Я тебя вижу

Жизнь обожала подкидывать Гарри Поттеру удивительные обстоятельства и сногсшибательные в прямом смысле слова происшествия. Казалось, к своим семнадцати Гарри должен бы привыкнуть ко всем резким поворотам и выпадам судьбы, но тем не менее, каждый раз, когда он оказывался перед лицом нового витка приключений, головная боль, обычно возникающая после столкновения с тяжёлыми последствиями неумолимой реальности, неизменно вспыхивала с той же настойчивостью и незамутненной яркостью ощущений каждый раз, будто в первый. С другой стороны, юноша справедливо считал, что привыкнуть к любым болезненным ощущениям и не обращать на них должного внимания - выше сил человека, чья нервная система, тщательно и заковыристо соединённая с мозгом, рьяно протестовала против негативного обращения и весьма настойчиво напоминала об этом владельцу. Был, конечно, способ научиться игнорировать посылы, но он требовал усиленных и несколько извращённых работ над мозгом, и парочка виденных волшебником результатов сей деятельности не внушала ему особого доверия. Как бы там ни было, но первое воспоминание мистера Поттера, сменившее картину расплывающихся за окном экспресса очертаний призрачного вокзала, было болезненным как в физическом, так и в моральном (что в гораздо большей степени превосходило телесные ощущения) плане. Он резко подался вперёд и вверх, а может быть, что-то дёрнуло его. Перед глазами вспыхнули и заплясали разноцветные мушки, какие всегда появляются, если быстро встать на ноги из лежачего положения. Через пару секунд он проморгался и увидел необыкновенно высокие деревянные перила, выкрашенные светлой краской. Ноги плохо слушались его, голова кружилась и в глазах по временам темнело, но Гарри все равно упрямо потащился вперёд. Шаг, другой, вот его руки наткнулись на вертикальные перекладины, он прижался к ним щекой, заглядывая вниз. В поезде точно не было никаких перил и ступеней, ведь там всего один этаж. Как же он упустил то, что оказался в незнакомом доме? Аппарировал? Но он не собирался, да и куда? Каждый вопрос отзывался ритмичным стуком в ушах, и Гарри потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что шум производился им самим, практически перепрыгивавшим со ступеньки на ступеньку. Лестница тоже скрипела в такт его шагам, но совсем не тем протяжным, или скорее противным скрипом, к которому он никак не мог привыкнуть в доме Сириуса. Порой, стоило чуть сильнее ступить на половицу, как та принималась скулить, словно псина побитая, и если совсем уж не везло, к ней с большим воодушевлением присоединялась старая леди Блэк. "Грязнокровки! Поганые предатели крови! Осквернители Дома Блэк!" - Бога ради, как можно жить в таком доме? Даже после стараний Кричера особняк все ещё походил на полузаброшенный музей или ангар для съёмок фильма ужасов. Но это точно не Гриммо. На Гриммо он не был уже так давно. С того самого Рождества, как они с крестным распевали гимны по всему дому, игнорируя всю женскую часть со всеми их полу-шутливыми возмущениями и придирками. Нет... Гарри был там. И после убийства Сируса. В глазах наступило очередное помрачение от воспоминаний последней дуэли Бродяги, когда Белатрисса столкнула его в Арку Смерти. Гарри услышал щелчок, застыл на мгновение, в которое имена друзей и врагов градом посыпались на него, а потом ринулся вниз. В его ушах был только заливистый, дерзкий, слегка истеричный смех Сириуса и его сестры - так все Блэки скалились смерти, чувствуя её ледяное дыхание. Каждая ступень чувствовалась слишком большой и широкой для его заплетающихся ног, Гарри удивился тому, что все ещё не упал, а потом все ожидаемо пошло наперекосяк. Опора выскользнула из под руки, он налетел на что-то или кого-то, образовавшегося на пути совершенно внезапно, и одну неуловимую секунду находился в невесомости. А потом было больно и шумно, все мысли завернулись друг в друга и ухнули вниз, как он и неожиданное препятствие; ударялись друг о друга, как он и ступени; и наконец вышибли из него дух, как мальчишка с острыми локтями, оказавшийся тем самым препятствием. Падение и удары прекратились, на смену пришла тяжесть чужого тела, невероятно удивленное детское лицо с темно-карими глазами, смотревшими безотрывно, не мигая, и непоколебимая, пришедшая и враз укоренившаяся, будто инстинктивная уверенность - это Он. С этого-то странного момента и началась долгая, умопомрачительная и сногсшибательная история взаимоотношений Томаса М. Реддла и Гарри Дж. Поттера. Или же не Гарри, и вовсе не Поттера? Черт бы побрал миссис Коул с её Рождественском чувством юмора. Эта почтенная дама была хозяйкой приюта Вула, яро исповедовала католицизм, считала нужным прививать духовное воспитание и своим выкормышам, носила короткую стрижку, отвечавшую последним веяниям моды того времени, и курила Marlboro, забавно вытягивая губы трубочкой. Для чего она делала последнее, никто толком не знал, но это не мешало всем наблюдателям веселиться за счёт хозяйки, пародируя её забавную манеру и выдав ей нарицательное прозвище "Дудочка", естественно, имевшее хождение лишь в тесном кружке самих выдумщиков. Следовало так же упомянуть, что помимо вышеперечисленных качеств и привычек миссис Коул обладала добрым сердцем. По крайней мере, ровно в той степени, которая подходила бы хозяйке приютского дома, вынужденной выбивать льготы и средства на содержание всей этой "соплевытерательной" затеи у беспощадной бюрократической машины. Женщина не сюсюкала