Под слоем мышечной массы

      Поминая все свои данные самому себе обещания сменить замок, который периодически не признавал во мне хозяина квартиры и отказывался поворачивать в скважине ключ, я боролся с дверью. Я знал: когда-нибудь эта железяка окончательно меня предаст, и я не смогу попасть домой, но ведь это будет потом, а не сейчас, а потому можно спокойно продолжать откладывать на завтра. Так и живу.       В разгар жаркого боя у меня в кармане пальто завибрировал телефон, и я достал его, отвечая на звонок. Личность звонящего я не посмотрел, а потому услышанный голос стал неожиданностью:       — Здаров, это Степка.       Я замер, прижимая смартфон щекой к плечу и двумя руками держась за ключ в замке, а потом выпрямился, словно парень был рядом и мог меня видеть. Даже волосы зачесал назад и телефон взял по-нормальному.       — Здаров, это… Витька.       Он засмеялся, и я немного нервно усмехнулся в ответ.       — Я это, че звоню. Я перекинул: надо флеху вернуть. Ты свободен?       — Смотря для чего, — пробормотал я, не подумав, и мы опять похихикали друг другу в трубку, как недоразвитые. — Ну… эм… я вот, домой зашел.       — Ну, круто теперь, — он по ту сторону смеялся, а я по эту пялился на дверь, продолжая вялые одноручные попытки повернуть ключ.       — Подъедешь, может, я имею в виду? — посмеиваясь, поправился я. Я чувствовал себя ужасно неловко, словно подросток, которому батя на кухне рассказывает о половом созревании, а ты давно не девственник. — Ну, или завтра в зале.       — Да давай подъеду, без б вообще, — я думал, он продолжит, но он замолчал, а я, волнуясь, обнаружил, что дверь открыта, и заторможено вошел в квартиру.       — Ну… пока?       — Че пока-то? — снова заржал он. — Адрес-то скажи.       Я завис, потом засмеялся, проклиная свое нелепое положение, и сквозь смех выдохнул:       — А, точно… — и снова замолчал.       — Витя? — все также нервно посмеиваясь, позвал Брагинов, призывая, видимо, к благоразумию, но я не мог, мозг у меня отключился, как сигнал тревоги повторяя одну лишь единственную мысль: «где я, бля, живу?».       — Тебе нужен мой адрес, да, — почесывая макушку, изрек я глубокомысленное изречение, и он столь же глубокомысленно подтвердил его своим смешливым «да», а потом в голове у меня щелкнуло, и я, наконец, с запинками и глупыми улыбками сообщил парню нужную информацию.       После гудка, оповещающего о конце разговора, я уставился на себя в зеркало прихожей. Хотелось бы думать, что увиденный мной придурок ко мне никакого отношения не имеет, что мы видимся в первый и последний раз, но нет, черт возьми, нет — это был я.       Я был очень рад, что по приезду он не позвонил, а скинул мне SMS, ибо безликие слова казались не такими страшными и смущающими, как его голос. Спускаясь, я отчаянно напоминал себе, что мне двадцать пять лет, что я солидный и самодостаточный мужчина, что я — человек мудрый, имеющий за собой вагон жизненного опыта, что я — красавчик и альфа-самец, дивный голубоглазый блондин и пресытившийся этим миром циник.       Только вот фигня это все.       Едва выйдя из подъезда, я услышал знакомые ритмы — моя музыка играла в распахнутой машине, вибрирующей от тяжести басов. Степка стоял, прислонившись к ней спиной, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу, даже очки солнцезащитные на нос нацепил; сгущали краски образа дорогие часы на руке и мятная жвачка, которую он жевал — от этого по щетинистым скулам ходили желваки.       Я коротко выдохнул: он натурал.       — Ох, самец, ты тише, а то те леди испустят свои последние соки, — усмехнулся я, подходя, и махнул рукой в сторону детской площадки, лавочку на которой занимали бабушки в цветочных платочках.       Брагинов заржал и пожал мне руку.       — Слушай, ты ж нормально оделся? — спросил он, окидывая меня мимолетным взглядом: я вышел, не переодевшись после работы. — Давай покатаемся? А то скучно, да и день дурной.       — Ну, сначала ты должен спросить у моих братьев, — хмыкнул я, переваривая предложение и оценивая ущерб, который оно может мне нанести. Степка, понятное дело, снова засмеялся, и на моих губах автоматически растянулась улыбка. — Погнали, один хрен, дома делать нечего.       — Ваще тема, — довольно сказал парень и кивнул на машину. — Запрыгивай, — после чего уселся на водительское сидение и захлопнул за собой дверцу.       Салон у него был черным, кожаным, а панель — с подсветкой, пахло мятной елочкой, что висела у лобового стекла, еще кожей и немного — куревом. Задние сидения были полностью завалены всякими пакетами.       Было часов восемь вечера, смеркалось. Сначала мы просто колесили по городу, но машин было много, и Степка повернул в сторону городской черты — чем дальше, тем меньше становилось соседей на дорогах. Водил он легко. Всегда заметно, когда человек на «ты» со своим авто — это было про Брагинова, в его манере вождения чувствовался опыт и уверенность в следующем повороте, чего, если честно, не хватало мне. Будучи за рулем, я всегда на нервах, это последствие давней аварии, которая сильно подкосила мою уверенность в дорожной безопасности.       — Почему разбежались? — спросил я, не страдая тактичностью. Мы как раз перемывали косточки его бывшей девушке, с которой они расстались полмесяца назад. Позади осталась заправка, на которую мы заскочили ради кафе, и теперь у меня в руках теплился бумажный стаканчик кофе.       — Ну, — он усмехнулся и покусал губу, пальцы его мягко скользнули по рулю при легком повороте, и, надо сказать, мне было плохо — я мимолетом глядел на эти его рельефные вены, темные волоски, почти прячущиеся в загаре, крепкие пальцы и ровные, стриженные ногти — черт возьми, я находил сексуальными даже его ногти. От греха подальше я отвернулся к окну. — Я человек сложный.       Я такому ответу удивился и уставился на него с интересом:       — Таскал ее с собой на рыбалку?       — Ей нравилось, — возмутился Степка, и мы засмеялись, но он, впрочем, продолжил, слегка нахмурив брови, однако все равно с улыбкой: — Меня бесит, знаешь, когда начинают ебать мозг.       — Это же женщина. Она для этого рождена.       — Это сейчас прозвучало как пост из паблика «Я женоненавистник и горжусь этим», — хмыкнул Брагинов. Я осекся и поднес ко рту кофе, снова отводя взгляд в сторону. — Но, может, оно и так. Я с кем не встречался — все начинали пилить. А как только ко мне лезут с нравоучениями, я сразу умываю руки: нахуй нужны те, кто перекроить пытаются.       — То есть, по-твоему, отношения должны строиться лишь на одном тебе? Дорогуша, да ты больший сексист, чем я, — на этот раз нахмурился я, но Степка тут же предпринял попытку исправить свое положение:       — Нет. Они должны быть и тому, и другому одинаково приятны, сечешь? Ну, то есть, когда тебе под тридцать, уже поздно искоренять привычки, и либо человек их принимает, либо идет восвояси, — он говорил, а я все сильнее осознавал силу его темперамента — с таким человеком, как он, ужиться сложно, но если выйдет — будешь, как за каменной стеной. — Я не говорю о потакании и жополизстве, я о…       — Взаимоуважении.       — Точно. Это важно, я считаю. И без него дальше дело не пойдет.       — Ты прав, пожалуй, но, думаю, в первую очередь не стоит забывать о самом себе. Как говорится: «если ото всех вокруг воняет дерьмом, может, это ты обосрался?».       Он засмеялся. За окном мелькали деревья с редкими вставками из одноэтажных домиков. Медленно Степка стал притормаживать, а потом свернул с трассы и поехал по проселочной дороге.       — Тут тоже важно не облажаться, — согласился Брагинов. — Жалко, на самом деле. Я б хотел сына.       — Любишь детей? — я спросил это, отклонив голову на подголовник кресла и глядя на Степку. Он улыбнулся, а мне стало чуть грустно; я прикрыл глаза и отпил кофе. Машина ехала ровно, хорошо оправдывая статус внедорожника и не заставляя в бешеной тряске хвататься за поручень. Впрочем, ехали мы совсем уже медленно, и мне стоило бы поволноваться — практически незнакомый парень вывез меня на окраину в подозрительное соседство с лесом, но Степка столь сильно располагал к себе, что я доверял ему безоговорочно.       — Ну, они прикольные. Мне было бы интересно посмотреть, что там из меня может получиться.       — Не слишком ответственный подход, — признался я со смешком. Тот усмехнулся тоже:       — Зато честно. Приехали.       — По грибы, что ль?       — Да по ягоду, — довольно проговорил Брагинов и, заглушив машину, вылез на улицу. Я смотрел, как он потягивается, а после стучит по стеклу окна, веля мне выходить тоже. Делать было нечего, и пришлось последовать его примеру — стать добровольным ужином комаров.       Но, как ни странно, мошки почти не было.       Мы стояли посреди поля, недалеко виднелась трасса, за нею — горел огнями круглосуточный универмаг, а с обратной стороны, в десятках метрах от нас, начинался реденький лес, сквозь стволы березок проглядывалась дорога, вдоль которой протянулся ресторан с летней террасой, оттуда едва-едва доносилась музыка.       — Никогда сюда не выезжал, — признался я, чуть присев на капот. До нас почти не доходил свет от фонарей, натыканных по периметру дороги. В недалеких кустах пели ночные сверчки, и я подумал, что это все — как раз в стиле Брагинова, этого отчаянного рыбака и охотника за зайцами.       — Я частенько бываю. Да и, вообще, люблю по городу кататься. А она этого не понимала и называла пустой тратой времени и бензина, — он сказал это, встав рядом, и, быть может, на меня так подействовал свежий воздух, но я сказал негромко, глядя на его профиль:       — А мне это нравится. Расслабляет после рабочего дня.       Он хмыкнул, почесал бровь и посмотрел на меня. Ох, натурал. Я опустил голову, делая глоток кофе.       — Есть еще кое-что, — Степка, выглядя, как ребенок, собирающийся показать взрослым свой первый рисунок, опять полез в машину и долго там ковырялся, пока я осматривал окружающую нас глухомань.       А потом заиграла музыка. Не моя. Я бы не простил себе никогда, если бы она была моей; это было что-то русское, явно из топа популярного в «ВКонтакте», и я ужаснулся, оборачиваясь. Брагинов, тем временем, вылез наружу, но дверцу не закрыл, прибавив громкость на максимум, и теперь что-то из разряда лабутенов орало на всю Ивановскую.       — Господи, я не готов принять тебя всего, — пробормотал я, на что он заржал, снова оказываясь подле меня:       — Пой.       — Что?       — Подпевай, говорю, — тут начался припев, и я наблюдал, как Степка сначала набирает полную грудь воздуха, а потом начинает орать во все горло, подпевая певичке. Сначала я опешил, потом — засмеялся, после — стал открывать беззвучно рот, а уже через десять минут мы на пару рвали глотки, как мартовские коты, и выкрикивали в темное небо прилипчивые слова этих прилипчивых песен.       — О, че это, гриб? — вопрос этот прозвучал из моих уст спустя полчаса, когда мы, сорвав голоса, стали как будто пьяные и смеялись надо всякой ерундой. Гриб я заметил в траве — попался в свете фар, и Степка врубил фонарик на телефоне, направив его на заинтересовавшую нас растительность.       — Картоху с ним пожарю, — радостно сообщил Брагинов, и я заржал:       — Вдруг он несъедобный, ты хоть погугли.       — Я — дитя дикой природы, меня учит Лес, а не Гугл, — говорил он, действительно собирая несчастный гриб. Я уже хохотал в голос, словно надышался гелия, и от меня заражался Степка.       Со стороны могло показаться, что мы, действительно, бухие.