***
Тогда я была пациентом в Аркхэме уже третий раз, лежала на минус втором этаже, и Весельчак устроил побег, открыв предварительно все палаты. У Байрона был особый план: он отпустил всех пациентов и поднял мосты — ни входа, ни выхода. За те жуткие три дня Весельчак убил всех врачей Аркхэма, кучу обычных пациентов, двоих особо опасных и Женщину-кошку, которая пыталась его остановить. Байрон убил бы и четверых особо опасных, меня и Крейна, если бы нам не удалось спрятаться. Он ненавидел нас обоих: меня из-за того, что я была подружкой Джокера, а его за то, что однажды помог Джею отправить Весельчака обратно в Аркхэм. Я помню, как открылись все двери, пациенты начали выходить из камер и пытались узнать, что происходит, блуждая по нижним этажам. Все они безучастно проходили мимо трупа лечащего врача, но мы с Крейном взяли у него ключ-карту и поднялись на лифте наверх, потому что тогда было неизвестно, кто сбежал и кто выживет, однако безопаснее всегда было наверху — есть шанс выбраться. Так как мы работали здесь, только я и он догадались, как подняться на верхние этажи. Весельчак же включил все экраны и колонки, огласив списки тех кого убьёт. Он расправился со Страх, своей бывшей подружкой и Кармайном Фальконе — особо опасными. Это длилось три дня. Наверно, самые худшие три дня в моей жизни. Байрон Мередит и его дружки отлавливали всех тех, кто был ему не угоден. Он судил, убивал, а Женщину-кошку повесил у всех на глазах. Травил врачей, мучил до смерти электричеством или вкалывал тяжёлые наркотики. Весельчак расстреливал, вешал, просто убивал ножом. Тогда погибла целая треть всех людей, находившихся на острове Нероуз, а их было больше, чем сейчас. Нас троих всё это время усердно искали: меня и Крейна чтобы «казнить», а Загадочника просто потому, что его не было среди остальных. Нигма тогда увидел нас возле лифта, мы уже собирались подняться на верхние этажи и прихватили его с собой. Нас не нашли, все эти дни мы прятались по всему Аркхэму: то на складе с вещами, то на кухне, да где угодно. Мы выбрались оттуда лишь на третий день. Бэтмен и полиция с первого дня требовали опустить мосты, но, как ни странно, они поднимались и опускались лишь из Аркхэма и их постоянно контролировали. Мост с помощью паромов смогли немного опустить и то ненадолго: чтобы Бэтмен перепрыгнул на Бэтмобиле на остров Нероуз. А мы решили воспользоваться этим моментом, только вот его машина предназначена для прыжков, а мы были на обычной «Audi», принадлежащей кому-то из работников больницы. Я помню, как мы сидели в машине. — Это самоубийство, — возмущённо произнёс Крейн. Мы были недалеко от моста, который опускала полиция, чтобы нас не заметили. — Я знаю. — Слёзы капали на руль, который я крепко сжимала вспотевшими руками. — А если мы не выживем? — подал голос Эдвард Нигма, сидевший на заднем сидении. — Тогда мы умрём не самой мучительной смертью. Если разобьёмся, то без вариантов, а вот если упадём в воду, повезёт больше: вы, может, выплывете, ведь самое главное будет позади, мы окажемся за оградой и мостом. — Крейн, сидевший рядом со мной на переднем сидении, посмотрел на меня: на нём была развязанная смирительная рубашка, рукава которой были слишком длинными, и если бы на нём сейчас была его маска, то он действительно стал бы похож на Пугало. — Почему ты сказала «вы выплывете»? — голос Загадочника сорвался. — Потому что я не умею плавать. И я, скорее всего, умру при любом раскладе. Мы все были пристёгнуты. Я боролась с истерикой, Нигма нервно оглядывался по сторонам, а Крейн изображал спокойствие, хотя постоянно перебирал огромные рукава рубашки. Скорей бы уже немного опустили мост. Они не смогут сделать это полностью, лишь до градуса, который позволит по нему подняться и спуститься, но не перепрыгнуть через мост машине, которая на это не способна по всем законам физики. Я сидела за рулём, потому что водила лучше Загадочника, а Крейна за руль сажать было вообще бессмысленно: он был без очков, так как, играя в прятки с Весельчаком, некогда было их искать. Я вся тряслась: никогда не боялась так сильно, и ужасно хотелось есть. — Не волнуйся, — попытался подбодрить меня Загадочник. Он выглядел очень грустным, но не напуганным, а скорее смирившимся. — Легко сказать, я не хочу умирать. Мне страшно, и сейчас всё, что мы можем сделать, это попытаться сбежать, что навряд ли получится, так что мы просто выбрали лёгкую смерть и… — И надежду, которой нет, — перебил меня