Бракованная благодарность

Невероятно, как всего одна фраза способна круто изменить жизнь, а один-единственный день разделить ее на «до» и «после». Войны разрушают целые эпохи и создают новые эры, победы навсегда преображают беспросветное вчера во светлое завтра. Смерть близких опустошает, рождение близких реанимирует, катаклизмы напрочь стирают со страниц судьбы тысячи имен, адресов, телефонов, но стоит новым голосам зазвучать, новым домам вырасти на пустыре, а новым коммуникациям связать тех, кто далеко и в то же время так близко, как жизнь делает новый виток, ибо время переменно, но бесконечно. Странная штука — эти переломные моменты. Потерять сестру, чтобы выжить и стать образцом стойкости. Или выступить против идола, чтобы заслужить его доверие и взять в жены его гордость. Или расти как у Короля Душ за пазухой, иметь в своей жизни всё, чего ни пожелать, уверовать в то, что за деньги клана возможно купить что угодно, а потом страшно огорчиться и потерять то, что не имеет цены… Конечно, иногда случается и так, что жизнь воздает по заслугам: за спасенного синигами — пустого в сердце, а за душу человеческой девчонки — пресное долгое существование без сил. Вроде бы, здесь судьба никого не пощадила, не глядя перемолола в своих жерновах, а на деле не побила — одарила. И семьей. И детьми. И союзом за пределами вечности. Встречались и такие, чье время с рождения рвалось точно кардиограмма при клинической смерти, причем неоднократно. Вроде бы не успела родиться, а тебе кто-то свыше уже отмерял смерть. Вроде бы росла самым счастливым ребенком, а твои таланты поставили под угрозу самого дорогого человека. Вроде бы свыклась, начала жить снова, училась, как ни в чем не бывало, истязая себя виной по ночам, и ненавидя дни за то, что чужой жизнью жила, а тут является «бог смерти» и вместо избавления от мук отправляет твои юношеские суицидальные мечты ко всем чертям. Рожденная, чтобы умереть. И не раз. Да. Иногда не одно, а тьма событий делит жизнь на отрывки, делая ее из синусоиды сигнально-пунктирной, как азбука Морзе, истерично славшей «SOS» в пустоту. Взгляд Ичиго сделался печальным, но она быстро спохватилась, мотнула головой и полной грудью вобрала утренней свежести. В щеках потеплело. В глазах рассвело не только ласковым светом, но и буйным цветом — ее «сегодня» заиграло новыми красками, зацвело и ожило, хотя всё пафосное великолепие осталось во «вчера». Ну и пускай. Ей не было его жаль. Напротив, пригубив жасминовый чай, княгиня будто заново открывала для себя и сад, и пруд, и небо над поместьем Кучики. Сегодня небеса были однозначно голубее, солнце — ярче, вода — искристее, а насыщенная зелень лета буквально выедала глаз. Запахи цветов, рассыпанных по травам и деревьям мириадами белых звезд, также ощущались сегодня сильнее, остро-сладко, до дурмана в голове. Сознание чуть поплыло. Улыбка растеклась по губам следом. Ичиго непроизвольно прикаскалась щекой к плечу, не то представляя чужую руку на нем, не то чувствуя до сих пор чьи-то объятия. Сердце ее вмиг ударилось в лихорадочную барабанную дробь, и девушка чуть не задохнулась от нетерпения воплотить свои фантазии в явь. Сегодня. Сегодня! Сегодня… Сегодня Бьякуя обещал, что они станут ближе друг для друга, что наконец-то объяснятся в том, для чего уже не хватало слов, что закрепят то, что навсегда изменило судьбы обоих. Сегодня обещало стать не просто переломным моментом, а целой революцией для неискушенной девятнадцатилетней рёки. И от этого сильнее в жилах закипала кровь, и от этого хотелось не то кричать во всё горло, не то забиться в уголок и тихо поплакать. Эмоции в юной душе скакали необузданными жеребцами, и эхо смеха неугомонного своенравного занпакто даже отразилось изнутри причудливой ностальгией. «Ксо, я до вечера так с ума сойду», — попеняла себе бывшая синигами и тут удачно отвлеклась, заметив, как стража поменяла караул по обыкновению в десять утра. Ичиго чуть сдвинула брови и бросила взгляд на солнце: не то, чтобы она ждала Рукию спозаранку, но та всегда слыла ранней пташкой. Что же могло случиться с подругой, раз она, четко условившись о встрече, до сих пор не пожаловала? У Кучики пунктуальность пользовалась особым уважением, а значит, Рукия не пришла, потому что что-то определенно случилось. Ичиго заерзала на месте. Волнение удваивалось с каждой минутой. Уроженка Генсея пожалела, что в Обществе душ не ловил мобильный, ведь без сил общаться адскими бабочками было проблематично. Да никто и не научил ее их вязать. А ведь существовало еще и кидо для связи — она помнила это по обращению Айзена в Уэко Мундо. Да и неужели НИИ синигами сложно было приспособить денрейшинки под обычный телефон? Хоть письмо пиши… Леди Кучики