How to be a gentleman

Весенний триместр подходит к концу, а у Катсуки на уме далеко не учеба. Киришима пишет ему то наплывами, даже не исправляя опечатки и забрасывая диалог полусмазанными фото — называется «сэлфи», то пропадает на подработке в ресторане. Во время каждого его звонка Катсуки неубедительно притворяется, что не спал, но в час ночи ему трудно звучать бодрым, и Киришима извиняется для приличия и продолжает. Их факультеты в разных корпусах, и встречаться получается нечасто — Катсуки сбегает от леди к их скамейке почти одновременно с Киришимой, и оба, запыхавшиеся, растрепанные, посмеиваются невесть над чем. Пекло такое, что хочется прятаться в лесу, и чтоб с опушек тянуло прелой буковой листвой и всюду пахучие пихтовые колючки. Но его дом с холодными фьордами и затяжными зимами далеко, а Катсуки здесь, сидит на траве под сливами с ним — завороженный, убаюканный его размеренным голосом. Киришима щелкает пальцами перед его лицом, возвращая на нагретую землю, — а ведь Катсуки чуть-чуть увлекся, пересчитывая карминовые пятнышки на радужках его глаз. — Вечно как прилижешься, — так же мягко сетует он, лохматит руками выгоревшие волосы Катсуки, превращая аккуратный пробор 8:2 во взрыв золотистого, — ему неохота возражать. Катсуки стесняется самого себя и складывает вспотевшие ладони на коленях, а Киришима скользит рукой по его шее и в два счета высвобождает пуговку-другую на его застегнутой под горло рубашке — жарко. Даже голова слегка кружится. Киришиме приходится долго приучать его разговаривать без вездесущего «Вы» и «позвольте». Катсуки поначалу тяжко с его-то безупречными повадками, но он старается — тщательно подбирает слова и подстраивается под киришимин свободный стиль. Много чего не слышал, разумеется, но Киришиме, по всей видимости, нравится вести. Он даже к леди и принцу Изуку не обращается на «ты», а ведь они с малых лет втроем, однако с Киришимой почти не надо себя ломать — почему-то они равны, почему-то с ним все так естественно. Непроизвольно. Катсуки помогает ему с математикой, и с английским, и со всем, стоит ему только попросить, но не за просто так — вечерами улицы остывают, и Киришима показывает свои любимые раменные и булочные, набережные и длинные аллеи. Где-то посреди моментов тишины и переливающейся воды под изогнутыми мостами Киришима душу ему вытягивает своими тяжелыми взглядами из-под полуприкрытых век и прикосновениями плеча к плечу, и Катсуки почти не дышит — хрупкая сказка, сцепленные мизинцы, перила деревянные и пахнут смолой. Но самое дорогое всегда начинается с последними звездами. — Знаешь, — на слух по телефону Киришима такой же — чистые ноты, флажолет — и весь словно лебединый рыцарь с Северного Креста. — Ты мне опять снился. Ты был снежным барсом, а я — пандой. Класс? Катсуки вылезает из-под подушки и не может сдержать хрустальную ухмылку, стоит только представить. Вроде сам предложил делиться снами, но эмоция перехлестывает его скованность и гонит на балкон. Киришима, может быть, придумывает, да только Катсуки не против — волшебство же, интимное и к сердцу. — Да, — шепчет он, и больше всего ему интересно, что дальше. — Я тебя не обижал? — Нe-a, — Киришима как будто миг возится на простынях, и сиреневая музыка в голове Катсуки становится чуть громче. — Мы были заодно. Даже в стае. А тебя выбрали наследником храма. Еще у тебя был хвост, прям кошачий, и уши прикольные такие, пушистые, и… Мы ели пельмени. Очень много. Да не смейся! А потом я проснулся голодный. Венера еще мерцает в выси — близко, достать бы. Катсуки не замечает, что сам взволнован, что из него просится что-нибудь в ответ, хоть вздох, хоть распирающее ему грудину признание — сад источает густой запах роз и пионов, Мусутафу досыпает у его ног. Рассвет ничуть не помогает ему. — Вчера мы были супергероями, — Киришима ждет недолго и оставляет на потом, а Катсуки с закрытыми глазами видит его перед собой, сонного, фарфорового — в живот его колет импульс ринуться в гараж и приехать к нему вот сейчас, в полпятого утра, пропустить занятия и весь день искать лучшие пельмени в городе. — Это где я всех взрывал? — мысли о Киришиме в кроватке ползут в другое русло — Катсуки отвлекается изо всех сил, потому что сон и правда забавнейший. Чтобы он, потомок датской монархии, когда-нибудь вел себя столь недостойно. Каждая из попробованных Киришимой вселенных кажется ему небылицей, параллельным измерением с дверью в чулане, тайной. И все же Катсуки за то, чтобы меж ними не водилось секретов. — Ага. Я звал тебя Бласти, — Киришима давит зевок — и впрямь по-медвежьи. — Мы увидимся сегодня? Если да, то я дальше спать. — Конечно, — Катсуки рисует очертания лилии по собственному белому запястью и соображает, как бы успеть съездить с родителями в посольство до пар. — До встречи, Лоэнгрин. Тут Киришима внезапно скрипит пружинами и звучно целует динамик, отключаясь, и Катсуки чуть ли роняет свой meizu вниз, на ступени крыльца. Bjørn, — тут же приходит на ум. Солнце лижет краешек горизонта оранжевым, высовывается робко, и Катсуки ступает босиком по мрамору, сдвигает занавески и почти кружится в полумраке, напевая всякое, — панда, точно. Теплая плюшевая панда.