с оставленными на её волю и милость детьми, она прекрасно знала, что рисовая каша частенько подгорает, а овсянка никогда не бывает досолена, сквозняк прогуливается в комнатах на первом этаже, словно у себя дома на Риджентс-парк, и многим из воспитанников приходится на собственной шкурке ощущать обратную, и подчас нелицеприятную сторону жизни. Но все-таки она не помыслила о том, чтобы закрыть дверь, на пороге которой лежал завёрнутый в пеленки годовалый ребёнок, предоставив ему тем самым побыть в компании пронизывающего колючего ветра и декабрьских морозов ещё некоторое время, необходимое детскому организму для склеивания лапок, ну или заледенения, что случилось бы вероятнее в тех погодных условиях. Отвесив в пустоту снежной ночи парочку комментариев в духе: "Ну что за скотиной была та шалава, подкинувшая мальчика посередь ночи, да ещё и в святой праздник Рождества!", вдова мистера Коула, а быть может, и бывшая супруга, этого обстоятельства её биографии опять-таки никто не знал, подхватила спеленатый "подарочек", вошла с ним за порог, и таким образом сделала его ещё одним членом разношёрстной семьи. Так как дело было двадцать пятого декабря, а хозяйка приюта не спала в столь поздний час наверняка по той причине, что ожидала какого-нибудь знака внимания от толстого, бородатого и седого джентльмена, обходившего её стороной предыдущие пару лет, то фамилию мальчик получил подарочную: "Клаус". По крайней мере, то была самая распространённая среди сирот версия. Нелогичность и наивность сей теории объяснялась тем, что все заинтересованные в данном вопросе были детьми в возрасте от трёх до пяти, таким образом не успевшие оставить бредни о Санте, оленях, санях и печенье позади. Сам носитель фамилии считал, что либо женщина не хотела заморачиваться с измышлениями и ляпнула первое, что пришло в голову, исходя из окружавшего антуража, либо в ней проснулась ирония. Маленький колдун решил остановится на последнем предположении, ибо, в конце концов, кому приятно будет признаться, что над его именем не захотели трудиться больше двух секунд. Таким образом миссис Коул приобрела специфичный юмор, основанный на духе Рождества, имеющий отдалённые намеки на Библейские постулаты, которые были столь отдалены, что Гарри вскоре забыл, в чем заключалась связь. Но сорокалетней католичке подходила подобная характеристика, выставляющая её в выгодном свете. Гарри думал, что новое имя "Николло" имело какое-то отношение ко всей этой святой тематике, но оказалось, что первая часть имени была написана на клочке бумаги, найденной при нем. Вот как вышло, что Гарри Поттеру пришлось регулярно откликаться на зов: "Нико Клаус". Хотя он довольно долго прибывал в постшоковом состоянии от того, что спонтанно придуманный между жизнью и смертью план сработал, прежде чем озаботиться своими новыми "позывными". Первоначально все его внимание сосредоточилось на том факте, что неведомые силы, явно против всех законов о соблюдении пространственно-временного континуума и всей той хрени, от которой ум заходил за разум, таки забросили его в конец двадцатых годов, в буквальном смысле под бок Тома Реддла. В конце первого дня, начинающего чреду других, истинно невероятных дней, лежа на скрипучей кровати и усердно сверля дырку в затылке упомянутого мальчика, оказавшегося его соседом по комнате, Гарри Поттер клялся себе всеми богами и высшими знамениями, что в следующий раз обязательно использует ту часть тела, что бесполезно болталась у него над плечами, не только для поглощения пищи, но и для кое-чего более энергозатратного, прежде чем принимать какие-либо решения. Он прилагал огромные усилия к тому, чтобы не заснуть посреди своих размышлений, но глаза постоянно слипались, а мысли и образы смешивались в голове хаотичным беспорядком, перескакивая с одного предмета на другой. Когда Гарри осознал, что полусонно ухмыляется мыслям о том, что хорошо устроился, накрывшись одеялом и ворочаясь в сухой тёплой постели, вместо того чтобы скакать по Запретному Лесу, уворачиваясь от проклятий Волдеморта и его шайки Пожирателей, то решил, что разберётся со всем завтра. При условии, что таковое наступит и застанет его в прежнем положении. Завтра наступило. А за ним другое, и третье. Множество дней складывались в месяцы, оставляли за собой шлейф из новых воспоминаний, обновлённых ощущений. Гарри чувствовал себя так, будто брел в тумане, пока его ум взрослого человека координировался с телом ребёнка. Он не мог заставить себя сосредоточится на чем-то одном, внимание постоянно сбивалось на посторонние вещи, и его душило иррациональное желание ощупать решительно каждую вещь в зоне досягаемости. Создавалось ощущение, что колдун постоянно находился под какими-то одуряющими веществами, и сознание давало ему лишь короткие проблески ясности и спокойствия. Но он не чувствовал себя слишком плохо. Странно, это точно. Гораздо страннее, чем когда-либо в жизни. Впоследствии Гарри пришёл к выводу, что такая заторможенность даже сыграла ему на руку - уберегла его от психического расстройства личности, где парень семнадцати лет, переживший множество зубодробительных инцидентов, воюет за доминирование с двухлетним ребёнком, самым ярким воспоминанием которого стал полет с двух лестничных пролетов. Хотя вряд ли дело дошло бы до шизофрении - в конце концов, он оставался собой, ярким доказательством чего служил тот факт, что вышеупомянутый полет прошёл в обнимку с Томом Реддлом. Да, в Гарри определённо