руки и медленно, маленькими глотками взялся смаковать зеленую горьковато-терпкую, тающую во рту массу. Он вскинул брови, что-то мурлыкнул и кивнул затаенно глядевшему на него юному мастеру — та чуть не подпрыгнула на радостях, но, вовремя одернув себя, просто позволила себе осклабиться. Церемония почти ей удалась. По правилам пиалу возвращали угощавшему с аккуратно обтертыми краями — у Бьякуи для этих целей имелась белоснежная салфетка, — после чего мастер мог неоднократно предлагать напиток гостям, чтобы те вдоволь могли насладиться как питьем, так и теплом глины, которым была пропитана чашка. Это расслабляло дух и тело, настраивая на философские рассуждения и задушевные разговоры, но в случае супругов Кучики, находившихся в чайном домике наедине, всё могло и всё должно было пойти по-другому… Ичиго, к примеру, прижалась губами к краешку чашки, там, где совсем недавно пил Бьякуя. Несмотря на чистоту ее и утраченную температуру, ей чудилось до сих пор его тепло, вкус и даже запах. Ичиго мечтательно прикрыла глаза на какое-то мгновение. — Время поговорить о смысле фразы, которая украшает сегодня токонома, насколько память мне не изменяет? — заполнил комнату бархатистый голос, будто впитавший в себя всю мягкость испитого напитка или, наоборот, выпустившего наружу всю хранимую в закрытой душе нежность. — И какой же, по твоему мнению, кроется там смысл? — не поднимая век, пролепетала Ичиго, довольная всё-таки подобной темой. Выходит, она старалась не зря так тщательно подбирая текст для свитка, так экспрессивно выписывая его для конкретного человека. — Мне думается, это намек, — продолжил Бьякуя меж тем, — на не слишком торопливые действия с моей стороны? — Да что ты, всего лишь пожелание, — взглянули на него более чем взыскательно, — поскольку здесь я не хочу победы. У леди Кучики вопреки играющей на губах улыбке пролегли тени под глазами и ее красивый лоб вновь исказила та угрюмая морщинка. Она не изменилась ни на йоту со школьных лет, и в то же время она распустилась как цветок, превратившись из угловатой девочки в крайне желанную женщину. Она и сама желала. Желала и молчала, и это мучило ее, словно призраки смертельной болезни окружили ее со всех сторон и требовали от капитана Шестого отряда новой спасительной миссии. Ичиго тоже требовала, ибо молить не умела. Бьякуя и сам никогда не просил любви — влюблялся сразу и навсегда, со всей пылкостью и страстностью, как какой-нибудь простолюдин, а не степенный аристократ. И это мучило его не меньше. — Вот, значится, как? — Он склонил голову набок и напомнил девушке: — По сути, ты уже победила, стоило только тебе появиться в Обществе душ. Но если первый ход касается конкретного дела, тогда… Бьякуя приблизился к безупречному для него мастеру чайной церемонии, а заодно и в искусстве соблазнения; здесь у Ичиго имелся явный природный талант, своя сила, непревзойденная яркость, то, что в Генсее звали «харизмой», а они в консервативном Сейрейтее — очарованием. Бьякуя далее убрал подставку с чайными принадлежностями в сторону, подсел к жене еще ближе, приложил ладонь к ее пылающей румянцем щеке и прошептал доверительно почти в самые губы: — …тогда я бы хотел разделить с вами брачное ложе, Кучики-сама, завтра, после заката. Это достаточно смелый первый ход, чтобы посрамленному в бою капитану Кучики наконец победить одну прекрасную талантливую рёку? Последняя снисходительно улыбнулась в ответ, прижалась щекой к ладони мужа сильнее, положив поверх той свою, а другой коснувшись его лица так же, словно в зеркальном отражении. — Как много у вас условностей, и еще больше ненужных слов, Бьякуя. — Она приложилась мимолетным поцелуем к его губам и всё-таки кивнула, не нарушая традиций: — Я принимаю ваше предложение, господин муж, и буду с нетерпением ждать завтрашнего заката.