Мозаика

В доме неестественно чисто и темно. Большие окна задернуты тяжелыми темными гардинами. Гордон чванливо поправляет галстук и собирает последние пылинки с антикварной вазы. Вешает очки обратно на орлиный нос и бурчит недовольно, что он нанимался двери открывать и принимать одежду, а не заниматься уборкой. Облаченная в траурное платье Катерина строго напоминает ему о достойной плате, и дворецкий замолкает, занимает свой пост у выхода. Спорить с женщиной дело тяжелое и абсолютно бесполезное, наученный горьким опытом Гордон это понимал, как никто другой. - Будь так любезен, прими священника как полагается и с его уходом можешь быть на сегодня свободен. Гордон одергивает накрахмаленный воротник и важно кивает. - Да, госпожа Кембелл. Мана провожает маму взглядом. Ему бы утешить Катерину, но женщина ласково улыбается сыну и постоянно отвечает, что она в порядке. В усталых темных глазах нет и намека на слезы, но Мана уверен, что Катерина проплакала все утро. Смерть Сириуса больно ударила по старшему Кембеллу, но вот Неа, похоже, остался абсолютно равнодушным. Бойкий младший брат продолжал подкалывать Ману, веселиться и нарываться на неприятности. Мама уже наказала его утром, а сейчас и вовсе заперла Неа в комнате. Ключ лежит у гувернантки, куда Мана не зашел бы и под страхом смерти. Они с Неа были там в темную страшную ночь еще маленькими детьми. Неа напридумывал ужастиков про призраков и чуть не довел впечатлительного Ману до слез своими шутками. Апогеем стала проверка историй младшего братца на подлинность. Оставаться один, хоть и под одеялом, Мана наотрез отказывался. Поэтому, ухватив Неа за рукав ночной сорочки, дрожа и вздрагивая от каждого шороха, он шел за братом и чуть не плакал от страха. Они исследовали верхний этаж, где из самого страшного оказался бюст какого-то полководца напротив окна, и спустились на первый. Мана раньше не замечал, что винтовая и совсем не страшная в светлое время суток лестница так жутко скрипит под ногами. Они добрались до тесной комнатушки, где ночевала сварливая гувернантка, и Неа, гордо ударив себя кулаком в грудь, заявил, что зайдет туда и напугает противную старуху до икоты. Мана хотел остановить братца, но Неа был непреклонен. Замок щелкнул слишком громко, сонное и рассерженное рявканье гувернантки потонуло в оглушительном детском визге. Оба Кембелла рванули прочь от страшной комнаты назад к себе, под спасительное одеяло, где никакие призраки их точно не достанут. Неа быстро забыл о произошедшем, а вот Мана с тех пор до слез боится темноты, но еще больше этой комнатки. Старуха уже давно съехала, но впечатления настолько потрясли детское сознание, что у Маны до сих пор коленки дрожат. Сверху, где сейчас заперт брат, доносится мелодия фортепиано и его голос. Песня и мотив до боли знакомые, они вместе придумывали ноты и слова, Неа исполнял ее сотни раз, ведь она была так любима Маной. Но каждый раз звучала иначе. Нежные аккорды переливались разноцветным окрасом, Мана всем своим существом осязает мелодию. Сейчас это нежно-перламутровый, что порождает яркое-желтое, словно рассвет, перетекает в тревожно-серебряное, звенящее горным ручьем, течет в бархатно-изумрудном, сверкая всеми оттенками спокойно-зеленого, и обрывается на гулко-сиреневом вместе с ласково-печальным голосом. Колыбельная. Под которую Мана так ни разу и не смог заснуть. Он всегда слушает до конца, обнимая подушку, а сердце отчего-то всегда выпрыгивает из груди. - Господин священник, добро пожаловать… Рядом с облаченным в черную рясу служителем Церкви стоит еще один. Гордон с видом важного попугая помогает снять темное