Мгновения

Для Сакамото прикидываться слепцом – самая удачная стратегия. Если он дурак, если он не замечает многих вещей вокруг себя, это совсем не означает, что он в чем-то виноват. Так можно не обращать внимания на посредников, готовых содрать вдвое больше за товар, и просто шутить, притворяясь дураком, пока те не сбросят цену. А еще так можно делать вид, что не замечаешь чувств девушки, находящейся рядом с тобой. Слепцами, как правило, прикидываются трусы, и Сакамото не отрицает того, что боится того, что может последовать за прямым признанием Муцу. Нельзя не заметить ее долгих задумчивых взглядов, направленных на него, нельзя не взять в расчет ее поддержку и заботу о нем, когда он пьян или разбит. Нельзя просто не прочитать в ее глазах того, что у нее давно на сердце. Но Сакамото так хорошо вжился в роль глупого слепца, что дурачить Муцу ему удается на раз. Каждый ее неловкий намек – все-таки он первый мужчина, с которым она пытается флиртовать – Сакамото переводит в шутку, и девушке ничего не остается кроме как качать головой, приговаривая «Какой же ты дурак, Сакамото». Да, он дурак, но он бережет ее сердце и душу от своей эгоистичности и непредусмотрительности. Бережет ее от всего того, что боится сделать – только на первый взгляд – твердолобой и непробиваемой Муцу, потому что помнит ее еще маленькой девочкой с такими большими карими глазами и неопределенными планами на будущее. В мыслях Сакамото Муцу всегда остается маленькой девочкой, потому что первое впечатление – самое глубокое, самое четкое – не смыть годами, объединивших их. Он видел, как она росла, расцветала и начинала понимать, что ее цветение привлекает взгляды мужчин, что она становится желанна и прекрасна. И отчего-то именно он, Сакамото, сразу понял, что внимание этих мужчин для Муцу было нежеланно. Наверное, именно тогда он впервые заметил – сколько ей было, шестнадцать? – ее взгляд, направленный на него. Муцу словно говорила: «Посмотри на меня. Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня, а не кто-то другой». Он открыл ей глаза, заставил взглянуть на все тот же старый мир под другим углом, сумев помочь принять в нем ее новое место, а не роль или маску. Сакамото сказал ей: «Ты вольна быть тем, кем захочешь, Муцу-чан», и она захотела остаться подле него, рядом с ним. Сакамото слишком поздно все понял и испугался того, во что может превратить ее хрупкое – только начинающее открываться другим – сердце. Она влюбилась – так глупо и безрассудно в первого встречного, – и, похоже, что по-настоящему. – Твое сердце не из камня, Муцу-чан, – он ведь сам ей это говорил, ну что за дурак, – поэтому ты должна научиться понимать, что чувствуют другие люди. И она училась. И она понимала. Сакамото пытался ей втолковать о сострадании, дружбе, беспомощности – о таких важных качествах, которые делают человека человеком, – а она тайком пыталась читать книжки о любви, чтобы однажды – если это проклятое чувство не утихнет – признаться. И Сакамото – избегающий ее взглядов, прячущий все за глупой улыбкой и шуткой – с каким-то страхом боялся дня, когда это произойдет. – Не притворяйся, что не знаешь, Сакамото, – этот разговор настигает его быстрее, чем ожидалось. – Я не слепая и притворяться ей не буду. Слепцом быть удобно – это Сакамото прочувствовал в полной мере на своей шкуре, – но в переломный момент почему-то никогда не находится слов оправдания. Они так часто оставались вдвоем, что он грешным делом смог подумать – скорее, заставить себя поверить, – что его Муцу-чан справилась с той глупой детской влюбленностью, переросла ее. Но вот еще одна ночь на Земле – одна из сотен таких же, – когда команда отправилась тратить заработанные деньги на заслуженном недолгом отдыхе, оставив своего капитана и девушку, влюбленную в него долгие годы, наедине. – Хаха, о чем ты, Муцу-чан? – Сакамото смеется, как дурак, а смотреть в карие глаза Муцу с каждым мгновением все тяжелее и тяжелее. Муцу не заплачет – не в ее это характере. Она похоронит чувство обиды и скорби внутри себя, постарается перебороть его и не надломиться, стать сильнее. Оттого у Сакамото на душе так паршиво: если Муцу закроется от него, он может потерять ее навсегда, а именно поэтому он хотел казаться слепцом. – Я сказала, чтобы ты не притворялся, Сакамото! – вскрикивает Муцу, преодолевая небольшое расстояние между ними и хватая его за грудки. – Ты прекрасно