Ipso jure. /лат. «В силу закона.»

— Галина Николаевна, — проговорил Тихонов, когда они с начальницей встретились за утренним чаем в релакс-комнате, — только что произошло обновление сайта… — И что там? — Крупное нападение… На Престон, он в северо-западной части… Свыше тысячи человек пострадали, списки убитых и раненых все еще уточняются… Видео, вот, выложили… Я бы на ночь и детям до восемнадцати точно бы не рекомендовал смотреть. — Ужас… Получается… — Рогозина что-то прикинула в уме, — что уже две трети территории захвачено? — Скорее разорено… Ах, да, вот еще… Он повернул экран плашетника к Рогозиной. Та увидела, как на странице высвечивается фотография какой-то семьи и на ней с одного бока черная лента траура. Она зачитал вслух расположенный в самом низу помещенного фото заголовок: — «Фонд Черного Феникса и Черный Феникс выражает свои глубочайшие соболезнования мисс Гермионе Грэйнджер, потерявшей в ходе нападения на Престон всю свою семью: мать, отца и пятилетнюю сестру… Мы все желаем ей держаться, и мужества, чтобы пережить всю эту боль…» О, господи! Рогозина вспомнила счастливых, улыбающихся на платформе девять и три четверти, мужчину и беременную женщину. Тогда, когда она только в первый раз приехала со Славой в Англию… — Я их помню, — хрипло проговорила Рогозина, судорожно делая глоток из своей кружки — в горле вмиг стало неестественно сухо, — мы встречались… тогда, в первый раз, на платформе… Они такие счастливые были, провожая дочь в школу… мать Гермионы как раз беременная была… Ужасно… — Тут ниже можно написать слова поддержки… — показал Иван туда, где можно было прокомментировать. — Давай… сейчас. Я напишу… Понимаю, как ей сейчас трудно… Пальцы Рогозиной скользили по экрану планшетного компьютера, печатая текст. Иван пил свой чай, хрустя оберткой от очередной шоколадной плитки, и изредка поглядывал на Галину Николаевну. К столу почти неслышно подошел Круглов. — Галя? — Коль, ты меня напугал… Вань, возьми. — протянула женщина программисту планшет обратно. — Спасибо, что сказал… — Я буду держать вас в курсе, — кивнул тот и быстро смылся из комнаты, оставляя руководство вдвоем. Рогозина даже не успела его дернуть — чтобы чашку оставил здесь, а не допивал все в лаборатории. — Галя, что случилось? Ты мрачная… — Случилось… Помнишь, как я тебе рассказывала, как одна девушка, из друзей Вячеслава, пыталась подлить ему приворот? — Да… Это… Такая шатенка с вьющимися густыми волосами? — Да, Гермиона… Ее семью убили… Всю. Эти люди напали на город и «зачистили» его. Там же жили и ее родные… На сайте висит новость и фото ее семьи с черной лентой… Еще куча жертв, свидетелей и трупов… — начальница ФЭС устало прикрыла глаза. — А где она сейчас? Ей же нет еще… — начал было говорить майор, садясь напротив нее. — Семнадцать ей исполнится в следующем году — она на год старше моего Славы… По магическим меркам она почти совершеннолетняя. Славке через два года семнадцать… Ох, боюсь я, что он точно непричастным ко всему этому не останется… Не останется в стороне, когда его другу плохо… — Галь… — Я знаю… Но мне действительно трудно поверить в то, что война пришла в их дома… Мне ее очень жаль… Она — отличница, умная, красивая… Всегда наравне со Славой идет по оценкам… Боюсь даже представить, в каком она сейчас состоянии… *** Гермиона Грэйнджер пустым взглядом глядела в окно, где полным ходом на деревьях лопали почки, из земли всюду вскакивали зеленые побеги молодой травы и цветов. Пришла весна, так страстно обычно ожидаемся ею, но в этом году она ее совсем не радовала. Почему все… цветет, растет, радостно и весело щебечет, когда у нее ее день перешел в черную ночь?! Ее койка в самом конце Больничного Крыла была отделена перегородкой ото всех, чтобы ее не беспокоили, и это был как бы своеобразный карт-бланш: ей никто не мешал рыдать и плакать в подушку сколько она пожелает. Успокаивающие зелья в больших дозах уже ее не брали… Пару раз к ней заглядывала