был вделан магнит, притягивающий странные, рискованные и опасные для жизни вещи. Том был его соседом по комнате, они жили в одном доме, и на первый взгляд он мало чем отличался от остальных приютских мальчиков. Он стал чем-то обыденным, повседневным. В период "обострения" умственной деятельности Гарри без конца крутил хороводы мыслей и размытых воспоминаний, посвящённых этому человеку, но общее впечатление враждебной ненависти стиралось. По правде говоря, он не ощущал настоящей, полноценной ненависти очень и очень давно, со времён битвы за Хогвартс, а может, и ещё раньше. Он не мог не признать, что изменился после поездки на призрачном экспрессе. О да, черт возьми, что-то изменилось. То есть, помимо времени, окружающих людей и собственного тела. Но что бы это могло быть?! Вот о чем шла речь - он начинал Томом, переходил к Волдеморту, между которыми существовал промежуток в тридцать лет, потом немного вспоминал Хогвартс, перескакивал на собственные чувства, связанные со школой, а заканчивалось все ироничными издевками над собой и вставало на зыбкий путь непонимания, вопросов и лёгкой беспокойности. По завершении этой цепи мозг как бы "выключался", не давая беспокойству перерасти в панику и нелепые действия. В голове вновь водворялся беспорядочный водоворот информации, звуков и тактильных ощущений, и последняя осмысленная фраза зачастую сводилась к следующему: "Надо следить за Томом повнимательней". Гарри всегда отличался упорством, и упрямости ему было не занимать. Он подходил к оставленным самому себе инструкциям со всей тщательностью и добросовестностью, на какие был способен. Понятное дело, что скрытный и подозрительный ко всем посторонним людям, маленький Томас Реддл лез на стену от приставучего соседа. Будь он чуть старше, то понял бы, что готов возненавидеть Клауса и хочет задушить того подушкой во сне. Но криминальный гений и маэстро темной магии был двухлеткой, пока не способной к махинациям и намеренным убийствам. Ему оставалось лишь терпеть, временами оживляя серую рутину попытками начистить личико своего преследователя. Подобные происшествия развлекали детей постарше, и так как никаких серьезных увечий не предвиделось, все, и даже непосредственные участники, оставались более менее довольны собой и друг другом. Однако в привычку это не вошло - Билл О'Брайан, долговязый пятиклассник, бывший, так сказать, негласным предводителем и диктатором сиротских выкормышей, велел всем, и даже такой милюзге, выяснять свои отношения за стенами приюта. Воспитательницы были непреклонны в своей нетерпимости к междоусобным распрям, и зачинщикам скандалов крепко доставалось - старые добрые розги были ещё в моде. Тому пришлось отказаться от публичных выражений недовольства. Оставались конечно мелкие каверзы, но Гарри хватало и "половинчатого" ума, чтобы обвести Реддла со всеми его слизеринистыми замашками вокруг пальца. Временами ему даже казалось, что Том привык к нему и их странным отношениям. Для него перепалки с невыносимым Клаусом тоже заимели привкус обыденности. Никто не любит овсянку, но есть хочется каждое утро, так что... Дни шли за днями, заставляя Гарри приспосабливаться к новым условиям существования. Он был частью приюта, и все то, что обычно остаётся за закрытыми дверями, было частью его новообретенной жизни. С их ровесниками не случалось ничего, заслуживающего внимания. Все ещё слишком малы, единственная их цель - досыта поесть и крепко поспать, постараться развеселить себя среди светлых стен и полупустых комнат. Кое-что интересное можно было наблюдать у старших мальчиков и девочек. Самым примечательным был, разумеется, О'Брайан и его друзья - Фрэнк Эбигейл, Тедди Штайн, Боб Стью и Вильям. Последний ненавидел, когда его так звали, но быть ещё одним Биллом он не мог. Вильямы нужны в каждой компании, на фоне таких прочие выглядят лучше. Как Питер Петтигрю у Мародёров. Гарри старался не думать, кто был "Вильямом" в их Золотом Трио. Он неосознанно пытался вытеснить все мысли о друзьях, переключится на окружающих его людей. Каждый раз чувство вины начинало глодать его кости, стоило лишь вспомнить сосредоточенное лицо Гермионы, или ухмылку Рона. А за лучшими друзьями как всегда следовала вереница мертвых лиц, и Поттер отворачивался от них, боясь увидеть укор. Он редко убегал от своих страхов, но отличался особой упрямостью в исполнении принятых решений. Раз решив быть эгоистом, Гарри хотел пойти до конца. Да, О'Брайан и Ко. Ирландец был необыкновенно высок для своего возраста, и часто сходил за ученика старших классов, чем и пользовался. Школа, в которую ходили сироты, была на Карр-стрит, а ближайшая к ней обычная - на Томас роуд. Не так уж далеко, и пара кварталов не становилась препятствием между пятью воспитанниками Вула и детишками из семей среднего класса, легко поддающимися вымогательствам при должном антураже и психической обработке. Это был самый простой вывод, который можно было сделать, раз взглянув на мальчишек. Чем ещё занимался Билл за стенами приюта, знали только его приятели. Гарри был уверен только в первом. Ну и ещё в том, что ночью сестра Энн или сестра Кэролайн несли вахту в коридорах женского крыла, и сестра Мэри временами проверяла мужские комнаты на полное присутствие постояльцев. Юноше его возраста не требовалось прилагать больших усилий, чтобы смекнуть, к чему бы это. Как и развить мысль дальше - никакого надзора за ними не осуществляется, когда они перешагивают порог. Были и