***
Елисей сидит за столом и выжидающе смотрит на Константина. Видно, что не ждёт ничего хорошего от этого разговора, но настроен решительно. «Кажется, кто-то собирается биться до конца», — думает мужчина и, вздохнув, начинает: — Расскажешь мне, что случилось? Парень делает глубокий вдох. — Меня выгнали из дома, — выпаливает он на выдохе. — Совсем. Когда я вчера пришёл… Мужчина собирается прервать Елисея — ему абсолютно не интересны подробности, достаточно одного факта, — но потом всё же передумывает. «Ладно, — решает он, — пусть выговорится. Может, не так остро воспримет то, что я собираюсь ему сказать…» Голос парня звучит как голос диктора, зачитывающего сводку новостей. Елисей говорит долго, и с каждым его словом уверенность Константина в том, что он принял правильное решение, крепнет. — Елисей, — осторожно произносит мужчина, когда подросток замолкает, — ты понимаешь, что я должен оповестить соцслужбу? Парень зажмуривается и мотает головой, и Константин медленно выдыхает — так, спокойно, он знал, что будет сложно… — Твоя мать психически не здорова, — произносит мужчина, ловя себя на том, что начинает барабанить пальцами по столу, и сцепляя руки в замок, — её сожитель настраивает её против тебя и бьёт тебя… только бьёт? Не делает больше ничего… странного? Парень нервно облизывает губы и шепчет: — Нет. «Нет? А не врёшь ли ты мне, радость моя? Впрочем, ладно, какая мне разница. Зачем я вообще это спросил?» — Ты же неглупый парень, — говорит Константин, заставляя себя не сбиваться с главной темы разговора. — Должен понимать, что у меня нет выбора. Я позвоню им завтра… — Пожалуйста, не звоните, — вдруг перебивает его Елисей. — Я вас… очень прошу. Дайте мне немного времени, и я уеду. Я найду, куда. Найду работу… Только не звоните в соцслужбу. Пожалуйста… Константин устало прикрывает глаза ладонью. «Лучше бы он продолжал хамить и огрызаться, — думает мужчина. — Это умоляющее выражение лица напрочь сбивает настрой». — …Если вы разрешите мне остаться, я сделаю всё, что вы попросите. — Голос парня срывается, но взгляд остается твёрдым. — Всё, что захотите… Константин поднимает на подростка недоумённый взгляд. Елисей краснеет, но не отворачивается — упрямо смотрит в глаза, хоть и видно, что из последних сил. «Ах, вот о чём, — догадывается мужчина. — Неужели парочка двусмысленных шуток дали мальчишке повод думать, что я заинтересован в нём?» — Скажи мне, почему ты так боишься соцслужб? — спрашивает он, делая вид что не уловил скрытого смысла в его фразе — пусть лучше парень думает, что у него и мысли подобной не возникало. — У меня много причин не хотеть связываться с ними, — уклончиво отвечает Елисей и замолкает. Константину приходится его подтолкнуть: — Если ты не объяснишь, мне придётся думать, что твоё поведение — просто детский каприз. А капризы твои я выполнять не собираюсь. Так что… — Я боюсь, что маму упрячут в психушку, а Олег останется жить в нашей квартире, — спешно перебивая мужчину, начинает говорить Елисей. — И я ничего никому не смогу доказать… Я ведь ни разу никуда не обращался, не снимал побои. И мне придётся жить с этим… с ним. А если я и докажу его виновность, то что? У меня ведь совсем никого кроме мамы нет! Или если даже Олега упрячут в тюрьму, а мама останется дома, то кто о ней позаботится?.. На протяжении всего этого сбивчивого рассказа парень невидящим взором пялится в пол, проговаривает предложения на одном дыхании, практически не делая пауз, и Константину страшно даже представить, сколько раз он в мыслях прокручивал эти слова, пока не нашёл того, перед кем не побоялся произнести их вслух. — Эй, Ел. Подожди, — перебивает парня мужчина, когда в голосе того опять начинают слышаться слёзы. Подросток замолкает на полуслове, но взгляда не поднимает. — Посмотри на меня. Бесполезно — парень вздыхает и вовсе закрывает глаза. Константин наклоняется, касается его щеки, заставляет повернуть голову, и Ел послушно делает это, но по-прежнему зажмурившись. — Открой глаза. — Подросток зажмуривается сильнее, и мужчина, с трудом заставив себя отбросить приказной тон, мягко добавляет: — Пожалуйста. Елисей вздрагивает. Нервно облизав губы, поднимает веки — как Константин и думал, в глазах его стоят слёзы. В дополнение ко всему Ел шмыгает носом, и у мужчины сразу пропадает всякое желание вести этот разговор и хочется только напоить парня горячим какао и уложить спать. Но это не выход. — Может, лучше поговорить об этом с психологом? — Константин старается, чтобы голос звучал как можно деликатнее. — Они должны быть при каждом доме-интернате. И они явно лучше меня разбираются в подобных ситуациях… — Нельзя мне к психологу. — Голос Елисея хриплый и сдавленный. — Я ведь не идиот, понимаю, что в некоторых ситуациях веду… вёл себя