Золотой пепел

      Рано утром, когда только начало светать, начался сильный ливень, к которому мы были совершенно не готовы, поэтому быстро собрались и поспешили обратно. Меня без лишних разговоров взяли на руки и побежали в селение, прыгая по деревьям, как горные козлы на скалах, что только пятки успевали сверкать, а у меня с невероятной скоростью перед глазами сменяться деревья. Я уж думала, что меня вырвет вчерашним ужином, но мы остановились, меня поставили на ноги и, взяв за кисть, потянули внутрь огромного дома Учих.       — А где Шисуи? — несмотря на плащ, который мне дал Итачи, я, как и остальные, вся промокла, и с меня текла вода. — И почему ты не остановился возле моего дома?       Я еле подавила свой смешок, потому что было ощущение, что просила таксиста высадить меня возле одного места, а он увез в другое.       — Его позвал к себе Хокаге. Не наследи, — сказал он коротко, пока разувался, а затем ушел внутрь дома. Мы все были промокшие до последней нитки, и с каждого из нас стекала вода, но сказал он этом именно мне. Я глянула на Саске, который тоже нахмурился после слов брата, затем пожала плечами и начала разуваться.       И когда только его успел позвать к себе Минато и почему даже не попрощался? Может, я просто отключилась на какое-то время, сама того не понимая, или просто не заметила, пока мы неслись с такой скоростью, что все деревья превратились в одно огромное сплошное зеленое пятно.       Саске проводил меня до ванны и сказал, что я могу привести себя тут в порядок, но у меня не было никакой запасной одежды, да и если б была, то, уверена, она бы тоже промокла: с рюкзака тек маленький ручеек. Я уже думала над тем, чтобы просто как можно больше выжать воды и ждать, пока все высохнет на мне, или пойти домой прям в таком виде, но в дверь легко постучали.       —Я принес тебе одежду. Как приоденешься, иди на кухню, — сказал Итачи по ту сторону двери. — Свои вещи оставь в ванной.       Сразу же после своих слов он ушел, а я, приоткрыв дверь, забрала то, что он оставил, и быстро переоделась.       Мне пришлось снять с себя нижнее белье и выжать его, прежде чем надеть сухую одежду, иначе смысла переодеваться и вовсе не было. Итачи принес мне похожую футболку с красно-белым веером на спине и штаны, которые он все время носил. Я выжала волосы, пытаясь выжать из них всю воду, и попыталась заплести как-нибудь, чтобы сильно не мешались и не мочили сухую одежду.       Куда деть мокрую, я не знала, но мне ведь сказали оставить ее здесь, поэтому я и ее выжала и хотела сначала развесить, чтобы она высохла, но ничего, на что можно было бы повесить, не нашла и просто положила ее на край ванны, надеясь на что-нибудь, хотя готовилась к тому, что их уже не спасти.       Дом абсолютно никак не изменился с того момента, как я здесь в последний раз была. Все так же все стены в коричневых тонах, длинные, пустые коридоры, и только свет чуть блеклый и тусклый из-за того, что ливень на улице ужасный. Было слишком тихо, настолько, что тишина пугала. Не слышно было даже Саске, который обычно шумный и неусидчивый, когда старший брат рядом.       — А где Микото-сан? — первым делом спросила, когда вошла на кухню.       Итачи стоял ко мне спиной, и как только я спросила, то посмотрел на меня через плечо. Уже переодетый в сухое, но волосы все еще были влажные, и несколько капелек стекали за высокий воротник футболки.       — Почему спрашиваешь? — он, отвернувшись от меня, достал пару кружек и помыл их, а затем отошел, чтобы снять чайник с плиты, который начал закипать и свистеть. Я опешила, не зная, что сказать, ведь было очевидно, что если я спрашиваю, значит, мне любопытно. Когда уже собираюсь выдавить из себя ничтожное «просто», Итачи, кинув на меня быстрый взгляд, произнес еле слышно: — Она занята делами клана.       — М, — протянула я, пожав плечами.       