♥♥♥

Он всерьез репетирует, как предложит Киришиме начать официальные отношения, и нервничает заранее. Леди Очако ненавязчиво подтрунивает над ним, но у нее уже столько подруг здесь, что на ее компанию не приходится рассчитывать. — Бакуго! — Киришима умудряется улучить минуту и выловить его за день до летних каникул, и Катсуки специально задерживается на большом перерыве и поджидает его у дверей лекционной аудитории. — Приветствую, — вообще-то Катсуки жутко охота обнять его или хотя бы поцеловать руку, но в коридоре не протолкнуться, и ему приходится подойти к Киришиме вплотную, чтобы не кричать. Киришима немного ниже него, немного тише сегодня — дергает кончики шнурка на своем тонком красном худи, и челка его отросла так, что больше не выпадает из хвоста. — Тут, м-м. Я билеты забронировал, — он то прячет руки в кенгурятник, то поправляет волосы, и Катсуки против воли наклоняется к нему. — Завтра на «Последний портрет». Не хочешь сходить? — Хочу. В котором часу? — Катсуки соглашается, даже не дождавшись, пока Киришима договорит, и ему немного стыдно за отсутствие такта, и вдруг он слишком хорошо осведомлен, как близко друг к другу они стоят, и как много вокруг них народа. — В семь. Только учти, — он заливается краской и делает еще один мини-шажок вперед. — Это свидание. И, прежде чем Катсуки справляется с собой и поднимает взор, перерыв заканчивается. У него меж легких что-то вспыхивает лампочкой, и на языке — фейерверки из шипучки, и ура. И страшно. — Свидание. Наконец-то, — повторяет он и сам себя корит за то, что ляпнул, и Киришима пропускает смешок, проводит по краешку его рукава кончиками пальцев. Отступает в сторону, зардевшись еще пуще. — Я напишу, — обещает он. Толпа редеет, и Катсуки век бы его не отпускал. — Могу заехать в полседьмого? — хватается за шанс, но ему тоже пора на философию, и Киришима чуть ли не пятится к дверям кабинета. — А, да. Уже жду.