другие мелкие стайки и группки, в которые сбивались прочие мальчишки и девчонки, но куда менее интересные и деятельные. По-видимому, они все кооперировали свои действия с Биллом, и все это очень походило на локальное подобие синдиката. Но пока что Гарри мог не волноваться об этом, ведь у него была ещё парочка лет, прежде чем придётся беспокоится о социальном положении в этом карточном домике. Да и это было делом десятым - все его воспоминания оставались при нем, и колдун полагал, что вернётся в норму, как только выползет из нежного возраста. Персоной Икс был Том Реддл, и вот он-то и занимал Поттера больше всех остальных вместе взятых. Гарри старался узнать его. На вокзале он увидел проблески человека, которым когда-то был Волдеморт, и теперь ему представился случай познакомиться с ним. Был ли Том с рождения садистом с манией величия, зацикленным на собственном превосходстве и желании доказать это всем остальным по средствам массовых убийств и террористического гнета? Или таким он стал в силу тех или иных обстоятельств? Можно ли исправить его? Ответы постоянно находились перед ним, обличённые в плоть и кровь. Они имели темно-карие глаза, вьющиеся черные волосы и аккуратные, красивые черты лица. Вся сложность состояла в том, что они отказывались открываться Гарри. Казалось, что первыми словами, которые выучил Реддл, были сердитые: "Не ходи за мной, Никлаус!". Для ребёнка его лет он говорил довольно чётко, сбиваясь лишь на соединении "Ник Клаус", и переделав два имени в одно. Сообразив, что раз Том уже говорит, то и ему можно, Гарри ответил первое, что пришло на ум: "Я иду не за тобой, а вместе с тобой". И это стало похоже на заклятье и контрзаклятье. Были и другие словесные дуэли, все более интересные и изощренные. Поттер стал замечать, что ему нравится задирать Тома, доводить его до белого каления, и наблюдать за бессильной злобой, выхода которой тот не мог дать в присутствии свидетелей, перед которыми обычно и происходило дело. Тому пришлось начать стажировку в искусстве мести, и первым её плодом стала подброшенная в постель Гарри змея. Колдун пережил несколько неприятных мгновений, обнаружив нежданную сожительницу, и ещё парочку, когда понял, что больше не может воспринимать отрывистые шипения рептилии в качестве старого доброго английского. Волдеморта ещё не было, значит, не было и крестражей, а следовательно - и бонуса в виде парсултанга. Гарри не стал выяснять, какого сорта была поднимающаяся на простынях змея. Одну секунду он потратил на осознание того, что он идиот, ещё ни разу не пытавшийся опробовать свою магию, следующие две - на заталкивание паники куда подальше и концентрацию на прямом, беспалочковом колдовстве. Вербальная формулировка вылетела из головы, он просто отчаянно желал, чтобы змея сгорела, и выбросил поток сырой магии в это желание. Получилось с первого раза, но не совсем так, как Гарри ожидал: загорелась вся кровать. Волшебник замахал руками, все ещё молча, но скорее от потрясения, чем из нежелания привлечь внимание. Он вовремя отринул идею устроить локализованный потоп, чтобы справится с последствиями первого необдуманного выброса. Взяв себя в руки и стараясь не обращать внимания на звуки, с которыми рептилия корчилась в неестественно красном огне, Поттер призвал разбушевавшуюся после долгого простоя магию под контроль и погасил пламя. Запах гари и паленая тушка змеи остались единственными последствиями, с которыми пришлось иметь дело. Открытые дверь и окно создали сквозняк, а изуродованное мертвое тело было подброшено в соседнюю кровать в назидание и весьма красноречивый намёк. Слежка за Томом Реддлом продолжилась. Регулярная тайная практика в беспалочковом колдовстве началась. Гарри не придавал особого значения времени, в котором взрослел второй раз, но это игнорирование внешнего мира длилось ровно до той поры, как его выскоблили из кокона самоанализа и бодрящим пинком выставили за порог ясным сентябрьским утром. Подготовительные классы ждали своих маленьких сиротливых учеников. Естественно, Нико Клаус и Том Реддл сидели рядом, к вящему раздражению последнего. Возможно, Том надеялся избавится от его постоянного присутствия в школе, полной других детей. В таком случае он явно ещё не понял, что такое знаменитое поттеровское упрямство. Кажется, Гарри с детства подсознательно считал себя человеком середины девятнадцатого века, или ещё раньше, благодаря мантиям в пол, медным котлам, летающим мётлам и огромному средневековому замку. Лондон восьмидесятых был для него чем-то, о чем имеешь отдалённое представление, чем-то само самой разумеющимся, как телефоны или телевидение. Чему тут удивляться, ведь люди никогда особенно не задумываются над вещами, составляющими их ежедневный быт. Теперь Лондон, образно говоря, обступил его со всех сторон, схватил за шкирку и хорошенько встряхнул со словами: "Добро пожаловать в тридцатые, парень!". За приютскими стенами все оказалось другим. Асфальт на дорогах был другого цвета, не такой светло-серый, каким его помнил мальчик. Фонарные столбы и отбрасываемые ими огни имели тёплый желтоватый оттенок вместо голубовато-белого, хотя Гарри не слишком часто удавалось пошататься по ночному городу, чтобы судить о таких вещах. Может, все дело было в районе. О, район - вообще отдельная история. По-видимому, выходцы Ист-Энда считали себя людьми, слепленными не из другого теста, но из глины, камня, а вместо цемента их скрепляла пинта пива, или бренди, что кому