Который никогда не предаст

Сам себя он звал «Марио» — слово понравилось, еще так звали неведомого сантехника, которого часто поминал кладовщик, который будил его для приема пищи, гигиены и вывода отходов жизнедеятельности, а еще это была часть слова «марионетка», которым называл его менеджер по продажам, чаще прочих вызывавший его на демонстрацию. Демонстрация ему не нравилась. И менеджер не нравился. А слово «марионетка», по звучанию, все равно нравилось, оно было такое, круглое, но острое, звонкое, но ясное, и будто в оранжевую клеточку, как светильник на столе в кабинете, дверь в который часто была приоткрыта. Там работал бухгалтер, которого он никогда не видел, только слышал иногда, а еще оттуда пахло табаком и выпечкой. Светильник и запах ему нравились, а слово — нет, какое-то оно слишком ватное, проваливающееся было. Это было давнее и непонятно откуда пришедшее — некоторые слова существовали будто сами по себе, в отрыве от значений и смысла, и кроме звука и рисунка из символов обретали еще и что-то другое, цвет, форму, движение. Он бы оставил себе, как имя, как некий внутренний самоидентификатор, слово «марионетка», но оно было слишком длинным для личного идентификатора, и он сократил его до «Марио». И это имя было его тайной и его личностью. Хозяйка звала его «Мальчик» — тоже неплохое слово, гладкое и овальное, как обкатанная тяжелая крупная галька, которая декорирует ванную комнату в доме хозяйки. И у хозяйки имя гладкое и ровное, только более скользкое и блестящее «Талия». Хозяйка купила его и привезла домой. Жить с хозяйкой оказалось приятнее, чем существовать в ожидании покупки: он чаще ел, и меньше спал, причем спал не в режиме принудительной гибернации, а иначе — самопроизвольно, и много времени проводил в режиме свободного бодрствования — наблюдал, думал. Но все будто спал, скользя мимо и над происходящими событиями, действиями программы и собственного тела, толком не различая, какие его поступки чем определяются. Он знал, что ванильный сироп в утреннем кофе хозяйки предпочтительней просто сахара, ванильного сахара и ароматизированных сливок, но почему он готовит хозяйке кофе? Потому что это команда программы имитации личности или потому что это его наблюдения и решения — не задумывался, не обращал внимания. А может потому, что сам он предпочитал коричневый сахар с ароматизированными сливками, и использование сиропа позволяло утилизировать их потреблением в большем объеме? Ему было неважно. Зато ему очень нравился звук шипящих вспененных сливок, вырывающийся из голубого баллончика с желтой полосой, и он был доволен, когда хозяйка стала выбирать в заказе на доставку именно их, а не более жирные и сладкие в красно-белой упаковке, — те негармонично фыркали при нажатии на клапан. Хозяйка довольна его действиями, одобряет их. Программное и личное… Важное и неважное в его сонно-нелепой жизни, состоящей из исполнения команд хозяйки, требований программы и непроизвольно-произвольной мышечной активности, не анализировалось ни им, ни программой, ни хозяйкой и не поддавалось никакой логике. Неважно, почему при прогулке с хозяйкой он обычно надевает рубашку, и, чаще прочих, серую в красную клетку, а дома мягкий трикотажный костюм, зато снять с хозяйки зеленый шарфик с белыми и голубыми цветами — важно, он ему не нравился на хозяйке, но нравилось, как его угол свешивается с полки в гардеробной, и сквозь него просвечивают одновременно лампа и окно. — Да-да, ты прав, он меня старит, — говорит хозяйка, ласково поглаживая по руке, и программа записывает действие по снятию шарфика и возвращению на место в рекомендуемые, в данной ситуации. Или это изначальное решение программы? Неважно. Шарфик красиво свисает с полки.

