Вольная птица

День продолжал печалить горожан своей хмуростью и серостью, нагнетая тоску и унылость. Трудовые будни и так всем надоедают, а тут еще и погода такая. Немудрено и в депрессию впасть. Только на Сальери это никак не отразилось. Домой он вернулся часам к трем в вполне бодром и хорошем настроении. Все дела удалось завершить, и никаких проблем не возникло. Встретила его Софи, низко кланяясь и сообщая о том, что мсье Моцарт уехал в город. - Наверное, к императору, - предположил мужчина, проходя в зал и садясь в кресло. - Вот, - женщина протянула хозяину конверт и удалилась на кухню. Ну да, его предположения подтвердились. На прямоугольнике красовалась знакомая печать Иосифа. «Пошел получать работу…», - подумал итальянец и опустил взгляд, смотря в пол. Мысль о том, что гость его скоро покинет, несколько печалила. Хотя мужчина понимал, что когда-то это должно было случиться. Однако, сегодня он еще ждал Амадея. В конце концов, здесь его вещи, да и, не попрощавшись, он вряд ли смог бы уйти. Поднявшись на ноги, музыкант снял с себя фрак и подошел к столу, где еще вчера стояла бутылка вина. «Не судьба», - подумал мужчина и, тихо вздохнув, сел за рояль. Он давно не писал ничего нового. Муза его покинула еще тогда, когда он впервые встретил Моцарта. Переметнулась на другую сторону, уволилась, не выдержав соперничества… Сальери не мог найти другого объяснения. Снова тихий вздох. И почему ощущалась какая-то неприятная и давящая пустота? Неужели он настолько привык к тому, что в доме есть кто-то еще кроме него и Софи? Руки нависли над клавишами, не решаясь опуститься ниже. Сердце трепетало, словно в ожидании чего-то прекрасного и волнующего. Вот подушечки пальцев коснулись прохладной и гладкой поверхности. Совсем немного усилий, и вот он, долгожданный звук. Внутри все замирает, но вместо манящей, заполняющей теплом мелодии звучит какофония, четко отражаясь от стен и атакуя музыканта со всех сторон. Он чуть вздрагивает, и крышка с громким стуком захлопывается. Складывает на ней руки и медленно опускает на них голову. Тяжело, бессмысленно. Он часто ненавидел себя в такие моменты… Жалкий, беспомощный, завистливый и бесталанный. Правду говорят, что все познается в сравнении. До появления в его жизни Амадея его вполне все устраивало: и то, как он живет, и то, какую музыку пишет. Но после все изменилось. С него будто сняли розовые очки и показали ему мир в действительных, реальных красках. Его сняли с пьедестала. Нет. Он никого ни в чем не обвиняет. Никто не виноват, что он ни на что не годен. Пожалуй, сейчас Сальери готов был отступить и освободить место молодым талантам. Точнее одному…таланту… Он снова поднялся и побрел к себе в комнату. Не то что бы он чувствовал себя там более защищенно, просто было спокойней, он мог погрузиться в себя, подумать, поразмышлять. Что, собственно, и сделал. На улице снова полил дождь, барабаня каплями по подоконнику и крыше. Мужчина задержался около окна, заведя руки за спину и глядя бесцельно вперед. Кто он? Какой на самом деле? Антонио никогда не задумывался над этим вопросом, а сейчас ему стало интересно. Внутри него сидело словно два человека, две сущности, две противоположности. Одна усмехалась, была надменной и высокомерной, считала, что все, кто встанет у нее на пути, должны быть отправлены в кювет. А вторая направляла Сальери на путь истинный, утверждая, что никакие жертвы не нужны, что нужно трезво мыслить и не быть эгоистом. К какой стороне все же он относился? Не может же человек быть настолько двуличным. Кажется, пробыл музыкант в таком состоянии до самого вечера. Он просто смотрел в даль, наблюдал за дождем и думал. Думал обо всем: о своей жизни, о своей карьере, о будущем, о Моцарте… Да. О нем он тоже думал, пожалуй, даже больше, чем нужно. Спокойствие нарушили вспышка молнии и стук в дверь. Он видел, как к воротам подъезжала карета, значит Софи пришла сообщить о нежданном