Ipso jure. /лат. «В силу закона.»

-…Итак! — объявил директор школы Хогвартс, — всем новичкам — добро пожаловать! Старой гвардии — мой горячий привет! Рогозин в мантии мракоборца и Невилл, стоявший напротив него, молчаливо переглянулись. Веселость директора по поводу возвращения в школу детей и прихода новых учеников была и без того сильно наигранной. Только слепо-глухо-немой не знал, в каких условиях предстоит в этом году, да и в последующие наверняка тоже, учиться этим невинным детям и подросткам, которые попали между молотом и наковальней, аккурат в центр противостояния двух сил. Оба юноши стояли у самых входных дверей в Большой зал. Они оба приняли осознанное решение — перестали учиться в школе, разорвав договор, и официально перешли под крыло вновь собранной команды Грюма (кое-кто, что называется, был еще «в седле») и Кингсли Бруствера. Многие в зале пялились на них, широко раскрыв глаза, так как помнили их еще школьниками. — В этом году меры безопасности будут еще более усиленны, так как сами все прекрасно знаете — за пределами школы вас ждет самая настоящая война… Взгляды обоих друзей скрестились при этих словах. — Именно поэтому так важно поддерживать друг друга, уважать… Помните: тот, кто попросит у нас и наших стен помощи, всегда ее получает. Не бойтесь, просите помощи, вам здесь помогут… *** Ночь сгустилась над замком почти внезапно: весь день лил дождь и слякоть была буквально повсюду. Дежурившие на стенах маги ежились от пронизывающего ветра и кутались в свои плащи и мантии, пытаясь укрыться от бесконечных струй воды, как попало льющихся на землю. Ветер не утихал ни на минуту, пронзительно воя, будто раненый зверь. Рогозин сегодня даже не с первой попытки зажег свою сигарету — микропламя заклинания от волшебной палочки сдувало с каким-то невероятным упорством, мешая ему получить в кровь и в легкие очередную порцию никотина. А курить хотелось, пока новых заданий или новых вызовов не было… Серый день перешел в серую ночь, изредка разбавляемую криками часовыми и паролями, что они говорили (или кричали) друг другу, и сигаретным дымом. Не так давно над Хогвартсом снова установили защитный купол — новую цепь защитных заклинаний, и на территории замка и чуть за ее пределами, стало вообще невозможно пользоваться черной магией и проникнуть порталами или какой-либо другой магией. Зато далее было образовано что-то вроде зоны досмотра. С разной периодичностью, около старой, почти разрушенной природой башней, возникали тени магов и волшебниц — встревоженные родители иногда хотели видеть своих чад, и удостовериться, что с ними все в порядке. Учителя и маги пошли навстречу — теперь тот, кто хотел видеть кого-либо из школы, был обязан пройти там досмотр, и после его провожали в замок. Вся основная «фишка» была в том, что Грюм добился-таки разрешения у директора, и тот капитулировал, разрешая тому на этом куске земли творить, что вздумается. Ну, Аластора не даром обозвали Грозным Глазом. Он и придумал «оригинальную» систему защиты. Сначала шел огромный ров, заполненный водой, в которой была подмешена снотворная жидкость — фирменный рецепт Вячеслава Рогозина, запатентованный не так давно, благодаря ученой степени по зельеварению, полученной в ходе квалификационного экзамена. Стенки этого рва были специально зацементированны так, чтобы отравленная зельем вода не попала в природные, подводные воды и почву. Уровень воды сохранялся и держался ими постоянно, и на определенном уровне. Утром это было относительно безопасное зелье, а вот когда поверхность воды нагревалась солнечными лучами, лучами луны или по ней моросил дождь, или был туман… На поверхности образовывалась неясная дымка, которая никуда, даже при сильном ветре, с поверхности неподвижной водной глади не девалась. Смог стоял… будто бы как легкая занавеса. Тот, кто попадал в действие этой дымки, так и оставался там… Спящим. А пройти к замку, через мост, можно только было через башню и узкий, незаминированный проход шириной два-три метра… Ради этого Рогозин и Грюм разработали особенную растяжку, которая не позволила бы проскользнуть без последствий. Тайные ходы из замка — тоже охранялись и были перекрыты. Итак, башня, узкая полоска земли и тонкий навесной мост — это и был путь к замку… С остальных сторон были вода — озеро, и высокие горы, через которые полез бы лишь самый безумный. После лета у многих волшебников стал острый вопрос жилья. Многие дома и поселки, где маги селились семьями и небольшими