бросила взгляд на стопу конвертов не из личной корреспонденции главы клана, которые ей как раз дозволялось проверять и сортировать. Мысленно начала подбирать самого быстроногого слугу. Не забыла и про себя — с велосипедом бы она домчала быстро до нового жилища четы Абарай, но здравый рассудок вовремя победил и удержал беспокойную девушку на месте: наверное, это невежливо вламываться в дом чужой семьи. Обычно, этой бестактностью грешили сами синигами, столько лет бесцеремонно и толпами вваливавшиеся к ней в окно. Она выдохнула, пытаясь вернуть себе самообладание, но это ей давалось трудно. Ичиго подперла одной рукой щеку, другой — потянулась за почтой, и тут же округлила глаза, заметив под стопой конвертов небольшую плоскую коробочку, обтянутую алым шелком в крупный цветок. Она с опаской развернула своеобразную упаковку, по старинке завязанную узелком, и тут же взметнула брови, наткнувшись пальцами под крышкой на что-то приятное на ощупь, и немного липкое. По три маленьких белых шарика в пять рядов припудренными бочками озорно подмигнули тотчас Ичиго и вызвали явный аппетит. Тому, что сладостей в коробке оказалось символично пятнадцать, Ичиго отнюдь не удивилась — куда больше ее занял вопрос: откуда Бьякуя узнал о генсейском зефире? Не говоря о том, что он всегда нравился его жене не меньше шоколада. Послевкусие прошлой жизни приятно царапнуло неголодный желудок. Счастливая обладательница забытого лакомства умиленно улыбнулась, потянулась за одной из зефиренок и ощутила легкое дежавю. Она словно опять попала в школьные времена какого-нибудь Белого дня, вот только это впервые Ичиго понравилось принимать подарок от влюбленного парня. Мужчины. Капитана Готея вообще. Голова кружилась от этих перечислений, но еще больше вскружило ее удовольствие от начинки сладостей. Клубничная. Он как знал. Или просто роль вновь взыграл водруженный у аристократов на пьедестал символизм во всём? На этом, впрочем, сюрпризы для хозяйки поместья не закончились — она вовремя заметила прикрепленный к крышке коробочки небольшой листок, сложенный вдвое. Развернула и, пробежавшись быстро по столбцам, мгновенно покраснела. «Чуть колеблет твое отраженье во мгле испытанное весло. Жажду нырнуть и тут же в небо взмыть», — значилось там решительно-твердым красивым почерком. А маленькая приписка к танка заставила зарумяниться еще пуще: «Рукия просила передать извинения, что не придет. Полагаю, завтрашним утром ты поймешь почему»… С Ичиго словно кожу живьем сняли в момент — настолько она теперь горела. Сердце ухнуло куда-то в низ живота и тяжело забумкало, запульсировало, зажгло до предела. Девушка мгновенно уткнулась в записку лицом и пожелала провалиться сквозь землю. Почему так проницателен он? Почему так глупа она? Почему Рукия с Ренджи уже так счастливы, а у нее теперь даже коленки дрожат в преддверии обещанного «прозрения» вечером? Обычное волнение мигом взлетело до уровня паники. — Ичиго-сама?.. — Ааа! — Она чуть не подпрыгнула от тихого учтивого обращения служанки — погруженная в свои хаотичные мысли, Ичиго не заметила ничего: ни приблизившейся к беседке на пруду Умэмико, ни неизвестно когда начавшихся строительных работ на нем. — Что это? — изумленно проморгалась хозяйка дома: на одном из искусственных островков рабочие уже вовсю трудились, устанавливали какие-то стены, на ходу снимали стружку с досок, сносили в стопки черепицу и пласты новых татами. — Господин не счел должным ставить нас в известность, — поклонилась служанка, — но он настоятельно просил избавить вас от неприятного шума и лишних глаз. Ичиго-сама, здесь есть и простолюдины из Руконгая, вам не положено выставлять себя перед ними напоказ. Леди Кучики еще раз осмотрела стихийную строительную площадку на противоположном краю большого пруда; оттуда вряд ли кто мог ее заметить, но правила благородной семьи, в которой она провела почти два года, приучили ее не рассуждать, а действовать. Поэтому она молча кивнула, спрятала за полочку кимоно записку, взяла со стола письма, не забыла про коробочку с зефиром и спустилась по круглому мостику в сад. Чем теперь занять себя до вечера без визита подруги и вся на нервах она истинно не знала. День потянулся с действительно жестокой длительностью. Княгиня за это время успела отложить важные просьбы к главе в общей корреспонденции, затем почитать книгу, побренчать бездумно на кото, дать распоряжения насчет ужина и без желания отбыть прием обеда. Кучики дважды выходила в сад, съедаемая любопытством пополам с подозрением, и попыталась украдкой определить, что за новое строение распорядился соорудить ее супруг, но с виду оно напоминало еще один чайный домик, только и того, что вдали от поместья. Почему-то. Быть может, князь