больше по душе. Гарри наблюдал людей вокруг себя, присматривался к их укладу, разговорам и поведению, и постепенно пришёл к странноватому выводу, что уроженцы бедных кварталов имеют особенный вид гордости, чем-то отчасти напоминающей гордость аристократов - сам факт рождения в особенно бедной или богатой среде накладывает печать на своих детей, только для обеих сторон использует разные штампы. Что, впрочем, не мешает и тем и другим расти и жить с чувством собственной исключительной значимости. Ни о каких компьютерах или увлекательных теле-шоу и речи не шло, зато имелась компенсация в виде кино, переживающего зарождение, расцвет и дикую популярность, разом уместившиеся в поистине кратчайшие сроки, в которые зрители своими глазами наблюдали историю становления и модернизации кинематографа от черно-белых короткометражек, где пленка длиной в 200-300 метров давала лишь пятнадцать минут действа, до первых цветных картин, правда, таких же коротких и с более расплывчатым изображением. Театры все ещё были в моде, как и радиоприемники, короткие женские стрижки, кепки, котелки и подтяжки для мужчин, сигарета в зубах - для тех и других, начиная с восьми лет. Гарри частенько оказывался на отшибе социальной среды, и роль отщепенца ложилась на его плечи практически так же легко, как волшебная мантия Игнотуса. Он был недолгим постояльцем в обычном мире, мимо него пролетела большая часть мозаики, составляющей картинку детства. Катание на велосипеде, походы в кино и парк, семейные пикники, ночевки у друзей - нет таких воспоминаний. Сейчас подобных тоже не предвиделось, но зато он был свободнее и мог поискать те, что ему даст щедрый на такие вещи Ист-Энд. А в нем ощущался какой-то обшарпанный уют. Ему нравилось. Как и в Хогвартсе, сейчас Гарри мог чувствовать себя частью чего-то большого. Они не обсуждали инцидент со змеей, но сам факт говорил о том, что Реддл уже открыл часть своих магических способностей, заставив рептилию исполнить его волю. Том был весьма и весьма сильным магом, этого нельзя не признать, а следовательно, мощность его спонтанных выбросов обещала быть, скажем так, заметной. Последнее, в чем нуждался Поттер, так это в гонениях, которые могли бы устроить его заклятому соседу магглы. В конце концов он пытался вызнать, есть ли шансы предотвратить Волдеморта, а вовсе не наблюдать за его сотворением. Он регулярно выводил Реддла на проявление эмоций, негативных в основном, потому что тот не давал ему возможности для других. Но в этом тоже был плюс - надо было знать, на что тот может пойти, крепко разозлившись. Змея была хорошим примером, но все-таки вряд ли Том вправду рассчитывал убить Ника с её помощью. Иначе попытался бы снова. Но ничего потенциально опасного для жизни не происходило. Все колебалось на социально приличном уровне неприятия. Дальше дело не шло. Наверное, отчасти оттого, что Гарри не был злым, и решил не отрываться в тёмную на заведомо слабом противнике за все те звертсва, которые тот технически ещё не совершил. Идея об исправлении, толкнувшая его на все Это, все ещё имела право на жизнь. У Гарри было много времени для размышлений, мельком проскальзывали всякие идеи. Он решил быть честным с собой, и признал, как поступит, если выяснится, что Волдеморт всегда был, а Том Реддл - просто иллюзия. К счастью, Том был довольно хладнокровен для своего возраста, и поддавался только на провокации Поттера, который знал меру. Никаких непоправимо-уличительных проявлений волшебства перед толпами свидетелей не наблюдалось. Так все и шло. Оглядываясь назад, волшебник несказанно удивился тому, сколько времени ему потребовалось, чтобы полностью восстановится в моральном плане. Он не замечал этого среди водоворота новых знаний, шока от такого количества перемен, но его состояние было очень, чрезвычайно далеко от слова "нормально". Хотя бы по тому, что за прошедшие три года ему ни разу не сделалось скучно. Такая привычная, обыденная для большинства людей эмоция не проявлялась ни на секунду, и это почему-то взволновало его. Он испытал это только теперь, столкнувшись с чем-то, оставшимся неизменным довольно долгое время. Все на свете изменилось практически до неузнаваемости, даже он сам. Требовалась прорва времени, чтобы справится, упорядочить все это в голове, сгладить острые углы, приспособиться. Когда со всем оказалось покончено, Гарри обнаружил, что может поскучать. Ему должно было быть двадцать два года (ну, если бы он пережил восьмую встречу с Волдемортом), перед ним открывались бы новые возможности, а вместо этого он вынужден пройти путь взросления по второму кругу. Никто не относится к нему всерьёз, поговорить особо не с кем, да и кто поймёт темы, на которые волшебнику захотелось бы потрепаться. Свою неординарную ситуацию ни с кем не обсудишь, никто не даст совета или указания к дальнейшим действиям. Он сирота, но это не ново и терпимо. Просто на этот раз он правда никому не нужен. Нет Дамблдора, направившего Гарри в нужное русло, нет и Волдеморта, с которым надо сражаться. Многочисленные Размышления наконец дали свои плоды, Поттер осознал, что является человеком ведомым. Теперь он без проводника, сам по себе. Это здорово выбило его из колеи, потому как он понял, что не представляет, что ему делать. Он провёл рядом с Реддлом довольно много времени - Боже правый, целых пять лет они спали в одной комнате! И все же у него не сформировалось четкого представления о том, каким тот был человеком, ну, за исключением