Джинни и Невилл. Один раз — Полумна, буквально на минуточку, и чтобы отпоить подругу-соперницу нужными зельями. Дин бывал каждый день, но его присутствие ее тяготило, и она теперь старалась прикидываться спящей… Он, похоже, понимал, что она его обманывает, но ни слова не говорил и не возражал. Рогозина все не было, очевидно у него было много дел… *** — Луна, — проговорил Рогозин, входя в морг в Сент-Мунго, теперь уже не как гость, а как наиболее часто посещающий сие… мрачное заведение. — Что с телами родителей Гермионы? Когда можно будет их предать земле? В воздухе пахло сильными запахами разложения; маги знали про консервацию трупов, но заклятие не спасало от гнилостных и сладковатых запахов тления. Рогозин, сделав все пометки, понимал, что трупы должны находиться в хотя бы в холодильнике, а не лежать в черных пакетах, под заклятием, и кое-как. Чтобы найти нужный «пакет», приходилось, порой, поднимать заклинанием несколько рядов одновременно. — Я не так давно сделала вскрытие… — Полумна подошла к заваленному кусками пергамента столу, и принялась рыться в поисках. — Так… Взрослые убиты заклинанием «Авада Кедавра», и сожжены, а вот с ее сестрой… — Я догадываюсь… Изнасилована? — помрачнел Рогозин. — Да. По всем признакам, ее изнасиловали и убили. Кстати, душили ее брючным ремнем. Тело не стали сжигать… наверное, времени не хватило… — Луна доставала пакеты с пометками. — Еще я выделила биоматериал, так что у нас есть тот, кого мы обязаны найти… — Найдем, — проговорил Вячеслав, беря пакеты. — Так тела можно забрать? — Забирайте… Только… — Луна отвела глаза в сторону. — Я не скажу Гермионе о ее сестре. — Поднял руку Вячеслав. — Честно, Полумна. Но она должна выйти из состояния сомнамбулы, в котором пребывает сейчас. Как только тела упокоит земля, лишь только после она сама успокоится… — А когда будут похороны? — Если ничего не изменится, то завтра… Директор предложил свою помощь — и тела тех магов и волшебниц, кого убили в Престоне, упокоятся именно на нашем кладбище… Черные совы с черными пергаментами долетели не только до Гермионы… — Рогозин прикрыл глаза. — Ты к ней зайдешь? — тихо спросила она, вставая. — Должен. Обязан… — проговорил он. — Не волнуйся, я выведу ее… Она очнется… *** — Гермиона, — тихо сел на краюшек ее кровати Вячеслав. — Привет. Это я… Девушка, с мукой во взгляде, подняла на него тяжелые, красные, заплаканные веки. — Держись, — парень сжал ее руку. — Гермиона, держись… Она всхлипнула — который раз за вечер, и он прижал ее к себе. На его груди она тяжело разрыдалась, а Вячеслав молча прижимал ее к себе, чувствуя, как она содрогается. Как только она более-менее упокоилась, Рогозин проговорил: — Завтра будут похороны твоих родителей и остальных… — А где? — спросила она, вытирая слезы. — Решили, что на хогвартском кладбище… Очень много погибло… — тихо проговорил паренек. — Я буду завтра в порядке… Обещаю… — Я знаю… Вячеслав встал. У выхода из-за ширмы он остановился, и обернулся к девушке: — Запомни: ты не одна в своем горе. Мы всегда поддержим тебя и поможем. Просто знай это… — Спасибо. — Тихо сказала она. — Я очень благодарна вам всем за поддержку… *** Уроки в этот день были отменены. Завтрак прошел в почти полном молчании — мало кто решался смеяться или громко разговаривать, когда рядом с тобой плачет твой друг или сокурсник — плачет от горя потери, и неспособности что-либо изменить. Вячеслав, не сидя рядом с остальными, стоял в толпе мракоборцев рядом с Невиллом, Полумной и Джинни. Гермиона была в толпе школьников и других, которые потеряли своих родных и близких, одетая с ног до головы во все черное. Она уже не плакала, просто стоя на своем месте и смотря на закрытые гробы, прикусывала губы. В толпе вместе с ними стояла и мадам Боунс, тихо успокаивая плачущих детей и рыдающих взрослых. Кое-кто в толпе стоял с перевязанными конечностями и костылями. Кто-то выступил, судя по всему из Министерства Магии — Рогозин не