ожидал важных гостей и хотел показать красоты своего дома? Или наоборот, его будущие гости не заслуживали чинного внимания, и глава пытался принять их подальше от близких и слуг? Так или иначе, понять его железобетонную логику бывшей временной синигами никогда не удавалось, а сейчас и подавно — все тревоги ее в конечном счете сводились к одному. К вечеру. К тому, чего от него ожидать. На самом деле Ичиго ужасно расстроилась тому, что Рукия не посетила ее. Обсуждение вчерашней церемонии девушку заботило еще меньше, чем подробности брачной ночи подруги с Ренджи, но поскольку Ичиго осталась без матери в довольно невинном возрасте, пара-тройка советов от женщины поопытнее ей сейчас не помешали бы. Может быть, даже заметно успокоили. Не сказать, что современных школьников образовательная система совсем не просветила насчет полового воспитания. Да и манга с аниме давали исчерпывающую информацию на любые в данной сфере тему и вкус. Однако теория оставалась теорией, практики же в этом деле не имели ни Ичиго, ни Тацуки, ни Орихиме, ни другие одноклассницы, хоть им уже и стукнуло на момент «смерти» Ичиго по семнадцать лет. В самом деле, не расспрашивать же было подробности у Иссина, хоть старик и предпринимал пару попыток предупредить дочерей на этот счет лекцией про пестики и тычинки. Обычно, на моменте про слияние ему летел в лоб мяч от Карин или Ичиго сама отправляла отца в нокаут локтем, но, может, и зря, кто знает? Теперь Ичиго очень нервничала, что ее теоретические познания будут сильно отставать от практических навыков. Тем более, что Бьякуя был женат, да и вообще — мужчина в расцвете лет. В сказки Рукии о том, что ее брат соблюдал «целибат» после смерти Хисаны-сан, Ичиго не верила от слова совсем. Возможно, стоило с кем-то всё же посоветоваться, опыта набраться, так сказать, и женских хитростей узнать… Вот только у кого, девушка затруднялась ответить. Чересчур развязные Рангику-сан и Йоруичи-сан ее стращали, с Уноханой-сан обсудить чисто с научной точки зрения этот процесс тоже было, увы, невозможно. С новым главным «лекарем» Готея, Котецу Исанэ, Ичиго не была настолько знакома, чтобы вести подобный разговор, а ближайшая подруга, к сожалению и так некстати, находилась «вне зоны доступа». Ичиго приосанилась, поправляя пояс, минуя служанок во дворе, попутно прикидывая, а не переговорить ли ей с Умэмико в столь щекотливом деле, но сама же сразу отвергла этот вариант. Шила в мешке не утаить — ей в поместье и так не особо верили, как бы низко, по-женски, не повязывала она шарф и оби для отвода глаз. О том, что молодожены не состояли в связи, наверное, не судачил только ленивый. У всех стен, даже поместья Кучики, имелись уши, и этот факт, признаться, вводил девушку накануне брачной ночи в еще больший ступор — она понятия не имела, как сможет расслабиться, зная, что их с Бьякуей слова, стоны, движения станут подслушивать любопытные посторонние… — Нужно проветрить голову и выбраться отсюда, — выдохнула наконец княгиня, когда поняла, что не совладает с собой, и направилась к вратам. Стражники нехотя отпустили ее пешком, но она пообещала, что дальше квартала с лавочками в районе аристократов не зайдет, и как только выберет покупку, вернется за посыльным с деньгами. Она крыла их же картой: ей ничего не угрожало, это ли ни было самое безопасное место Сейрейтея? На самом деле, Ичиго не знала, почему заикнулась именно о торговом квартале, но ноги сами ее туда привели. Она бывала здесь пару раз, еще с Ренджи, когда тот устраивал ей экскурсию в первый «визит» рёки в Общество душ. Магазин солнцезащитных очков «Серебряная стрекоза», находившийся на том же месте, служил тому доказательством. Рядом с ним ютились, в основном, больше лавки со всяким тряпьем — одежда современная, одежда традиционная, ткани, ткани и еще раз ткани. Много в квартале было и продуктовых лотков, начиная от отборных овощей с фруктами до аппетитно выглядевших готовых лакомств, и даже Ичиго, лишившаяся сил, не могла смотреть на них равнодушно. Дальше ознакомительная прогулка привела аристократку к лавочкам мастеров-умельцев. Здесь делали шляпы: от обычных каса, как у Кёраку-сотайчо, до вычурных с вуалями в пол для каких-нибудь незамужних благородных барышень. Представляли тут свое творчество и производители вееров. Также были гончарные с красивой керамикой. Среди них затесался редкий магазинчик с принадлежностями для чайной церемонии. Он соседствовал с тем, что предлагал такой же редкий ассортимент, но уже для каллиграфии. Однако Ичиго привлекло особо иное место, и, преисполненная благоговейного трепета, она робко вошла под его сень. «Благородная госпожа!», «Это, это Куросаки Ичиго?», «Это Кучики-сама, болван!», «Быть не