так же, как мама. И если сейчас она в таком состоянии, то со временем и со мной может случиться что-нибудь подобное, если уже не случается… — Тем более лучше поговорить со специалистом. Парень снова мотает головой. На улице начинается дождь — Константин и Елисей переводят взгляд за окно, радуясь, что появился повод не смотреть друг на друга. Оба молчат. Испытывают друг друга на прочность. Елисей ждёт, когда мужчина попытается его сдать соцслужбе. Тогда у него появится повод снова начать его шантажировать. Константин ждёт, когда Ел начнет шантажировать его. Тогда он сможет его сдать… Замкнутый круг. И никто не хочет вступать в конфликт с собственной совестью. «Ладно, — спустя минуту напряжённого молчания думает Константин. — Елисей всего лишь ребёнок. Маленький напуганный ребёнок. И уж если кто-то из нас должен взять ответственность на себя, то точно не он». Мужчина поворачивается к парню и говорит тоном, не терпящим возражений: — Я не могу оставить тебя здесь. В конце концов, ты несовершеннолетний, и это незаконно. Собирайся, я отвезу тебя в полицию. Помогу с оформлением… — Я никуда не поеду! — Только что бессильно опиравшийся на стену парень вдруг резко вскакивает. Константин перегибается через стол, но не успевает его схватить. Елисей разворачивается лицом к мужчине и медленно делает шаг назад, неотрывно следя за его передвижениями. — Я не отпускал тебя, — строго говорит Константин, но потом Елисей делает ещё шаг назад, и мужчина проглатывает всё, что хотел сказать — пытаться командовать парнем сейчас явно нет смысла. За окном резко темнеет. Поднимается сильный ветер; редкий стук капель по стеклу учащается и сливается в один сплошной гул. Вдалеке раздаётся первый раскат грома. Ещё шаг… — Пожалуйста, останься, — выпаливает Константин раньше, чем успевает подумать. Елисей вздрагивает и замирает. Мужчина медленно подходит к нему. — Я никуда насильно тебя не отправлю, — говорит он и останавливается на расстоянии вытянутой руки от парня, борясь с желанием схватить его, чтобы точно быть уверенным, что тот никуда не денется. — Мне нужно только сдать экзамены. А потом я найду работу и уеду. И больше не напомню о себе. Забудете, как страшный сон. — Елисей всё ещё выглядит так, словно готов сорваться с места и убежать, стоит мужчине только перейти невидимую черту. Но Константин точно знает, где она проходит, и не собирается нарушать эту границу. — Елисей. Подумай ещё раз, — говорит он. — Хорошо подумай. Ты действительно хочешь остаться со мной? Абсолютно чужим мужчиной, который вряд ли является подходящей компанией для парня вроде тебя? — Почему? — По многим причинам. — П-по каким? — Голос подростка срывается. Константин качает головой: — По многим. Пойми, я не являюсь образцом добропорядочности… — Нет, не являетесь, — не даёт мужчине договорить Елисей. — Но вы и не плохой. Не такой, каким показались мне вначале. Вы… хороший. И я действительно не хочу вас шантажировать. Поэтому я просто прошу вас. Помогите мне. Елисей стоит прямо, не отводит взгляд и не прячет лицо, и Константин смотрит на него, поражаясь тому, каким серьёзным и взрослым может быть этот парень. «Кажется, он тоже не такой, каким показался мне вначале, — думает мужчина. — Видимо, мы оба заблуждались…» Гроза застилает весь внешний мир сплошной тёмной пеленой. Константин берёт сигарету, подходит к окну и закуривает, вглядываясь в мутный серый пейзаж.***
— Почему ты всегда так боялся оказаться в интернате? Елисей сидит на диване, подобрав под себя ноги. Крутит в руках кружку с остатками чая. — Потому что я знаю, как там обстоят дела, — безразлично отзывается он. — И как же? — Ужасно. — Парень наклоняет голову и оценивающе рассматривает мужчину. — Если бы я туда попал — и недели бы не протянул. — Почему? — продолжает допытываться Константин. — Вы действительно хотите знать? — спрашивает Ел. Мужчина кивает, и парень нехотя продолжает: — Детдомовские чаще всего озлобленные, а я… не очень-то хорошо умею за себя постоять. У меня и в обычной-то школе проблемы, а там… — Думаю, ты преувеличиваешь, — усмехается Константин. — Откуда ты всё это знаешь? Из фильмов? Я сегодня смотрел сайт какого-то приюта, не заметил ничего ужасного — светлые комнаты, хороша еда, детям там какой-то депутат игрушки на Новый год дарил… Елисей усмехается, с точностью копируя ухмылку мужчины: — С маленькими детьми там действительно обращаются ещё нормально. А вот с теми, кто постарше… — Парень вздыхает и вдруг начинает говорить быстро, почти не делая пауз: — За малейшую провинность воспитатели могут отправить в психушку. Там сразу же бреют налысо. Девушек осматривает гинеколог, парней — проктолог. Всех, даже тех, кому ещё совсем мало лет. И, кстати, делают они это небезосновательно. В психушке парней, а