знал, да и не желал знать, но внимательно рассматривал всех тех, кто лишился по воле Пожирателей и Темного Лорда любимых и дорогих им людей. Его кулаки судорожно сжались… Мысленно он поклялся отомстить… *** На мобильный Рогозиной поступил странный вызов с незнакомого номера. Подняв трубку, она настороженно приняла вызов. Круглов не сводил своих глаз со стремительно меняющегося выражения лица женщины. Она жестом попросила ему подать ей бумагу и ручку. Затем она вывела какой-то адрес на листке. Оторвала его, сжимая трубку одним плечом. — Еду, — кротко проговорила она, скидывая вызов. — Галь, что? — проговорил мужчина. — Коля… Мне нужно сейчас срочно отъехать, я позвоню генералу, объясню ситуацию тебе позже… — Рогозина быстро покидала в сумочку телефон, документы и что-то еще, застегнула на ней молнию, схватила ключи от своей машины. — А что случилось-то?! Галя! — Коль, у меня каждая минута на счету, потом! Товарищ генерал, — Рогозина находу набрала номер своего высшего начальника, — я прошу у вас разрешения… Остаток ее речи потонул за закрывающейся дверью. Николай Петрович уставился на дверь и на постепенно удаляющуюся спину начальницы, ничего ровным счетом не понимая… *** Рогозина уверенно загрузила в навигатор координаты, и вела сейчас машину. Крутя руль, и смотря по сторонам, она напряженно думала о том, что ей сказали по телефону. Сзади она увидела знакомую серебристую ладу. Это значит, что ее охрана тоже не дремлет… На телефон пришла смс-ка. С недавних пор в ее телефоне появился новый контакт «Лекс»: «Г.Н, вы куда так резко сорвались? Все в порядке?» Рогозина, так она остановилась на светофоре в потоке машин, в нарушение всех правил, быстро напечатала ответ: «Звонок из больницы. Дмитрий Юрьевич болен… Попросили срочно приехать.» «Тогда мы едем за вами.» — Последовал ответ незамедлительно. К больнице она подъехала где-то к пяти часам дня. Женщина припарковалась и терпеливо подождала Олексы. С недавних пор с такой охраной был согласен даже Руслан Султанович, так как тот давно предлагал Рогозиной завести телохранителя. Она даже дождалась от него скупой похвалы, когда тот услышал об охране. Олекса, быстро окинув взглядом окружающее пространство, шла за ней неслышной и невидимой тенью — Рогозина чувствовал на себе ее «звериный» взгляд. Узнав в регистратуре о палате, где лежал ее бывший — Александров, женщина прошла на третий этаж к нужной палате. Знакомые до дрожи больничные запахи — хлорки, лекарств, чистого больничного белья, наполнили ее обоняние. Она чуть поморщилась. Безрадостно серые стены и белые потолки; все везде аскетично и строго; по-деловому вежливый до дрожи и мурашек персонал и медсестры… На проходной ей выдали бахилы и халат. Рогозина почти моментально нацепила все, даже не заботясь о том, как аккуратно она это сделала. И только после этого она прошла в палату, где лежал больной. Лекс осталась ждать снаружи — Рогозина знала, что оборотни не выносят острых запахов лекарств и капельниц, и поэтому не стала ее звать с собой. Да и девушка, наверное, понимала, что они захотят остаться вдвоем… Казалось, Александров просто спал. Его голова лежала на подушке, глаза были плотно сомкнуты. Сам он был закутан в больничное одеяло. Но пара капельниц и аппарат, считывающий пульс и характерно его отмеряющий, наводил только лишь на одну мысль — тот болен, и болен серьезно… — Дим… — Рогозина села рядом, на стул. — Дима, — позвала она негромко мужчину. Веки чуть дрогнули, а потом открылись. Казалось, мужчина с трудом понимал, где находится. Он повернул голову и встретился глазами с ней. В глазах женщины застыла легкая боль и печаль. — Здравствуй, Галь, — голос у него был так тих, и слаб, что Рогозина невольно пододвинула стул к нему ближе, чтобы услышать его голос. — Что же ты так заболел-то, — тихо проговорила она, чуть касаясь его руки. — Почему не сообщил раньше? Я могла бы… — Нет, Галь. Мне уже нельзя помочь. У меня произошел второй