может!» — сразу донеслось шушуканье из разных сторон мастерской, и несколько ее служащих живо упали на колени, проявляя свое почтение посетительнице. Ичиго с некоторой досадой выдохнула: не узнать ее, конечно, было невозможно по рыжим волосам и в куротомесодэ с монами клана, соответствовавшему ее семейному и социальному статусу, но она бы предпочла остаться незамеченной. Ее растерянный вид сумел вернуть в норму лишь спокойный мудрый взгляд, на который она напоролась в глубине лавки. — Чем могу услужить, госпожа? — слегка поклонился совсем древний старик; видимо, падать ниц подобно своим молодым помощникам не давала больная спина, уважаемый возраст и славное прошлое за плечами. Ичиго — тоже легенда в былом — без сомнений определила в старце бравого воина: руки, шея и макушка того были сплошь испещрены шрамами от ударов сечи. — Обычные мечи в Сейрейтее? — всё же не скрыла она своего удивления, когда вновь взглянула на то, что к сердцу пришлось. — Зачем они синигами, если у них есть занпакто? Старец снисходительно улыбнулся, пригладил длинную узкую бородку и, опираясь на трость, подошел к гостье. — Дело в том, моя госпожа, что не все жители столицы состоят на службе Готей-13, но почти все семьи, проживающие здесь, благородной крови, и мои мечи выражают их статус. Ичиго внимательно осмотрелась, отмечая красоту катан, выложенных на покрытой шелком витрине, расставленных на подставках, дожидавшихся своих покупателей на стенах. Она подошла к одной из таких и, прищурив глаз, дотошным взглядом прошлась по длине лезвия от гарды до кончика и обратно. Многослойная сталь делала солидным хвостовик и виднелась в вырезанной в полотне меча подписи мастера. Острота же меча не вызывала никаких сомнений — даже на расстоянии было заметно, насколько тонко заточено его лезвие, насколько кровожадно оно усмехалось, насколько самодовольно слепило бликами ламп, точно поймавшее луч зеркало. — Хотите сказать, что только вы снабжаете аристократов символическим оружием? — Так точно, госпожа, только я, — склонил голову старик и взглянул на девушку смешливо. — И они действительно так же прекрасны в деле, как восхитительны по внешнему виду? — Всё верно, госпожа, — подтвердил уверенно мастер, — но если вы хотите лично в том убедиться, то я почту это за честь даже. Работники в испуге вскинули вверх головы — наверное, предложить здешней благородной леди меч было нонсенсом, но Ичиго только позабавила такая реакция; она не всегда была «леди». Заметно приободрившись враз, девушка одарила старика лихорадочным блеском в глазах и крепко взялась за рукоять понравившейся катаны. Руки помнили. Грудь бывшей временной синигами забил под завязку восторг, и, кажется, она забыла как дышать совсем. Кровожадно улыбнулась, будто пустой вновь в нее вселился. Нетерпеливо перехватив катану обеими руками, она сделала первый взмах и разрезала с мелодичным свистом воздух. Как же она соскучилась по этому! По приятной тяжести, по ощущению силы, по связи с мечом, по чувству собственной значимости. Ичиго даже веки прикрыла от удовольствия, повторяя просто стандартные движения учеников, нарабатывающих кендо. У них в школе был клуб кендо, и отчего она туда не ходила?.. — Ну так как? — Довольный голос мастера вернул девушку в реальность. — Годится ли мое оружие, госпожа, для достойных синигами? Она с дрожью выдохнула, по телу пробежались мурашки от охватившей ее на миг эйфории, но ее вовремя одернули, словно знали, до чего могла дойти ее радость. Леди Кучики кивнула старику, будто за это благодаря, но подобрать слов для истинной благодарности так и не смогла: — Это чудесный меч. — С грустной улыбкой она установила катану на подставку и добавила: — А вы — прекрасный оружейник. Ичиго перемялась с ноги на ногу, не в силах оторвать окончательно взор от понравившейся вещи, однако приобрести меч следовало не себе, а супругу. Так ведь полагалось по старинной традиции? Ичиго немного помнила это по истории: в первую брачную ночь муж с женой обменивались символическими подарками. И даже, если Бьякуя не вспомнит о ней, Ичиго хотела бы подчеркнуть, что она ее помнит, что благодарит его, что вверяет в его руки полностью защиту о ней. Такой был смысл подарка жены, вручавшей мужу меч. Ичиго страшно не хватало этого — быть самой защитницей, но впервые за столько времени она готова была позволить защищать ее саму кому-то другому. Выбрав достойную главы клана Кучики катану и условившись, что слуга ее заберет, леди Кучики возвращалась домой в приподнятом настроении. Бодрость духа вернуло подобие тренировки, интересные места и люди увлекли волнующееся до этого сердце положительными эмоциями, да и длинные тени в ярко-желтом закатном зареве, убежавшие далеко вперед