Мгновения

В руках Камуи – неконтролируемая сила ято, в руках Сое – ее собственная жизнь и его сердце. Тонкие пальцы путаются в длинных волосах, играясь с мягкими прядками, несильно натягивая их. Припадает лбом ко лбу, а затем зарывается носом в шелк волос, вдыхая какой-то странно знакомый с детства аромат. Здесь кроется какой-то необъяснимый парадокс – они знакомы не так давно, но кажется, что всю жизнь. И в этом есть что-то родное, что-то подсказывающее о том, что человек напротив просто предначертан. Банально, глупо и немыслимо, но так хочется верить. – Отныне и навсегда, – такой властный голос, – ты мой человек. Мой и ничей другой. В голосе Камуи – сталь, немного холода, так странно смешивающегося со страстью. Казалось бы, невозможно подчинить себе и то и другое – противоречиво, противоестественно, еще тысячи раз «противо-…». Сам Камуи тоже что-то вроде хитросплетения противоположностей и противоречий. Но так оно и нужно, потому что это и делает его им, а не кем-то еще. В голосе Сое звучит непривычная твердость для такой – с виду только – мягкой девушки девятнадцати лет. Она подчинять себе целые империи не может. Ее даже не слушаются собственные слуги. И не оттого, что у Сое больше нет власти над ними, а из-за того, что они слишком хорошо помнят «юную госпожу», когда она была еще совсем крохотной. – Ты не посмеешь предать меня. Останешься со мной до самого конца. Камуи подчиняться не любит. Но подчинять просто обожает. Это становится особым видом забавы для него: смотреть, как в чужих глазах медленно гаснет надежда на то, что спасение будет, что выбраться из рук Камуи возможно. Ему доставляет особое удовольствие терзать чужие души ложными надеждами на что-то хорошее. А потом он начинает кромсать, рвать на куски и калечить слабый проблеск надежды, едва-едва сумевший взойти и подняться. Обрывать, дав надежду, – одно наслаждение оттого, что люди забавные существа и у них есть столько всяких выражений лиц, о которых они даже не подозревали. – Твоя голова, твои руки, твои ноги – все твое тело, – подчиниться этому голосу нельзя, – все это принадлежит мне и никому больше. Жестокость и любовь ходит рядом, если это касается Камуи. Вроде бы слова о чувствах простые, но Камуи слишком тяжело даются проклятые «ты мне дорога» или «без тебя мне будет так плохо». Он скуп на проявление нежности и ласки, ему стыдно показывать то, что ему кто-то дорог. Это делает его слишком человечным, слишком слабым. А поэтому он никогда не произнесет эти «самые важные» слова. – Я привязываю тебя к себе, – не издевка и не насмешка в этом тихом шепоте, – заставляю быть со мной. Сое взрослая, прекрасная и почти недоступная девушка. «Почти» означает здесь лишь то, что она скрыта от всего мира, чтобы хоть как-то спасти свою жизнь. Но стены, решетки, оружие и стража Камуи нипочем. Нет ни одной клетки, что он не смог бы разломать, нет ни одного стража, сумевшего его остановить. Он кровь от крови ято, он сила и неистовство, а потому непредсказуем и своеволен. И сейчас он непредсказуемо одержим ею, прекрасной, чарующей и тонкой в его руках. – Связь эту не разрушить, не сломать, не разорвать. Кожа Сое почти сливается с кожей Камуи, когда их пальцы, руки и тела соприкасаются. Сое бледна оттого, что ее прячут от солнца, а Камуи – оттого, что сам его избегает. Это не что-то, что их объединяет. Это что-то, что делает их пленниками одной и той же проблемы, причины которой у них и разные. Они оба – несмотря на то, какой бы властью и силой не обладали – все равно остаются беглецами, участь которых будет вечно заключаться в скрывании под зонтом или в четырех стенах удаленной провинции. – Мы такие разные, – тихий и ласковый шепот, – от кончиков волос до кончиков пальцев. На губах Камуи появляется усмешка, и он шепчет ей в губы: – А ты уверена, Сое? Властность тебе идет, а сила и властность дополняют друг друга. Сое улыбается и продолжает говорить, что тонет в его синих-синих глазах, но не ощущает глубины. И ей это чертовски нравится.