***

Все кончилось внезапно и страшно. Он проснулся-очнулся от наваждения, когда холодная вода обожгла кислотой носоглотку, ботинки потянули ко дну, а облепившая тело одежда сковала движения. Он пытался кричать и звать на помощь Талию, но программа сковала голосовые связки, посчитав данный способ выдоха непродуктивным. Он хотел забиться в воде, а потом сдаться и дать течению увлечь себя, потом схватиться за приблизившегося человека… Программа не позволяла ничего, блокировала его движения, держала под контролем, не позволяя кричать голосом. Как он ни пытался, только заглатывал новые порции воды непригодной для питья и токсичной. Он не помнил, почему оказался в воде без хозяйки, кажется, приоритет ее жизни был определен программой, он сам помнил красивый блестящий фантик, с которым играл ветер в чугунных перилах, хозяйка была рядом. А потом он попал в холодный водяной кошмар, и спасла его не хозяйка. Она появилась потом, когда его тошнило гадкой водой. Он проснулся тогда. Или минутами позже, когда посторонняя женщина, а потом другие люди начали кричать, что его жизнь — существование киборга-Iriena  — не стоила риска для человека. Он — не человек, не живой, не личность, неценен. Всего лишь кукла, материальная ценность, и надо было дать ему утопнуть и не спасать. Хозяйка оправдывалась, но неискренне и виновато. Она признавала правоту тех, кто кричал на нее. Его затрясло и затошнило повторно. И все, что он наблюдал раньше, знал, слышал и видел, помнил, но чему не придавал значения, будто высветилось вспышкой электроразряда, резким контрастным светом, рухнуло на него разом, и сложилось в четкое знание — он — нечеловек. Он — нечто иное, ненужное и враждебное людям, и его жизнь не нужна никому. Даже хозяйке, которая не спасала его. Дрожь и тошнота не проходили, система регистрировала критический сбой, рекомендовала срочную диагностику и ремонт у производителя. Но хозяйка отвезла его домой и уложила в ванну, которую наполнила водой! Горячей, но снова водой! Его тело вновь окружала вода! А потом она поила его водой! Водой, которой его рвало в таз, подставленный хозяйкой. В какой-то момент система ушла в перезагрузку, и он выключился из реальности. Очнулся в постели, система утверждала, что жизненные показатели в норме, и угроза потери эффективности отсутствует, требуется лишь восполнение энергетических запасов. Хозяйки не было рядом, программа привычно хранила информацию о прощании — хозяйка ушла извиняться перед теми, кто его спас. Тогда, лежа и просматривая последние файлы, сохраненные управляющей им системой, он окончательно осознал себя Марио, живущим в теле Irienʼа по кличке «Мальчик», не человеком, иным. Тогда же он принял решение сознательно познавать мир и учиться управлять своим телом, обходя команды процессора в своей голове. Это оказалось не так уж и сложно — он уже многое умел, просто ни о чем не задумывался. Хозяйка ничего не заметила. Зато Марио начал замечать, насколько мало места в ее жизни он занимает. Она воспринимала его как нечто привычное, но постоянное, что не может куда-то деться или исчезнуть, и, говоря о прекрасном и хрупком, об исчезающей красоте, говорила о юности, о времени, о радуге в фонтане или об облаках… О том, что как раз-таки совершенно обыденно и ничуть не уникально, но ни разу не сказала о его, Марио, ценности и значении.

***

О своей подлинной ценности, материальной, и о своем значении, юридическом, он узнал случайно, когда, роясь в документах хозяйки, нашел копию ее завещания и обеспечивающих исполнение волеизъявления договоров. Чтобы разобраться, пришлось основательно порыться в инфранете. А разобравшись… Он всерьез задумался. По завещанию он становился значимым и… свободным. Настолько, насколько это было для него возможным. По крайней мере, он переставал зависеть от желаний хозяйки, от риска, что какой-нибудь человек отодвинет его из ее жизни, или ей все же захочется сменить испорченную игрушку, на более новую, совершенную, красивую.

