Мистер Сегундус и непредсказуемая Английская магия

Остаток дня прошел для Джона ужасно. Доктор Ханифут все-таки уехал домой, важных дел в отделении все так же не нашлось, головная боль усиливалась, а паника и рефлексия попеременно сменяли друг друга в сознании Джона. Он был настолько измотан к шести часам, что потратил на пешую прогулку до дома полчаса вместо обычных десяти минут. По приходу он обессиленно опустился на диван в гостиной, и ему стоило большого труда подняться, побрести на кухню в поисках чего-нибудь, что можно было бы посчитать ужином, а после пойти в душ, чтобы смыть с себя усталость прошедшего дня. Помогло это мало, и, добравшись до постели, Джон почти сразу же провалился в сон, успев только попросить высшие силы о том, чтобы на этот раз не было кошмаров. Кошмаров не было. Был пронзительный писк, который его разбудил. Джон поначалу решил, что это будильник, и вслепую похлопал рукой по тумбочке у кровати. А потом вспомнил, что будильника как такового у него нет, и он ставит его на телефоне, и там играет вполне приятная мелодия, а не этот звук из глубин преисподней, который ввинчивался сейчас ему прямо в мозг. Звук доносился от двери, и Сегундус, окончательно сбросив с себя остатки сна, побрел открывать. На пороге стоял курьер, прижимая к груди ворох разношерстных бумаг и свободной рукой протягивая Джону посылку из плотной темной бумаги, оклеенную стандартным почтовым скотчем. - Мистер Сегундус? - робко поинтересовался курьер. - Верно, - ответил тот. - Но я не жду никакой посылки. Курьер равнодушно пожал плечами, будто говоря "ждете вы ее или нет, она прямо у вас перед носом, распишитесь и будьте свободны", но после недолгого неловкого молчания все-таки добавил жалобно. - Подпишите, прошу вас. Не нужна будет - так выбросите. А мне потом с этими отказами и возвратами столько мороки. Джон вздохнул. Доставлять хлопоты курьеру не хотелось, да и доводы тот привел убедительные. И сам вид курьера был более чем убедительным и располагающим к сочувствию - явно не выспавшийся и наполовину простуженный. Доктор Сегундус вернулся в квартиру за документами, курьер сверил данные и протянул уведомление. Поставив на нем свой росчерк, Джон забрал посылку, пожелал курьеру хорошего дня и посоветовал выпить что-нибудь противопростудное. Закрыв дверь, Джон озадаченно осмотрел коробку, постучал по ней пальцем, потряс над ухом. И только потом догадался взглянуть на имя отправителя - на уведомлении он не удосужился его прочитать, но был уверен, что на листке, прикрепленном к посылке, найдет искомое. В результате, ярлыка на посылке не нашлось. Такого не должно было, в общем-то, быть, но было. - Может, забыли наклеить, - подумал Джон. - Если посылка местная, то курьеру просто отдали уведомление с адресом и всем прочим, а об этом забыли. Он поскреб скотч на углах коробки, всмотрелся пристально в бумагу, которая показалась ему достаточно старой, и принялся все-таки разворачивать посылку, чинно поставив ее на журнальный столик гостиной. Сегундус вполне справедливо считал любопытство одним из своих пороков. Вскоре из-под плотной бумаги показалась крышка коробки из дерева, тоже довольно старого даже на вид, и Джон стал разворачивать быстрее. Деревянная коробка оказалась небольшой, под размер письма, но очень старой. Когда-то она закрывалась на ключ, но сейчас на месте замка было лишь два железных язычка, и Джон потянул за один из них, раскрывая шкатулку. Внутри, на истертом бархате, лежало несколько исписанных листов бумаги. Сегундус осторожно достал их из шкатулки - листы казались крохкими от времени, но на дне обнаружилась еще более древняя записка. Даже, скорее, не записка - клочок бумаги, потемневшей от старости, на котором почти поблекшими чернилами было выведено "Заклинание, что соединит вместе то, что было разрознено". Джон усмехнулся. - И кому пришло в голову отправлять мне все это? - подумал он, перекладывая листки с журнального столика обратно в шкатулку. - Какие-то заклинания, шкатулки, мистическая ерунда... Один из листков выпал из его рук и мягко спланировал на пол. Джон поднял его, и листок оказался сложенным вдвое письмом. "Мне прискорбно говорить об этом, но я прекратил всякую работу над своей книгой, - говорило письмо. - Я знаю, как Вы были воодушевлены идеей объемного труда, посвященного магии во всех ее формах и проявлениях. Однако сбыться этому не суждено - Норрелл впал в немилость после смерти леди Поул, а я не в лучшей форме после пребывания на полях сражений...". Джон судорожно вздохнул. Все эти фамилии и имена были знакомы ему, разумеется. Он слышал о Норрелле от жены сэра Уолтера, о какой-то книге от Чилдермасса... Но как бредовые идеи его пациентов попали в письмо? Все еще ошарашенный, он опустил глаза к низу листа, уже зная, что там обнаружит, но до конца отказываясь в это поверить. Там стояла дата и подпись. "Всегда Ваш друг и коллега, Дж. Стрендж. 