Возвращение в Лондон

      Ровно две недели Игорь был абсолютно счастлив.       Жизнь преобразилась, приобрела новый вкус. Она играла румянцем на прежде бледных щеках, отражалась блеском в глазах, разливалась теплом внутри даже в непогоду и оседала алкогольным привкусом на порозовевших губах. Любой человек, на долю которого так мало выпало счастья за прошедшие годы, относится к таким моментам с особым трепетом. Игорь научился быть независимым, без этого умения ему было не выжить. Но сейчас он был целым, а это совсем другое.       Две недели Игорь и Виктор были неразлучны, беззаботны и счастливы. Игорь впервые осознал, каково это — с нетерпением ждать окончания рабочего дня. За два года он впервые нашел достойное (и крайне приятное) применение своему свободному времени. Он без остатка посвящал его Виктору.       Они много гуляли, много разговаривали, вместе ели и пили. И хотя темы их бесчисленных разговоров были, преимущественно, отвлеченными, часто — и вовсе философскими, Игорю было страшно интересно, как эти два года жил его друг. Но Виктор, который охотно пускался в рассуждения по поводу и без такового, так и не рассказал о себе ничего конкретного. Этот факт Игоря немного огорчал поначалу: в скрытности Виктора ему мерещилось недоверие. Но он был слишком опьянен радостью воссоединения их старого научного дуэта, чтобы позволить себе всерьез печалиться из-за каких-то предчувствий.       — Игорь, ведь ты был влюблен в Лорелею, — начал однажды ни с того, ни с сего Виктор, чем заставил бывшего циркача поежиться от неуместности упоминания об этой странице его биографии. — Вот скажи мне, что в твоем понимании любовь?       Игорь убрал прядь волос за ухо, поерзал на месте, но ничего лучше, чем ответить вопросом на вопрос, не придумал.       — А разве ты сам не был влюблен?       — Нет, — ответил Виктор сразу и без намека на размышления.       — Никогда?       — Никогда. В юности меня больше интересовала наука. Да и сейчас тоже. Были люди, к которым я испытывал презрение, благодарность, даже жалость. Но любовь… Это ведь всего лишь всплеск гормонов.       В голове Игоря назрел только один вопрос, задать который он стеснялся. Франкенштейн всегда отличался прямолинейностью, которой Игорю порой недоставало. Виктор был частью общества, которое вызывало у него только тошнотворное чувство скуки, поэтому он не ограничивал себя в удовольствии говорить то, что приходит на ум. Он не боялся «выпасть» из социума, потому что не видел никакой ценности в принадлежности к нему. Игорь же прожил большую часть своей жизни, отличаясь от большинства. Стать таким как все, быть нормальным — это все, о чем он мечтал. А потому, получив, наконец, заветный шанс слиться с толпой, он изо всех сил доказывал окружающим и, в первую очередь, себе, что он — полноценный член общества. Поэтому он все еще путался в границах допустимости и уместности. Насколько близкими должны быть отношения, чтобы можно было спрашивать о подобном?       Перебороть смущение пришлось хотя бы потому, что молчание слишком затянулось, а Виктор слишком внимательно изучал взглядом физиономию своего друга, чтобы не заметить как тот с великими мучениями пытается выдавить из себя хоть пару слов.       — А у тебя… — едва раскрыл рот Игорь, как Франкенштейн не выдержал и перебил.       — Да. Да, у меня были девушки. Но уверяю тебя, с любовью там не было ничего общего. Банальная физиология. И, черт возьми, Игорь, хватит уже жаться, как девчонка! Уж ты-то можешь меня спрашивать о чем угодно.       — Где ты был эти два года?       — Кроме этого, — поспешно и с улыбкой на лице поправил Виктор сам себя.       — Но почему?       — Потому что это скучно! — Франкенштейн закатил глаза и изобразил выражение вселенской скуки на своем лице.       — Но…       — Никаких «но»! — воскликнул он и вскочил с места. — Если мы сейчас не выйдем на улицу и хорошенько не прогуляемся, у меня разовьется клаустрофобия.       Таким он был всегда. Или вы играете по его правилам, или он не играет вообще. Это было по-детски, но Виктора это никогда не волновало. А Игорь всегда послушно принимал любое условие, какое бы тот ему ни навязывал. Только что ему ясно дали понять, что тема его двухгодичного отсутствия — табу. Игорь только вздохнул. Если не сейчас, то, может, позже? Может, в эти два года действительно не произошло ничего примечательного? Как бы ни хотелось верить в это, подспудно Игорь понимал, что его друг просто увиливает. Причем, неумело.       — Ладно, — вскинул он руки вверх и выбежал следом за Виктором, хлопнув дверью.       А потом вернулся и запер ее.       