***
Бедняжка герцогиня так умаялась, что Люсьен увидел её спящей калачиком в бумагах. Пожалев её, он взял её на руки и отнёс на свою кровать. Затем он вышел из покоев, Лилис раздела её, складывая испачканное платье и отдавая его слугам. Из одежды остались лишь одни туфельки с бубенцами под кроватью. За ночь она нарисовала большую картину и несколько набросков, скорость была феноменальной. Женщина так и уснула, держа в руке кисть. Подойдя к портрету, герцог издал странный звук. Лилис тотчас оказалась возле него с обнажённым мечом. - Что случилось, господин? - Это она! Моя убийца! - мужчина показывал на портрет. - Герцогиня в этот раз превзошла саму себя. Даэдра со звоном убрала меч в ножны. - Желаю вам спокойной и приятной ночи. - Где же я буду спать? - указал он на занятую кровать. - Кровать двухместная. Места вам хватит. - Лилис! - Я хорошо знаю вас, господин. - Когда в моей постели голая женщина, я могу сам за себя не ответить в нужный момент. Лилис без какой-либо усмешки выхватила меч и подала его Люсьену рукоятью вперёд: - Положите его меж собой и уснёте спокойно. Вам помочь раздеться? - Подожди, я всё ещё думаю, стоит ли мне соглашаться на эту авантюру. Хотя, я всю ночь бегал с тобой по городу и мне необходим отдых. Мужчина снова посмотрел на кровать, герцогиня со стоном перевернулась во сне, высунув из-под одеяла изящную ножку. - Пожалуй, я разденусь сам, - герцог отвёл взгляд на потолок, отходя к тумбочке. - Как вам будет угодно, - даэдра с поклоном ушла, оставив их наедине. Люсьен покрутил в руках длинный меч, снял с себя доспехи, робу, положил грозное оружие под одеяло между собой и женщиной и лёг. Меч был длинным и чрезвычайно острым, поэтому он лёг у самого края и положил почти рядом с собой меч, чтобы герцогине спалось просторно. ...Где-то посередине ночи понял, что теоретически Лилис была права, но практически герцогиня умудрилась запихнуть ему в рот свои длинные волосы, пропитанные всевозможными эссенциями да закинуть ему на грудь руку. Герцог всё мужественно терпел, предвкушая утреннюю расплату за такую ночь. Проснувшись, он выскользнул из-под одеяла, и тихо шурша, надел на себя балахон. Женщина, потягиваясь, открыла глаза и замерла, не закрыв рот во время зевания. Чужая кровать. Она голая. Герцог Деменции... Одевается рядом. - Что за наглость?! - закричала она. - Одежда в тумбочке, тапочки под кроватью, - мужчина, прячась за тумбочкой, стал медленно отходить назад. - Как ты посмел меня ... !! - герцог уже собирался ответить, что это Лилис её переодела, но решил пошутить: - Твоя красота необыкновенна и необычайна. Тут ему пришлось увернуться от полетевшего в него тапочка, ибо тумбочка закрывала его лишь по пояс. - А это ещё что? - она нащупала возле себя даэдрический меч. - Я не трогал тебя, это ты всю ночь пыталась на меня руки закинуть и волосами чуть не задушила. - Охальник! Стервец! - герцогиня раскраснелась, загребая под себя одеяло аж до шеи. - Зато было приятно, не находишь? - пошутил герцог и тут же скрылся за колонной от второго тапочка. С большим скандалом герцогиня ушла из покоев, ругаясь самыми изысканными фразами. На встреченных даэдра она смотрела так, что они прыгали от неё в разные стороны, как блохи. Даже Шеогорат, позже подловивший герцога во время прогулки по двору, снова тонко намекнул на посещение Собора Арден Сула, но в этот раз герцог лишь посмеялся.***
Напротив портрета сидел герцог Деменции и гипнотизировал его взглядом. Он который час сидел и смотрел на портрет, не отвлекаясь ни на что, прошёл день, наступили вечерние сумерки, пришла Лилис и заменила сгоревшие свечи на новые, вычистив подсвечники от воска, но Люсьен даже не повернулся в её сторону. Он уже поговорил с ней во время того, как герцогиня рисовала портрет, и этот разговор успокоил его сердце. Написанный же образ разбередил старую рану. На портрете была нарисована молодая женщина. Она была нарисована очень чётко, мастерски, все складки и узоры её богатого фиолетового одеяния были великолепно прорисованы, а задний фон был туманным и расплывчатым. Лицо не было