20 июля 1816." Сегундус, опустошенный, стоял посреди гостиной, письмо подрагивало в его пальцах, а дыхание становилось все взволнованней. Будто для того, чтобы подтвердить свои худшие опасения, Джон стал просматривать все листы по очереди, обращаясь с ними уже не так бережно, как прежде - руки его дрожали, и ему не было дела до рассыпающихся от времени бумажек, потому что на кону стоял его здравый рассудок. Несколько верхних страниц были частью того самого письма, с которого Джон начал чтение. Остальные тоже оказались письмами: несколько от того самого Дж. Стренджа, несколько от Ханифута, официальная депеша от Норрелла, одно от Чилдермасса, что заставило Джона нервно хохотнуть - уж кто бы сомневался - но больше всего его ошарашило несколько листов, исписанных его собственным почерком. Это были, вероятно, черновики писем, и какие-то странные рецепты, и списки книг. Почерк был идентичен, разве что чуть более крупным, потому что написано все было чернилами, и мельчить, как это обычно делал Джон при письме, не представлялось возможным. Сегундус отбросил письма, веером разлетевшиеся по поверхности стола, и по привычке зажмурился. Так ему обычно думалось легче, и хоровод мыслей в голове утихал или, по крайней мере, замедлялся. В данный момент это не особо помогло, но Джон не оставлял надежды на то, что найдет логическое объяснение случившемуся. - Предположим, - подумал Джон, цепляясь за остатки здравого смысла, - что со мной все в порядке, и это просто дурацкий розыгрыш. Образцов моего почерка в отделении достаточно, и если у кого-то есть доступ к ним, то и к историям болезни моих пациентов тоже. Из этого вполне можно сложить подходящую картину, чтобы заставить меня думать, что я тронулся умом. Эта идея была достаточно логичной, за исключением того, что Сегундус никак не мог представить, кому это могло понадобиться. Врагов или, на крайний случай, явных недоброжелателей у него не было, персоналу отделения он доверял, а тот, кто недолюбливал Джона втихую, явно не пошел бы на такой изысканный и сложный маневр, как попытка свести его с ума. - Тогда предположим, - обреченно вздохнул Джон, - что я действительно сошел с ума. Тогда все становится чуть проще, и все эти письма - просто череда зрительных и сенсорных галлюцинаций. Проще от этого доктору Сегундусу не становилось, потому что перспектива присоединиться к своим пациентам в родном отделении лечебницы Старкросс его не прельщала. Джон обхватил руками голову и издал негромкий, но вмещавший все его отчаяние стон. Затем, не найдя в этом никакого облегчения, разозлился, смахнул со столика все листы, саму шкатулку, обрывки оберточной бумаги и, за компанию, еще и керамическую статуэтку кота. Кота стало жалко. Но статуэтка только глухо ударилась о ковер и, к счастью Сегундуса, не разбилась. Гнев, или то, что можно было определить как аналог гнева у Джона Сегундуса, поутих. Он опустился на ковер у злополучного журнального столика и стал собирать разбросанные вещи - водрузил кота на его законное место, собрал проклятые письма в более-менее ровную стопку, и потянулся за шкатулкой. В полете та перевернулась, и теперь Джон мог прочитать на ее обратной стороне то, чего не нашел на оберточной бумаге посылки - имя отправителя и дату. На светлом дне коробочки значилось "Отправитель: Йоркшир, Старкросс-холл, Джон Сегундус", в дюйме от этой надписи стояла сургучовая печать, подтверждавшая отправление посылки адресату. На печати значился 1820-ый год. Сегундус обреченно приложился лбом к журнальному столику - хуже от этого его рассудку стать уже не могло, решил он. На работу Джон Сегундус предсказуемо опоздал. Конечно, никто не следил за пунктуальностью глав.врача, но Джон старался быть порядочным до той степени, чтобы никоим образом не превышать свои полномочия и не использовать никакие из своих привилегий, в особенности опоздания. В отделении к нему почти сразу же вернулась головная боль, но Джон оперативно приглушил ее ударной дозой аспирина и взял твердую установку взять с собой блокнот и записывать в него свое состояние и вероятные симптомы. Сегундусу, конечно, не очень хотелось искать, записывать и анализировать их - у него даже не сразу рука поднялась назвать все это симптомами - но натура честного хотя бы с самим собой человека взяла над ним верх. По плану доктор Сегундус должен был совершить обход, но в планы снова вмешался случай в лице старшей сестры Гроувз. Ей было достаточно просто посмотреть на Джона, чтобы тот вспомнил о вчерашнем своем обещании поговорить с лечащим врачом местного вокалиста мистера Сауспика. Сегундус разыскал доктора Мэйвуд - очаровательную женщину лет сорока, которая, на самом деле, обладала далеко не очаровательным характером. - Вы хотите лечить моего пациента, Сегундус? - бескомпромиссно спросила она, как только речь зашла о Сауспике. - Нет, ничуть, я... - попытался вежливо ее заверить в своих намерениях Джон, как его перебили. - Вы считаете, что я назначила неверное лечение? - Нет, я считаю... - Вы считаете жалобы персонала достаточно вескими причинами для того, чтобы вмешиваться в процесс реабилитации моего пациента? - продолжила допрос доктор Мэйвуд, так и не дав Джону договорить хоть одно предложение. - Но его реабилитация длится уже десять... - все еще продолжал попытки возражать Сегундус. - Процесс может быть долгим, Сегундус, и вы это прекрасно знаете. - Я знаю, что вот уже десять лет этот процесс... - Рано или поздно лечение даст результаты. - Давайте просто переведем его в палату с более толстыми стенами? - перехватил вдруг инициативу