девушки, словно зазывали ее на приближавшееся знаменательное событие. Удивительно, но Ичиго больше не истерила на этот счет — от вводящих в ступор переживаний остался только легкий трепет, тихо танцующий в груди. Внутри вообще стали преобладать приятные тянущие ощущения, а еще предвкушение чего-то хорошего на «десерт», щекотавшее сладостью горло. Хозяйка дома распорядилась подавать ужин только, когда вернется домой господин. Сама же, вновь получив удачную покупку в руки, отправилась привести себя в порядок перед ночью с любимым мужчиной. То, что Бьякуя был любимым, она старалась больше от себя не скрывать, и даже мысленно заставляла повторять это себе неоднократно, словно забыть боялась, да и вообще благодарность в их отношениях сыграла ведущую роль: он в благодарность за всё сделанное для него с Рукией спас ее, теперь для Ичиго наступал черед отплатить той же монетой человеку, столько натерпевшемуся от нее. Наверное, это было самым главным доказательством его неравнодушия. Сумерки уже заглядывали в распахнутые седзи и ласкались к окну, когда без пяти минут настоящая жена своего мужа расчесывала мерно длинные волосы. От напитавшейся влаги и масел те мягко вились в руках, красиво ниспадали поверх красно-золотого хомонги — Ичиго справедливо определила этот вечер в торжественные и оделась соответственно. Затем она чуть освежила румянами лицо — то по-прежнему выглядело болезненным, но не мертвецки-бледным, как было в день свадьбы. Да и вообще не то возрождение, не то супружество, не то отсутствие забот сделали Ичиго мягче, женственнее, естественнее; она почти вернула себе за мирные месяцы, проведенные здесь, ту беззаботность, которую испытывала в детстве. Она стеснялась пока, но улыбаться ей хотелось чаще. Она дичилась пока, что женские наряды начали ей нравиться больше. Она всё еще, по обыкновению, чувствовала себя неуютно рядом с Бьякуей, таким холодным внешне, гордым и независимым, но желала быть с ним всем сердцем. Она ведь познала, что он может быть другим. Ей удалось заглянуть ему под маску, как ее маску он научился приподымать тоже. Вечер постепенно входил в свои права, и в ожидании рокового скрипа ворот, леди Кучики то и дело прерывала игру на сямисэне, так похожем на ее гитару, оставшуюся в Каракуре… Перебирание струн усмиряло девушку, не давало ее сердцу так громко и часто колотить о ребра в преддверии радостной встречи, да и вообще музыка вызывала в душе должный настрой. Леди Кучики по-прежнему старалась не подать пред слугами виду, что готовится к чему-то важному, ведь для всех, кроме них двоих, этот день должен был оставаться самым обычным. Каждый скрип половицы в доме, каждый шорох листьев в саду, каждый звук на веранде заставлял Ичиго встрепенуться лебедем, вытянуть шею и затаенно выжидать, не покажется ли из-за поворота знакомый силуэт. Судьба, похоже, считала это забавным — в поместье возвращались домочадцы с разными сделанными поручениями, но только капитан Шестого отряда словно нарочно не торопился назад, и его жена с тихим вздохом сожаления вновь принималась за свое занятие. Мыслями же она уносилась далеко вперед — никак не могла остановить себя и фантазию, рисовавшую то нежные, то страстные картины их первой ночи. Вот Бьякуя целует ее чуть дольше и напористее. Вот она сама поддается ему, приоткрывая рот. Вот они вместе, сгорая в томлении, стягивают с друг друга одежды, как в какой-нибудь романтической дораме, и заваливаются на футон… Дальше воображение Ичиго буксовало, щеки передавали эстафету жара всему лицу, вплоть до ушей, а пальцы судорожно дергались, выдавая фальшь нот. Дальнейшие картины не просто вгоняли в краску неискушенную девушку, но и вводили в тупик: она хотела бы представить, что пойдет следом, но не знала, не могла. — Нервничаешь? — ее уха коснулось ласковое дыхание, а плеча — бережная рука. Ичиго повернула голову на спокойный голос, который всегда прохладным ручейком заливал любой пожар в ее душе, и сконфуженно усмехнулась. Едва заметно кивнув — очевидно, труся, хотя сама себе в том Ичиго не призналась бы и под пытками, — Ичиго так естественно приластилась к ладони, поддержавшей ее в тревожную минуту, что Бьякуя нечаянно смутился тоже. Его ровный взгляд был сбит, глазами он каких-то пару минут метался по представшей ему сцене удивительной нежности, а потом так же, робко, ответил на улыбку жены. — Я готов подождать еще, если ты передумала… Видно, как слова эти ему дались с титаническим усилием воли, но лицо его не выражало никакой злости, досады или разочарования. Всё такое же прекрасное безмятежное лицо, к которому хотелось потянуться ладонями, коснуться губами и раствориться в бесконечной неге невероятного умиротворения. Ичиго бездну дней не чувствовала