и незваном госте. Мужчина оказался прав, не дождавшись ответа, дверь отворилась, и на пороге показалась служанка. В руках она держала поднос с чашкой горячего чая и белым прямоугольником. - Простите, мсье, - тихо заговорила женщина, не решаясь пройти дальше, - я подумала, Вы захотите чаю. И да…Вам письмо… - Софи опустила взгляд, продолжая стоять в проходе. Антонио отвел взгляд от окна и медленно посмотрел на домработницу. Что-то многовато за день писем. Немного помедлив, он жестом указал на прикроватную тумбу. Женщина поспешно поставила на нее поднос и, поклонившись, удалилась, закрыв за собой дверь. Сальери стоял, смотря на знакомую печать. «Снова из дворца. Неужели Моцарт решил попрощаться таким способом?», - подумал итальянец и. чтобы не мучить себя догадками, вскрыл конверт. Только вот прочел письмо он не сразу, представляя уже строки наподобие «Спасибо за все. Простите. Прощайте». Однако мужчина ошибся. У письма было совсем иное содержание. И отправитель был не Моцарт. «Дорогой Сальери! Пишу Вам по поводу Вашего друга. Я думал, что он всерьез заинтересован этой работой, но, оказалось, что нет. Я надеюсь, Вы объяснили ему, что такого шанса у него больше может не быть? Что ж. он взрослый человек, и сам принимает решения. Жаль. Я возлагал на него большие надежды, а он даже не удосужился лично сказать об отказе, предпочтя проигнорировать мое предложение. Я разочарован. P.S. Друг мой, приезжайте послезавтра ко мне на пикник! Буду рад Вас видеть!». Итальянец бессильно опустил руки и забегал глазами по стене от непонимания и тревоги. «Он не был во дворце? Но…тогда…», - Антонио не знал, что и думать. Куда мог пойти молодой человек, практически не зная города, не имея с собой почти никаких средств и не взяв с собой вещи? Музыкант не знал, что делать, а делать что-то надо было. Сердце неприятно сжалось. Еще сердечного приступа не хватало. Смяв в руке лист бумаги, он быстро спустился на первый этаж и велел запрячь лошадей. На вопрос о том, куда мсье собрался в такую непогоду, он лишь отмахнулся и, накинув пальто и выбежав из дома, заскочил в карету. *** Темно. Слишком темно – давит на глаза. Где-то сбоку слышится монотонный звук капающей воды. И больше ничего. Темно, холодно и страшно. Попытался подняться – болит голова. Оперся рукой – что-то шершавое и прохладное.. каменный пол. После второй попытки все же удалось сесть. Молодой человек наклонился спиной на стену, такую же неровную и колющуюся. Только сейчас заметил небольшой свет чуть впереди, пробирающийся сквозь решетки вверху двери. Шумный выдох. Моцарт потер затылок, пытаясь вспомнить, что случилось, где он и…почему он здесь. Справа послышался тихий писк и легкое шуршание. Крыса. «Да. Осталось только быть заживо съеденным», - пронеслось в голове. Тело болит, мышцы затекли. «Сколько я тут пробыл?». Немного побыв в полу сидячем положении и чуток собравшись с мыслями, он осторожно поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел к двери. - Эй! Есть тут кто? – крикнул Амадей и ударил по железке. Снова тишина. Вольфганг прислонился лбом к холодному металлу и шмыгнул носом. «Почему… Почему всем от меня что-то нужно? Почему я не могу жить так, как все остальные: тихо и спокойно?». Отчаянье нахлынуло с головой. Появилось безумное желание попасть домой, обнять сестренку, маму, отца. Са… При мысли о нем, Моцарт медленно скатился обратно на пол. Он не понимал, почему вообще именно сейчас вспомнил его. Однако… Желание обнять и его так же присутствовало. Правильно говорят: «Что имеем – не храним, а потерявши – плачем». Блондин вспомнил сегодняшнюю…или не сегодняшнюю…в общем, последнюю ночь, которую он помнил, когда Сальери крепко обнял его… Пожалуй, Моцарт сделал бы все, чтобы сейчас снова оказаться в его объятиях. Он обнял колени руками и уткнулся в них носом. Появившийся образ итальянца перед глазами быстро растаял, превращаясь в пустоту, сопровождающую дрему.