Он снова стал слишком тихим и каким-то таинственным, отстранённым, будто бы не он вчера вовсе ехидничал в палатке. Словно тот Итачи, который сейчас передо мной, и тот, что был вчера, совершенно два разных человека, и это пугает, потому что я не могу понять его мысли, замыслы и поведение. Меня настораживало, что было невозможно предугадать, какой из двух появится передо мной в следующий момент и как он будет действовать. Но пока я не чувствовала от него холода, который накатывал на меня и заставлял теряться и метаться мысленно так, словно я упала в прорубь зимой, то могла чувствовать себя хотя бы в безопасности и комфорте.       Итачи налил кипяток в две чашки, одну из которых протянул мне, а из второй тут же отпил, смотря на меня и взглядом заставляя взять. Я принюхалась и немного сморщилась: запах был, мягко говоря, не очень.       — Ты пытаешься меня отравить? — прищурилась я, пытаясь пошутить и немного расслабить обстановку. Он вперил в меня тяжелый взгляд, но я выдержала его, отвечая ему тем же, а затем резко протянул руку к моей чашке и, взяв ее, отпил немного и вернул назад.       — Мог бы просто сказать «нет», — сказала я ошеломлённо.       — И ты бы перестала перепираться?       Я хотела сказать «да», но, подумав, поняла, что и вправду бы не прекратила; я бы сказала о том, что если со мной что-нибудь случится, ему не поздоровиться, и что в последний раз меня видели с ним. Он едва видно ухмыльнулся на пару секунд, поняв, что он прав, а затем, возвращая отстраненное выражение лица, облокотился локтем на тумбу возле меня, продолжая спокойно пить свой напиток.       — Отвратительный вкус, — сказала я спустя какое-то время, когда отпила три глотка и поморщилась.       — Ты еще пилюли не пробовала.       — Какие пилюли? — не поняв, нахмурилась я. Первое, что мне пришло в голову, это те пилюли, которые давал мне Кумадори в больнице, когда я еле-еле успевала поспать час или два, но вкус у них был совершенно не такой.       Итачи как-то странно улыбнулся, смотря на меня, словно я только что спросила самую большую глупость на свете, а затем выпрямился, чтобы, наверно, показать то, о чем мне говорит.       — Старший братик! — послышался приглушенно откуда-то из дома голос Саске, а Итачи нахмурился и чуть повернул голову в сторону звука. — Старший братик! — закричал он сильнее, и брат, вздохнув, поставив кружку на тумбу, пошел к выходу из комнаты.       — Ты не голодная? — спросил он, когда почти вышел, чуть обернувшись. Мы в спешке собрались утром и ничего не ели после того, как поужинали прошлых вечером, но я, которая привыкла к тому, что могу не есть несколько дней из-за занятости на работе, учебе, не чувствовала голода, поэтому просто покачала голой. Итачи слегка кивнул и пошел к брату.       Я осталась пить то, что он мне дал, и мне стало интересно, что это. Поняв, что из головы совершенно вылетело спросить, что это такое, для чего оно и не опасно ли это, а то вдруг у меня есть к этому противопоказания, я с долей страха и интереса допила, ставя в голове галочку спросить его позже, надеясь, что со мной ничего не случится. Допив, я помыла кружку и убрала ее, а вслед, заметив, что и та кружка, из которой пил Итачи, пуста, вымыла и ее, убирая. Затем уставилась в окно, рассматривая верхушки деревьев, которые покачивались из стороны в сторону из-за ветра, думая обо всем одновременно и ни о чем особенном. Дождь и серость начали навевать воспоминания о палате больницы, когда я поняла, что не вернусь домой в ближайшее время, не увижу родных, когда запрещала думать себе о родителях, а сейчас они, словно ком из снега, накатывались на меня, делая больно, поэтому поспешно отвернулась от окна, заставляя себя снова взять в руки.       