себя так уютно, как находясь под безоговорочным покровительством не просто степенного синигами, но понимающего ее до глубины души мужчины. — Всё хорошо, — хрипло прошептала она и покивала для пущей убедительности, — я не передумала, не нервничаю и ничего не боюсь. — Ну еще бы, — улыбка Бьякуи стала чуть шире и озорнее, — я никогда не встречал более бесстрашной девушки, чем Куросаки Ичиго. То, как он называл ее прежде, вызвало вновь щемящее чувство ностальгии и заставил бывшую победительницу, действительно лезшую на рожон очертя голову, приободриться и тихонько рассмеяться. Да, было время. Сейчас оно казалось сном, а Ичиго ощущала себя не лучше и не хуже — просто по-другому. — Я попросила о совместном ужине, — вспомнила она как бы между прочим. — Я знаю, уже распорядился подать, — закончил он, будто опередив ее следующий шаг. Похоже, когда слова закончились у обоих, Бьякуя помог подняться Ичиго с дзабутона и увлек за руку за собой, только почему-то не внутрь дома, а в обход, по квадрату энгавы, до того места, где ступени спускались к песчаной площадке правильной прямоугольной формы меж двух рядов мандариновых деревьев. Супруги ступили на правую аллейку вдоль них. — Эм… — Ичиго, ничего не понимая, покосилась за плечо, где оставался приветливыми огнями гореть уютный дом. — Разве мы не хотели поужинать? — Мы это и проделаем, — мерно шел и спокойно ответствовал Бьякуя, — только не в поместье, а вон там. — Ичиго указали на далекий островок на пруду и освещенный фонарями небольшой чайный домик, который успели соорудить всего за половину дня. «Так вот для чего!» — осенило девушку, но, заметно обрадовавшись возможности полностью уединиться для первой брачной ночи, она внезапно остановилась на полпути. На нее недоуменно взглянули, когда почувствовали выскользнувшую из руки ладонь. — Прости, мне нужно кое-что забрать с собой, — крутанулась рыжая на одной ноге и припустила шаг, возвращаясь в дом. Она, конечно, пропустила миг, когда оценивающим взглядом желавшего мужчины хозяин поместья проводил ее, зато напоролась на его недюжинное любопытство в глазах, когда вернулась с упакованным в бумагу традиционным подарком. Бьякуя тактично не стал вдаваться в расспросы, и они просто продолжили путь под паланкином звездного неба в сопровождении аромата ночных цветов, поземкой заструившегося по траве в саду. Уши ласкали трели сверчков пополам с плеском воды, облизывавшей камни небольшой дорожки, вымощенной полированными досками к островку. Кое-где они поблескивали свежим лаком в свете поднимавшейся луны, но больше переливались каплями на лепестках белых роз. Ими дорожка была устлана до самого подножья домика. — Бьякуя, — хихикнула Ичиго, пораженная увиденным, — ты что, пересмотрел генсейских фильмов? — Подобный передоз романтики ее немного испугал. — О чем ты? — меж тем привычно отреагировал синигами, даже бровью не повел и ни капли не обиделся на замечание. — Того требует обычай. Девушка изумленно взглянула в его честное лицо, не дававшее усомниться в правдивости сказанного, и, лишь кивнув на это, молча пошла дальше. Правда, молчала она устами — внутри нее эмоции бушевали так, что даже в ушах начало шуметь, однако меч, который она несла в охапку, хоть и не принадлежа ей, заметно прибавлял храбрости делать каждый неотвратимый шаг навстречу любви. Да-да, именно любви. Ичиго кстати припомнила один из иероглифов, на который она наткнулась в одном из сборнике поэзий в кабинете Бьякуи, — «возлюбленный». Тогда она удивилась его значению, но сейчас поняла, как правильно оно обозначало «идущего человека». Бьякуя вел ее за собой. К чайному домику и по жизни теперь. Он и сам долго шел к ней, той же тропой, не имевшей обратного хода. Шел упорно вперед, шел, никогда не исчезая с ее горизонта, шел рядом, даже когда оставался незаметным. Такого «идущего человека» невозможно не возлюбить однажды, и благодарность тут уже не при чем. Это было его наградой. За усердие. За терпение. За угасшую надежду куда-то прийти вместе, держась, как сейчас, крепко за руку, ступая в ногу и даже дыша в унисон. — Бьякуя? — Ичиго окликнула его по зову сердца и, когда он обернулся, прижалась к его губам признательно и нежно. — Спасибо тебе… — прошептала она сквозь поцелуй. — За что же? — Он удержал ее близко к себе, взяв за щеки. — За то, что столько ждал меня, — стыдливо отвела она взгляд в сторону, — такую непонятливую… — Просто юную, — помотал Бьякуя головой, внося свою версию объяснений, куда более подходящую. Домик встретил растроганных спонтанным приступом откровенности супругов мягким светом и невзыскательным интерьером. Маленький столик стоял ближе к стене, а почти всё пространство комнаты занимал расстеленный двойной футон, заставлявший