Джон, потому что ему решительно надоело чувствовать себя студентом на экзамене. - Со звукоизоляцией, например? - Смена знакомой обстановки может оказаться... - Очень полезна для мистера Сауспика, - Джон решил целиком перенять тактику миссис Мэйвуд и не дал ей договорить начатое. - Разнообразие в окружающей обстановке благотворно действует на пациентов в процессе реабилитации, и вы это прекрасно знаете, - добавил он, тепло улыбнувшись доктору Мэйвуд. Та гневно поджала губы, идеально очерченные помадой сочного морковного цвета, и важно кивнула в ответ. На этом разговор завершился, и Джон облегченно выдохнул, как только отошел от кабинета доктора Мэйвуд на достаточное расстояние. Поговорив на посту с дежурными сестрами и велев им подготовить мистера Сауспика к переезду, Джон, наконец, занялся обходом. В этот раз в палате номер двадцать четыре не витал сигаретный дым, и Джон посчитал это добрым знаком. - По крайней мере, - решил он для себя, - разговор буду вести я, и не буду отступать от стандартной последовательности ни на шаг. И он действительно старался придерживаться в беседе с Чилдермассом, который по традиции сидел в кресле, теперь отодвинутом в угол, подальше от окна, стандартных вопросов. - Вы выходите на прогулки? - начал он. - Все отделение выводят, куда уж тут деваться. - Плечо беспокоит? Вам делают перевязки? - Делают. Плечо болит, но терпимо. - Как вы проводите свободное время? - А почему бы вам не спросить, как я сплю? - ответил вдруг вопросом на вопрос Чилдермасс. Он спросил это с усмешкой, и Джону было неясно, что это могло значить: что пациент желает поговорить о своих снах, или что пациент просто не обладает ни малейшими зачатками вежливости. Или и то и другое сразу. - Хорошо, - пошел на попятную Джон, - как вы спите? - Плохо, - усмешка Чилдермасса стала еще шире. - Хотите знать почему? Джон успел только кивнуть рассеянно, как пациент продолжил. - Потому что старику за стенкой до сих пор не выдали лошадиную дозу снотворного. И он до сих пор поет какую-то чушь на латыни. Откуда он только ее знает! - возмущенно пробормотал Чилдермасс вполголоса. - А вы откуда знаете, что он поет на латыни? - нашелся Джон, решив не уточнять, что старик поет вполне себе известное произведение и что порядочному человеку пристало знать такие вещи. - Читал, - коротко ответил Чилдермасс. - Вы много читаете, - заметил Джон рассеянно, пока думал, как вернуть разговор в нужное ему русло. Он специально подбирал вопросы так, чтобы не спровоцировать Чилдермасса на рассказы о его бреде. - Если уж я болен, и меня на меня влияют идеи бреда моих же пациентов, - решил Сегундус еще утром, - то стоит обходить эти темы. - Много читал, - вмешался в Джоновы размышления Чилдермасс. - Тут у вас особо-то и нечего читать. Так что возвращаясь к тому, как я провожу свободное время - однообразно. И скучно. Впервые за их недолгое знакомство Сегундус был рад бесцеремонной манере общения своего пациента. - Обычно вы более деятельны? - подхватил он начатую тему. - Обычно я не валяюсь в кровати полдня и не заперт в комнате вторую половину, - угрюмо сдвинув брови, ответил Чилдермасс. - Но Вас выводят на прогулки, - возразил Джон. - И дверь открыта, и вы можете свободно... - Лучше уж здесь, чем там, - вернулся к своей манере перебивать его Чилдермасс. - Почему? Не желаете общаться с окружающими? - доктор Сегундус определенно был сегодня готов простить Чилдермассу его грубые манеры, потому что разговор шел как по маслу; за эти пять минут Джон узнал о состоянии своего пациента заметно больше, чем за все предыдущие беседы. - Нет, - резко ответил Чилдермасс. - Не в общении дело. - А в чем дело? Мужчина долго молчал в ответ, затем постучал пальцами по подлокотникам кресла, будто собираясь с мыслями, затем озадаченно взглянул на Джона, будто говоря "разве Вы сами не понимаете, почему?", но, в конце концов, ответил с неохотой. - Со вчерашнего дня здесь, в палате, заметно комфортнее. - Вас пугает что-то за пределами Вашей палаты? Доставляет дискомфорт? - осторожно уточнил доктор Сегундус, ликовавший внутренне: он почти добрался до фобий своего пациента. Еще немного, и он сможет хотя бы в общих чертах представить себе клиническую картину случая. - Именно, - ответил Чилдермасс и добавил, разбивая почти все надежды Джона своей следующие фразой. - Доставляет. Леди Поул, которая заперта в конце коридора. Джон ошарашенно замолчал. Леди Поул поместили в лечебницу меньше суток назад, и Джон лично проследил, чтобы никакие слухи не разнеслись по отделению - переговорил с персоналом и достаточно убедительно прояснил ситуацию с их пациенткой, и с тем, чем чревато будет для них всех нарушение ее статуса инкогнито. - Вы же еще не завершили свой обход? - спросил вдруг Чилдермасс, выдергивая Сегундуса из его тяжелых дум. - Нет, - согласно кивнул Джон, все еще недоумевая, как Чилдермасс узнал о леди Поул и чем именно его беспокоит ее присутствие в отделении. - Тогда зайдите к ней. Поговорите по душам, - настоятельно посоветовал ему Чилдермасс, и даже несмотря на то, что он по-прежнему сидел в кресле, расслабленно и спокойно, слова его звучали почти в приказном тоне. Джон даже не нашел нужных слов, чтобы возмутиться такой вопиющей наглости, как