Постояв в одиночестве где-то минут двадцать и понимая, что ни Саске, ни его старший брат не собираются приходить сюда, то я, набираясь смелости, вышла из кухни и пошла искать их, мысленно молясь не заблудиться, потому что дом я знала не так хорошо, а он у них был огромный и плюс еще две пристройки, поэтому они могли находится абсолютно где угодно. Я немного побродила по основному дому, даже поднялась на второй этаж в их поисках, но ничего, кроме комнат, которые были обставлены еще скуднее, чем моя квартира, не нашла. Выйдя на веранду во внутреннем дворе и избегая дождя, который капал и стекал по крыше, прошла до противоположной стороны и вошла в первую дверь, которая мне попалась, и она была совершенно не такой, как остальные.       Было очень холодно, словно я в момент очутилась в морозильнике, мрачно и темно из-за того, что свет внутрь практически не проникал. Комната была довольно большая и, по сравнению со всем домом, черная, а не темно-коричневая. В правой части возле одной из стен стоял небольшой сундук, на котором было два меча разной длины, а по бокам от них свечи и небольшие чашки, как в храме, в котором мы когда-то были. За всем этим на стене висел небольшой плакат, на которым иероглифами было написано что-то, но что именно, я не могла разобрать, и пара красно-белых вееров. Мне стало интересно, что это были за мечи, поэтому я подошла поближе в надежде, что смогу еще и разобрать иероглиф, затем присела на колени и медленно протянула руку, касаясь длинного меча.       — Это катана, — я, вздрогнув всем телом из-за неожиданности и испуга, обернулась на голос, смотря на Итачи огромными глазами. У меня было ощущение, что я словно воришка, который пойман за руку, и сейчас его собираются наказать; он стоял, прислонившись плечом к одной из стен поодаль от меня, и, сложив руки на груди, безмятежно наблюдал.       — Давно ты здесь? — я не слышала, как открывались сёдзи, шагов или ещё каких намеков на то, что кто-то вошел в комнату, поэтому была очень удивлена и напугана его появлением. Итачи пожал плечами, оторвался от стены и направился ко мне, пока я хмурилась, не понимая, что он хочет сделать. Я попыталась вспомнить, может, я не заметила его, как только вошла сюда, но нет, я точно помнила, что комната была пустой, когда вошла сюда. Итачи не спеша отошел от стены и присел по правую сторону от меня на колени.       — Это танто, — он взял в руки нижний меч и снял ножны, показывая: короткое холодное обоюдоострое оружие, от которого я на чистом автоматизме чуть отодвинулась, что Итачи тут же заметил и убрал танто обратно в ножны, поставив на место. — Катана длиннее, чем танто.       — М, — протянула я, не зная, что еще сказать, и отвела взгляд в сторону.       Ничего не могла с собой поделать: я пыталась привыкнуть, что тут оружие есть даже у такого мальчика, как Саске, но ничего не выходило, и я все еще боялась всех и каждого, у кого было в руках что-то такое, что могло причинить мне вред.       Я знала, что он считает меня странной, как и все остальные, хоть и пытается скрыть это. Для Итачи это оружие было, словно леденец для маленького ребенка, но я все еще относилась ко всему этому оружию шиноби, как к огню, даже несмотря на то, что, как у хирурга, у меня были приборы, которым я могла за долю секунды распилить самые крепкие кости.       — О чем вы говорили с Шисуи? — после нашего продолжительного молчания, когда я уже почти придумала предлог, чтобы уйти из этой комнаты, потому что мне не нравилась атмосфера, которая царила здесь, и я постепенно начала словно теряться и выпадать из своих мыслей, спросил он, не отрывая взгляда от ножей. Удивленно посмотрев на него, я чуть нахмурилась, пытаясь понять, о чем он. Когда до меня наконец-то дошло, то перебила Итачи, который уже собирался уточнить, что именно он имеет в виду. По глазам я снова поняла, что ему это не понравилось, но он только промолчал, чуть прищурившись. — Он сказал тебе, какая сила у наших глаз?       — Нет, — медленно покачав головой, прокручивая весь свой вчерашний разговор с Шисуи в голове, ответила я.       Итачи резко перевел на меня свой взгляд, сверкая на секунду своими красными глазами, а я от шока даже испугаться не успела, но все-таки не удержалась и округлила свои в удивлении. Он странно и внимательно меня осмотрел, а затем с осторожностью спросил, неуверенно:       — Рассказать?       — Как хочешь, — пожала я плечами. От меня не убудет, если я не буду знать, для чего именно им необходимы эти глаза. Моя голова и без их не совсем нормального для меня мира была забита их языком и аттестацией, которую мне совсем скоро сдавать по истечению срока интернатуры.       Несколько недель назад я давала себе обещание, что забуду свое прошлое, своих родителей и попытаюсь смириться, двигаясь дальше и познавая этот мир, но я знала, что глубоко в душе я все еще отвергаю все, что мало-мальски необычно для меня. Я, конечно, могла привыкнуть к тому, что дети и не только прыгают по крышам, но к тому, что глаза могли по желанию изменить окрас с черного на красный, меня по меньшей мере настораживало. Я храбрилась, стараясь не показывать этого, но иногда мне казалось, что каждый человек в этом селении это видит.       — Ты боишься или просто не хочешь узнавать что-то новое о месте, где ты живешь? — произнес Итачи довольно резко, фыркнув под конец. Вместе с той неприятной атмосферой, которая царила в самой комнате, я почувствовала волну холода от него, но в этот раз я не испугалась, как обычно, я просто устало вздохнула, начиная вставать с коленей. Я не собиралась объяснять ему все, что происходит в моей голове, душе, и какие у меня на самом деле чувства, потому что в этом совершенно не было смысла, ведь он их не поймет. Мы из разных миров, и восприятие у нас разное, поэтому неудивительно, что он даже мою боязнь к оружию не понимает.       Настроение сразу испортилось и стало таким, словно я с десяток набегалась и выполнила поручения Рин, и захотелось просто прийти домой лечь и лежать пластом. Хотела понять этот мир, подружиться и сделать все как лучше, но вышло как обычно. Я не понимала, в чем он пытается обвинить меня, но, вспоминая о том, что они не знают всей правды обо мне, становилось грустно, потому что даже те, кого я начала считать своими друзьями, не знают ничего правдивого обо мне, даже именем зовут меня не моим. А осталось ли у меня что-то такое, что я могу смело назвать моим? Одежда, в которой я тут появилась? Рубашку я давно выкинула, а джинсы с кедами в данный момент мокрые до последней нитки, и даже не надеюсь, что после такого смогу нормально их носить. Никаких украшений или безделушек у меня не было, когда я очнулась в лесу, поэтому этот вариант тоже мимо. Внешность? Она не моя, а моих родителей. Все, что я могла назвать моим, это имя с фамилией, но тут никто, кроме Минато, не знал об этом. Чем больше я начинала думать об этом, тем больше начинала жалеть людей с психическими заболеваниями, потому как у меня начало создаваться ощущение, что я схожу с ума и все это просто нереально. Будто бы мое сознание раскалывается на две части: Каю и Хейву.       Итачи кинул на меня удивленный взгляд, будто не ожидал, что я могу так просто встать и уйти, игнорируя его вопрос.       — Замри, — я лишь хмыкнула, направляясь к выходу, и когда уже почти дотронулась до седзи, замерла, не в силах двинуть даже кончиками пальцев. Тело словно онемело, и я не могла даже глазом моргнуть, не то что пойти дальше. Мне моментально стало страшно, и по спине побежали неприятные мурашки, от которых волосы дыбом вставали из-за того, что я не могла контролировать собственное тело, прямо как тогда в лесу, когда очнулась и видела перед глазами лишь небо и кроны деревьев.       Спустя секунду я сначала вижу впереди себя затылок Итачи, и только потом до меня медленно вместе с легким дуновением ветерка от того, что он так быстро и резко появился, доходит, что двигался он с высокой скоростью, используя свои навыки шиноби. Мое лицо застывает маской, не выражая никаких эмоций, и только внутри я удивляюсь и пугаюсь одновременно.       Мы же друзья, верно? Тогда зачем он делает это, зная, что я не хочу, чтобы на мне использовали всякие их дзюцу или как их там? Почему я не могу двигаться? Что он делает и какой в этом смысл? Я попыталась посмотреть на него, подозрительно сощурив глаза, но ничего не вышло.       