♥♥♥

Следующим вечером Катсуки паникует. На часах — всего пять, а он уже дважды принял душ и перерыл гардероб, позвонил леди, поставил на уши все поместье и сам испсиховался. Надеть ему совершенно нечего, и он решает, что оставит свой обычный бардак на голове, понравившийся Киришиме, и в сотый раз выглаживает стрелочки на любимых светлых брюках. Свидание, свидание. Господь всемогущий, он действительно идет на свидание с Киришимой Эйджиро — сообщает об этом матери с отцом, и те переглядываются озадаченно пару секунд, а затем так же невозмутимо отворачиваются к телевизору. — Mor! Far! — Катсуки почти хнычет от такого пренебрежения — он так-то влюбился, и у него впервые настоящее свидание, а их, видимо, больше интересуют выборы в России. — Прошу вашего внимания! — Катсуки, мы очень рады, — отец смотрит на него через плечо, качает головой — хоть бы изобразили оба что-нибудь поискреннее. — Если хочешь, возьми мою машину. Пока король с королевой сидят на диванчике в обнимку, их принц безоружен против такой дипломатии — все-таки быть сыном посла удобно, и Катсуки рад, что мама отвлечена, а то точно опоздал бы. — Ja, lille kat, — кричит она, отшвыривая пульт на пол. — Мою тоже бери. За помощью в выборе парфюма Катсуки идет к дворецкому.

♥♥♥

Он паркует свою старенькую Toyota Century во дворе киришиминой девятиэтажки и поминутно сдвигает черные Ray-Ban то на нос, то на голову, и у него от нервов будто рисовая рыбка в животе плещется и по рукам капельки едкого пота. Киришима вылетает из-за подъездной двери полусобравшимся и присвистывает, бросив на него осторожный взгляд, — кажется, классические автомобили ему тоже по вкусу. Катсуки столбенеет в ответ — Киришима в облегающей майке-алкоголичке, и у него, а-а, ключицы проколоты. Gud, этот юст его губит. — Воу, — Киришима тянется к его очкам, и Катсуки согласен — воу. Киришима прыгает на переднее и в восторге закусывает щеку — все катсукино беспокойство куда-то девается рядом с ним, и он только сжимает ручку селектора, чтобы ненароком не схватить его за коленку. В маленьком кинотеатре возле станции кроме них еще две девушки да кассир, и Катсуки покупает ему два ведра попкорна и не знает, куда пялиться — на сверкающие микродермалы под его яремной впадиной или на ретро-постеры по стенам. В Антегрии все немного иначе, хоть он нечасто выходил в свет, пока учился в школе, — походы по магазинам с Очако не считаются. Весь фильм Киришима хрустит ментоловыми леденцами и плачет. Катсуки наблюдает за ним — по лицу его слезы, как жемчужины. Такие крупные, что, кажется, могут загар смыть, и Катсуки под шумок берет его за руку. Киришима тут же переплетается с ним пальцами. Если честно, Катсуки манится соблазном поцеловать его прям тут, в темном крохотном зале с глубокими креслами, где пять рядов, потрескивающий проектор над ними и Джакометти на экране, мятное дыхание. Но предпочитает потерпеть в угоду своей благородной натуре — что б он сам понимал в романтике, ну. — Потрясно, — впечатлительный Киришима всхлипывает и после сеанса, размазывает засохшую соль по скулам, заедая попкорном с двух горстей. — Катсуки, это ж шедевр. Катсуки закручивает крышечку на бутылке с колой и прикидывается, что не поперхнулся, — вообразить не мог, насколько приятно звучит его имя с киришиминых уст, и пробует тоже, пока про себя — Эйджиро. В унисон его настроению вокруг разлетаются жирные цикады, закат наливается пурпуром, и брелок с сигналкой соскальзывает с его бедра ровно в тот же момент, как Эйджиро ловит ключи от машины в полете. — Ну, — в душном салоне он шмыгает носом и наспех вытирает замасленные руки. — Это. Давай встречаться? Катсуки стоит приложить усилия, чтобы не рассмеяться в голос, потому что в его фантазиях он уже трижды стоял на одном колене и говорил примерно то же, — но это пока свидание. Пока первое нежное в нем, трепетное и заплаканное. — Давай, — просто угукает он и не совсем галантно поддевает подбородок Эйджиро, притягивая к себе. Наверное, надо было спросить, и у Катсуки оправдание — никогда прежде. На вкус он как карамель и магнолия. И две пачки синего Halls. И не остановишься никак.