кого-то невинного тут же снова рьяно покраснеть. Благо, от смущения могла скрыть вычурная ширма, а румянец остудить фарфоровая купель, размещенная в противоположном наружном углу. В глубине же небольшого зала традиционно разместилась токонома. Пара плещущихся в толще воды зеркальных карпов на картине в ней сулила супружеской паре пополнение семейства, а веточка цветущего персика в вазочке источала тонкий чарующий аромат. Оговоренный ужин дожидался обоих Кучики на столе. Ничего тяжелого — рис да овощи со специями, очевидно, афродизиаками, потому что даже у не питавшей голода Ичиго еда разыграла в животе странный аппетит. Впрочем, может, причина крылась в пристальном внимании Бьякуи, который следил, казалось за каждым ее движением. — Перестань, — стиха пожурила она его, не вытерпев наконец столь соблазняющей атаки. — Что именно? — А Бьякуя будто наслаждался ее состоянием, невозмутимо уточняя. — Смотреть на меня так… Это смущает. — Как так? — Князь даже усмехнулся, тщетно пряча улыбку за ладонью, которую в задумчивой позе приложил ко рту. — Обыкновенно смотрю. Ичиго выдохнула на сторону, мысленно чертыхнувшись и пожелав тысячу чертей в печенку более опытному и оттого такому развязному супругу, но, чтобы не показать ему истинной своей паники, подтянула к себе пакет с подарком, судорожно развязала красивый шнурок и положила катану в ножнах у его ног. — Кажется, этого тоже требует традиция, — пряча взгляд, промямлила она, но, вскинув упрямо подбородок кверху и, заставив себя взглянуть не щадившему ее «противнику» в глаза, добавила без малейших колебаний: — Позаботься обо мне, я рассчитываю на твою помощь и защиту. Синигами, коротко кивнув и бережно взяв подарок в руки, вытянул лезвие из ножен и с гордостью оценил качество клинка. Затем поднявшись на ноги и обнажая катану целиком, он сунул руку за пазуху и извлек оттуда отрез красного шелка, чем во второй раз изумил жену до глубины души: выходит, он тоже подготовился к следованию традиции? Но Ичиго готова была поспорить, он бы не заикнулся бы об этом, если бы она первой не вспомнила о старых обычаях этого мира. Настоящие аристократы никогда не унижали другого за невежество, не снисходили до разъяснений либо выговора. Не потому ли, капитан Шестого отряда готов был тысячу раз называть ее по фамилии с именем, терпеливо ожидая ответного уважения взамен? — Я обещаю заботиться о своей жене так, чтобы она не знала ни в чем недостатка, — подал князь супруге большую часть ткани, которую торжественно разрубил подаренным мечом. Передавая же меньшую, он прибавил: — И в свою очередь рассчитываю на то, что скоро ты подаришь мне наследника… Ичиго дрожащими руками приняла дар на этой фразе, так как о ребенке она не задумывалась, да и лекари после ее кризиса с рейацу сразу поставили главу клана Кучики перед фактом, что его вторая жена вряд ли когда-либо понесет. Ичиго с грустью тогда восприняла тот факт; хоть и сама ребенок, она считала это несправедливостью, что Король Душ вновь награждал столь видного мужчину, как Бьякуя, бесплодной спутницей. И всё же, сложив остаток шелка так же аккуратно, как первый кус, Ичиго, преисполненная немного омрачившими ее настроение мыслями, с благодарностью поклонилась супругу, отдавая последнюю дань традициям. Никто не заставлял их следовать им, особенно здесь, в укромном месте наедине только с собой, но обычаи консервативного Общества Душ столь прочно вошли в быт его лучших семей, что пренебрегать ими той, кто выжила именно благодаря этому миру, как-то и не пристало. — Полагаю, на этом официальную часть нашей программы можно считать оконченной? — лишь оставалось уточнить. Бьякуя кивнул и протянул руки жене. Та послушно вложила в них свои, позволяя не только поднять себя, но и притянуть для поцелуя, более того — пойти по пути тех самых фантазий, которое рисовало ее естество тихо в неискушенной страстью голове. Ичиго до этой поры вообще считала себя совершенно бесстрастным человеком — любила, да, осторожно и преданно, иногда нежно, чаще — тайком, с легкой примесью ревности и детского нетерпения. Ей нравилось находиться, плыть в сильных мужских объятиях, ей голову кружили его уверенные наступательные поцелуи, ее совершенно не смущало, что даже в романтическом деле Бьякуя вел себе рационально, согласно всем правилам, точно выучивший на зубок урок ученик. Ичиго совершенно не хотела видеть его развязным ловеласом, иначе это заставило бы ее комплексовать и оттого желать соревнования в искусстве любви, а не гармоничной близости, той, что — единение душ и тел. — Ты позволишь? — Руки его соскользнули с ее спины и застыли в позерской нерешительности перед бантом оби. Девушка кивнула — как могло быть иначе? Убегать она точно