Польские каникулы

Когда Нина улыбалась, она становилась похожа на крохотное солнце. Правда, улыбалась она почему-то редко, и большую часть времени Питер видел на ее лице то же выражение сосредоточенности, что в первый день знакомства. Питер приехал к отцу, но после случайной встречи в магазине гулял не с ним, а с его дочерью. И разговаривал тоже не с ним. О чем можно было беззаботно болтать с восьмилетней девчонкой? Питер был общительной личностью, а потому темы для беседы находились сами собой, а если не находились, то можно было просто нести почти все подряд. Иногда вразнобой. Когда наружу просились «нехорошие» слова, Питер прикусывал себе язык и напоминал возраст Нины, которой слышать его сленг было вредно для собственного языка. Она и без того запомнила «нафиг» и «ах ты ж, твою ж». Питер убедительно просил ее забыть гадость, но Нина хихикала и обещала не говорить папе. Питер верил, но на всякий случай чаще оглядывался, чтобы быть готовым к снесению головы Эриком. Он и Нина встречались в лесу, где у девочки была сосредоточена большая часть друзей. Из людей приятелей у нее не было, поэтому Питер был торжественно познакомлен с гусеницей Бусинкой, зайцем Бенджи и двумя хорьками — Стивом и Стэном.

***

- А мама твоя, она кто? - спросил Питер, расставляя на камне две бутылки с соком, шоколад и пончики. - Магда. Она хорошая. Готовит вкусно. А твоя мама вкусно готовит? Питер пожал плечами. Питался он либо магазинной едой, либо фастфудом. Стряпня матери пробовалась так редко, что и не считалась. - Наверно. Но вот за цветами ухаживать не умеет. Думаю, герань уже сдохла. - Сдохла, - засмеялась Нина над словом, а Питер отвесил себе мысленный пинок. - Папе не говори, - привычно выдохнул он двусмысленную просьбу. Называть Эрика папой в присутствии Нины было забавно и самую малость грустно. Питер грустить не любил, а потому предпочитал вариант «забавно». - Ты голодная? Давай, налетай, малышка. - Питер кивнул на еду и почесал нос. Он предполагал, что пончики и шоколад — это не то, чем нужно кормить детей. Нина прыснула в стаканчик с заботливо налитым соком. - Ты говоришь как мой папа, - сказала она. Питер нервно пожал плечами. Он понятия не имел, как там говорил Эрик, и уже несколько дней как сомневался в воспетой силе кровного родства. - А у тебя все медленней, да? - спросила Нина. - Я для тебя и сейчас ме-длен-ная? Питер засмеялся над попыткой Нины растягивать гласные, чтобы объяснить, как именно она представляла себе его мир. - Нет. То есть... - Питер замялся. - Время от времени. Когда я в компании с кем-то или абстрагируюсь от своих способностей, то все кажется мне нормальным. Но стоит немного понервничать или засуетиться, как внутренний торопыга включается, и мир начинает замедляться. Этого так просто и не объяснить. Особенно тебе. - Я глупая? - Не-ет, что ты! Ты клевая, но... У нас разница в возрасте около двадцати лет, так что... - Кто ты такой? - вдруг спросила Нина. Она смотрела внимательно. Бусинка на ее ладони приподнялась. Питер покосился на гусеницу. Насекомые не должны так себя вести! - Твоя подруга меня смущает. Очень. - Питер, кто ты? Скажи пожалуйста. Ребенок оказался проницательным. Питер пожевал губу, подумал, отошел постоять к дереву, вспомнил, что снова включил скорость, вернулся к камню. - Я... Я твой брат... типа. - А? - удивилась Нина, напомнив этим вопросом и выражением лица Питеру самого себя. - Ну... Брат. Старший. Ну как Люк для Леи. - Кто такие Люк и Лея? - Два таких чувака... А! Третья ж часть еще не вышла! Но я был на съемках, я все знаю. Лукас — хитрый мужик. Папашу утаил, сестру утаил. Не знаю, уже две недели не смотрел, что там происходит, но мне кажется, это не предел, и Кеноби окажется чьим-то дедушкой. Нина хлопнула глазами. Питер замолчал. - Извини, ты ничего не поняла, наверно. - Наверно, - со вздохом согласилась Нина. - Я точно не глупая? Питер заулыбался. - Да ты чудесная! Я еще не видел кого-то, кто мог бы трещать с гусеницами. Сам я, конечно, могу говорить и с зубной щеткой, и с хомяками, но проблема в том, что они меня не слушаются. А твой дар... Он сказочный. Нина засияла в ответ, Питер умилился. А потом Нина ссутулилась. - Папа боится за меня. Я слышала, что он говорил маме, будто хотел бы, чтобы я была обычным ребенком. Это значит, что я плохая, Питер? Питер торопливо отхлебнул сока, чтобы помедлить с ответом на вопрос ребенка, подавился, выкашлял сок на ствол дерева. Нина терпеливо ждала ответа. А что Питер мог сказать? Да, Нина, твой папочка слегка повернут на почве мутантов и считает людей врагами своего вида? Да, Нина, наверно, людям проще, и он хочет уберечь тебя от опасностей, которые таит в себе непохожесть, потому что уже хлебнул фекалий сполна? Нина настолько ждала ответа, что не обратила внимания на сползшую с ладони и залезшую на пончик Бусинку. - Я... - замялся Питер, - не знаю. Нет, ты хорошая, но там... У таких, как мы, есть некоторые сложности. Нас немножко, понимаешь ли, хотели убить. Вот. А твой... Наш... Твой папа волнуется за тебя. Не обращай внимания, малышка, все с тобой будет в порядке. - Ты обещаешь? - Конечно! Я же твой брат. Нина деликатно оставила Бусинке понравившийся той пончик и взяла себе соседний, пачкая пальцы в сахарной пудре. - А за тебя папа тоже боится? - спросила она, слизывая пудру и не глядя на Питера. Питеру тоже захотелось ссутулиться, как это сделала до него Нина. Как же просто было раньше! Играй, дурака валяй, сэндвичи уплетай! А теперь Питер в Польше налаживает контакт с семейством, которое не знало о его существовании больше двух десятилетий. Врать Нине не хотелось. Она была слишком чудесным ребенком, слишком смышленым, чтобы можно было фыркнуть и сказать: «Ясен день!». Поэтому Питер присел рядышком и взял себе оставшийся пончик. - Да он даже не знает обо мне. - А? Это как? Он же твой папа. - Так вышло. Ты ему только не говори, ладно? Нина поразглядывала лицо Питера и кивнула. Бусинка, оставленная без внимания, исследовала пончик.