Время выйти на солнце

      Константин вздыхает и задирает голову, зажмуриваясь от бьющих прямо в лицо струй. Шум воды заглушает звуки, но не может заглушить мысли, которые вот уже второй день крутятся вокруг Елисея.       Мальчишка кажется ему похожим на подобранного на улице зверька — тощий, ободранный и забитый, он настороженно относится к любому слову и, чуть что, огрызается. Правда, злиться на него у мужчины почему-то не получается совершенно — сложно воспринимать всерьёз слова существа, у которого рыжие растрёпанные волосы торчат во все стороны, огромные серые глаза в пол-лица и веснушки на носу. Впрочем, характер у мальчишки явно куда внушительнее внешнего вида — в сложившейся ситуации Елисей держится довольно неплохо. Может, он и рыдает там наверху в подушку, но вниз спускается с неизменно вымученной улыбкой. У Константина от неё скулы сводит, настолько она кислая и жалкая, но язык больше не поворачивается упрекнуть в этом мальчишку — он ведь старается всё-таки…       Выйдя из душа, Константин одевается и поднимается наверх. Возле двери в спальню, в которой обосновался парень, мужчина несколько секунд медлит — кто знает, чем семнадцатилетний подросток может заниматься один в комнате за закрытой дверью?       — Елисей! — Константин стучит костяшками по дверному косяку. — Выйди, мне нужно с тобой поговорить.       Дверь открывается почти сразу же. Подросток на пороге выглядит испуганным. «Это выражение когда-нибудь вообще сойдёт с его лица?» — думает мужчина, а вслух произносит:       — Через полчаса я поеду в магазин. Ты едешь со мной.       — Да я лучше здесь… — пытается возразить Ел, но Константин перебивает его:       — У меня нет ни малейшего желания оставлять тебя одного в своем доме, — говорит он, и Елисей понимающе выдыхает:       — Оу. Я об этом не подумал. Ладно, сейчас соберусь.       — И ещё, — останавливает его мужчина, и парень, уже почти успевший закрыть дверь, с неохотой снова её распахивает. — Давай проясним один момент. Ты собираешься жить у меня всю неделю?       — Ну да. — Ел вызывающе вскидывает голову, хотя видно — сам не рад. — Пока мама не вернётся из больницы.       — И тебе совсем некуда пойти? — без особой надежды в голосе уточняет Константин.       — Было бы куда, я бы тут с вами не разговаривал, — бормочет парень и отворачивается. Он весь напрягается, ссутуливается, кажется, ещё секунда, и клубком свернётся, ощетинившись иголками, как ёж. Константину вдруг становится действительно жаль его — не от хорошей жизни подросток привык постоянно обороняться. Мужчина протягивает руку, собираясь ободряюще похлопать его по плечу, но когда она попадает в поле зрения Елисея, его зрачки вдруг расширяются, и он отталкивает её с такой силой, что мужчина едва успевает удержать её от удара об дверь.       Константин переводит взгляд на парня. Тот бледнеет; зрачки пульсируют.       — Извините! — Елисей протягивает к мужчине руку, но резко отдергивает её и прикрывает рот. — Извините, пожалуйста, я не хотел. Я просто… не люблю, когда меня трогают.       — Судя по всему, не люблю — это мягко сказано.       Парень, кажется, и сам не ожидал от себя ничего подобного — он испуганно смотрит на свою руку, словно она сделала это без его ведома. На запястье болтается грязный отлепившийся по краям пластырь. Кожа вокруг него покраснела.       — Ожог всё ещё болит? — спрашивает мужчина, но Елисей словно не слышит его.       — Я не хотел. Извините… — снова начинает он, но Константин лишь устало отмахивается.       — Я понял. Собирайся. Я принесу тебе новый пластырь, — говорит он и идёт вниз. Елисей смотрит ему вслед, до крови кусая губы.