Когда дело касалось Виктора, Игорь становился чрезвычайно наблюдателен. Радостный трепет в его груди все никак не унимался, хотя он уже успел привыкнуть к тому, что его друг снова рядом. Игорь не упускал из вида ничего, что касалось этого удивительного человека — он с нежностью хранил в памяти его походку, его фразы, взгляды, каждый взмах ресниц. Бывший горбун не был лишен критичности, и розовых очков носить не привык, но он тысячи раз наблюдал, как всякая объективность покидала его, едва в поле его зрения попадал ученый. Он не мог и не хотел думать о нем, как о простом человеке. Такой же необычной когда-то казалась ему Лорелея, она была для него ангелом, сошедшим с небес. Виктор, однако, был совсем иной породы. В нем искусно сплелись дьявольская энергия, детская беззаботность, порой пугающий хохот и добрый взгляд. И это притягивало Игоря куда сильнее, теперь он точно это знал. Добродетель однообразна и чересчур явна, Игорь же был ученым, его привлекали загадки. И самая большая из них поселилась сейчас в его доме.       Ближе к вечеру Виктор становился тише и мрачнее. Едва солнце опускалось за горизонт, он зажигал все возможные источники света в комнате, нервно смеясь в попытке пошутить, что с таким освещением Игорь скоро станет слеп как крот. Но Игорь точно знал, что скрывалось за этим нервным смехом. Виктор боялся. И что знал его подопечный еще точнее, так это то, что страх в этом человеке могло вызвать только нечто поистине ужасное.       Спустя еще неделю, Виктор стал часто пропадать. Иногда он не появлялся дома целый день, возвращаясь только с заходом солнца. На расспросы Игоря он только отмахивался и говорил, что не собирается сидеть у него на шее вечно, поэтому воспользовался кое-какими связями и нашел работу. «Работенка не предел мечтаний, — говаривал он, — но это временно». Больше об этой загадочной работе он ничего не рассказывал, избегая разговоров о ней почти так же тщательно, как и о событиях прошедших двух лет.       Это мучило Игоря. Порой он не находил себе места от странного чувства, сдавливающего его грудь всякий раз, когда Виктор словно ветер проносился мимо него, бросая на ходу небрежное «увидимся», хватал пальто и выскакивал за дверь, где толпа смывала его как быстротечная река. Со временем Игорь понял, что это чувство — не что иное, как тревога, обида и ревность. Он переживал за Виктора больше, чем за себя самого, ему было обидно, что Виктор этого не видит, и он страшно ревновал его ко всем тем тайнам, что он хранил. Ведь когда-то между ними почти не было секретов. Что же поменялось за эти годы и что, черт возьми, произошло? Впервые за два года практики Игорю захотелось взять отгул. Что он и сделал, отменив на следующий день все приемы.       Виктор как всегда пришел под вечер, мрачнее чем обычно. Но Игорь решил, что его предложение развеселит его.       — Как прошел день? — поинтересовался он, внимательно следя взглядом за тем, как Виктор не повесил, а буквально бросил пальто на вешалку и одним резким движением расстегнул ворот рубашки.       — Хорошо. Спасибо, — сухо ответил Виктор и поднялся наверх. Игорь пошел следом, прекрасно понимая, что ученый врет.       Франкенштейн по своему обыкновению зажег свет во всей комнате и умылся холодной водой. Игорь начал издалека:       — Я отменил приемы на завтра. Решил немного отдохнуть.       — Хорошо, — как-то рассеянно отвечал Виктор. — Отдых — это хорошо. Ты много работаешь.       — Да, ты тоже. И я вот подумал: почему бы не… — Игорь кашлянул. — Почему бы нам не выбраться куда-нибудь вместе? Может, за город? Порыбачить, например?       — М-м, — протянул Виктор, листая один из медицинских справочников, — нет. Пожалуй, откажусь. Но ты иди, развейся немного.       Тоска и возмущение захлестнули Игоря изнутри. Не может он «развеиваться» без него! Он просто не умеет.       — Тогда, — робко продолжил он, — можно сходить куда ты хочешь.       Справочник громко захлопнулся.       — Не могу, — отрезал Виктор. — У меня слишком много работы. И я хотел бы лечь сегодня пораньше.       — Конечно, — чуть слышно прошептали губы в ответ.       Фонари еще не погасли за окном, когда Франкенштейн уже тихо сопел в кровати. Игорю не спалось. Он сидел на маленькой скамье у стены, и сотни мыслей пчелиным роем проносились в его голове. Виктор что-то скрывал от него, после двух недель абсолютной идиллии он вновь стал отдаляться. Или он никогда и не был близко? Игорь словно пытался коснуться горизонта, видел его, отчаянно тянулся, но руки его лишь бессильно хватались за воздух. Его даже посетила мысль, что он жил спокойнее без Виктора. Да, он скучал, и не проходило ни дня, чтобы бывший циркач не обратился мыслями к дорогому сердцу образу. Образу человека, вылепившего его заново, словно Господь Адама. Но куда невыносимей было подобно беспомощному мотыльку биться о стеклянную стену, которой Виктор себя медленно, но верно обносил. Все, чего хотелось Игорю сейчас — это быть рядом. Но не только физически.       