Чилдермасс подобрал книгу, лежавшую у него на коленях и раскрыл ее, явно давая знать, что разговор окончен. Сегундус еще пару мгновений сверлил его гневным взглядом, но тот так и не поднял взгляд от своего увлекательного чтива. Толстенная книга в руках Чилдермасса именовалась "Охранные системы и их технические характеристики". - И где он его только нашел, этот манускрипт, - отстраненно подумал Джон, но гнев перевесил в нем любопытство, и он, коротко попрощавшись, вышел из палаты. Сегундусу малодушно не хотелось идти в палату миссис Поул. Для начала, он осознал, что головная боль возвращается и что хуже всего он себя чувствует в непосредственной близости от палаты к конце коридора. Он помаялся у двери в палату, а потом со вздохом записал это в свой блокнот синдромов. Пойти на осмотр леди Поул обозначало бы, скорее всего, то, что в этом самом блокноте появилось бы еще несколько записей. Тем мне менее, Джон вздохнул, собрал волю в кулак и шагнул в палату. Сестра в углу читала какой-то журнал в пестрой обложке и быстро спрятала его за спину, когда Сегундус вошел. Тот смущенно улыбнулся ей и спросил негромко о состоянии больной. - Ничего хорошего, доктор Сегундус, - ответила медсестра. Звали ее, кажется, Аманда, и она была новенькой - только-только выпустившейся из колледжа. - Она все твердит, что ей никто не сможет помочь и требует, чтобы позвали какого-то Стивена. Спит хорошо, но засыпать очень боится, вчера пришлось ставить диазепам. Джону это известие тоже не понравилось - не сколько тем, что дежурный медперсонал проявил инициативу, пусть и достаточно обоснованную, сколько тем, что такие действия, как погружение больной в состояние сна, могли сделать ее более замкнутой и не идущей на контакт. Едва ли кому-нибудь, с такой фобией сна, как у миссис Поул, захотелось бы говорить с теми, кто настойчиво заставляет ее спать. Тем не менее, доктор Сегундус поблагодарил сестру и сказал, что на время осмотра она свободна - он позовет ее на пост, когда будет уходить. Аманда была рада оставить свой караул в палате леди Поул; потому что ничто так утомляло персонал, как несение непрекращающейся вахты в наблюдательных палатах - их стерильный интерьер угнетал даже психически здоровых людей. - Спасибо, - проговорила с кровати леди Поул. Джон бросил взгляд в ее сторону, удивленный тем, что она заговорила; когда он входил в палату, девушка казалась глубоко спящей. - Добрый день, миссис Поул, - ответил Джон, перебирая бланки с своем планшете и решив не поднимать на нее пока что взгляд - он не был морально готов снова видеть галлюцинации. - За что Вы меня благодарите? - За то, что велели ей уйти, - ответила миссис Поул, садясь в кровати. - Не хочу, чтобы они видели, - помотала головой она. - Что именно видели? Вас? - уточнил Сегундус, потому что это могло быть важно. - Я могу начать говорить вещи... - помолчав немного, сказала леди Поул. - Странные вещи, - наконец подобрала нужное слово она и заговорила быстрее. - Совсем не те, которые хочу сказать. - речь ее становилась все более спешной, а выражение лица все ожесточеннее. - И они будут смотреть на меня, как смотрели в Бедламе. Зеваки. За полкроны приходят поглазеть на сумасшедших, как на цирковых уродцев. И тогда Джон решился: он спросит у нее. Спросит, что происходило вчера. Конечно, ответ девушки, страдающей фобиями, мнимым заклятием и навязчивой идеей о том, что ее содержали в Бедламе, не может быть достоверным. Но, решил Сегундус, больше вариантов нет. - Вы помните, что говорили мне вчера, миссис Поул? - нерешительно произнес он. - Помню, - согласилась она. - Я спрашивала Вас, видите ли Вы розу. И судя по тому, что сегодня Вы смотрите не на меня, а в свои бумажки, я была права. Джон сглотнул ком в горле. Это было решительно невозможно: сам он мог испытывать галлюцинации, и был готов это признать. Но то, что его пациент могла испытывать те же симптомы, с той же навязчивой идеей, не находило у него никакого логического объяснения. Ни у него, ни у нее не было шансов индуцироваться бредом друг друга - они не обменялись и парой фраз при встрече, а в ее карте, которую читал Джон, о проклятой розе не было ни слова. - В чем Вы были правы? - все-таки спросил Джон, чувствуя, как в нем зарождается паника и возвращается головная боль, звучащая теперь отголоском прежней, но все еще назойливо зудящая в висках. - В том, что пусть я и безумна, но настолько, насколько все думают, - с печальной усмешкой ответила леди Поул. - Вы ее тоже видите. - Вижу, - сдался Сегундус и поднял на нее взгляд - алое пятно, обретшее теперь более конкретные очертания, по прежнему было на губах миссис Поул. И это было очень неправильно с врачебной и терапевтической точки зрения - соглашаться с бредом больной. Но Джон разумно решил, что это отдельный случай: он по уши вляпался в тот же бред, и ему можно. - Все равно, - горько подумал он, - это моя последняя с ней беседа. После я сразу же пойду звонить доктору Грэмму и брать отпуск. И едва ли когда-нибудь вернусь сюда, в Старкросс. Только если в качестве пациента. - Что это значит, миссис Поул? - спросил он. - Вы можете звать меня Эмили, - робко улыбнулась ему девушка. - И это не значит что-то само-по-себе. Это... Именно поэтому я не могу