пальто и вешает его на сгиб локтя. Пронзительным взглядом оглядывает второго. От молодого священника разит дешевыми сигаретами, волосы невозможного алого оттенка хоть и собраны в низкий хвост, но торчат во все стороны. Гордону не сказали, что церковников будет два. - Чего уставился? Старший священник терпеливо кладет ладонь на плечо своего ученика и что-то шепчет ему на ухо. Красноволосый прячет руки в карманы и раздраженно цыкает языком. Он спокойно пролистывал спрятанную в молитвеннике непристойную литературу, как вдруг этому старому лосю вздумалось потащить его на отпевание. Да класть он хотел на всяких мертвецов, особенно, если им был один из странных Кембеллов. Сдох один, да похрен, лучше пусть все вымрут, жизнь только спокойнее станет. Прекратятся, наконец, эти слухи о полной невменяемости больной семейки Кембелл. Мана пугливо прячется за углом, когда оба священника проходят мимо по коридору. Но красноволосый все же замечает юного Кембелла и останавливается. Его учитель, занятый беседой с Катериной, совсем не видит, что его несносный ученик отвлекся. - Чего ты тут как мышка жмешься? Мана отводит взгляд и пытается скрыть заинтересованный взгляд за выбившейся челкой. Священник щелкает пальцами у него перед носом и недовольно тянет: - Эй, я с тобой вообще-то разговариваю. Кембелл жмурится и резко выдает: - Помоги мне! Мариану жутко хочется закурить, хотя он несколько минут назад затушил сигарету о входную дверь, оставил след гари и прожженного дерева. - Чем? Помочь тебе помочиться? - Чего? - Да ничего! Стоишь тут, пережимаешься, будто описаешься сейчас. Извини, это не по моей части. Могу только помолиться за твое облегчение, но за дополнительную плату. Хочешь?.. Мана отрицательно мотает головой и распрямляет плечи, встает ровно. Пытается. Его все еще колотит от волнения. - Мама заперла моего брата. Помоги мне достать ключ! Мариан достает пачку сигарет, берет одну в рот, но не поджигает. Ему просто хочется чувствовать фильтр между губами, это успокаивает расшатанные нервы. Семейка-то и правда, оказывается, двинутая. - Показывай. Освобожденный Неа с радостным воплем вешается на Ману, прожигает подозрительным взглядом Мариана и прячет брата за своей спиной. - Ты еще кто такой? Священник закатывает глаза и борется с непреодолимым желанием все-таки подпалить сигарету. Говорит раздельно, почти по слогам: - Я – священник. Твой дед откинулся. Я пришел отпевать. С учителем. Твой брат, - тычет пальцем в перчатке через плечо Неа, - попросил помочь тебя вызволить. Потому что больные заебы не позволяют ему взять ключ из пустой, мать его, комнаты. Дошло? Так что не к тому ты обниматься полез. Заскучавший взаперти Неа флегматично приподнимает бровь. Обниматься со странным служителем Церкви ему совсем не хочется. Вдруг он заразный. Впрочем, у Мариана были точно такие же мысли о братьях и роде Кембеллов в целом. Признав друг друга недостойными даже банального обмена именами, они вместе спускаются вниз. Но пристальный взгляд двух пар любопытных глаз выбешивает священника раньше, чем они преодолевают лестницу. - Да я вам что, экспонат что ли?! Кросс замечает своего учителя слишком поздно. Строгий голос священника режет уши. - Мариан, веди себя прилично! Прошу прощения… Красноволосый фыркает и бурчит под нос: - Да ты жопу им еще оближи. Гордон помогает надеть священнику пальто и открывает парадную дверь, встает изваянием у выхода. Кросс скрещивает руки на груди и спешит покинуть особняк. Он надеется, что ему больше не придется переступать порог этого дома. Уже на улице его догоняет старший священник и начинает поучительно капать