лицом красивой кокетки, нет, черты лица были немного непропорциональны, но в несовершенстве кроется совершенство: женщина была словно живой, её светло-серые глаза блестели влажным блеском, коричневые волосы, аккуратно уложенные ниже плеч, переливались в дрожащем свете свечи. Создавалось ощущение, что женщина вот-вот повернёт голову, посмотрит на зрителя и спросит: - Помнишь ли ты меня? Люсьен Лашанс вспомнил её и без этого вопроса. В руках она держала клинок. Обычно на картинах девушки держат розы, ягнят, но эта женщина держала в руках клинок. Из-под богато расшитого камзола выглядывала чёрная роба, спускаясь ей до самых ног. - Милорд, вы уже давно сидите здесь, - произнесла даэдра, подходя к господину. - Вас давно ждут на ужин. - Пусть ещё подождут, я могу поесть и холодное. - Как вам будет угодно, - Лилис растворилась в чёрных тенях, укрывавших всё пространство вокруг ярко освещённого мольберта и переносного столика. Его снова окутала благословенная тишина. За окном сверкнуло - и сразу же начался сильный дождь. Раздался раскатистый гром, сотрясая стёкла во дворце. - Живёшь ли ты, друг мой? - спросило изображение на холсте. Мужчина, не поверив своим глазам, рывком придвинулся к нему. - Ты меня видишь? Ты... - Да, я - это я. Ты всё ещё не забыл прежнюю жизнь, - в её голосе послышалась грусть. Она выронила из руки клинок и посмотрела куда-то вдаль, на неясно намеченный фон. Зайдя за край рамы, она вынесла стул и села на него, положив ногу на ногу. - Зачем ты спасла меня? Куда ты пропала? Кто... - его поток вопросов перебил печальный голос: - Слишком много вопросов, дорогой Люсьен. Когда-то я тебя расспрашивала обо всём, а ты лишь отмалчивался и говорил, что тишина - это музыка жизни, и что в долгом молчании больше смысла, чем в самой изысканной беседе, но то время, увы, прошло. Теперь ты задаешь вопросы, а я молчу. Я спасла тебя из жалости, из-за дружбы, мне было больно и обидно продолжать дело того, кто предал тебя. Люсьен молчал, сдерживая свои эмоции. В нём всколыхнулось море гнева, непонимания, ярости и обиды, рискуя излиться через чашу физической оболочки, но он продолжал молчать. - Да, я убила тех, кто убил тебя, убила всех, и Матье - предателя, и даже Аркуэн. - Ты убила Чёрную руку? Ты посмела... - вырвалось у него. - Ради тебя, - склонила голову женщина. Её голос стал дрожащим, срывающимся, она начала теребить вышитый рукав богатого одеяния: - Они не поверили тебе, тому, кто был предан семье всей душой, они надругались над тобой. Ты был... человеком без сострадания, без сочувствия, без сожаления, но семью ты ценил превыше всего. Не отрицай это. - Я ценил её лишь потому, что был предан Матери Ночи и мне нравилось убивать! - возразил жестокий убийца. Женщина вопросительно посмотрела на него: - Разве только по этой причине, из-за страха перед... Божеством? Нет, Люсьен. Нет. Ты любил Тенегрива, ты любил своё призвание, ты любил семью, и сколько бы ты этого не отрицал, ты любил жизнь, пусть и в ином обличии, чем у других. В тебе была любовь, пусть и не такая, как у других людей. А у меня была своя. Я лишь выполнила свой долг. Женщина обошла нарисованный столик и взяла с него трость, поставила её на руку и стала удерживать в воздухе, удивительно балансируя. - Как ты стала Принцем Безумия? - спросил мужчина, глядя на её трюки. - Тише, друг мой, - женщина приложила палец к губам. - На один вопрос я уже ответила. Принцем Безумия стать было совсем несложно, но я потратила месяцы здесь, чтобы воплотить свою мечту, и считанные дни там, в Тамриэле. Вначале я хотела просто пережить твою смерть, отрешиться от неё, мне уже было всё равно, что делать и где умирать, поэтому я без опасений, бесстрашно прошла сквозь Врата и оказалась тут. Потом же, когда я поняла, какая власть мне уготована... Я выполнила свой долг, - она поставила трость под ноги и посмотрела ему в глаза. - Нет никакого долга! Нет никакой семьи! Я ненавижу Тёмное Братство! - взревев, Люсьен вскочил с места. - Как и я, друг мой, как и я, - произнёс полушёпот за его спиной. Он вновь сел напротив портрета, схватившись