говорить ясно. - Вы говорили доктору Лавгуду, что заколдованы, - Джон решил узнать об этом подробнее и приготовился записывать, чтобы дополнить картину бреда, записанную Лавгудом - следующему врачу леди Поул эти записи могли бы пригодиться. - Это часть заклинания? - спросил он. - Нет, - отрицательно покачала головой леди Поул. - Не совсем. Она помолчала несколько мгновений, после горестно вздохнула, посмотрела на Сегундуса. - Выслушайте меня, доктор, - попросила она с таким отчаянием в голосе, будто Сегундус был единственным во всем мире, кто мог облегчить ее страдания. Джон согласно кивнул, и девушка продолжила. - Лавгуд обследовал меня дольше других. Все эти тесты, анкеты, приборы. И он много чего записывал, верно. Но не все. Я... Я не могу сказать всего. - Из-за розы? - предположил Джон. - Да. Из-за нее, - ответила Эмили. - Так вы выслушаете меня? - уточнила она, все еще нерешительно. - Да, конечно, - согласился Сегундус. - Вы не возражаете, если я тоже буду записывать? Леди Поул ответила, что не возражает, и начала рассказ. - Я... Я помню кое-что о себе, чего со мной никогда не было. Может, это тоже заклятие, я не могу точно сказать, - она замолчала на пару мгновений, собираясь с мыслями, и продолжила, говоря ровно, без никаких признаков нервного возбуждения, так свойственного больным с навязчивыми идеями. - Послушайте, я хорошо знаю, какой сейчас год - 2016. Я знаю, что родилась в 1997 году, и что мне 19, и что в девичестве меня звали Эмили Винтертаун. Я знаю день нашей с Уолтером свадьбы, знаю много дат из своей жизни, и хорошо знаю, что они были реальны. - Все верно, - согласился Джон. - Так сказано в Ваших документах. - Но есть еще одни воспоминания, - не обратив никакого внимания на слова Джона, продолжила Эмили. - Они тоже реальны, и я точно могу вспомнить множество подробностей. О том, что я родилась в 1789 и умерла в октябре 1807. Джон хотел было уже поинтересоваться подробностями ее смерти, что могло бы пролить свет на возникновение фобий миссис Поул, как та продолжила. - Тем не менее, на этом все не закончилось, - сказала она, и после горестно добавила. - Потому что это история не обо мне. Сегундус сделал мысленную ремарку о том, что больная не считает себя главным персонажем ее бреда, что было так же неутешительно для клинической картины, как и все предыдущие его замечания. А леди Поул тем временем говорила. - В Лондоне тогда появился этот Норрелл, и ему нужно было... Нужен был влиятельный человек, чтобы построить свою блистательную карьеру мага. Не знаю, может быть, Норрелл и был хорошим магом, но не хорошим человеком. И он обратился к Уолтеру. - Постойте! - воскликнул Джон от удивления. Ему показалось, что где-то в загадочных письмах, которые он то ли действительно получил, то ли нарисовало ему его воспаленное сознание, упоминалось о Норрелле. И даже о смерти леди Поул. Спросить об этом он, разумеется, не мог, а потому задал другой вопрос. - Сэр Уолтер тоже был с вами там? - Да, мы были помолвлены, и свадьба должна была состояться в конце октября, - согласно закивала леди Поул. - Но я умерла раньше, - добавила она мрачно и негромко вздохнула. - Уж лучше бы на этом все и закончилось. После, собравшись с мыслями, миссис Поул продолжила с того момента, на котором Джон ее прервал. - Так вот, Норрелл обратился к Уолтеру, потому что за ним было влияние - люди из правительства, связи, известность. Мой муж серьезный человек, и разумный, и он отверг всякие предложения этого шарлатана, даже несмотря на то, что шла война, и положение было печальным. Поверьте, в восемьсот седьмом треть страны считала, что Наполеон все-таки воцарится на Британском троне и что их дети будут петь Марсельезу, - леди Поул усмехнулась, будто действительно возвращалась воспоминаниями в те времена. - Но потом я умерла. 23 октября, за день до свадьбы. И Норрелл пришел к Уолтеру еще раз, чтобы предложить свою помощь. - Какого рода помощь? - спросил Сегундус, когда молчание леди Поул затянулось. - Он пообещал, что вернет меня к жизни, - ответила Эмили. - И он вернул, - вздохнула она, а после добавила, гневно и отчаянно. - Выменял меня у самого дьявола. Продал меня ему, безумцу, ради своей карьеры. - Кому? - Джон знал, что этот вопрос был опасен - миссис Поул злилась от одного упоминания о своем "воскрешении" и вполне могла не желать уточнять подробности. - Тому, кто правит чудовищным балом. Королю Утраченной Надежды, - тем не менее, ответила леди Поул, хотя лицо ее при этих словах выражало крайнее отчаяние. - Вы не говорили об этом Лавгуду? - спросил Джон. Ему нужно было знать, как минимум, одно - мог ли он сам это прочитать, и мог ли его рассудок, явно не совсем здоровый, сгенерировать все те странности, которые преследовали Джона. - Нет, не говорила, - отрицательно помотала головой леди Поул, разбив тем самым все домыслы Сегундуса. - Почему тогда рассказываете мне? - спросил он, сложив ручку и бумагу, на которой с упорством студента записывал свои заметки и рассказ самой миссис Поул. - Потому что Вы видите, - ответила девушка, будто само собой разумеющееся. - И я верю, что это должно что-то значить. - Боюсь, моя дорогая, что тот факт, что я тоже вижу, явно не говорит в мою пользу, - сочувственно подумал