100 percent of love, 100 percent of hope

      Хансоль наносит красную — винную — помаду на губы, привычным движением руки рисует тонкие чёрные стрелки на веках и улыбается, когда в отражении видит позади себя Бёнджу. Тот, противоположно Хансолю, который полностью одет и уже накрашен, стоит в одной изрядно помятой и растянутой футболке и сонно зевает.       — Кофе? — негромко спрашивает младший, подходя ближе и наклоняясь, чтобы обнять Хансоля.       Парень кивает и слегка поворачивает голову, щекой прижимаясь к щеке Бёнджу. Если честно, ему хочется никуда не идти, а лежать под одеялом, обнимая младшего, долго целоваться, немного лениво, и просто наслаждаться отдыхом. Но вдохновение, вылившееся сначала в идею, а потом и поставленный танец, явно против заслуженного отпуска в начале зимы. Теперь уже никак не избежать съемок, не сегодня, когда Соль договорился и с площадкой — кафе неподалёку, — и с ребятами, которые наверняка скоро приедут.       — Ты уверен, что хочешь идти по улице вот так? — Бёнджу внимательно смотрит в зеркало, а двумя пальцами — указательным и средним, одними подушечками, — касается ярких губ.       Хотя он не то, чтобы против, очень даже за, единственное — хочется такого Хансоля только для себя, никому не показывать и своими губами стирать алый цвет с губ старшего. И совсем немного боится, что кто-то может навредить Хансолю, не поняв его образа и мыслей. В сети и так слишком много сообщений, адресованных старшему и наполненных ненавистью. Бёнджу, честно, старается не читать их, но они всюду — под фотографией, где Хансоль улыбается и не замечает, что Сандо фотографирует его, под коротким видео, где Хансоль танцует, превращается в музыку, открывается, становится собой, под коротким сообщением в твиттере, где никто (кроме Бёнджу, конечно) не видит скрытого смысла.       Хансоль приоткрывает рот и коротко лижет подставленные пальцы, вызывая у младшего дрожь. Он уверен. Он должен быть уверен, иначе во всём этом никого смысла.       Он бесстрашно — так кажется со стороны, но на деле Хансоль до дрожу в руках волнуется каждый раз, — постит самые разные — странные или пошлые — селки в инстаграмм, пишет километровые посты в защиту чего-то там — есть пара постоянных тем и с десяток периодически мелькающих, — снимает такие видео, что завистники кусают локти и ищут недостатки, выдумывая их.       А ещё он боится, что Бёнджу разочаруется в нём, поймёт, что Хансоль другой — хотя именно младший знает его настоящего, утреннего (заспанного и раздражительного), вечернего (уставшего и с размазанным макияжем), ночного (любящего без стеснения и рамок). И просто ненавидит, когда замечает, как Бёнджу читает сообщения, оставленные в комментариях, ведь там много того, от чего хочется защитить, оградить его. Бёнджу должен видеть только любовь и нежность, не зная о ненависти и боли.       Он всем твердит, что нужно быть собой и не бояться, но в глубине души боится. Очень глубоко внутри, ведь есть Бёнджу, который…       — Лучший, — шепчет младший, пальцами другой руки сжимая футболку старшего, не желая отпускать.        Хансоля так много ненавидят, хотя он заслуживает любви всего мира, всех галактик и целой вселенной. И Бёнджу, честно, немного опасается, что одной его любви недостаточно, пусть он и любит так, как не любил никогда, отдавая всё и не прося ничего взамен. Даже взаимности. Её не стоит просить, ведь либо да, либо нет, тут без вариантов. И как же идеально, что всё-таки да.       Бёнджу смотрит на их отражение, ищет глазами глаза Хансоля и взглядом шепчет бесконечное «люблю», старается именно сейчас (и каждый миг до и после) убедить старшего в своей любви, которая бесконечна и безгранична.       И все страхи Хансоля исчезают — затаиваясь на время, — и парень улыбается широко, искренне, ярко. Так, что у Бёнджу сердце замирает на секунду, а внутри столько любви, и иногда кажется, что нельзя вот так сильно любить. Но каждая улыбка старшего — которая для Джу, настоящая, — заставляет поверить в это, влюбиться ещё сильнее и просто благодарить вселенную за них двоих.       — Кофе? — теперь уже Хансоль спрашивает, намекает, что пора бы отпустить, идти на кухню, но в противовес этому поднимает руку, устраивает ладонь на шее младшего и не позволяет отстраниться.       — Ещё немного, — бормочет Бёнджу и закрывает глаза, дышит глубоко — у Хансоля потрясающий парфюм, но запах самого старшего Джу любит в разы больше, — позволяет легко кусать свои пальцы, и Хансоль с удовольствием пользуется этой возможностью.       За окном совсем светло, поднявшееся солнце заливает комнату, и в этом холодном — зима же, — свете Хансоль не в силах отвести взгляд от младшего. Домашнего, уютного, до боли родного и тёплого. Хансоль внезапно думает, что, если однажды Бёнджу решит уйти, то он отпустит, конечно же, даже искренне счастья пожелает, но умрёт. Абсолютно точно умрёт, стоит закрыться двери за ушедшим младшим. Внутри всё холоднеет, и Соль пугается собственных мыслей. Почему он думает о таком, когда вот, Бёнджу здесь, любимый и любящий, и не собирающийся уходить. Разве что в магазин, чтобы купить продуктов для ужина и сигарет для Хансоля.       — Что ты там придумываешь? — хмурится младший, замечая, что парень смотрит на своё отражение, но словно не видит ничего, даже не моргает. — Хансоль?       Бёнджу разрывает объятия — старший вздрагивает и приходит в себя, пугаясь ещё больше, — и обходит стул, опускается на колени перед Хансолем, сжимает его ладони в своих и взволнованно смотрит в глаза.       Старший опускает голову и смотрит на их ладони, которые так идеально подходят друг другу. Кажется, и они сами идеально подходят друг другу, пусть и разные, но дополняющие, словно одна душа на двоих. У Хансоля часто такие сумбурные и непонятные даже ему самому мысли, но эта — про одну душу на двоих — ему особенно нравится, и надо бы её записать.       — Я здесь, — робко начинает он, гладит холодные ладони. — Видишь? Чувствуешь? Я всегда с тобой и на твоей стороне, знаешь? Что ты там придумал? Чего испугался?       Хансоль старается думать только о тёплых ладонях младшего и таком же тёплом взгляде, глубоко вдыхает воздух и медленно выдыхает, успокаиваясь.       — Я знаю, — начинает он, но замолкает, сомневаясь, что стоит, но ведь это же Джу, он поймёт. — Я внезапно представил, что ты ушёл. Что ты больше не любишь меня, и…       Бёнджу порывисто поднимается, тянет Хансоля наверх, чтобы тот встал на ноги, и поворачивается.       — Смотри.       Он кивает на диван, на котором, кажется, половина их гардероба, и не понять, чьих вещей там больше, на подоконник, где книги Хансоля и статуэтки Бёнджу в странном, не сочетаемом, но оттого лишь лучшем, хаосе, на стол, где пачка сигарет старшего и фруктовые леденцы младшего — где вся комната (как и квартира) уже не Хансоля, а их двоих.       — Я тебя люблю настолько, что не смогу уйти, — Бёнджу вновь смотрит на старшего. — Я умру, переступив порог, если попытаюсь.       — Я такой глупый, — едва не плачет Хансоль.       Он и сам понимает, что этот страх не станет реальностью, но ведь наши страхи не поддаются логике и здравому смыслу.       — Глупый, — повторяет младший и обнимает Хансоля, позволяя тому уткнуться лицом в плечо и, кажется, испачкать светлую ткань футболки потёкшей подводкой. — Такой глупый, но только мой. И я только твой.       — Люблю тебя, — слова старшего звучат приглушённо, но идеально для Бёнджу.       Чуть позже, когда они сидят на кухне и пьют кофе, а Хансоль звонит и в кафе, и ребятам, отменяет съёмки и просит прощения за это, младший смотрит на кусочек комнаты, который виднеется в дверной проём и негромко усмехается.       — Что?       — Ничего, — улыбается он, наклоняет голову и смотрит на старшего с нежностью. — Просто подумал, что, если я решу уйти, а этого не будет, то, пока я собираю свои вещи, я устану и передумаю. Так что никуда я не уйду, Хансоль.       Хансоль смеётся, звонко и заразительно, а потом вскакивает, кружится по кухне — младший боится, что парень ударится об угол стола, и ловит Хансоля за руку, притягивает к себе, — устраивается удобнее на коленях Джу и выдыхает сотни «люблю», а потом целует.