не собиралась, не сейчас, не теперь, когда шею ее осыпали воздушными, точно прикосновения крыльев бабочки, поцелуями, а парчой пояса зашелестели им в такт. Памятуя про собственный причудливый «сценарий» сегодняшней ночи в голове, Ичиго набралась смелости и потянула белый хаори за края. Дорогая ткань сопротивляться не стала особо, и с легкостью соскользнула с плеч Бьякуи, блеснув на прощание золотыми кисточками воротника на полу. Похоже, капитана такая ответная реакция заинтриговала, и он, словно играя в какую-то условленную ранее игру, таким же настойчиво-бережным жестом стянул с жены хомонги, попутно наслаждаясь видом ее затканного белоснежного нагадзюбана, нижнего кимоно. Ичиго мимо воли мгновенно зарделась, но, больно укусив себя за губу и приведя себя в чувства, юркнула ладонями под полочки ситаги с косодэ шихакушо. Бьякуя вздрогнул от прикосновения к телу ее холодных от волнения рук, но то было временное замешательство — он медленно склонился над пылающим лицом юной жены и запечатлел на ее щеке долгий поцелуй. Держался так всё время, пока она неловко, но напористо пыталась его раздеть до пояса, сверля застывшими зеницами его оголившийся торс. — Можешь не стесняться и касаться меня, как и где тебе захочется, — ненавязчиво подсказал он. — Д-да… Спасибо, — кивнули ему в ответ и тут же заставили запрокинуть голову назад от неожиданности — Ичиго коснулась его тела, но не пальцами, а поцелуем, оставив горячий след между ключиц, затем — в центре груди, затем выдохнула словно облачком пара меж нижних ребер… Показалось, что посреди лета наступил январь — кожа обоих осторожничавших любовников покрылась мурашками и точно иней образовался вместо испарины. — Я… — Бьякуя сглотнул, не договорив, и просто указал взглядом на тоненький поясок нагадзюбана. Заручившись сомнительным, чуть заметным, но всё же кивком Ичиго, он попытался восстановить равновесие между ними, оставляя жену в одном белье — тонкой маечке и таких же старомодных для ее эпохи, стиля, всего разнузданного вида панталонах. Но Ичиго тут не приходилось выбирать. Он поцеловал ее, куда могла пока дотянуться его ответная ласка — поочередно в острые плечики, по поцелую — на каждую ключицу, которую он освободил от водопада ниспадающих наперед огненных волос. Горячие, точно сердце их хозяйки, они, казалось, обжигали пальцы и привносили дополнительный жар в интимный полумрак комнаты, но Бьякуя, как и должно синигами его уровня, бесстрашно зарылся носом в макушку невообразимо яркой жены. — Я желаю познать тебя ближе, Ичиго, — прошелестел он ей надо лбом и, поддев ее нос своим, затаился в оглашении приговора. Она рефлекторно дернулась было отступить, но ее остановило кольцо рук вокруг талии и дикий магнетизм в глазах напротив. Сталь серых глаз плавилась в зареве ее волос, точно металл в горниле кузницы, где она сегодня побывала, и мысль о том, что из этой плавки может получиться что-то новое, сильное, иное, отличное от их двоих и в то же время приобретшее общность их черт, кольнуло в самое сердце само собой. Задумывалась ли Ичиго о детях когда-либо вообще? Нет. Но близость, брак, любовь казались так закономерны для этого. — Я… — Она подступилась к нему, встав теснее, и тут же ощутила желание Бьякуи животом. Вспыхнув и стараясь не коситься вниз, она вновь уперлась взглядом ему в глаза и призналась, сгорая в агонии от стыда: — Мне тоже этого хотелось бы. Ей усмехнулись, вновь одарили долгим поцелуем и сделали следующий шаг за нее; ресницы Ичиго лишь дернулись, когда она услышала шорох спавших на пол форменных хакама. Зажмурившись на всякий случай что есть духу, Ичиго остановила Бьякую от того, чтобы он проделал то же самое с последней преградой из ее одежд: — Я сама… Отвернись… — Что? — выдержка Кучики неожиданно рухнула к ее ногам, и он сам стек к ее коленям. Уткнувшись в них лбом, он заколыхался, тихо заливисто смеясь, а затем обнял неискушенное создание порывисто и совершенно крепко: — Ты невероятна! — И потому это так смешно? — беззлобно пожурила она его и ласково потрепала за волосы. — Смешно иное, — Бьякуя поднял на нее взгляд, — что у ног твоих Двадцать восьмой глава клана Кучики, капитан Шестого отряда Готей-13… Бывшая временная синигами прикрыла ему рот одной рукой, соприкоснувшись лбом с его, и слегка толкнула на футон. Оказавшись сверху, пойманная вновь в его объятья, она помотала головой: — …ты мой любимый, а больше меня не интересует ничего. Бьякуя с легкостью опрокинул жену на спину, чтобы ей было комфортней, ну и — чем черт не шутит — чтобы не сбежала от него в который раз, и счастливо улыбнулся перед зачинающим всё действо отвлекающим поцелуем: — Любимый, значит? Что ж, мне остается доказать, моя любовь так же красноречива…