Игорь устало подпер голову рукой и прикрыл глаза. Подумать только, его терзания мало чем отличаются от тех, что приписывают изнеженным героиням дешевых женских романов! В пору было посмеяться над собой, только не хотелось тревожить сон Франкенштейна. Великого ума, обхитрившего само мироздание, но мучимого известным лишь ему страхом. Если бы он только позволил помочь… Виктор вздрогнул, и кровать под ним жалобно скрипнула. Ученый заворочался, голова его заметалась по подушке, а руки судорожно сжали одеяло, ногтями царапая ткань. Из груди его вырвался слабый стон.       Игорь беззвучно, как кошка, подскочил к кровати и взглянул на друга. На лбу Франкенштейна выступила испарина, но сам он был бледен. С долгих полминуты Игорь в нерешительности смотрел на него, не зная, что предпринять. Виктору наверняка снился дурной сон, вероятно, его следовало разбудить. Но перед глазами вновь пронеслись события первой ночи, что ученый провел здесь.       Виктор вздрогнул и сам открыл глаза. Первые мгновения он диким взглядом озирался по сторонам, но увидев рядом Игоря успокоился и стал дышать медленнее. Когда грудь его стала вздыматься ровнее, а руки отпустили одеяло, он облизнул сухие губы и поморщился. Игорь поднес стакан воды. Никто из них не проронил ни слова, пока влажные глаза ученого не остановились на лице друга. Тогда губы его слегка растянулись в слабой улыбке, и Игорю показалось, будто Виктор снова открыт перед ним. А потом до его уха донеслись тихие слова, произнесенные вкрадчивым бархатистым голосом:       — Знаешь, я так скучал по тебе.       Игорь накрыл его ладонь своей.       — Я тоже скучал.       — Ты можешь лечь рядом?       — Я постелю поближе.       — На кровати хватит места на двоих.       В глазах Франкенштейна застыла мольба. Игорь смутился. Что-то радостно шевельнулось в груди, но здравый смысл подсказывал, что на самом деле Виктор просто не хочет засыпать один. Судя по всему кошмары в последние дни были частыми гостями его снов. Но с Игоря было довольно размышлений для одного дня, поэтому он послушно улегся рядом и сам не заметил, как вскоре уснул.       Ему снилось, что он снова горбун, смешно ковыляющий по арене. Его бьют, пинают, обливают водой, бросают под ноги банановую кожуру, а он старательно поскальзывается на каждой. Толпа должна смеяться, иначе ему придется худо. И вот, среди толпы он видит знакомое лицо. Самое прекрасное из всех мужских лиц. Вот-вот он встанет со своего места и спасет его! Но что это? Он отворачивается… Встает со своего места и уходит, под рев толпы, пока горбун на арене комично тянет руки в пустоту…       Когда солнце вновь заглянуло в незанавешенное окно, и Игорь открыл глаза, Виктора уже рядом не было. Только ямка на подушке рядом была свидетельством того, что прошлый вечер ему не приснился. Он уж было решил, что проспал, но вовремя вспомнил, что устроил себе сегодня выходной. Тогда Игорь потянулся на кровати и прислушался. Снизу доносились суетливые шаги, однозначно говорившие о том, что Виктор еще в доме, но вот-вот вновь исчезнет. И тогда голову Игоря посетила мысль, еще с вечера зародившаяся в его голове.       Он поспешно встал, протер глаза, поправил торчащие волосы и сбежал по лестнице вниз. Виктор снова обрел свой привычный невозмутимый вид, а значит повторять свои вопросы не было никакого смысла. Он ни за что не расскажет, куда идет, только разозлится. А это не оставляло бывшему горбуну никакого выбора.       Как только Виктор, привычно попрощавшись на ходу, скрылся за дверью, Игорь выждал пару секунд и бросился следом. Он успел приметить направление, в котором шел Франкенштейн, быстро юркнуть обратно, набросить пальто и выйти. Поначалу ему показалось, что он упустил Виктора, но вскоре узнал впереди знакомый затылок и зашагал на безопасном расстоянии за ним. Так они проделали приличный путь в восточном направлении, часто сворачивая то в один переулок, то в другой, словно Виктор опасался слежки и намеренно вилял вместо того, чтобы идти напрямик, пока не оказались в месте, которое было Игорю знакомо. Виктор быстро взбежал по крутым ступенькам у парадной двери старого трехэтажного здания с большими окнами и очертания его энергичной фигуры окутал полумрак темного коридора. Хотя вывески на здании не было, Игорь как доктор знал, что в подвале здания находился морг. И мысль эта только сильнее встревожила его. Теперь он не мог пойти назад, он бы сошел с ума, проведя еще хоть день в бесплодных догадках.       Возможно, Виктор не знал, но у Игоря тоже были здесь знакомые, поэтому никто не удивился, увидев его здесь. К тому же многим было известно о том, что они работали вместе. Бывшему горбуну не составило труда тихо проследовать за другом в подвальное помещение, мысленно молясь, чтобы тайная деятельность Виктора действительно оказалась просто работой, обычным заработком.       Но все оборвалось у него в груди, когда он увидел Франкенштейна склонившимся над бездыханным телом молодой девушки. И все бы ничего, но Игорь узнал каждый надрез на ее теле. То, что делал с ней Виктор явно выходило за рамки обычного вскрытия.