Сегундус. Однако вслух он не сказал ничего и только посмотрел пристально на свою пациентку. В ее глазах было столько надежды, сколько Джон не видел за свою жизнь; ни у одного из тех, кого ему приходилось лечить. Он видел многое - видел смирение, гнев, беспомощность, отчаяние и пустоту. В глазах же леди Поул, совершенно не похожих на глаза безумцев, под слоем усталости разливались целые океаны надежды, и Джон хотел верить, что это надежда на выздоровление, а не на то, что он, доктор Сегундус, уверует в ее рассказ. - Вы расскажете мне, что произошло после? - спросил Джон, и у него болезненно сжалось сердце: надежда в глазах Эмили полыхнула ярче после этих слов и оказалась как раз тем, чего он и боялся - надеждой на то, что ее рассказ выслушают и поймут. - Да, я постараюсь, - кивнула леди Поул. - Они заключили договор. Этот проклятый король и Норрелл, и я вернулась к жизни. Тогда же я обнаружила, что у меня недостает мизинца на левой руке. Она бросила взгляд на свои руки и протянула левую Джону. - Взгляните, сейчас он есть, но с тех пор... С тех пор, как я вспомнила все это, с тех пор, как получила это безумие, я его не чувствую. Она сжала руку в кулак, но мизинец ей не повиновался, согнувшись лишь слегка, под действием глубоких мышц-сгибателей. Эмили сжала руку в кулак еще несколько раз, и все повторилось. Сегундус хорошо помнил курс анатомии и понимал, что сделать такой фокус единожды легко, но вот опередить рефлексы несколько раз подряд - не очень, тем более после действия снотворных и транквилизаторов, которыми леди Поул щедро обеспечивали еще до ее появления в Старкроссе. Джон решил присмотреться получше и наклонился к ее ладони, взял ее в свои. Головная боль, шумевшая до этого фоном, усилилась в разы. - Пора бы мне носить с собой аспирин, - подумал Сегундус раздраженно, потому что сейчас ему нужно было быть максимально собранным: нарушения в моторике были явно невротического характера и требовали внимательного анализа. Однако же перед глазами снова двоилось, а в висках бился пульс. Джон применил старый трюк - зажмурился, вздохнул, сосредоточился на ощущениях. Он раскрыл глаза, и последнее, что он ожидал увидеть, так это алую нить, обвязанную вокруг мизинца девушки и спадающую куда-то на пол, блекнущую у самого порога палаты. - Мы обязательно осмотрим ваш палец, - проговорил он, стараясь не подать вида, что только что у него была очередная галлюцинация, вызванная рассказами его же пациента. Леди Поул скептично усмехнулась в ответ. - И вы ровным счетом ничего в нем не обнаружите. Как и все тесты и осмотры до этого не выявили причин моего безумия. - Иногда это бывает очень сложно, - вздохнул Джон. Голова у него по прежнему болела, алая нить с руки леди Поул все еще не исчезала, и он побрел в угол палаты за стулом, чтобы, в случае чего, не упасть на пол, если головокружение усилится и он лишится чувств. Падать со стула было ближе и не так больно, посчитал Джон. - Ваши приборы не умеют обнаруживать магию, - проговорила Эмили ему в спину. В молчании он принес себе стул, устроился напротив миссис Поул и положил планшет на колени. - Но что тогда сможет ее обнаружить? И излечить? - спросил, наконец, он. - Магия, - просто ответила леди Поул. - Но где же мы найдем мага? - спросил Джон, уже почти зная наперед, что будет дальше: девушка будет твердить о Норрелле, который ее заколдовал, и требовать, чтобы его привели к ней. Однако леди Поул сказала нечто совершенно иное. - Я мало знаю о том, где искать магов, - вздохнула она. - Ни сейчас, ни тогда их почти не было. Сейчас так точно - все лишь жалкие шарлатаны, потому что магии в Англии больше нет. Ее и тогда, двести лет назад, почти не было, но было двое: Стрендж и Норрелл, и они были настоящими магами. Джон почувствовал, как шум в голове стал множиться, накатывать как приливные волны, а паника сжала грудь, как тисками. Стрендж. Он слышал это имя. Он слышал о нем, читал письма от него и искал книгу, написанную им. Могло ли все это быть его галлюцинацией, бредом? Началось ли все это раньше, чем Джон заметил у себя симптомы? Что было правдой? Что-нибудь из того, что случилось с ним за последние три дня, вообще было правдой? Может, это он сейчас находится в этой палате и бредит разговорами с некой никогда не существовавшей Эмили Поул? Он почувствовал, как сердце его начинает биться все быстрее и что дышать становится все тяжелее, будто галстук душит его, сворачиваясь змеей у горла. - Врача! - просипел он, судорожно пытаясь развязать двойной виндзор на своем галстуке. Леди Поул с ужасом взглянула на него, побелев еще сильнее. - Врача! - что есть силы закричала она, и ее фигура перед глазами Джона поблекла, сменившись тьмой. Джон очнулся в больничной палате своего же отделения. Он бы горько усмехнулся этому, если бы был способен. Но чувствовал он себя так, будто костей в его теле не было совсем, будто он был просто бесформенной кучей мышц и органов, распластавшихся на больничной кровати, по какому-то стечению обстоятельств выглядящих как Джон Сегундус. - Джон? - поднял на него взгляд Ханифут, сидевший подле кровати с журналом по психиатрии в руках. Сегундус попытался что-то сказать, но вышло плохо. Ханифут протянул ему стакан с водой со столика. Сегундус