на мозги: - Мариан, у этой семьи горе, а ты ведешь себя неподобающе… - Ты видел пиздопроебищ этих? Пялятся так, будто никогда епископов не видели! - Не выражайся, сын мой. - Какие мы охуенно нежные, святой отец! *** Тихо шелестит золотая рожь под мелодию пряного южного ветра. Неа глубоко вдыхает аромат спелых колосьев и подставляет лицо свежему потоку воздуха, довольно щурит глаза на ласковое теплое солнце. Его жаркие лучи рождают в теле ленивую негу и умиротворение. Разомлевший Мана впервые со смерти Сириуса спокойно дремлет, доверчиво опустив голову на плечо младшего брата. Неа едва ощутимо перебирает его челку, пропускает крупные кудри сквозь пальцы, и Мана чуть не мурлычет от удовольствия. - Сегодня ярмарка открывается. Мама сказала, что будет море развлечений, сладостей и клоунов. Пойдем все вместе? Ты, я, мама и Беннет. Мана не отвечает, продолжает притворяться спящим. Неа касается его горячего лба губами и тут же обеспокоенно прикладывает к нему ладонь. Старший Кембелл издает тихий изнеможденный стон и прижимает прохладную руку брата к своему лбу. - У тебя опять жар. Мана неохотно разлепляет свинцовые веки. Пересохшие губы кривит в горькой улыбке. - Я безнадежен. И сползает щекой по груди Неа, вниз, по животу, устраивает тяжелую голову на его ногах. Прохладные пальцы брата зарываются в длинные темные волосы, что едва держит в хвосте золотая лента. - Почему ты не сказал? Не хотел, чтобы ты беспокоился. Не хотел, чтобы ты начал презирать меня за слабость. Не хотел признаваться, что так зависим от тебя, брат мой. Мои чувства к тебе – великий грех. Сладкий запретный плод, что встает в горле куском адамового яблока и вызывает томную дрожь вниз по телу. - Прости. Неа считает выпирающие ребра Маны под слегка влажной от пота рубашкой и не хочет верить, что лихорадочный румянец на щеках возлюбленного брата от подскочившей температуры. - За что ты извиняешься, дурак? Старший Кембелл прячет горящее от стыда лицо, слабо стискивает штанину Неа. Признавать не хочет, что в его юношеском теле сил нет совсем. - Прости меня, Неа. Прости... Что так завидую тебе. Что так бесполезен рядом с тобой. Что так сильно желаю тебя. Желаю ощутить твои сильные руки на своем немощном теле, твою дикую необузданную страсть, на которую я не способен, и животные инстинкты, что будут доминировать в тебе. Я так хочу ощутить твою любовь всем своим существом. Прости, что я не способен совладать с этим влечением. - Пойдем домой, тебе нужно лечь. Мана садится, утыкается острыми лопатками в прогретую солнцем кору старого мертвого дерева. Рубашка висит мешком на худом теле, выправленными полами скрывает стояк, и впервые Мана рад, что надел одежду не по размеру. - Давай, вставай. Мана хватается за протянутую руку, поднимается на ноги и наваливается на Неа. Младший охает от неожиданно ощутимо тяжелого брата, обнимает крепче и замирает. Возбужденный член не двусмысленно упирается в бедро, Мана неосознанно трется им сквозь грубую ткань штанов. Неа с трудом сглатывает. Шумное дыхание Маны на ухо, жар его тела; младший реагирует слишком остро. Его голос вмиг охрип: - Ты заболел. Мана прижимается теснее. Чувствует, как напряжен Неа. - Угу. Только не отталкивай. Неа отступает, и Мана стыдливо прячет глаза, пытается вырвать ладонь из руки брата, но он сжимает крепче, тянет за собой. - Идем. Недолгий путь до особняка кажется Мане бесконечно долгим. Ноги наливаются тяжестью, звук ветра и шелест пшеницы заглушаются гулким пульсом сердца. Щеки горят, пальцы сводит судорогой, Мана никак эту предательскую дрожь унять не может. И безумное сердце продолжает биться в