Итачи поворачивается ко мне лицом, протягиваю руку чуть назад, медленно, очень медленно отодвигая сёдзи в сторону. Я бы ахнула, если бы могла, но это было не в моих силах: небо изменило свой окрас с темно-серого, затянутого тучами на ярко-красный с темными оттенками, а дождь перестал идти. Больше не было никаких ярких зеленых оттенков, которые давали деревья и трава: остались только темные, наводящие страх, отчаянье, и заставляли чувствовать, что ничего хорошего ждать не стоит.       — Ты… — он смотрел в пол, старательно избегая встречаться со мной глазами. — ... слишком наивная и доверчивая. Для твоего характера эти качества замечательные, но для места, в котором ты теперь живешь, это непозволительная роскошь, — Итачи поднял на меня свои красные глаза, смотря на меня почти так же, как и в нашу первую встречу. — Ты можешь попасть в опасность, если не будешь знать элементарного. У клана Учиха есть шаринган, который пробудили немногие; он позволяет создавать иллюзии, — мои глаза забегали по его лицу, когда я пыталась понять, говорит он правду или нет, но никакого другого логического варианта я не находила, а спросить наверняка не могла: губы меня не слушались. Он чуть нахмурил брови, смотря на меня с недоверием. — Ты что, мне не веришь? — я попыталась виновато улыбнуться. Итачи, устало вздохнув, опустил голову и покачал ей, не веря происходящему.       Секунду ничего, кроме света от кроваво-красного неба, не было видно, и темных, почти черных теней, видно не было, а затем на землю стали постепенно опускаться маленькие белые снежинки, а затем уже побольше, и уже через минут пять вся земля была усыпана снегом. Я не верила ни своим глазам, ни ощущениям. Мое тело постепенно, пока снег опускался с неба, начинало меня слушаться, и я, когда снега было достаточно, сделала один не очень уверенный шаг вперед, желая коснуться того, что так сильно напоминало мне о доме. Я посмотрела на Итачи, как бы спрашивая у него разрешения дотронуться и подойти ближе, но он никак не изменился в лице, и я продолжила то, что делала. Холодно не было, даже легкой прохлады я не ощущала: было даже довольно жарко для того, чтобы снег не таял, поэтому сомнений, что это иллюзия, которую, если верить его словам, создал шаринган. Чуть опасаясь этого кровавого неба и снега, который появился из него, я босыми ногами ступила на него, но опять-таки снег, казалось, был травой, на которой осталась роса.       Присев, я набрала немного в ладошку и сжала; он не таял, как привычный снег, и мне стало грустно на мгновение, потому как я еще острее начала понимать, что мой мир совершенно другой, не такой, и что, возможно, я застряла здесь навсегда. Закрыв глаза, я позволила себе на пару секунд раствориться в воспоминаниях, которые, словно волны, захлестывали меня, и грусти с болью от воспоминаний о близких, а затем взяла себя в руки, сбрасывая с себя эмоции и беря их под контроль, и, коварно улыбнувшись, бросила тот комок снега, который у меня был сжат в руках туда, где стоял Итачи, но его там не оказалось.       — Если бы я знал, что ты будешь в меня им бросаться, то предпочел бы показать тебе твои самые страшные кошмары, — безразлично произнес Итачи позади меня, на что я тут же посмотрела на него через плечо и прищурилась.       — Нечестно, — произнесла я с легкой обидой, — я не могу так быстро двигаться: у тебя была фора.       Пару секунд ничего не происходило, и мы только стояли и смотрели друг на друга, а затем Итачи едва заметно ухмыльнулся и, нагнувшись, зачерпнул в ладошку немного снег, создавая из него небольшой комок. Я тут же отреагировала, повторяя его движения, и…       — Итачи?... — голос Микото доходил словно издалека и на минуту мне даже подумалось, что просто показалось, но Итачи замер, прислушиваясь. Кроваво-красное небо начало постепенно темнеть, а затем и вовсе исчезло совершенно все: осталась только беспроглядная тьма. Я почувствовала, как рука начала неметь, и испугалась, но до меня дошло, что я просто сижу в неудобном положении, из-за чего она и затекла.       