парочки бытовых привычек. Может, все дело в том, что нельзя требовать от ребёнка устоявшейся точки зрения и характера. Временами у Гарри случались приступы лихорадочного "планостроительства", и тогда он вспоминал, что у него нет никакого Великого и Грандиозного Плана, он не представляет, что ему делать со всей этой не менее Великой и Грандиозной Херней, обрушившейся на него. Далее он вспоминал, что вообще-то сам навлёк её на себя - ему, находившемуся черт-знает-где в компании мертвого Даблдора и скулившего существа, которым скорее всего был Волдеморт, почему-то пришла в голову мысль, что он может каким-то неведомым способом спасти всех своих злейших врагов, а для этого нужно сесть в поезд и попросить его вернуться назад. "А почему бы и нет, черт возьми?!". С такими вот мыслями он сел в поезд, и вот результат. Потом Гарри изощрялся в придумывании самоуничижительных прилагательных, отдающих должное его умственным способностям в целом, и имеющих парочку интересных теорий относительно того, где же был его мозг в тот важный и ответственный момент. Потом он прерывал мысленную истерику и возвращался к первоначальной теме своих рассуждений. Обычно требовалось парочка мгновений, чтобы вспомнить, с чего он вообще начинал. Ах, да! План. Так вот никакого плана не было. Надо было хотя бы расставить приоритеты. Для начала - он был собой. То есть, имел прежнюю внешность и память о прижитых годах, и несомненно был волшебником. Это радовало больше всего. Значит, что по достижении 11 лет он получит письмо из школы и сможет вернуться туда. Или Дамблдор сам придёт за ним, как сделал это с Томом? Ещё одна хорошая новость - Дамблдор жив. А значит, живы и все остальные. Хотя, не совсем. Ладно, они будут вполне себе живы, как только родятся. Пока что нет никакой войны. Главным образом потому, что сторона, учинившая кровавую бойню, ещё даже и не думала формироваться. С другой стороны, теперь он живёт в 30-х, воспитывается в приюте Вула, спит в одной комнате со своим злейшим врагом, от которого совершенно не представляет, чего ожидать. Нет, как раз отлично может себе представить, но просто... По непонятным причинам сомневается и лелеет глупую надежду на исправление ситуации в корне. Но по этому поводу Гарри придумал себе оправдание - где-то глубоко засели рассуждения Дамблдора о втором шансе для каждого оступившегося. Ну или он просто наивный идиот - к этой точке зрения всегда с превеликим удовольствием склонялся Снейп. Что ему делать? Его персональный камень преткновения, его Немезида во плоти, тот, вокруг кого все и завертелось - Том Реддл. В конце концов, он оказался здесь из-за него. Что бы он не делал, все это напрямую связано с Томом. Навскидку Гарри видел два пути. Первый, и самый простой в физическом смысле - убить его. Задушить подушкой во сне; подлить в его тарелку с овсянкой аконита; толкнуть под трамвай. Второй - попытаться подружиться с ним, и влиять на становление его личности и последующие действия с позиции лучшего друга. Оба варианта представлялись ему невозможными. Он ведь не убийца! И каким бы ни был, или в данном случае - не станет, Том Реддл сейчас просто ребёнок. Замкнутый, раздражительный, подающий первые признаки социопатии, но все же ребёнок. И пока что за ним не наблюдалось никаких убиванческих и особо кровожадных, дьявольски жестоких и хитрых проделок. А уж наблюдателем Гарри сделался отличным. Он не давал себе никаких других установок на протяжении долбаных пяти лет. Нет, он прибегнет к убийству только в крайнем случае. Второй способ сильно напоминал ему дух Слизерина. Хитрость, крупная интрига, манипулирование другими с целью приобретения личной выгоды, многоуровневый обман. Зато он гуманен. Никакой детской крови на руках, а все те же спасённые жизни, десятки и сотни жизней, искалеченных душ и судеб. У Гарри мелькнула и другая мысль. Что, если даже после того, как он избавится от маленького Реддла и от мук совести, появится кто-нибудь другой с замашками Тёмного Лорда? И он, Гарри, даже не будет знать, кто это, на что он способен, каких людей будет собирать возле себя и что намерен делать. Так что... Пусть это по-слизерински, в жизни есть вещи похуже, которые просто ждут-не дождутся, чтобы случится. Однако на деле все оказалось, как всегда, сложнее. Гарри надоело бездействовать. Он почувствовал, что "их отношения зашли в тупик", как любят выражаться во всех любовных мелодрамах при расставании. Он его злил, Том отмахивался, научившись игнорировать внешние раздражители, а переходить грань условной пикировки, объявляя настоящую войну... Ну уж нет, с Поттера довольно всей этой воинственной херни. Он пытался навести мосты, так сказать. В кои то веки решив действовать не в лоб, Гарри сбавил обороты враждебности, перестав приставать к Реддлу. Поттер решил воспользоваться техникой "контрастного душа". На смену тотальному выслеживанию пришла полная безразличность, замешанная на игнорировании. Вначале Том сделался ещё более подозрительным, чем всегда, если такое вообще было возможно. Он ждал подвоха, какой-то крупной гадости, затеваемой его ненавистным соседом. Казалось, они поменялись ролями, только Гарри делал вид, что не замечает мальчишку в упор. Когда Том понял, что от него отцепились, он почувствовал себя счастливым. Поттер никогда не видел его таким довольным и полностью удовлетворённым своей жизнью. Глоток свободы, какой он не знал прежде, привёл его на порог эйфории. Блаженство Тома длилось чуть больше