***

      В супермаркете слишком светло. Константин идёт медленно, с идеально ровной осанкой — Ел плетётся за ним, вжав голову в плечи. Парню кажется, что на их странной парочке сосредоточены лучи неестественно ярких прожекторов, кажется, что люди провожают их осуждающими взглядами, шепчутся в спины, показывают пальцами. Монотонная музыка звучит то тише, то громче, и подросток не понимает — то ли они ходят от одного динамика к другому, то ли его разум снова начинает сдавать.       — Мне кажется, на нас все смотрят. — Елисей нервно оглядывается и начинает идти медленнее, чтобы держаться чуть позади мужчины. Тот усмехается.       — Тебе кажется, — уверенно говорит он, но Ела это не успокаивает.       — Всё-таки странно — взрослый мужчина с парнем вроде меня… — продолжает шептать он, озираясь, и Константин повторяет попытку — нервозность парня вызывает у него желание защитить его, что мужчине совершенно не нравится.       — Может, ты мой… ну, не сын. Скажем, племянник. — Константин окидывает абсолютно не похожего на него подростка взглядом и добавляет: — Двоюродный.       — Приёмный. Двоюродный приёмный племянник, — бормочет Елисей, и мужчина невольно улыбается. Две женщины, выбиравшие вино, замечают Константина, и одна из них шепчет что-то на ухо подруге — та смотрит на мужчину, картинно подняв брови и прикрыв рукой рот. Обе смеются. Ел видит это и мрачнеет; Константин даже не смотрит в их сторону.       — Я рядом с вами, как гадкий утенок, — поймав очередной заинтересованный взгляд, на этот раз от девушки-подростка едва ли старше самого Елисея, грустно говорит парень.       — Ты что, решил сделать мне комплимент?       Елисей в ответ на такое предположение собирается небрежно фыркнуть, но замечает весёлые искорки в тёмных глазах Константина и ухмыляется в ответ:       — Да, знаете. Я тут подумал — мне с вами ещё неделю жить, надо как-то налаживать отношения.       — Тебе придется хорошо постараться. Угроза обвинить меня в насилии и домогательстве сильно подпортила первое впечатление от нашего с тобой знакомства. — Константин говорит с улыбкой, но Ел всё равно чувствует укол совести. Вот только чёрта с два он позволит мужчине заметить его слабость!       — Раз я произвел такое плохое впечатление, почему вы вообще со мной возитесь? — спрашивает он, хватая с ближайшей полки первую попавшуюся бутылку кефира и принимаясь вертеть её в руках. — Вы не похожи на сердобольного человека, жалеющего всяких беспризорников.       — А ты не похож на беспризорника. Слишком хорошо воспитан. Ещё бы не пытался шантажировать… — говорит мужчина и задумчиво добавляет: — Почему вожусь… Ну, наверное, у меня не было выбора?       — Ясное дело, сдать в опеку или полицию вы меня не можете. Но сделать мою жизнь у вас невыносимой? — не сдаётся Ел. — У вас множество вариантов заставить меня пожалеть, что навязался.       — И кому от этого стало бы легче? У меня нет ни времени, ни желания придумывать способы уязвить тебя. К тому же, ты и сам неплохо справляешься.       В глазах мальчишки вспыхивают два злых огонька. Он морщит нос и щурится, как собака, готовящаяся зарычать, но Константин кидает на него взгляд, и пыл парня мгновенно угасает.       — А вообще, знаешь, я не думаю, что ты пойдёшь писать на меня заявление, если я просто выставлю тебя за дверь, — непринуждённо продолжает мужчина, ища срок годности на бутылке молока. — Там потребуется присутствие твоих родителей, а у тебя с этим сейчас дела несколько сложнее, чем тебе хотелось бы, да и общения с правоохранительными органами ты, как мне кажется, боишься больше, чем ночевать на улице…       — Так почему же вы меня всё ещё не выставили, раз я такой ужасный? — Ел зло выпаливает слова, о которых тут же жалеет: что бы ни говорил этот мужчина, он явно не знает, что такое ночевать на улице. А Ел знает.       — Почему я не прогнал на улицу ребёнка, попавшего в сложную ситуацию? — произносит Константин так, словно размышляет вслух. — Даже не знаю. Может, потому что так правильно? И ты не такой уж ужасный. Возможно, не слишком умный…       — Ха! Однако мне хватило ума поставить вас в такое положение…       — Но не хватило ума держать язык за зубами, — бросает мужчина, наконец возвращаясь из собственных мыслей и переводя взгляд на Елисея. — С каждым таким разговором ты становишься на шаг ближе к выходу из моего дома. Не самое разумное решение, ты так не думаешь?       Ел замолкает, скрипнув зубами, и из последних сил заставляет себя не огрызаться. За прошедшие два года он, кажется, ни дня не был в безопасности, напряжение наполнило его до краёв, и теперь мальчишке хватает малейшей искры, чтобы вспыхнуть. Парень с трудом заставляет себя разжать сжатые в кулак пальцы и глубоко вдохнуть. Зажмуривается, сгоняя невесть откуда взявшиеся слёзы, делающие мужчину перед ним неясным призраком. Елисей давно не плачет от боли, но чувство собственной слабости и беспомощности гораздо, гораздо хуже…       Слёзы оседают на ресницах, так и не пролившись, и неприятно поблёскивают на границе зрения. Ел смотрит на Константина. Тот оскорбительно спокоен, и парень совершенно по-детски обещает себе больше не разговаривать с ним, но нарушает обещание спустя минуту — в тишине в мысли снова вползает сон, в котором огромная бешеная лисица впивается ему в горло своими острыми, как иголки, зубами. Прошлой ночью Елисей проснулся от него в холодном поту и очень надеялся, что не кричал.