за голову и закрыв глаза. - Мне было обидно за тебя, обидно за наше дело, до глубины души то событие потрясло меня. Нет больше ни Тёмного Братства, ни Душителей, ни Уведомителей, нет Слышащих и Руки. Остались лишь мы с тобой вдвоём. Ты человек, которому чуждо сочувствие, ты тот, кто не может жить без семьи и долга, но которому приятно видеть мучения других. Поэтому ты здесь. Неси свою службу достойно, не предай Шеогората, не предай меня, того, кто всегда был с тобой, - женщина поднялась со стула и стала уходить вглубь картины. И сколько не кричал ей вслед герцог Деменции, она не обернулась и не ответила ему. Как и он когда-то. Тогда, когда она просила, умоляла не убивать тех собратьев в Убежище, а он не послушал её и прогнал. Тогда, когда она сказала, что ради любви к друзьям можно пренебречь догматами, а он прокричал ей: - Любви не бывает! ...Теперь, сидя в другом мире и в чужом теле, утрачивая память, он отчётливо вспомнил свои слова и её взгляд, в нём было нечто большее, чем во взгляде личного убийцы. А ему было совершенно плевать, ведь он жил ради Братства, а не ради себя. Теперь он понял, ради чего ему служила та женщина, выполняя жуткие убийства. Но было уже слишком поздно... Задув все свечи, он вышел из покоев и вошёл в тронный зал. К своему удивлению и неудовольствию, он увидел во главе стола самого Принца Дрожащих Островов. Тот лениво гонял по тарелке оливку. Почему же она покинула его и отдала свой трон проходимцу, имперцу из Сиродила? Этому смазливому, дурацкому, насмешливому... - Милорд? - удивился Люсьен, скрывая недоумение и злость. - Уже тысячи лет как милорд! - посмотрел на герцога правитель. Хаскилл потратил кучу времени, чтобы нарядить своего хозяина: у Шеогората были аккуратно уложены волосы, хвост завязан шёлковым бантом, воротнички и манжеты накрахмалены, бархат чист и свеж, на нём ни пылинки. - Я уже два раза попросил добавки, сыграл на лютне, рассказал для Хаскилла сто анекдотов, а тебя всё нет и нет, смертный, ты в своём уме?! - прорычал мужчина, ударив вилкой по тарелке со всего размаха. Тарелка, чисто прозвенев, не раскололась. - Простите, милорд, - герцог сел за стол, тут же к нему подбежала служанка и поставила перед ним тарелку с супом. - И что ты там такого делал, что даже на ужин не явился? - поинтересовался Шеогорат. - Созерцал, - сдержанно ответил Люсьен и зачерпнул ароматный суп. - Позволь спросить, что именно? - мужчина в роскошном наряде сложил руки домиком, изящно соединив пальцы. - Картину. Ваш портрет. - Где это видано, чтобы картина со мной привлекала большее внимание, чем я сам? - возмутился правитель. - Её для вас герцогиня нарисовала. То есть, исполнение её, а задумка моя. - Это уже начинает казаться интересным, - забарабанил пальцами по столу Шеогорат. - Я оценю, непременно. Сразу после того, как ты доешь суп из граммитов. Люсьен подавился, еле сдерживая рвотные позывы, а Шеогорат рассмеялся рокочущим смехом, в тон бушевавшей грозе за окном. - Прибереги аппетит для второго, баливог притомился, ожидая тебя в печи. - Вы как всегда неожиданны, мой Лорд. Как тролль в кустах вереска. - Изящное сравнение, мне даже захотелось вырвать твой язык, чтобы получить его в коллекцию, - ухмыльнулся мужчина. Герцог почувствовал, что его ногу кто-то трогает, со страшным подозрением он перевёл взгляд на Шеогората: тот с ехидной улыбкой, склонив голову на бок, смотрел на него. Люсьен сразу понял, что это Лорд дотрагивается до его ног мыском бархатной обуви. - Вид у тебя удивительно удручённый, мой маленький герцог, - улыбнулся Шеогорат. - Тебе необходим живительный пинок под зад, чтобы развеселить. Мужчина в чёрном балахоне, поджав губы, проговорил: - Думаю, что это вас ждёт пинок в виде портрета. Шеогорат рассмеялся так, что бокалы зазвенели. Хаскилл, стоя возле Лорда, пошёл поправлять съехавшую вбок картину. - Отличная шутка, браво, маэстро, бис! - подавшись вперёд, он захлопал в ладоши перед лицом герцога, чуть не задевая его нос. - Как только ты окончишь трапезу или тебя стошнит, сразу же отправлюсь оценивать этот шедевр!