месяца, прежде чем он насытился новыми впечатлениями полной конфиденциальности и невмешательства со стороны (как ему казалось). Потом он обнаружил себя... Скучающим. Или брошенным. Обманутым? По крайней мере, у него был потерянно-раздражённый вид, словно он чувствовал нечто странное, не укладывающееся в привычный спектр эмоций, и злился на себя. Ведь Том привык злиться на него, на невозможного Клауса, привык к его постоянному присутствию, а теперь все резко прекратилось. Как будто человек курил долгие годы, а потом одним не прекрасным днём выбросил пустую пачку в урну, а новую не купил. Том был разозлён, выведен из равновесия, он жаждал мести, или моральной компенсации... Он хотел вернуть своё спокойствие, но не мог. Главным источником неприятностей всегда был Ник, значит, он ответственен и за теперешнее его состояние, а это в свою очередь означает, что нахала следует проучить. Они продолжили меняться местами. Том изо всех сил, с большим воодушевлением и фантазией пытался отравить жизнь Никлаусу, но снова обнаружил себя в странном положении. Нико не поддавался решительно ни на какие провокации, его невозможно было задеть или вывести из равновесия. Том запоздало понял, что на самом деле не имеет ни малейшего понятия о том, что за человек живёт с ним под одной крышей. Весь прочий мир померк в глазах Реддла, сузившись до одной точки под именем Николло Клаус и его невообразимо наглое нахальство, с которым он смеет существовать на белом свете. Гарри чувствовал себя неимоверно гордым, сознавая, что его манипулирующий дебют удался, и пусть он вертел семилетним щеглом, не стоило забывать, что этим щеглом был сам Томас Марволо Реддл. Вот именно, совсем не стоило, а потому вместе с гордостью его нередко посещала толика опасений. Он понимал, что теперь нужно аккуратно сместить Тома с проторённой дорожки концентрированной злобы на неизведанную тропу перемирия, а там уж... Ну, куда кривая выведет. Но хотеть чего-то и получить - две разные вещи. Гарри не был столь опытен в подковерных интригах и просто не знал, какие ниточки нужно дернуть, чтобы снова поменять отношение заклятого-пока-не-врага-а-не-понятно-кого. Он боялся оступиться, придерживался текущей позиции игнора, и по-долгу ломал голову. Единственное, что постоянно приходило на ум - заезженная фраза: "Общий враг объединяет". Объединяет ли он таких же врагов, или поссорившихся друзей? А может он сделать из не-врагов, но близких к этому состоянию людей почти-товарищами? Гарри не знал. Ему оставалось только попробовать и разузнать ответы опытным путём, точно так же, как и все великие мира сего поступали до него. Поттер подошёл к выбору кандидата на роль объединителя очень серьёзно. Он твёрдо решил использовать серое вещество по назначению. Он присматривался ко всем мальчишкам, окружавшим их каждый день, примеривал к ним роль противников и вздыхал в неудовлетворении. Они все были через чур обычными на его привередливый и натасканный годами практики вкус. Ни одного психопата с манией величия (Том, понятно, не в счёт), ни одного пронырливого хитроумного интригана, ни одной ненормальной садистки, помешанной на... Да просто помешанной. Ни предателей, ни насильников... Хотя стоп. Пресловутый Билли имел самые выдающиеся перспективы среди всех прочих обитателей приюта и учеников школы, вечно ходил с группой подпевал, как некий блондинистый и неимоверно заносчивый засранец, всем своим видом и поведением подавал большие надежды на будущую карьеру в области "гоп-стоп", или даже чего покрупней, так что перспектива обещала быть весьма интересной и насыщенной событиями. Гарри прожил почти пять лет в атмосфере полного покоя, и вынужден был признаться хотя бы себе в том, что являлся адреналиновым маньяком, обыденная жизнь для которого оказывалась слишком пресной. Ему требовалась цель, прилагающийся к ней "бег с препятствиями", а в конце что-то весомое в качестве приза. Кажется, все пункты были на месте. В теории план был... Ну, более-менее. На практике... Что ж, практика как всегда взялась за своё, забыв сообщить начинающему карьеру слизеринца герою, что в комплекте с запланированной наградой имеются бонусы в виде рассеченной брови, разбитого носа, добротного фонаря под глазом и группировка хулиганов, мечтающих закопать наглеца, посмевшего совать им палки в колеса. Хотя этого бы следовало ожидать. Это и было ожидаемо. Просто... Одно дело догадываться, а вот получить фактические доказательства... Зато первоначальная цель оказалась достигнута - Тому пришлось согласиться на временное перемирие. Он здраво рассудил, что не может позволить себе вести войну на два фронта, имея в распоряжении лишь собственную пару рук да ног. Ради справедливости стоит сказать, что Реддл вообще не хотел ввязываться во все это дерьмо (со слов самого Реддла), но Билли почему-то посчитал, что Том полностью разделяет намерения и взгляды своего соседа по комнате (в становлении сего убеждения немалую роль сыграли довольно прозрачные намеки последнего). И было множество махинаций с воровством ключей у сестры Мэри с целью запереть свежеиспеченных врагов в комнате и спокойно позавтракать перед марш-броском до школы; и энергичные экскурсии по Ист-Энду в поисках укромных местечек, тихих проулков, недостроенных домов - любых мест, мало-мальски пригодных для роли укрытий; и даже впечатляющая в своей агитационной промывке мозгов попытка бунта малолеток, страдающих под железной пятой старшеклассников; и куда же без