инфаркт… Он дал осложнение… Врачи дают лишь пару дней-неделю жизни… От силы… — просипел тот. Казалось, мужчине трудно даже говорить — он выдавливал из себя слова. Рогозина еще больше помрачнела. Но говорить или возражать ему не стала. В глубине ее серо-стальных глаз замерцали слезы. — Я хочу, чтобы ты кое-что сделала… Что я теперь уже не могу… — Да-да, конечно, — поспешила проговорить она. — Что ты хочешь? — В ящике моего стола — портфель… Там, в отделении, есть запечатанный пакет. Я хочу… чтобы ты это передала Полумне… моей бедной девочке, которая теперь останется одна. Мы не сможем с ней ни проститься, ни свидеться больше… Жаль… — прохрипел он, отворачиваясь. Женщина поступила как следовало. Запечатанный, подписанный, плотный пакет действительно нашелся в одном из отделений. — Сохрани его до ее приезда… Уверен… Она все поймет… — Но… — Дай слово, что сохранишь… — прошептал мужчина. — Даю, — твердо сказала Рогозина, пряча его в своей сумочке. — Он будет у меня в сейфе… — Мое завещание уже у нотариуса… Мне… трудно… дышать… Ахххх… На миг Рогозина увидела в его глазах промелькнувшую муку. Он судорожно стиснул простынь, а потом его рука расслабилась. Дыхание с присвистом начало вылетать из его груди. — Передай… Полумне… чтобы она не винила саму себя… я всегда знал, что моя жизнь будет не такой долгой, как у нее… Пусть… найдет в себе силы жить… Ее ждет в будущем только счастье… Я… это… знаю… Мне… мне… Тут неожиданно знакомо противно запищала техника, говоря о том, что сердечный ритм сбился. В палату моментально ворвались врачи, и заставили Рогозину покинуть палату. Она увидела, как тело мужчины извивается в судороге. Она осталась стоять у дверей, судорожно сжимая ручку своей сумочки и ожидая конца. Усталость и боль, да еще такое внезапное и мрачное известие выбило у нее почву из-под ног. Она даже не знала, как поступить, и что делать… Через полчаса ее позвали снова. Мужчина лежал на кушетке какой-то странно успокоенный, удовлетворенный. На мертвенно-белых щеках появятся нездоровый румянец. Его глаза сверкали каким-то неестественным блеском, характерным лишь для тех, кто принял какое-то лекарство. — Передай… Луне… что я всегда буду ее любить… — выдохнул он и закрыл глаза. — Обещаю, — с трудом сглотнула женщина и вышла из палаты, с трудом сдерживая слезы. Дальше находиться там у нее не было никаких сил… *** Рогозиной не спалось всю ночь. Как наяву она слышала хриплые ноты голоса умирающего мужчины, и они не давали ей сомкнуть глаза хоть на минуту. Тяжелые и тревожные мысли гуляли в голове, а в груди будто бы была какая-то странная, свинцовая тяжесть вместо сердца. Под утро она все же забылась тревожным сном. Совещание по очередному делу прошло будто бы она была во сне; сотрудники явно заметили «убитое» состояние своей начальницы, но не пытались спросить о его причинах. Один лишь Круглов остался на свое месте после объявления очередного фронта работ. — Галя? Но Галина Николаевна не успела ничего предпринять: раздался звук ее мобильного. Шестым чувством она уже понимала, кто и откуда ей звонит, принимая вызов молча. Послушав медицинские термины и пару ненужных, лишних сейчас фраз, она лишь задала один-единственный вопрос: — Когда? На другом конце трубки слегка удивились, но сказали. Рогозина тут же сбросила вызов и уставилась пустым взором на стеклянные стены своего кабинета. Положила телефон поверх бумаг. Заместитель ждал. — Сегодня ночью скончался Александров Дмитрий Юрьевич, крестный Полумны. Я ездила к нему вчера… чтобы попрощаться. Причина смерти — осложнение после второго инфаркта… — глухим голосом проговорила она. — О, господи… — Коль, — попросила она, не слыша его, — оставь меня, пожалуйста, сейчас одну. Пожалуйста. Майор кивнул, и покинул кабинет, бесшумно притворив за собою дверь. Рогозина, откинувшись в своем кресле, молча смотрела в неярко освещенный лампочками потолок, а с ресниц сами собой у нее заструились дорожки мокрых слез...