***
—Повезло, что он не стал сквибом, — голос врача глухой и хриплый. Ему, вероятно, уже все равно, что случится с его пациентами. За столько лет душа окончательно очерствела, но все же иногда проблески совести не давали покоя. — Мы не уверены, что с его глазом. Возможно, в будущем могут быть осложнения, или же наоборот, он приобретет какую-нибудь способность. Боюсь, предсказать, что именно, мы не можем.***
Я бежал из последних сил. Легкие горели огнем, рубашка прилипла к спине, икры ног гудели от напряжения, воздух изо рта выходил с хрипом и паром, а за спиной что-то лаяло, выло, скреблось огромными когтями по деревьям и камням. Пахло псиной.***
—Я понимаю, но, возможно, все же есть средство, чтобы вылечить его? Мы заплатим любые деньги, — голос отца такой же как обычно, интонация все такая же презрительная. Тогда у меня создалось впечатление, что ему безразлично, что со мной, главное — честь семьи. —Нет, мы ничего не можем сделать. Вам остается только скрыть челкой, — колдомедик невесело хмыкнул. Если бы он знал, что его слова воспримут буквально. Ножницы тихо скрипели, тихий звук удара металла об металл раздражал. На пол падают пряди светлых волос. Из зеркала беззвучно смеется демон — он то знает, что челка не поможет. Мне казалось, что запах псины въелся в мое тело.***
***
—Ты должен оправдывать свою фамилию, — отец смотрит холодно, с глубоко затаенным презрением и страхом. Он пытается его скрыть, но не знает, что в последнее время мое обострившееся чутье буквально кричит о настоящих чувствах. Голова раскалывается от боли, но я, не теряя безразличного выражения лица, отрезаю кусочек мяса и медленно жую. Я знаю, что отец ждет ответ, но упорно молчу. Из темной глади чая смотрит демон и громко смеется.***
—Мне все равно, какой ты, главное, что с тобой все хорошо и ты счастлив. Драко, улыбайся, пожалуйста, — в глазах застыли слезы. Я уже привык молчать и игнорировать почти все, что слышу, но… Растягиваю губы в жутком подобии улыбки. Мать рыдает и прижимает меня к себе.***
В саду Малфой-мэнора тепло, несмотря на стоящую осень. Пахнет сырой землей и павлинами. Я слышу почти неуловимые шаги птиц и чувствую исходящий от них страх. Сердце стучит часто-часто, и мне кажется, это слышит даже мой отец, который, как всегда, заперся у себя в кабинете. В груди поднялось непонятное волнение, и я со всем нарастающим страхом понял, что это жажда крови и охоты. Павлины уже давно убежали.***
—Ах, бедный мальчик! Мы слышали, ты потерял глаз? — в ее голосе звучит насмешка, ведь она прекрасно видит надетую на меня повязку. Отец сказал надеть ее, чтобы не позорить семью, и его не интересовало, что при соприкосновении маленьких серебряных вставок с кожей мне было больно. Конечно, это было терпимо, но у меня закрались подозрения, что он дал мне ее специально, чтобы я мучился… И не забывал. —Мы соболезнуем, — слегка поклонившись, произнес высокий волшебник в годах, напоследок кинув неодобрительный взгляд на дочь. В его эмоциях проскальзывала жалость ко мне, презрение к окружающим и бесконечная усталость. Это был третий бал с момента происшествия, и этот человек был почти единственным нормальным здесь. — Благодарю, коротко кинул я, опережая очередную пронизанную чувством собственного превосходства речь своего отца. На его лице не дрогнул ни один мускул, и в эмоциях было совсем ничего не понятно. —За что? — спрашивает уже пожилой маг, вежливо улыбаясь. —За все.***
Ночью в Малфой-мэноре холодно и сыро, несмотря на все заклинания, которые обновляются раз в неделю. Отец говорил мне, что это древнее проклятие, наложенное на дом, а потом добавлял, что именно так надо говорить гостям. На самом же деле, это из-за охранника древнего мэнора — душегуба Дракониуса. Отец говорил, что такие привидения, приближенные к дементорам, остались только в поместьях старых семей и школах, которым не меньше тысячи лет. Вот только теперь мне это не особо важно. Кожа как будто горела, а когда я прикасался к постельному белью, то у меня было ощущение, что сплю я на наждачной бумаге. Я не мог уснуть, не мог даже спокойно вдохнуть, чтобы не застонать от едва утихнувшей боли. Проскулив что-то непонятное даже для самого себя, откинул одеяло и сел на кровати. В комнате было странно светло, несмотря на то, что сейчас по моим внутренним часам было часа два ночи. Точнее, у меня было ощущение, что солнце только сейчас решило зайти за горизонт, и всё только-только начало темнеть. —Мини, принеси зелье "Сна без сновидений", я не могу уснуть, — в комнате раздался тихий хлопок, и на тумбочке, рядом с кроватью, появился маленький флакончик. Пробормотав благодарность, взял склянку и повертел в руке. Тихо выдохнул и встал с кровати, подходя к окну. За тонкой пленкой стекла тенями расплывался сад, в котором черные ветви деревьев причудливо изгибались, заставляя фантазию придумывать монстров и изводить сознание мыслью, что все может повториться. Все смотрелось еще страшнее на фоне темно-синего неба, абсолютно беззвездного, только с тонким серпом желтой луны. Залпом выпив зелье, в последний раз кинул взгляд на стекло. Черный белок глаза, неприкрытого челкой, на бледной коже смотрелся примерно так же, как гнойный нарыв на абсолютно здоровом человеке. Демон точно знает, что скоро он окажется на свободе...***
Адреналин зашкалил. Хотелось бегать, прыгать, выть на полную подругу-луну, хотелось играть. Луна звала, пела, освещала мне дорогу в черной, страшной, неприветливой ночи, а я подпевал, чтобы все знали, что я... Я! Существую, бегу все дальше и дальше на серебряной дороге к желтому яблоку в небе. Меня не остановить. Я — это одинокий вой в ночи, я — это безостановочное движение, я — это жизнь, это смерть, это кровь, пряный запах листвы и разложения. Я — это зверь внутри меня. Лапы мягко пружинят, тело, покрытое густой мягкой шерстью цвета песка горит, нос улавливает самые тонкие запахи, инстинкты направляют все дальше и дальше. Быстрее, а то не успею. Промедление — смерть. Демон теперь совсем не демон... Я свободен...