отпил немного и обрел, наконец, голос. - Что произошло? - смущенно спросил он, понимая, как глупо все это выглядит: главврач отделения, валяющийся в обмороке в палате собственного отделения. - Это я бы тебя хотел спросить об этом, - обеспокоенно посмотрел на него доктор Ханифут. - У тебя налицо явные признаки переутомления, Джон. Давление низкое, ты весь бледный, пульс неровный. Сколько часов ты спишь? - Обычно семь-восемь, - ответил Джон, решив не озвучивать Ханифуту свое подозрение о том, что он не очень уверен в том, что не спит прямо сейчас. - Очень в этом сомневаюсь, - осуждающе покачал головой Ханифут. - Но я... - хотел было начать оправдываться и разубеждать своего доброго друга Джон, как тот добавил. - Как бы своевольно это ни было с моей стороны, но я выписал тебе больничный. - Что? - ошарашенно переспросил Сегундус, сделав даже попытку приподняться в кровати, ничем не увенчавшуюся. - Будем считать так: ты был у меня на приеме, как у врача, и я поставил тебе любимое всеми домохозяйками "переутомление на почве стресса", - усмехнулся Ханифут. - Но зачем..? Я вполне... - Ты вполне выглядишь как человек с крайним переутомлением. Джон прикрыл веки. На самом деле, стоило признать, что это было необходимо - сделать то, что сделал Ханифут. Очень любезно и предусмотрительно с его стороны, как единственного друга Джона. Ханифут беспокоился о нем, и Джон был по-настоящему благодарен, хотя его и грызла совесть за то, что Ханифут ничего не знает о настоящем положении дел. Джон вздохнул. - Пока я буду на больничном, я точно должен съездить к доктору Грэмму, - решил он для себя. - А сразу после я все расскажу Ханифуту. - Спасибо, - проговорил, наконец, Сегундус, раскрыв глаза. - Я и правда не совсем хорошо чувствовал себя в последние дни, - ни словом не соврал он. А после добавил, вспомнив о том, что случилось до того, как он потерял сознание. - Я, наверное, до ужаса перепугал миссис Поул? - Леди Поул очень бойкая девушка, хочу тебе сказать, - добрая улыбка озарила лицо Ханифута при упоминании об Эмили. - Она подняла на уши всех сестер и очень настаивала на том, чтобы тебе оказали первую помощь незамедлительно. Чуть ли не сама ринулась откачивать тебя. Джон залился пунцовой краской до самых кончиков ушей. Так стыдно ему еще никогда не было. Он приложил ладонь к горящему лбу и тяжело вздохнул. - Какой ужас, - пробормотал он. - Не бойся, - заверил его Ханифут. - Твоя репутация не сильно пострадала. Больных в коридорах почти не было. Только этот мрачный мистер из 24-ой стоял в двери, когда все засуетились. Спрашивал еще, будешь ли ты жить. Джон позволил себе чертыхнуться, что случалось с ним невероятно редко. Еще и Чилдермасс. Джон хорошо мог представить, как звучал его вопрос - с явной усмешкой в голосе, а сам он определенно иронично поднял бровь и сложил руки на груди. - Отдыхай, Джон, я вызову тебе такси до дома, когда почувствуешь в себе достаточно сил. - Спасибо, - еще раз сказал Джон, и Ханифут, попрощавшись, оставив его упиваться собственным унижением, обуревавшим всю его сущность и заглушившим даже мрачные мысли о вероятном безумии. Не прошло и получаса, как Сегундус пришел в себя достаточно, чтобы подняться и попытаться привести себя в порядок: повязать галстук, найденный на спинке стула и упорно не желавший завязываться снова в приличный узел, надеть халат, оказавшийся там же, и выйти из палаты. Голова не болела, что Сегундуса радовало, но на плече наливался знатный синяк - падать со стула оказалось не так близко и приятно, как он ожидал. В целом, мышцы ломило как после марафона - во времена учебы он с полгода был в спортивной секции и как-то раз бежал эту дистанцию, и впечатления у него остались не из лучших. Он все-таки вызвал себе такси, потому что перспектива упасть где-то в пути между лечебницей и домом его решительно не устраивала, и побрел к главному входу, ждать кэб. Уже миновав корпус приемного отделения, на одной из узких дорожек он наткнулся, к своему ужасу, на Чилдермасса. - Выглядите помятым, док, - усмехнулся он, выдыхая сигаретный дым ровно в сторону Джона. Тот взмахнул рукой, пытаясь отогнать дым, но после обессиленно вздохнул, спрятав руки в карманы своего тонкого пальто. - Как видите, я жив, - нахмурившись, чтобы скрыть всякое смущение, пробормотал Джон. - Но, судя по всему, завтра в отделении Вас не будет, - то ли спросил, то ли просто озвучил свое наблюдение Чилдермасс. - Не будет, - кивнул Сегундус. - У меня больничный. - И все-таки, я бы посоветовал Вам дослушать историю леди Поул, - сказал Чилдермасс, пристально глядя в глаза Джону. Джон даже не возмутился этому тону - как всегда не советующему, а почти приказному. Он слишком устал за день, и потому только вздохнул. - Как видите, общество леди Поул не слишком хорошо влияет на меня, - он смущенно улыбнулся и опустил взгляд на собственные ботинки. Чилдермасс не ответил ничего, а просто сделал очередную затяжку, выдохнув еще один клуб дыма. В этот раз, дым пролетел мимо Джона. - Я, наверное, пойду, - проговорил доктор Сегундус. - Меня такси ждет. Чилдермасс кивнул в ответ, и Джон прошел мимо, плотнее завернувшись в свое пальто. - Насчет леди Поул, - донеслось из-за его спины. - Это всегда так было. Джон