иногда и девушек, особо буйных, воспитывают так называемым уколом-наказанием. Не знаю, что именно им колют, но это какая-то маслянистая жидкость, её вгоняют под лопатки, и она там медленно рассасывается. И пока не рассосётся, двигаться невозможно — больно. И не нужны никакие смирительные рубашки и наркотические препараты. Ах да, наркотики. Многие подсаживаются на героин. Им торгуют прям рядом с детским домом. Все об этом знают, но эта точка до сих пор не закрыта. Видимо, так выгоднее всем. В общем, многие не доживают до восемнадцати. Из тех, кто всё-таки не сторчался, ещё половина переезжает из детского дома сразу в тюрьму… — Так, стоп. Подожди. Скажи, что ты выдумал все это. — Мужчина ошарашенно хмурится. Елисей качает головой: — Моя подруга жила в детском доме. А сам я первый год учился в классе коррекции с детьми оттуда, потому что не смог поступить в обычный. Во втором классе меня перевели, но я успел услышать и увидеть многое, — отвернувшись, говорит он. Константин удручённо качает головой — верить словам мальчишки не хочется, но ему почему-то кажется, что тот не врёт. — А где сейчас твоя подруга? — Её удочерили, когда ей было четырнадцать. — В четырнадцать лет? Так поздно? — Да. — Елисей, ободрённый тем, что мужчина проявляет к нему интерес, начинает говорить живее. — Работники детдома тоже удивились. Но больше всех удивлялась сама Вика — после пяти лет ей только и говорили, что она теперь сама по себе и что никто не захочет брать такого взрослого ребёнка… Однако её всё же забрали. Женщина, которая удочерила её, оказалась младшей сестрой её матери. Она-то и рассказала Вике, что её мать сбежала из дома с каким-то сомнительным типом, когда ей было всего семнадцать, а потом этот тип бросил её, как только узнал, что та беременна. Срок был уже большой, аборт было делать поздно… В общем, от ребёнка она отказалась. Вернулась домой после того, как родила, но вскоре снова сбежала и на какое-то время все контакты с ней были утеряны. Елисей зевает, прикрывая рот кулаком. Константин хочет уже отправить его спать и закончить разговор завтра, но парень продолжает: — А потом вдруг объявилась. Выглядела ужасно — явно пила, причём уже давно. Рассказала сестре о ребёнке. Та удивилась, но всё оказалось просто — мать Вики была очень больна, кажется, что-то с печенью, жить ей на тот момент оставалось несколько месяцев, и, представляете, совесть проснулась. Ничего обо всей этой истории сестра до того момента не знала, родители ей не рассказывали. К тому же, видимо, насмотревшись на свою старшую дочь, младшую они воспитывали крайне религиозной. В общем, эта сестра — тётка Вики — вместе со своим таким же религиозным мужем посчитали своим долгом забрать невинное дитя к себе. Тем более своих детей у них не было, так что они приняли это чуть ли не за знак свыше. Только вот Вика на невинное дитя не тянет, так что у них частенько возникают конфликты… Парень вдруг замолкает. Смотрит в окно, за которым уже успело стемнеть, уставший и задумчивый, и Константин решает, что услышал достаточно. — Я тебя понял. Можешь не договаривать. В конце концов, я не имею права заставлять тебя отчитываться… — начинает он, но Елисей вздрагивает, словно очнулся от собственных мыслей, и поворачивается к нему. — Нет. Имеете, — твёрдо говорит он. — На чём я там остановился? Ах да… Вику воспитывают — пытаются, по крайне мере — в лучших традициях религиозного фанатизма: юбку выше колен нельзя, краситься нельзя, телевизор смотреть нельзя, сразу после школы домой, книги читать можно только те, которые одобряет церковь, и прочее в этом роде… Так вот, к чему я это всё вам рассказываю — Вика говорит, что ей с рождения не жилось так хорошо. Смеётся надо мной, когда я начинаю её жалеть. Любит специально рассказывать такие подробности своей жизни в этой семье, от которых у меня волосы дыбом встают. А вот о своей жизни в детском доме рассказывать не любит. И после всего услышанного мне страшно даже представить, о чём она молчит.***
После разговора с Константином Елисей долго не может уснуть. В комнате душно. Парень ворочается уже почти час — переворачивает подушку, поправляет сбившуюся простынь, то накрывается одеялом, то скидывает его с себя, но в итоге не выдерживает, встаёт и открывает окно. Комната наполняется прохладой и шелестом мелкого послегрозового дождя. В спальне Константина тускло, как от настольной лампы, горит свет, вытянутым оранжевым прямоугольником ложащийся на траву, на нём мелькает тёмный силуэт — мужчина курит у открытой форточки. Ел втягивает ноздрями воздух, пытаясь уловить запах сигарет, потом вдруг улыбается и возвращается в постель. Понимание того, что не он один стоит, пялясь в темноту и пытаясь понять, что делать дальше, помогает ему наконец заснуть.