знаешь, о чем я хочу поговорить! Его теплые руки опускаются на ее запястья, пытаясь не освободиться от хватки, а успокоить – разъяренная ято это последнее, что ему сейчас нужно. Вдруг в гневе она разрушит эту милую гостиницу? А Муцу понимает этот жест по-своему и сразу же стискивает руки сильнее, толкает Сакамото вперед, прижимая к стене. – Му… – он не может договорить из-за той самой обиды, блеснувшей в ее глазах. Той самой обиды, которой она старался избежать, потому что не мог дать ей что-то по-настоящему стоящее. Эти глаза принадлежат той самой девочке, которую он встретил очень, очень давно. Эти глаза принадлежат все еще той, кто боится иногда помечтать, подарить миру лишнюю улыбку. Ее мечты, ее счастье и радости настолько сокровенны для нее даже спустя столько лет, что Сакамото еще лучше понимает, почему видит в ней всю ту же Муцу-чан. – Пускай оно зачерствеет обратно, – шепчет Муцу, утыкаясь носом в его шарф, вдыхая легкий аромат шалфея и трав. – Не хочу больше чувствовать. – Так нельзя, Муцу-чан, – произносит Сакамото, а руки предательски тянутся, чтобы обнять ее. – Я больше не та маленькая Муцу-чан, так что не зови меня так больше, – говорит она, подняв голову и сверкнув глазами прежде, чем руки Сакамото касаются ее. Она опускает руки, делает шаг назад, и Сакамото понимает, что в ее поникшей фигуре его пугает больше всего. Если Муцу отстранится от него, он не переживет этого – только не ты, прошу тебя! Он так сильно пытался заботиться о ее сердце, что забыл, что у него есть свое собственное. Она не оставит Кайентай – это ее жизнь, то, к чему она привыкла. И Сакамото даже не знает, что может быть хуже: потерять ее где-то в просторах бесконечного Космоса или день ото дня видеть ее холодный взгляд, пресекающий любые попытки заговорить с ней. Жизнь без нее или существование с ее обидой. Сакамото всегда знал, что Муцу самая необычная девушка из всех, что он встречал. Дело не в том, что она оказалась сильнее обычного человека. И не в том, что пока ее сверстницы демонстрируют свою фигуру, Муцу скрывает свое тело за плотным слоем мешковатой одежды. Не в том, что солнце, так любимое им, так невыносимо для нее, а в дожди – затяжные, проливные – она даже позволяет снять свою шляпу из осоки. Муцу кажется черствой, бесчувственной, но Сакамото точно знает, что там внутри скопилась вся нежность и доброта, на которую она только способна. Муцу не бесчувственная, просто не знает, как правильно выразить эмоции. Оттого, когда Сакамото – так резко для себя – бросается, чтобы обнять ее, прижать к себе, сказать, что так многого боялся, Муцу словно теряет свою силу. Дрожащие пальцы находят его плащ, крепко сжимают его рукава, и Муцу даже не решается обнять Сакамото. Наверное, ей мерещится. – Обними меня, дурочка, – говорит Сакамото, зарываясь пальцами в ее медные волосы на затылке, утыкаясь носом в ее макушку. – Не заставляй пожалеть о том, что я делаю. От нее пахнет не сладостью – типичный аромат для юной девушки. Муцу – это аромат мокрой после дождя земли, смешанной с запахом пота и свежей крови, это легкое ощущение запаха хвои в ее волосах. И Сакамото зарывается носом в ее волосы, вдыхая эти знакомые, приятные запахи, пропитывающие его жизнь долгие годы. Он старался уберечь ее от себя, от того, что сделал когда-то, когда был юным и слишком захваченным идеей независимости от аманто, возрождения всего Японского. Старый шрам на его руке временами болит, напоминая о тех годах, когда он стремился обрести свободу, о которой грезило его поколение. Глупый мальчишка, охваченный чужими идеями и влюбленный в чужую мечту. – Я не произнесу это вслух, – произносит Муцу тихо-тихо, прижимаясь щекой к его груди, – но ты и сам все прекрасно видишь. Просто… больше не делай вид, что не замечаешь. Мечта Муцу – такая простая – была заключена в его теплых руках на ее талии и затылке, в ласковых и неловких губах, прикасающихся к ее виску. И Сакамото понимает – наверное, даже впервые, – что Муцу стала совсем взрослой очень давно, когда раскусила его нечестную игру. В чем-то он действительно оказался слепым – не замечал того, что его игра была слишком очевидна для нее. – Нет, не вижу, – и он снова смеется. Смеется как дурак, потому что знает, что она любит его смех. И Муцу прячет едва заметную улыбку, тронувшую ее губы, потому что Сакамото, наконец, открывает глаза по-настоящему и шепчет то, что она так ждала.