группами, оказались разрушенными до основания. Поэтому в Хогсмите все свободные и пустые дома были забиты до отказа. Кто-то смог уехать в Шотландию или улететь на самолетах в другие страны, рассудив, что жизни в родной стране еще долго не будет. *** Рогозин, стоя на часах как раз в сторожевой башне, неожиданно схватился за левую руку: там был браслет, который был с четырьмя именами его друзей. Один кусок браслета начал жечь кожу почти что как огонь. Он снял его и увидел как зажглось алым имя Лавгуд. Он выронил сигарету из пальцев, и она упала вниз, и кончик разбился на десяток маленьких искр. Страх моментально опутал сознание, а сердце кольнуло в предчувствии беды. Вынимая телефон, зная, что Невилл с Гермионой и Джинни наверняка тоже уже знают и не спят, он увидел и услышал характерные только для трансфигурации хлопки, означающие перемещение… — Кто там? — крикнул он в окно бойницы, кидая телефон на стол, что был перед ним. — Назовитесь!!! — Вячеслав! — крикнул знакомый женский голос. — Слава Рогозин! Это мы! Это я, миссис Боунс! И со мной… — Пароль! — крикнул он, перебивая ее и схватил свою волшебную палочку. — Патронус! — крикнула женщина, — иди скорее сюда, твоя Полумна тяжело ранена! Рогозин бросился вниз, как безумный. В мозгу обухом и молотком стучали последние слава, сказанные начальником отдела магического правопорядка… *** Женщина пришла не одна. С ней было как минимум полсотни человек, и некоторые явно были ранены или находились под какими-то чарами. Рогозин как о сне и на автомате поднял волшебную палочку и послал фиолетовыми искрами сигнал о помощи. — Что произошло?! — Рогозин остолбенел от неожиданности и такого неожиданного нашествия. — Министерство пало. Министр с нами… нам чудом удалось оттуда сбежать… Мракоборцы придут позже — они спасают архивы и остальных… кто остался там… — на Боунс, чей образ теперь был освещен светом из зажженых волшебных палочек и факелов, рассказал Вячеславу даже больше ее слов — вся одежда на волшебнице была в пыли, местами разодрана и разорвана, да еще на ней виднелись капли крови и пота. Почти все прошедшие с ней маги и волшебники выглядели так же. — Где Луна? Что… Боунс отступила и вперед шагнул высокий, незнакомый ему мужчина-шатен с короткой бороденкой и вьющимися волосами. На руках у него без чувств лежала светловолосая девушка в лимонном халате с алыми пятнами крови, и большим пятном крови на груди. — О, господи! Срочно к мадам Помфри! — крикнул Рогозин, услыша за своей спиной торопливые шаги и снимая абсолютно белую, без кровинки на лице, Полумну с чужих рук. Он с трудом нащупал у девушки слабый пульс. Глазами он встретился с пришедшим сюда Грюмом. Тот коротко велел, глядя как искажается от боли, страха и белеет лицо подростка: — Иди, Рогозин, отпускаю. Понимаю… Больше слов не понадобилось — Вячеслав бегом бросился к замку… *** — Как она? — очень тихо проговорила Гермиона. Джинни стояла очень испуганная — Невилл обнимал ее за плечи, прижимая к себе. — Меня не пускают, — коротко проговорил Рогозин, сидя на стуле. Он говорил это, опустив голову в ладони. Все перед глазами противно плыло — сказывалась накопившаяся за прошедшие дни усталость, голова начинала противно болеть, желудок покалывало и сосало под ложечкой — не мешало бы поесть хоть что-то. Противное ощущение того, что он куда-то проваливается, куда-то на темное, темное дно, не отпускало, все с новой и новой силой нарастая. — Держись, — проговорил Невилл. — Слав, держись… Двойные двери были заперты. Сейчас там целители боролись за жизни многих. В коридоре Больничного крыла помимо них были и другие люди, что волновались за своих друзей и родных. К ним вышла усталая целительница, на ходу стягивая с себя халат. — Мадам Помфри! — как черт из табакерки выскочил Слава и изрядно ее этим напугав — она дернулась от неожиданности. — Как она? — Потеряла много крови, проникающее ранение… Она спит, желательно ее не будить… Сейчас я поставила капельницы, жить будет… — Слава Богу! — выдохнул Вячеслав. — К ней можно? — Только тихо. И по одному… — Слав, — дотронулась до его плеча девушка, — ты иди, мы поймем… Я возьму на себя твое дежурство… — Спасибо, — просто сказал Рогозин Гермионе. Та кивнула и удалилась, стуча каблуками по плиткам каменного пола. По-видимому, пошла к Грюму на личный прием. *** Луна лежала в самом конце, в углу на самой далекой койке, огороженной белой тканевой ширмой. На ее лице красовались две царапины, будто бы от ногтей, которые Рогозин