Крейн. — Я знаю всю эту философию, давай не будем сейчас об этом, потому что если мы и выживем, то только с помощью Бога, который нам точно не поможет после всего того, что мы сделали. Хватит. — Он провёл рукой по лицу и взъерошил волосы. Мост начали оттягивать вниз. Я поставила ногу на педаль газа. «Ещё рано ехать», — говорила я себе, — «рано». Сердце стучало так сильно, что я боялась, как бы оно не остановилось. И тут машину осветил прожектор: нас заметили на охранной вышке. — Чёрт! — воскликнула я и ударила кулаком в потолок машины. Я утёрла слёзы и положила руки на руль. — Пристегнитесь. За нами ехали люди Весельчака, и пара пуль попала по нашей машине. — Ещё рано, если затормозишь, там скорости не хватит! — крикнул Эдвард. Но я не стала его слушать. Вдавив педаль газа в пол, мы тронулись с места, объезжая небольшой сад. — Ты разобьёшься! — выкрикнул Крейн. Я понятия не имела, что мне делать, не было никакого плана. — Поворот! Сейчас тебя занесёт, — прокричал вслед за ним Загадочник, срывая голос. Я резко повернула руль в другую сторону, машина крутанулась на месте и мы кое-как вписались в поворот. Крейн вцепился в приборную панель и поручень над боковым стеклом. Загадочник на всю машину крикнул: «ЧЁРТ!». Я думала лишь об одном: как мне страшно. Мы проезжали гаражи и парковку. Мой мозг лихорадочно работал. Даже если уклон моста будет правильным, нам придётся снести ко всем чертям решётку, что вполне реально сделать, достаточно лишь хорошо разогнаться. Мы проехали парковку, опять еле вписавшись в поворот. Перед глазами был перекрёсток, ведущий напрямик к мосту, но там не разогнаться, нужно двигаться к Аркхэму или объехать всё. Я выбрала первое, ведь если развернуться прямо на площадке перед клиникой и проехать напрямик через газон, не врезавшись в фонарь, всё может получиться. Нужно будет ещё как-то заехать на мост, но это позже. — Харли, чёрт тебя побери!!! Какой хренов дебил тебя водить учил?! — Крейн, наверное, голос сорвал, потому что дальше только хрипел. А может матерился, я просто не слышала. Не желая удостаивать ответом этот вопрос, я проехала к Аркхэму, развернула на полной скорости автомобиль, сбила двоих прихвостней Весельчака, снесла урну для мусора и небольшой столбик с надписью «Аркхэм» и датой основания. — Мой отец, — еле слышно прошептала я, и перед глазами встала папина машина, удивительно, но я до сих пор помнила, что она была тёмно-серого цвета. Он любил автомобили и отлично разбирался в них, я «папина дочка», мама так всегда говорила. Ответив Крейну, я сразу нажала на педаль газа и поехала к мосту. По пути я снесла где-то четыре клумбы. Крейн больше ничего не говорил, просто сидел, оцепеневший. Посмотрев в стекло заднего вида, увидела Загадочника: он сидел с закрытыми глазами и молился. Я гнала на всей скорости к мосту и про себя повторяла лишь одно: «Ещё немного. Ещё немного. Совсем чуть-чуть». Скорей бы опустили этот чёртов мост! Разогнавшись, снеся к чертям решётку, сбив двух человек и забрызгав всю машину кровью, мы начали на полной скорости заезжать на мост. Часть его, контролируемая берегом, была приподнята, когда мы отъехали с места обзора. Я ещё сильнее вдавила педаль газа в пол, хотя она и так была на максимуме. Оставались считанные секунды до прыжка. — Давай! — крикнула я что есть мочи. Больше не было слёз, ничего. Мне было страшно, чертовски страшно, но я всё равно сделаю это, а дальше будь что будет. Мы оторвались от моста и я нажала на ручной тормоз. Нужно остановить колёса, потому что лучше уж мы как-нибудь упадём на материк, чем расшибёмся всмятку об какое-нибудь здание. Я посмотрела в окно: именно в этот момент мост перепрыгивал бэтмобиль. — Твою мать! — выкрикнул Загадочник. Крейн сидел неподвижно, зажмурившись. Неправда, что перед тем, как ты умрёшь или можешь умереть, перед глазами проносится вся твоя жизнь. У тебя в голове проносится лишь одна мысль, одно слово, кроме которого больше ничего нет.Пожалуйста
