Мгновения

Окита Сого всегда знал, что Кагура сумасшедшая, что она не в меру глупая, надоедливая и ужасно вспыльчивая. Гнев и ярость были тем, что контролировать она не могла. И, наверное, все-таки отчасти не хотела. Это было ее составляющей, все это: начиная от простой привычки кусать губы от недовольства до разрушения целых зданий в Эдо. Этот гнев не был ее недостатком. Это, скорее, было тем, что привлекало в ней. Будь она обычной, было бы не так… интересно, не так волнующе. Кагура крови ято – самой сильной, самой неконтролируемой и опасной во Вселенной расы, невообразимая мощь которой пугает и завораживает одновременно. Девчонка и сама такая – невообразимая, опасная, завораживающая и пугающая, а так же глупая, смешная и такая честная в своих желаниях. Делает то, что хочется и когда хочется, не заботясь ни о чьем мнении. И особенно не заботясь о мнении его – капитана первого отряда Шинсенгуми. Какая разница, что он думает, если тот всегда думает об одном и том же? Она хочет его смерти настолько сильно, насколько он желает видеть ее бездыханное тело. Она ненавидит его так же сильно, насколько он обожает видеть злость и ехидство на ее лице при виде него. Но не в этот раз. У этой Кагуры глаза не сумасшедшие, у этой Кагуры лицо не просто пугающее. Эта аманто становится кошмаром наяву – безумная, ужасающая, потерявшая рассудок, забывшая обо всем и всех. И даже Окита для нее теперь не враг. Не больше, чем добыча, жертва и просто живое существо, вставшее у нее на пути. Подлежит уничтожению. Эта Кагура – безумие в чистом виде, неподдельная ярость и разрушающая сила. Эта Кагура совсем другой человек. Контролировать ее не то, что невозможно, нельзя даже предсказать, что она будет делать дальше. Непредсказуемая девчонка с силой, способной разрушить все вокруг, просто прекрасно. Именно то, чего их планете так не хватало в разгар войны с аманто. Для Окита было странно, что она так хотела спасти Землю от уничтожения, хотя та и не являлась её родиной. Аманто бежала с людьми в первых рядах, готовясь рискнуть всем, чтобы уберечь планету людей, таких слабых по сравнению с ней. Но в итоге и пожертвовала ради этого своим разумом и утратила себя. Из развалин невысокого здания, оказавшегося заминированного, Кагура выбирается уже чудовищем. Никто даже не успевает ринуться ей на помощь, как огромные бетонные блоки просто на глазах начинают рушиться. Окита краем уха улавливает встревоженный голос Шимуры Шинпачи: «Нет… Только не снова этот… берсерк». И Сого смотрит в эти обезумевшие глаза, растянутые в широком оскале тонкие губы. – Эй-эй, китайка, – говорит полицейский, через силу пытаясь сложить губы в ехидную усмешку, – чего это тебя так перекосило? Настоящая Кагура скривится и сделает вид, что не слышит его или наоборот заткнет уши и громко прокричит: «Не слышу тебя, чертов садист!», пытаясь сделать это как можно театральнее, чтобы Сого это взбесило еще сильнее. Но эта ято улыбается так широко, так пугающе, что внутри у капитана Шинсенгуми все леденеет, и смотрит ему прямо в глаза, да так, что отвести взгляд не хватает сил. – Китайка? – снова зовет ее парень, и, видя безумие и жажду крови в ее голубых глазах, кое-что понимает. – Нет, это не ты. Уже не Кагура, уже какое-то чудовище, истинный аманто крови ято. И Окита понимает это намного лучше, когда она, схватив первую попавшуюся железяку из развалин, бросается на него. В ее горящих голубых глазах он не видит той надоедливой девчонки, которую хотел придушить настолько сильно, насколько она не хотела, чтобы эта вражда останавливалась. Он с трудом блокирует ее удары, едва уворачивается от ее выпадов. Кагура – он даже не знает, может ли сейчас так звать ее – движется хаотично, беспорядочно крутясь вокруг него, не давая возможности сориентироваться