Странно: как я поняла, мои глаза были открыты, но пару секунд я видела только тьму, а затем предо мной оказалось лицо Итачи, в котором я заметила красные глаза, которые внимательно следили за мной, а затем они вернули свой нормальный свет.       Быстро оглянувшись, я поняла, что я все еще в той странный комнате и сижу в том же положении, как и когда он говорил мне о мечах. Это что, я была в его иллюзии с того самого момента или я что-то упускаю? Ничего не понимая, я уже собираюсь спросить его, что да как, но сёдзи отъезжают в стороны позади нас, и мы одновременно оборачиваемся. Микото останавливается на пороге, не решаясь зайти дальше и следя за каждым наших движением, как коршун.       — Привет, Хейва-тян, — спустя время, улыбаясь, произносит она, отчего ее глаза превращаются в щелки. Я отвечаю ей тем же, и она переводит серьезный взгляд на сына. — Ты уже сказал?       — Собирался, — тут же отвечает он, а я перевожу недоуменный взгляд с одного на другую, пытаясь понять, что происходит.       — Хорошо, — кивает она и кричит куда-то в сторону: — Проходите, пожалуйста, сюда.       Я перевожу взгляд на Итачи, который смотрит на свою маму, не отрываясь, поэтому мне приходится дернуть его за рукав футболки, чтобы он обратил на меня внимание.       — Что происходит?       — Мы завтра идем на свадьбу, — говорит он ровным голосом, пожимая плечами, а я прищуриваюсь, не понимая.       Я нахмурила брови, не понимая, к чему он клонит, и начала переводить взгляд с него на проход, где еще пару секунд назад стояла его мама.       — Ты идешь с нами, — Итачи отвернулся от меня и безразлично пожал плечами.       Я застываю на секунду, не в силах вспоминать, как правильно выдохнуть, а затем перевожу взгляд на Микото, которая заходит в комнату вместе с какими-то женщинами, которые несут в руках какие-то ткани и платья.       С ними? На свадьбу? Зачем?       Мне все еще сложно было контактировать с другими людьми, кроме больных в госпитале, потому что их я рассматривала с профессиональной точки зрения, отодвигая на второй план все эмоции, но если пойду на свадьбу, то буду окружена всем этим странными, пугающими и иногда отталкивающими людьми.       Глубоко вздохнув, я попыталась найти в этом хоть какой-то здравый смысл, но мое сознание помахало мне ручкой и послало куда подальше.       — Микото-сан? — спрашиваю я как можно более осторожно, словно она дикая кобыла, которая может в любую секунду лягнуть меня. Мать семейства не обращает на меня ровно никакого внимания и начинает что-то быстро щебетать на японском, причем я понимаю только редкие отрывки фраз, в которых смысла ровно столько, сколько в том, что я иду с ними на какую-то свадьбу.       Меня начинает злить то, что мной вертят так, словно я какая-то вещь с рынка или игрушка, которую могут приласкать, а в другой момент — бросить в лужу. А что, если я не хочу? Или у меня другие планы? И вообще, между прочим, я завтра работаю. Сложив руки на груди, я хмыкнула, не собираясь позволять вести так со мной, и боковым зрением увидела, как Итачи, который кинул на меня быстрый взгляд и тут же отвернулся, хмыкнув подобно мне.       Говорила почти что одна Микото, но когда ей отвечали — а чаще всего они все говорили почти в одни момент и так же быстро — у меня создавалось ощущение, что я нахожусь на базаре, где тебя уговаривают что-либо да купить. Я чуть было не улыбнулась своим мыслям, но, вспомнив, что я тут строю из себя обиженную и разозленную, то взяла себя в руки.       — Объясни, что происходит, — не выдержала я, шепнув Итачи, чуть наклонившись в его сторону, когда «базар» снова всплыл в голове.       — Они выбирают, что лучше тебе надеть.       — Я не собираюсь никуда идти, — нахмурившись и сведя брови на переносице, произнесла я. — Завтра я вообще-то работаю.       — Нет, — коротко ответил он, пожав плечами и нахмурившись, наверное, из-за того, что говорила Микото, потому что остальные женщины резко замолчали и послушно слушали ее, ловя каждое слово. Было сложно поверить в том, что еще пару минут назад я с замиранием сердца ловила снежинки и по щиколотку стояла в снегу, который совсем не был холодным.       Меня настолько разозлили его короткие и холодные ответы, что я психанула и стукнула его ладонью по плечи, стараясь привлечь к себе внимание, шикая:       — Прекрати уже говорить так, словно я умею читать твои мысли! Говори нормально!       Итачи, который даже бровью не повел из-за моего поведения, внимательно слушал, о чем говорили женщины в комнате. Понимая, что от него толку как от деревянного стула, и что он не собирается мне пояснять больше, чем сказал, я повернулась к женщинам, внимательно прислушиваясь и стараясь понять, о чем они говорят. Мне потребовалось около пяти минут, чтобы точно убедиться, что они говорят то ли на языке, который сильно похож на японский, либо, возможно, на каком-то диалекте, из-за чего я могла понять только одно слово из десяти сказанных, и то не уверена, что верно.       Было ощущение, что мою жизнь и судьбу в данный момент решают совершенно незнакомые, за исключением Микото, люди, как прям тогда, когда я очухалась в медицинской палате. Меня бы, наверное, это разозлило или даже взбесило, если бы я была подростком, но когда ты не в своем мире, не в своей стране и без пяти минут никто, то выбирать как-то не приходится, и спорить при всех с главной женщиной всего клана при свидетелях не лучший способ обратить на себя всеобщее внимание. Признаться честно, мне стало даже немного безразлично после того, как я обдумала все еще раз, на то, что мной в данный момент крутят, как хотят, ведь они были так добры ко мне, когда никто не был, поэтому зачем бы им ни нужно было, чтобы я пошла с ними на эту свадьбу, то я пойду и буду хорошей девочкой. Единственное, что мне не нравилось во всей этой ситуации, так это то, что делается это все во время моей интернатуры, от которой меня никто не освобождал, а Рин, как узнает, что я прогуляю этот день, празднуя свадьбу людей, с которыми даже не знакома, съест меня заживо, причмокивая.       Микото что-то сказала Итачи, и он встал, затем поклонился, кинув на меня быстрый взгляд, а потом вышел. Было в этом что-то зловещее, словно меня бросили на убой и это был последний прощальный взгляд. Невольно я нервно сглотнула и перевела взгляд на Микото, которая, уперев руки в бока рассматривала меня, как и остальные женщины. Затем она сделала знак, чтобы я поднялась на ноги, как обычно говорят детям, которые еще плохо понимают, и я немедля подчинилась. После затяжного молчания, которое длилось около десяти минут, женщины снова принялись что-то обсуждать, и затем Микото, словно удовлетворённая чем-то, кивнула.       — Завтра свадьба племянницы Фугаку, поэтому, если ты не против, пойдем с нами, — Микото очень осторожно и тщательно подбирая слова, двинулась ко мне; хоть она и сказала это так, словно все зависит от моего желания, но по выражению ее застывших глаз было понятно, что мое желание тут не играет никакой роли, и что все за меня уже решили. Слегка нахмурившись, я только открыла рот, чтобы спросить насчет моей интернатуры, как Микото перервала меня: — Фурофоки-сан отпустила тебя на день. Раздевайся, тебе подберут платье.       Замерев на секунду и округлив глаза до максимального размера, я с секунду посмотрела на нее, не понимая, правильно ли я поняла то, что она мне сейчас сказала, или нет, но все же послушалась и стянула с себя одежду, оставаясь в нижнем белье перед ними. Мне не было неприятно и некомфортно перед ними, когда они осматривая меня с ног до головы без капли смущения: я сразу вспомнила, как в школе мы переодевались на физру, но только тут эпицентром внимания была одна я.       — У тебя хорошие бедра, — поджала губы значительно она после продолжительного молчания, качая головой в одобрении. — Рожать будет легко.       …и я смутилась, переводя взгляд в пол, округляя их до максимальных размеров. В другой обстановке я могла бы воспринимать это как комплимент, но сейчас это было очень даже странно. Я обняла себя за плечи, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь перестать заливаться краской, даже несмотря на то, что мне было безумно холодно.       Больше часа меня окутывали в ткани, платья и странные наряды, пока Микото делала какие-то замечания, и когда уже казалось, что все закончилось и я могу быть свободной, она хмурилась, говорила что-то остальным, и все начиналось заново. Темноволосая мать семейства успокоилась, только когда на меня надели легкое нежно-розовое платье в пол с открытыми рукавами, которое было слишком большое, но Микото сказала, что его подгонят под меня, поэтому еще пару минут я стояла в нижнем белье и ждала, пока с меня возьмут мерки, а затем разрешили идти. Быстро одевшись и выскочив из комнаты настолько быстро, насколько это возможно, потому что я боялась, что если задержусь тут хоть на секунду, то снова заставят что-то мерить, я выбежала за дверь и, закрыв ее за своей спиной, облегченно выдохнула.       — Знаешь, даже мама так долго не выбирала себе платье, — услышала я голос Итачи справа от меня, вздрогнула и перевела на него тяжелый взгляд.       — Давно ты здесь?       — Бедра, и правда, хорошие, — вынес вердикт он, окидывая меня взглядом.       Я прищурилась, смотря на него, но его лицо ничего не выражало, поэтому я успокоилась и пожала плечами.       — Мог бы просто сказать, что давно.       Дождь перестал идти, но все равно небо было серое, пасмурное и затянутое тучами, что не хотелось ни думать, ни ходить в такую погоду; хотелось просто сесть, греться в одеяле и думать обо всем. Но в моем случае думать приравнивалось к страданию, потому как думала я только в основном о доме, родителях и аттестации по интернатуре. Эта грусть словно жила во мне и высасывала все живое, если вдруг я забывала о ней, она давала о себе знать, и только темноволосые развивали эти моменты, заставляя отвлекаться от грустных дум и кое-как жить дальше.       — Ты голодная?       «Я сыта по горло вашим миром и хочу домой», — пронеслось в голове, но я одёрнула себя и слабо кивнула, делая вид, что подавляю улыбку: есть я совершенно не хотела, но раз я решила притворяться еще в больнице нормальной, то должна играть свою роль до конца. Ели мы в последний раз только вчера вечером, поэтому я уже должна была проголодаться.       Не говоря ни слова, он еле заметно кивает, отстраняется от стены и ведет меня по крыльцу, внутреннему дворику, а затем и коридорам своего жилища, и мы вскоре вернулись туда, откуда, казалось, только недавно ушли, словно и вовсе не уходили.       — Завтра свадьба будет необычная, — начал он, указывая мне на стол, чтобы я села. — Невеста немного… — он остановился на мгновение, подбирая слова. — ...своеобразная и захотела венчаться не так, как принято, поэтому все может быть слишком необычно, — пожал он плечами, бросая на меня быстрый взгляд. Я кивнула, не зная, что еще сказать, ведь я не знала, как их «обычное» венчание проходит. — Объединяются два больших и могущественных клана деревни, будет много шиноби и властных людей, поэтому, — он сделал особое ударение на последнем слове, — не отходи ни на шаг от нас и старайся ни с кем не разговаривать, если меня нет рядом.       Я нахмурилась, не понимая.       — А зачем меня тогда пригласили?       Ровно на секунду он застыл на месте, не ожидая такого вопроса, а затем снова нацепил на себя маску безразличия и холода, но я успела все же заметить. Итачи быстро накрыл на стол, ставя себе и мне тарелку, садясь напротив и указывая мне взглядом на тарелку, призывая к еде.       — Отвечать не собираешься? — фыркнула я, понимая, что сейчас говорю сама с собой. Итачи сложил руки в молитвенном знаке, зажимая палочки в ладошках, а затем принялся за еду, пожелав мне приятного аппетита.