Я понятия не имела, кого молила или просила о спасении: себя, Бога, эту машину — я просто повторяла про себя это слово. Мы еле-еле долетели до второй части моста и сразу перед тем как на него опуститься, я сняла машину с тормоза. Вокруг была полиция, куча людей и машин, но часть дороги перед мостом была пуста. «Чтобы бэтмобиль разогнался», — подсказал мне разум. Мы скатились по мосту, подпрыгивая, проехали мимо людей и дальше. Нашу машину изрядно потряхивало. Проехав метров двадцать, мы начали снижать скорость. Я уже спокойней нажала педаль газа и на высокой скорости повела автомобиль в другую часть Готэма, к заливу. Приехав в доки, мы вышли из машины, не произнося ни слова, и подошли к перилам, где прямо за заливом был виден Метрополис. Стояла ночь и поблизости никого не было. Крейн перегнулся через перила и его вырвало. Загадочник упал на асфальт и так и остался стоять на коленях. Я оперлась об перила и, тяжело дыша, стояла и смотрела на огни Метрополиса. Загадочник еле-еле поднялся, встал рядом со мной: его всего заметно трясло, он шатался. Вдруг я заметила, что он смотрит на меня, не отводя глаз. Я повернулась к нему, и Эдвард резко меня обнял. — Спасибо. — Он прокашлялся. — Я жив… Мы живы… — Он отпрянул от меня и крикнул что есть мочи. — Мы живы! Чёрт! Спасибо, мы живы! Крейна перестало рвать и он стоял, держась за перила, а затем захохотал на всю пристань и мы вместе с ним.***
Это были самые ужасные дни в моей жизни. — Приведите в приёмную комнату Весельчака в смирительной рубашке и, желательно, в цепях. Привяжите его к стулу и столу, чтобы вообще пошевелиться не мог, — взяв со стола рацию, произнесла я, нажав нужную кнопку. Через двадцать минут я, держа в руках историю болезни и ручку, вошла в приёмную. — Доброе утро. — Его волосы были грязны и кое-где уже подернуты сединой. Без маски чумного доктора, без шляпы и костюма он выглядел жалко, но я помнила, кто передо мной. — Джон, вы можете идти. — Охранник кивнул и вышел. Весельчак поднял на меня взгляд. Есть психи, в глазах которых нет безумия, потому что они знают, кто они такие — знают, что они психи. Есть также те, которые борются с осознанием этого, их глаза так и светятся, говоря сами за себя. Но есть и особая категория: психи, которые знают, на что они способны. Они могут менять взгляд с нормального на безумный лишь желанием воли. Таким был Джокер, Весельчак и я… Я боялась его до ужаса, но, стараясь не показывать этого, медленно направилась к столу, положила папку и подошла к нему в упор. Он хотел напугать меня, взглянув глазами психа — ну что же, я тоже так могу. — Вы так меня и не узнали? — я улыбнулась своей безумной улыбкой и была готова засмеяться в голос, мне только нужно было увидеть в его глазах осознание того, во что он влип. И я это увидела. — Харли Квинн. — Смеяться я не стала. Улыбка быстро исчезла с моего лица. — Верно, и одновременно это не так. Моё имя Харлин Квинзель. А для вас я Доктор Квинзель, ваш новый психиатр. — Ты чокнутая подружка Джокера и никто более. Я оставалась спокойна, мне было не до шуток или смеха. Я больше не клоунесса и никогда ею не буду. — А ты так и не понял? Хорошо, объясняю правила: или ты живёшь и будешь паинькой, или сдохнешь. Он засмеялся. Я подошла к нему и схватила его за волосы. — Ты думаешь это игра? Весёлая шутка? Мне не смешно, уверяю тебя. Слушай внимательно, дважды повторять не буду. Сейчас ты в моих руках. Если дёрнешься лишний раз или ляпнешь что-нибудь — умрёшь в мучениях от какого-нибудь яда или передозировки наркотиков, и никто мне ничего не скажет, ведь твоя жизнь не стоит и гроша, от смерти тебя отделяет лишь моя воля. Так что решай сейчас: или ты живёшь или подохнешь. Тебя просто закопают где-нибудь и не будет ни могилы, ни имени, ничего. У тебя и сейчас выбора немного, прожить остаток дней здесь. Но учитывая, как тебе дорога твоя паршивая жизнь, я уверена, ты сделаешь правильный выбор. — Я замолчала. В его глазах я видела страх, ужас. — Так что ты решил? — Жизнь… — сказал он еле слышно. — Что прости, я не расслышала. — Жизнь. Доктор Квинзель. — Я отпустила его. Подошла к столу, взяла историю болезни и ручку. Достав рацию, я позвала Джона. — Забери его, сеанс окончен. — Ещё раз оглядев своего пациента, я вышла из приёмной. Зайдя в свой кабинет, я села за стол, открыла его историю болезни и написала в ней: «В десять часов утра пациенту была введена доза морфина 0,1 г. В одиннадцать часов пациент скончался.» Я положила историю болезни в шкаф, вышла из кабинета, зашла на склад и набрала в шприц морфина 0,6 г. Затем зашла в палату к Весельчаку. — Тебе нужно ввести снотворное. — Какое? — Он меня боится, и правильно делает. — Имипрамин. Трициклический антидепрессант. Доволен? — Да. — Он был привязан к кровати. И я, вколов ему содержимое шприца, вышла из палаты и, вернувшись в свой кабинет, села в кресло, откинулась на его спинку и выдохнула. Я только что вколола Байрону Мередиту смертельную дозу морфина.