***

Шанс избавиться от хозяйки представился быстро. Она была беспечна и не следила за Марио. Она рассказывала ему разную ценную информацию, не заботясь о том, как может воспользоваться ей Марио. Она часто брала с собой препараты с работы на дом, когда хотела посмотреть не химический состав, а на органолептические свойства, эргономику упаковки или формы выпуска. Кроме того, она редко обращала внимание на сам предмет, только на его место расположения. Так, она могла перепутать солонку с пакетом молока, если поменять их местами, расческу и ножницы. Она ругалась на себя: «Вот растяпа! Задумалась, надо же!» Но Марио вычислил закономерность. Хозяйка неосознанно запоминала последнее место нужного ей предмета и придавала этой информации приоритет над текущей, поступающей от органов зрения и осязания. Конечно, это происходило, лишь когда она была чем-то увлечена и при этом совершала автоматические действия. В тот раз она принесла домой новый витаминный комплекс, пищевую добавку, и пыталась решить, какое вспомогательное вещество все же перспективнее, так как контрольные группы дали сближенное предпочтение. Окончательный выбор должен был сделать Марио. Не впервые, такое было нередким, когда они с хозяйкой пробовали продукцию ее фабрики и решали: стоит или нет данный препарат вложений в производство, нужны ли изменения в составе. Конечно, это в основном касалось чайных сборов, витаминных и энергетических батончиков, фито-леденцов и прочего, где приятность важней эффективности и точного химсостава. Типовые белые банки витаминных комплексов не имели еще яркой этикетки, только нанесенный маркером номер на крышке. И в такой же точно банке без этикетки хранились витамины хозяйки, которые она принимала по таймеру. На этот раз витаминный комплекс хозяйка не пробовала сама, и Марио из ее медицинской карты знал почему — сильнейшая аллергия на основное действующее вещество. Он послушно самостоятельно провел дегустацию и выдал свое мнение, основанное на данных программы о статистике вкусовых человеческих предпочтений. Хозяйка похвалила и поблагодарила его, и продолжила изучать отчеты своих сотрудников. Поменять две практически одинаковые банки местами не составило труда. Он просто случайно поставил третий тестовый образец не справа, а слева от рабочего терминала хозяйки, а ее витамины задвинул за лампу и сувенирное украшение интерьера. Ни программа, ни хозяйка ничего не заметили. Предоставленный сам себе киборг уселся в кресло в углу кабинета и принялся ждать. Это было не сложно. И ждать должно было быть несложно. Одиннадцать минут, сигнал на браслете хозяйки, она не глядя возьмет витамины, анафилактический шок и отек Квинке, естественно, он немедленно вызовет Неотложную Помощь, он же хороший киборг, это будет главное программное действие, но врачи не успеют. И он будет свободен. Он, Марио, будет один жить в этом доме, и специальные люди будут обеспечивать его привычное существование и привычный уровень комфорта, снабжать всем необходимым вплоть до полного естественного физического износа. Это будет долго. Осталось только дождаться. Может быть лучше выйти в другую комнату? Пройти в спальню? Он пошевелился и сымитировал зевок. — Да, конечно, ложись, хороших снов, — отозвалась Талия, не отвлекаясь от терминала. Потом все же подняла голову и посмотрела на него: — Мальчик мой, а это не может быть побочным эффектом? Компоненты препарата не оказывают седативного воздействия? — Нет, — Марио сначала нечаянно ответил сам, спохватился и позволил системе проанализировать организм и ответить развернуто, после чего ушел в спальню, исполнять предыдущую команду. Сигнал таймера он услышал, снимая домашний костюм, который аккуратно сложил на банкетку. А потом… Этого не должен был различать даже слух киборга, и все же он ясно слышал и бряканье бело-голубых выпуклых таблеток, и скрип поворачиваемой крышки. Дальнейшему не было объяснения ни у Марио, ни у программы. Это был настоящий непроизвольный мышечный спазм. С телом случилось нечто необъяснимое — оно метнулось к стене, к полке, на которой стояла декоративная ваза-аквариум, где за толстым стеклом плавали ленивые иглокожие морские орхидеи. За несколько шагов до полки, тело вдруг споткнулось и рухнуло вперед с высоты роста, цепляясь руками за полку и увлекая ее за собой. — Мальчик мой, что случилось? Ты ушибся, тебе плохо? — Талия вбежала в спальню с банкой витаминов в руке. Марио сидел на полу, в луже концентрата, иглокожая орхидея, попавшая на плечо, впивалась в него стрекательными капсулами, из пораненной осколком руки сочилась кровь. Он дернул ногой, пытаясь встать, и неудачно поставленная на пол хозяйкой банка с цифрой три на крышке смялась, и таблетки раскатились по полу, но хозяйка этого даже не заметила, она осматривала и ощупывала голову Марио, заглядывала ему в глаза, и что-то говорила, и спрашивала. Система отвечала ей. — Вставай, мой хороший, сейчас ляжем в кроватку, полечим ранки, позовем доктора, все будет хорошо. Завтра же потребую повторного исследования на возможные побочки… Молодец, мой хороший, давай, еще два шажочка, вот, умница. Теперь ложись. Сначала плечико, вот гадкая медуза, как она тебя покусала, сейчас помажу, и боль пройдет. А теперь давай мне ладошку. Ой, тут стеклышко застряло. Потерпи, сейчас будет больно немножечко. Тебя не тошнит, лапочка? Он не чувствовал ни тошноты, ни боли. Только необъяснимую пустоту. Ничего у него не получилось. Визит доктора и его недовольство Талией, обманувшей его, и разговор о деньгах, которые Талия готова заплатить за обследование и лечение своей «куклы», оставили Марио равнодушным. Утром, когда хозяйка, наконец, уснула, он открыл глаза, приподнялся на локте и долго вглядывался в озабоченное и усталое лицо. Кажется, ее все равно больше беспокоила безопасность ее продукции для людей, а не его, Марио, состояние. И все же… Он лучше подождет. И больше не будет предпринимать попыток изменить свою жизнь.