и понять, куда нанесет следующий удар. И Сого с горечью понимает, что если он пропустит хотя бы один удар от этой ято, то простыми синяками он не отделается как раньше. Ему несказанно повезет, если эта ято просто сломает ему кости. Но что-то ему подсказывало, окажись сейчас ее тонкие пальцы у него на горле, эта Кагура так просто их не разожмет, почувствовав его предел. И только сейчас он понимает, насколько был зависим от того, что Кагура ему поддавалась, играясь, обуздывала всю настоящую неудержимую мощь крови ято, которая переполняла ее тело. Глупая китайка давала ненужную фору, но разве для того, чтобы унизить его? Настоящим унижением становилось то, что сейчас глупый Сого совсем ничего не мог поделать со состоянием с этой глупой китайкой, ее чертовой сбрендившей головой, отказывающейся воспринимать хоть что-то. Бесчисленные выкрики Шинпачи, его вопли и мольбы – все бесполезно, она не слышит. Она глуха. Она больше не та Кагура, которую он знал. Это больше не та глупая девчонка, вечно ищущая, как бы ему досадить. И хоть умом понимая, что это больше не она, навредить ей по-настоящему не получается. Раньше все было слишком просто: китайка выдержит все чисто из-за принципов, а если и получит чуть больше ссадин и синяков, то Саката Гинтоки обязательно позаботится о ней. Раньше Сого знал, как можно навредить так, чтобы это было не слишком… проблемно. А вот сейчас, зная, что боль ей нипочем, он не может понять, сколько раз можно ее ударить, сколько раз нужно изрезать, искромсать, чтобы она упала на колени, но не умерла. – Эй, Кагура, – плевать, она все равно не вспомнит, что Сого ее так называл, – очнись, черт тебя дери! Капитан хрипит и тяжело дышит, когда, отступая назад, он спотыкается о каменные булыжники, бывшие когда-то зданием. Ему быстро удается восстановить равновесие, но драгоценные секунды уже потеряны. Безумная ято пользуется каждым мгновением, когда бросается на него, хватая маленькими ладонями голову и отшвыривает ее назад, что есть мочи. Сого с глухим стуком ударяется спиной о стену и сразу же поддается вперед, отхаркиваясь кровью. Его глаза заливают пот и кровь, и капитан пытается оттереть все это руками, и так запачканные. У него не выходит, и он просто размазывает грязь по своему лицу, не сводя при этом взгляда с остановившейся на секунду ято. И остановилась она только ради того, чтобы вспомнить, что Сого все это время был не один. – Беги, Шинпачи! – хрипит полицейский, бросаясь вперед, пока этот дурак, выставив перед собой меч. По выражению его лица, видно как парень старается не сдержать себя в драке с ней, но и постараться не умереть из-за этого. Сого наваливается на нее сзади, прижимая к горлу меч тупой стороной острия и оттягивая назад, на себя. Шинпачи пользуется ее замешательством и отступает назад для замаха и – несильно, но все-таки достаточно – бьет ее в живот тоже тупой стороной. – Очнись, китайка! – в самое ухо кричит капитан первого отряда Шинсенгуми, надрывая разболевшееся горло. И молодой полицейский понимает, насколько близок был к ней, раз не просто перерезал спятившей китайке глотку, пока был шанс, а просто пожалел, поступив так же, как и ее семья с Земли. Но все равно ничего не выходит. Ято вырывается из его рук, спиной отталкивая Сого, а ногой Шинпачи. – Черт, черт, черт, – ругается капитан, перехватывая меч поудобнее. У него ничего не получалось. Он никак не мог достучаться до нее, стать ее – черт бы его побрал – гласом разума, вернувшим ей контроль над телом. Окита не мог помочь ей победить живые инстинкты. – Давай, китайка, просыпайся, – бормочет Сого, – я знаю, что ты там, внутри, просто хочешь насолить мне, как обычно. Самоирония, самообман – похоже, что это все, что у него остается помимо верного меча. Что же теперь делать, черт возьми?