голове, отдавать ощутимой тягучей болью в паху. Мана не слышит звонкого голоса Неа. Матушка гладит Ману по волосам, целует в горячий лоб. Осознание, что Мама и Беннет пойдут на открытие ярмарки, что они с Неа останутся совершенно одни в огромном особняке, вызывает томную боль в паху. Мана падает на кровать и тихо всхлипывает, закрывает лицо согнутыми в локтях руками. Член больно трется чувствительной головкой о ширинку. Старший Кембелл тянет себя за волосы, смаргивает набежавшие на глаза слезы. - Мана. Эй, Мана. Ты как? Смоченное в холодной воде полотенце касается шеи и впадинки между торчащими ключицами. Младший расстегивает рубашку на Мане, проводит ворсом по вспотевшей груди и впалому животу. Мана такой худой, кожа да кости, такой бледный, что Неа понять не может, как брат еще не сгорел под палящим солнцем. Младший просовывает полотенце между сомкнутыми руками и мягко целует острый локоть. - Мана, все хорошо. Это же я. С тихим звуком вжикает молния ширинки. Неа освобождает из штанов и белья возбужденный член брата. Головка красная, сочится смазкой, она влажно блестит на вздутых венах. Неа шумно сглатывает, просит сгорающего от стыда Ману привстать и снимает его штаны полностью. Разводит его тощие ноги, устраивается между ними. Тихий всхлип брата, почти рыдание: - Не смотри… Неа послушно опускает веки и берет изнывающий от возбуждения член в рот. Мана вскрикивает, резко приподнимается и хватается за волосы брата, оттаскивает его от себя. Неа морщится, но послушно поднимает голову, встречается с воспаленным от слез взглядом с Маной. - Не так, Неа. Младший не понимает. - А как? - Возьми… Неа долго рыщет по ящикам в поисках масла. У Маны часто болит спина, мама сама делает ему массаж и прячет баночку в прикроватную тумбочку. Пузырек почти пуст, немного масла осталось на дне, но им хватит. Неа подкладывает валик подушки с кресла под поясницу Ману, целует коленку брата и смачивает пальцы маслом. - Прости. Внутри Мана совсем горячий. Масляные пальцы легко проникают в анус, но у Неа с трудом получается растягивать мышцы, брат постоянно напрягается, конвульсивно сжимается. Неа прикусывает губу. Собственный член болезненно ноет, мучительно хочется войти в жаркое тело или пару минут подрочить, сидя на уголке кровати. Подстегнутый очередной неудачной попыткой растянуть брата, Неа почти шипит: - Перестань, иначе у нас ничего не получится. Мана мотает головой и сбито бормочет, то и дело всхлипывая: - Давай так. Хочу… Пусть больно… И уже становится не страшно. Пальцы брата ласково гладят бедро. Головка его члена приникает к блестящему от масла анусу и коротким толчком проникает внутрь. Мана вскрикивает слишком громко, ему кажется, что мама на улице услышала, он накрывает рот ладонями, сразу двумя, чтобы наверняка. Судорожное дыхание Неа опаляет его шею, на вмиг напрягшемся теле проступает рельеф мышц. Медленно, настолько, что кричать хочется, проникает. Боится еще больнее сделать, сцеловывает крупные слезы с уголков глаз и, наконец, прижимается лобком к его напряженным ягодицам. Короткое движение назад, мокрый стон Маны, резкий толчок внутрь. Неразработанные мышцы плотно обхватывают его плоть, младший понимает, что кончит позорно быстро. Неа сжимает член Маны у основания, проводит к головке, снова вниз до поджатых яиц, по стволу вверх, где истекает смазкой головка, и стоит ему накрыть ее ладонью, как тонкая струйка белесой спермы пачкает руку. Ману трясет от пережитого оргазма, он громко всхлипывает от быстрых толчков брата и сжимается, когда он кончает ему на живот, прячет лицо в подушке, содрогаясь от несдерживаемого плача.