обернулся. Чилдермасс стоял, пристально вглядываясь в него, держа в пальцах почти дотлевшую сигарету. - Что всегда было? - недоуменно уточнил Джон. - То, что вокруг нее, - Чилдермасс выбросил окурок в ближайшую клумбу и, уже почти развернувшись, чтобы уходить к корпусу, добавил. - То, что от чего у Вас болит голова. Джон озадаченно замолчал, и Чилдермасс побрел по дорожке из гравия к отделению. - Что это? - решив, что ему нечего терять, все-таки спросил Сегундус, повысив голос, чтобы его было слышно уже достаточно удалившемуся Чилдермассу. - Магия, - ответил тот, не остановившись и даже не обернувшись. - И Вы ее видели. Джон вздрогнул. После он помотал головой, отгоняя непрошеные вопросы о том, откуда Чилдермасс мог знать, что он, Джон Сегундус, видел что бы то ни было. - Это просто догадка, рожденная его бредом, - решил он. - Простая догадка, попавшая слишком близко к правде по чистой случайности. Такое бывает, - добавил Джон вполголоса для пущей уверенности. Ему показалось, что кто-то за его спиной скептично хмыкнул с интонацией, до боли похожей на интонацию несносного Джона Чилдермасса. Сегундус встряхнул головой еще раз и поторопился к выходу на парковку, где его ждало такси. Ели бы Джон был приверженцем алкоголя, то в этот вечер он был определенно напился. Однако пить Джон не любил и откровенно не умел, а поэтому он заварил себе чая с мятой для успокоение нервов и собирался было устроиться на диване в гостиной, когда на глаза ему попалась коробочка с письмами, присланная ему утром. Им же самим. Из времен двухсотлетней давности. - Как наивен я был еще несколько часов назад, - подумал Сегундус мрачно. - Считал, что это может быть всего лишь чьим-то розыгрышем. А оказалось, это розыгрыш самой судьбы: сначала лечить психически нездоровых, а потом стать одним их них. Поэтому Джон, сжимая в руках кружку с ароматным чаем, переместился в спальню, подальше от напоминавшей ему о его безумии коробочки. Там он, усевшись на пуфик у окна, доставшийся ему от предыдущих жильцов, решил составить обстоятельный план. На завтра, и вообще. На ближайшее будущее. - Позвонить и записаться на прием к Грэмму, - поставил он первым пунктом. - После этого все-таки наведаться в Старкросс и передать пациентов Ханифуту. Или тому, у кого позволит нагрузка. Но дела по отделению передать Ханифуту, потому что больше некому. Дальше в планах Джона зиял пробел. Занять себя дома было решительно нечем, и он поставил себе пункт "Пройтись до книжного. Или до библиотеки". Дальше снова был пробел, и Джон напряг память. В сознании всплыл разговор с детективом в день, когда в отделении поступил Чилдермасс. Кажется, он обещал служителю закона этот самый закон слегка нарушить. Сегундус потер лоб, раздумывая над тем, как этот вопрос уладить, и решил, что еще одним пунктом плана будет звонок этому то ли Дэвису то ли Левису. Идеи на этом завершились, и Джон решил, что утром может вспомнить еще что-нибудь. - Тем более, - предположил он, - я буду в отделении завтра. Там мне на глаза точно попадется что-то, с чем нужно будет разобраться, прежде, чем я... Продолжать мысль ему не хотелось, потому что она упорно звучала как "прежде чем я сойду с ума окончательно и поселюсь в одной из палат Старкросса". Он пометил себе одним из пунктов разузнать о том, какие психиатрические лечебницы доступны по его мед.страховке, потому что перспектива прописаться в окружении своих прежних пациентов его не особо радовала. На этом он успешно завершил тяжкое дело планирования, и, отгоняя всякие мысли о том, чтобы сесть и подумать над более отдаленным будущим или над своими же симптомами, побрел искать свой ноутбук. Тот оказался под кроватью, что Джона удивило сверх всякой меры. Он открыл его и, пока тот загружался, подумал мимоходом, что действительно давно не заходил в сеть: даже не отправил е-мейл миссис Плезанс, которая уехала на отдых куда-то в Европу, смотреть на древние замки и пить молодое вино. На экране ноутбука осталась открытая с прошлого раза страница браузера, и Джон резко осознал, почему тот оказался под кроватью. Потому что в прошлый раз, когда он его открывал, он был в ужасном настроении и предавался позорному самоуничижению. Там были фото со страницы Тома - очередной неудавшейся страницы в личной жизни Джона Сегундуса. Том был чудесен и в меру красив, но был слишком... "истеричным" подсказало Джону его сознание. И, несмотря на то, что Джон не любил отзываться о людях грубо, он был склонен с этим определением согласиться. Том обладал характером взрывным, неуравновешенным и достаточно нацирссичным. Поначалу Сегундус находил в этом свой шарм, но очень скоро восхищение сошло на нет. И когда тот назвал Джона наивным, несамостоятельным и мягкотелым, Джон вычеркнул его из своей жизни. Вероятно, тем вечером, когда он последний раз выходил в сеть, Сегундус предавался то ли сожалениям по этому поводу, то ли унынию, то ли мазохистичной ностальгии по их лучшим совместным моментам. Сейчас же он почувствовал только раздражение, направленное, скорее, на самого себя, действительно проявившего мягкотелость в тот раз. Поэтому Сегундус закрыл браузер, откопал в папках с фильмами "В джазе только девушки" и устроился смотреть на Мэрилин Монро в ее лучшие годы.