жёсткой расправы тиранов, учиненной вскоре после сорвиголовного восстания; потрясающая, "почти волшебная" регенерация треснувших рёбер и выбитого сокрушительным хуком слева зуба; безбилетный поход в театр, совместивший в себе два дебюта - обоим ещё не приходилось бывать в театрах, тем более бесплатно и незаконно; продолжение карьеры "пушистых зрителей" и первый цветной мультфильм от Диснея - о, Боже, то был год сплошных премьер. И постепенно он открыл для себя другого Тома. Умеющего направить свой кипучий ум не только во вред и боль окружающим; глотавшего интересные книги целиком, вместе с коркой, а потом в нужное время и даже с претензией на шик блеснуть полученными знаниями; пекущегося о своём внешнем виде, всегда причесанного и в аккуратной одежде. Гарри удивился этой склонности, и частенько отпускал шуточки по поводу пижонства Реддла, но тот лишь снисходительно фыркал на лихие угольно-черные вихры, не поддающиеся никаким попыткам приведения от облюбованного хаоса к порядку, закатанные до локтя рукава рубашек, обнажавшие жилистые предплечья и таким образом никогда не мешавшие хозяину вступать в кулачные выяснения отношений. Они были колоритной парочкой во всех смыслах, не только в таком простом примере, как педантичный чистюля с замашками денди и лицом аристократа, и развязный мальчик-катастрофа, дерзкий, стремительный, игнорирующий пиджаки и подтяжки, ненавидящий заправлять полы рубашки в штаны. Гарри увидел другого человека в нем, и не мог не отметить, что и сам изменился. Он не сразу заметил это, как не замечают прибавления в росте или весе до тех пор, пока обновления не заявляют о себе в категоричной форме. Но так или иначе, однажды мальчик встал напротив зеркала и увидел кого-то другого. Тот же шухер на голове, те же глаза, и высокие скулы, линия челюсти, обещающая с возрастом приобрести ещё больше четкости - внешне все осталось прежним. Разве что чуть больше свободы во всей фигуре, лёгкости в движениях, в разговоре. Той самой, которая приходит лишь с лёгкостью душевной, когда ничто не стесняет мыслей, естественных для мальчишки чувств и желаний. Никлаус выглядел ребёнком, но на самом деле никогда прежде не ощущал себя более взрослым. Колдун понял, что возраст измеряется не в годах, а в ответсвенности, которую человек готов принять. Он теперь отвечал за себя, сам строил свою жизнь. А ещё за Тома. Две сорвиголовы, за которыми глаз да глаз нужен, и железные наручники тоже не повредили бы - куда уж больше ответственности. Ему и не требовалось - он хотел быть взрослым парнем, а не стариком с развевающимся шлейфом белой бороды. Хотя, зная их с Томом, можно готовиться к поседению. Он был полон сил, воодушевления и свободы. От всего. Волшебник не кормил ненависть к ещё не родившимся врагам, и она отощавшим псом забилась в тёмные углы; страх не нужен был ему для сохранения жизни, и не было вокруг никого, за кого следовало бояться; ни стыда, ни долга, ни вины - отчаянные попытки выбросить их из головы и сердца наконец принесли плоды. Избавившись от всех этих вещей, внёсших лепту в сотворение личности Гарри Поттера, волшебник чувствовал себя потерянным, опустошенным, но и лёгким, счастливым, беззаботно-открытым для новых моральных устоев, событий и людей, которые слепили бы из разрушенного песчаного замка что-то другое. Он не чувствовал ещё полного отторжения от личности Гарри Поттера, но и не мог быть им на сто процентов, как раньше. Гарри никогда не наскрести столько эгоизма и бесстрашности, чтобы послать всех со всеми их проблемами к черту, вырвать из себя зашитые под кожей угрызения совести, просто взять и... Забыть. Все забыть, проигнорировать, отвернуться, притвориться, что ничего не было. Прежний Гарри привык смотреть вперед исподлобья, стиснув зубы и приготовившись к очередной буре, терпеть молча и по возможности без истерик, он был откровенен, у него имелись свои понятия о чести. Сейчас он не стал мразью, ничего такого, но, образно говоря, сменил сияющие латы рыцаря на кожаный дублет наемника с принципами. Новые доспехи постепенно приживались вместе с новым именем, и юный волшебник все чаще ощущал себя больше Никлаусом, чем старым-добрым Поттером. А главное - это тоже скорее нравилось. Вопреки всем воплям морали, в угоду торжествующим гиканьям аморали - все равно нравилось. Все это (помимо десятка мелких бытовых передряг) должно было произойти, прежде чем Том, в конце концов, согласился с раздражающим присутствием Ника, как соглашаются с тем, что солнце должно вставать на востоке. По крайней мере так думал сам Ник, до тех пор, пока однажды Реддл не застыл в дверях их комнаты в ожидании. Через несколько секунд раздался его ворчливый голос: "Чего там застрял, Никлаус? Ты разве не со мной?". Голос Поттера странно дрогнул, когда он, поднимаясь с кровати и шагнув в его сторону, ответил: "Я с тобой". Это тоже походило на заклятье. Потому что с этих коротких слов официально родился необыкновенный союз двух людей, существование которого казалось невозможным по ряду весомых и значимых причин. Но несмотря на всю невероятность и сумасбродность, приступы отрицания, желания излечиться от психических отклонений, приведших к подобному решению, гнева и вселенского изумления со стороны обоих мальчиков этот Странный с заглавной буквы Союз существовал. Ну а со временем они просто привыкли к этому. Гарри-Николло пришлось признать, что он способен привыкнуть решительно ко всему на свете и не задавать лишних вопросов.