прежде в волнении не заметил. Она спала. Ее грудь под одеялом равномерно поднималась и опускалась, тем самым давая тому понять — она отдыхает. Одна рука была опутана капельницей с крововосполняющим зельем новой варки этого года. Слизнорт с огромным удовольствием вместе с талантливыми учениками варил после всех пар нужные зелья, и поэтому запас очень нужных зелий постепенно пополнялся. Рогозин тихонько сел на постель — все стулья были заняты. Она даже не пошевельнулась. Она выглядела получше — на лице и щеках был слабый румянец, она почти свободно дышала… Юноша аккуратно и очень бережно отодвинул край одеяла — вся ее грудь оказалась опутана бинтами. Ранение пришлось на левый бок. По счастливому стечению обстоятельств все важное задето не было, ранение оказалось не таким глубоким, но крови из нее вылилось изрядно, да девушка еще и сражалась, пока не потеряла сознание и не пришла помощь мракоборцев… Она повернула голову, пребывая в оковах сна. Рогозин устало прилег на свободную часть и растянулся, насколько позволяло место, и начал неосознанно перебирать ее светлые волосы, и за этим процессом задремал… *** Кто-то чуть дотронулся до его плеча. Рогозин еще секунду не открывал глаз, но после приоткрыл и поднялся, тряся головой как побитая собака. Оказывается, если бы его не пробудили, он бы непременно упал бы на пол. Это был Грюм. Он указательным пальцем в шрамах показал в сторону двери. Вячеслав кивнул, оглянулся на лежащую во сне Полумну, и вылез из-под ширмы. Как только двойные двери за ними закрылись, Грюм оперся на ближайшую стену и проговорил: — Министерство все-таки пало. Большая часть магов успела уйти, другая — наверняка собирает вещи и вот-вот убежит из страны, а кое-кто остался там… — Пособники… — уверенно произнес Слава. — Да, Рогозин. И тут ты, Слав, оказался прав. Кого можно — они запугали и купили. И у меня есть, к сожалению, доказательство предательства еще одного члена семьи Уизли… — Кого? — Перси Уизли… — Педант, аккуратист… Возможно… — припомнил Рогозин одного из старших братьев своей подруги Джинни. — И, да, все… Практически все падки на золото… Плохо… — Жаль мне младшую Уизли… Толковая девка. А вот с семьей не повезло… — Аластор Грюм начал шарить в карманах. Рогозин уже знал — тот изредка курил, и курил свою трубку с исключительно хорошим табаком. — Что мы будем делать, Рогозин… По твоему мнению? — Как там наш министр? — Чудо, что еще жив… Твои оборотни — просто блестяще сработали… Ему так, по касательной досталось… — Хорошо… Тогда… Если я не ошибаюсь, то Волан-де-Морт захочет закрепиться… Ему нужно значительное время. Значит, он нас пока не тронет. И мы этим воспользуемся. — М? — Сделаем то же, что и он. Тем более, он до сих пор не догадывается, что сам под нашим толстым колпаком… Мы камер и жучков понатыкали в Министерстве где только можно, и даже в туалетах тоже… разместили. *** Джинни горько плакала, сидя на подоконнике в больничном коридоре. Перед ней было раскрытое письмо из дома, пришедшее с утра по совиной почте. Мать написала ей, что Перси прислал ей письмо с таким текстом, что больше не считает себя членом их семьи, и просил больше не писать и не искать его. Лист пергамента уже промок насквозь, и строчки все распылились… Но каждое слово и предложение, сквозившее болью и отчаянием матери, не ведавшей, где она совершила ошибки, которые пришли к такому результату, жгло ее внутри будто бы каленым железом. — Джинни? Джинни, — на ее колени легла рука. Она спешно вытерла слезы с глаз, и взглянула на юношу. Этим юношей оказался Невилл. — Невилл… Я, я… — и слезы снова потекли рекой. — Я знаю, что случилось… Джинни. На, вот, возьми, — протянул носовой платок рыжеволосой девушке. Та взяла его, и продула нос. — Я сочувствую тебе, хоть у меня и нет братьев или сестер… И я не могу понять, какого это тебе… — Я не понимаю, — со вновь выступившими слезами и с голосом, в котором было нарочитое спокойствие, — как это все случилось? Как?! — Джинни. Мы рядом, ты не одна… Пойми. Ты не одна со своей бедой. — Спасибо… — очень тихо проговорила она, и закрыла глаза. И тут же почувствовала осторожные прикосновения горячих чужих губ, и ее глаза распахнулись. И встретились с очень близкими, другими глазами, глазами Долгопупса. — Я не хочу чтобы ты больше плакала. Я вообще больше не хочу видеть твои слезы. — Он просто улыбнулся и сжал ее ладонь. И прежде чем он что-либо предпринял, она рывком схватила его за плечи и втянула в крепкий и жаркий поцелуй…