У Вулкана нет Луны

      Не так легко переносить истерики подростка, как думалось Леонарду, когда он решил забрать вещи Джоанны из квартиры подруги и перевезти к себе. Всем своим видом показывая отцу, что она недовольна его решением, Джоанна до последнего пыталась отвоевать возможность самостоятельно выбирать: где и с кем она будет жить в Сан-Франциско. Но когда дверь съемной квартиры Леонарда открылась, девушка поняла — отца переубедить невозможно. Тогда наступила очередь молчаливого сопротивления. После громких пререканий эта тишина показалась Леонарду подарком небес. Вот только это стало коротким затишьем перед бурей, потому что вести немую войну Джоанне не хватило терпения.       — Зария ни в чем не виноват! Почему ты так с ним поступил?       — Ты не знаешь, о чем говоришь. Я бы понял, если бы ты бегала на свидания в свои пятнадцать лет, но это… Ты явно плохо разбираешься в том, с кем следует водить дружбу.       — Так просвети меня, пап.       — Сколько раз он использовал на тебе телепатию?       — Это так важно?       — Да, это важно. Как часто он использовал мелдинг?       — Это было всего пару раз. Почему ты так взъелся на Зарию, после того, как он рассказал об этом?       — Позволь мне объяснить некоторые особенности вулканской культуры, — Леонард с напряжением свел пальцы в замок. — Телепатия — неотъемлемая часть их натуры. Не у всех она есть, но у большинства, в той или иной степени. Это не только чтение мыслей, но и вторжение в разум. Когда между вулканцами или вулканцем и представителем иной расы устанавливается ментальная связь, понятие личного перестает существовать: ты не можешь скрыть свои мысли, чувства, эмоции — все, что ты знаешь или когда-либо испытывал, становится достоянием вулканского разума и наоборот. Кроме этической стороны вопроса, которая очень сомнительна, существует реальная угроза здоровью вступающих в телепатическую связь. Это серьезно может навредить.       — Я доверяю Зарие.       — Дело не в доверии. И не в опыте.       Леонард помнил, как ему пришлось несколько дней вытаскивать Спока из ментальной комы, в которую разум вулканца вогнал себя сам. Без сомнения, Спок знал, на какой риск шел, когда попытался вытащить из разума полуживого бетазоида нужную им информацию. Иного выхода из ситуации, сложившейся в тот момент, у них не было: единственным, кто мог рассказать о нападении на исследовательский корабль, был лейтенант-механик, но попал он на «Энтерпрайз» слишком поздно. Леонард мог бы вылечить его, поставить на ноги, привести в чувства и узнать все от него самого, но поджимало время: «Энтерпрайз» оказался на границе Федерации и в любой момент можно было ожидать нападения клингонцев. Именно их Кирк подозревал в нападении на исследовательское судно Звездного Флота, и ему нужны были подробности случившегося. Не видя иных альтернатив, Спок логично заключил, что может воспользоваться мелдингом и вытащить из разума бетазоида те крохи информации, которые могли бы им помочь. И да, Спок предупредил капитана и главу медслужбы о возможных последствиях, как для бетазоида, который мог не выжить после сеанса, так и для себя. Спорить с коммандером оказалось бесполезно, потому Леонард потребовал, чтобы ему разрешили присутствовать при слиянии разумов. Даже Джеймсу пришлось покинуть каюту и мучиться от неведения в течение получаса. Оно и к лучшему: Леонард точно был уверен, что капитан после увиденного больше никогда бы не позволил Споку совершать подобное. И Джеймс действительно говорил об этом в течение последующих дней, когда они с Леонардом буквально дежурили в палате, боясь, что Спок так и не очнется. Но, разумеется, зеленокровый засранец (Леонард наградил его тогда еще более крепким эпитетом) очнулся и даже не чувствовал вины за случившееся. А что случилось с бетазоидом? Он умер. И виноват был в этом не Спок, Леонард констатировал смерть еще в процессе слияния разумов. Быть может, поэтому все пошло совершенно не так, как того ожидал коммандер: разделить разумы и вернуться в нормальное состояние, когда «партнер» уже мертв, не просто.       — Я не хочу, чтобы ты пострадала. И еще я не хочу, чтобы Зария лез тебе в голову, даже с твоего разрешения. Поэтому ты больше не будешь общаться с ним.       — Ты совершенно не желаешь меня слушать. Это моя жизнь и до вчерашнего дня ты практически в ней не участвовал. Зария мой друг, и, пожалуй, он самый близкий мне человек во всей вселенной. Он был рядом со мной, когда я нуждалась в этом больше всего.       Джоанна хотела рассказать отцу, как Зария помог ей однажды справиться с обидой на одноклассников, задиравших ее в средней школе. Она хотела, чтобы Леонард знал, что Зария как никто другой понимал ее и поддерживал в трудных ситуациях, и что мелдинг, каким бы опасным не считали его другие, однажды стал единственным способом для них двоих прийти к равновесию и спокойствию. Но Джоанна понимала, что на любое ее слово у отца найдется контраргумент: ты слишком маленькая, ты романтизируешь, идеализируешь и самый главный аргумент любого взрослого человека — поймешь, когда вырастешь. Однажды она уже столкнулась с непониманием со стороны матери, и лелеяла надежду, что хотя бы отец сможет услышать ее. Вот только Леонард не желал слышать ее абсолютно, вбив себе в голову какие-то странные идеи о том, что Зария может навредить ей. И Джоанне становилось обидно. Не за себя, за друга.       — Зария — единственный, кто меня понимает, а я его. И я ни за что не откажусь от него, — слезы злости душили, и Джоанна говорила с надрывом.       — Я бы мог закрыть глаза на твою дружбу с вулканцем, если бы был уверен, что между вами будут только дружеские отношения.       — Ты думаешь, что Зария может ко мне… — Джоанна не закончила фразу, с возмущением раскрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. — Знаешь, у меня есть свои принципы.       Леонард охотно верил в это, в конце концов Мириам хоть и оказалась плохой женой, плохой матерью никогда не была. Но одними принципами здесь дело ограничиться не могло. Он не мог переступить через себя и говорить с дочерью откровенно на такую щекотливую тему, а это рождало между ними непонимание. Разговор зашел в тупик, и Леонард сдался. Он просто не мог донести до Джоанны свою мысль. За сегодняшний день они достаточно измотали друг другу нервы, и оба пришли к выводу, что лучшим решением будет закончить разговор сейчас. Джоанна даже не стала возражать против того, что останется жить в съемной квартире отца: близилась ночь, Сан-Францисо был ей не знаком, да и Леонард не отпустил бы ее сейчас никуда.       Когда Джоанна заснула в спальне, успев прорыдаться в подушку — Леонард слышал, как она громко шмыгала перед тем, как затихла окончательно — он решил связаться с Джеймсом. Кто, как не Кирк всегда был уверен в том, что безвыходных ситуаций не бывает. Его юношеская беззаботность до сих пор поражала Леонарда, всегда боявшегося, что это однажды погубит их капитана окончательно. И именно потому МакКой был уверен — Джеймс ему поможет.       — Боунс? Не думал услышать тебя в такой поздний час. Как же твоя южная хваленая дисциплина: ложиться не позже десяти, вставать по утрам с зарядкой? — с привычным задором подначивал Кирк.       — Радуйся, что мы в увольнении, и мне не обязательно проверять твое состояние каждый день. Хотя я думаю, что пора бы этим заняться: с твоим безудержным весельем и развлечениями велика вероятность, что из отпуска ты вернешься в худшем состоянии, чем до него.       — Да брось, Боунс. Всего-то пару раз выпил и познакомился с несколькими девушками.       — Не мне говорить о том, что тебе, как капитану, стоит поумерить свой пыл.       — От тебя хоть где-то можно скрыться? — притворно возмутился Джеймс. — Лучше скажи, что тебя заставило позвонить? Уже успел без меня заскучать?       — Скорее решил обратиться к тебе по вопросу, в котором ты наиболее компетентен.       — Ого, у тебя появился кто-то на примете? Или мы говорим о уже знакомом нам двоим, эм, получеловеке?       — Что?       — Что? — голос Джеймса стал звучать глуше, но Леонард четко услышал, как тот обратился к матери.       — Ты дома? — не то, чтобы приезд Кирка в Айову удивлял, однако Леонард ожидал, что о родном доме тот вспомнит не раньше третьей недели отпуска, желая по полной оторваться в клубах Сан-Франциско.       — С чего ты взял?.. Так о ком речь?       — Помнишь, я говорил о Джоанне.       — Вы встретились?       — Да, она сейчас у меня дома. И если быть честным, я, кажется, разучился общаться с женщинами.       — Не уверен, что ты обратился по адресу, я как-то больше привык их уговаривать, а не отговаривать. Вот если бы ты попросил рассказать Джоанне в подробностях, как круто служить во Флоте — я бы был уже у тебя.       — Если бы все было так просто. Теперь ее желание поступить в Академию не самая моя большая проблема. У нее есть друг, с которым они вместе решили учиться.       — Это же хорошо. Разве нет? Я имею в виду, друзья — это всегда замечательно.       — Дело не в том, что у нее есть друг, а в том, кто он такой, — Леонард опасливо покосился на дверь спальни. — Этот парень наполовину вулканец.       — А я уже начал думать, что Спок такой один во вселенной. Как его занесло на Землю? Разве посол Спок не нашел Новый Вулкан?       — Он родился здесь, на Земле. Мать — вулканка, она хотела учиться в Академии именно здесь, в Сан-Франциско, тут и познакомилась с будущим мужем. Как их потом занесло в Джордию, и почему парня не отправили на малую родину — не знаю. И мне бы не хотелось, чтобы Джо имела что-то общее с этим парнем.       — Никогда бы не подумал, что у тебя могут быть предрассудки перед вулканцами. Особенно у тебя.       — Это не предрассудки, Джим. Зария устраивает моей дочери регулярные сеансы телепатии.       — Это звучит… Серьезно? — Джеймс не понимал излишнего беспокойства Леонарда о дружбе дочери с вулканцем.       — Черт, Джим, и ты туда же! Он же лезет ей в голову.       — Он не делает это без ведома Джоанны, верно? Так что расслабься и позволь своей дочери самой выбирать. Ты слишком серьезно воспринимаешь эту проблему. Они же еще дети, пусть развлекаются.       — Слушаю тебя, и мне кажется, что я один еще не выжил из ума.       — Может, ты просто не по адресу обратился? Если тебе нужен тот, кто будет руководствоваться логикой — позвони Споку. Вы найдете общий язык. К тому же он — вулканец. Уверен, он подберет нужные слова, чтобы успокоить тебя по поводу этого парня.       — Ну точно выжил из ума… — пробормотал Леонард, садясь на диван. — Джим, я не хочу обсуждать свои семейные проблемы с кем-то из экипажа, я тебе-то рассказал, потому что знаю: трепаться ты никому не станешь о таком.       — Спок тоже. Когда он последний раз о ком-нибудь сплетничал, припоминаешь? Вот и я не помню, чтобы он любил обсуждать чужие проблемы, особенно, если его об этом просят. Боунс, ты же сам понимаешь, что тебе надо поговорить со Споком.       — Ты знаешь мое мнение о нем. Я уважаю Спока — он специалист своего дела. Но обращаться к нему за помощью все равно что просить кондитера подковать лошадь.       — Ты сравнил свою дочь с лошадью?       — Я не сравнивал свою дочь с лошадью, не придирайся к словам, Джим.       — Знаешь, мне пора. Девочки уже заждались, — Джеймс заговорил неожиданно громко, хотя Леонард все равно расслышал голос его матери, зовущей сына к ужину. — Позвони Споку, дружище. Не ломайся, ты же не монашка.       — Разумеется, я не… Джим? Черт, — Кирк даже не дал ему возможности сказать что-то еще, прервав связь.       Леонард даже не думал слушать наставления Джеймса. Даже если бы это был приказ капитана, он и под страхом смертной казни не стал связываться со Споком. Во-первых, проблемы с дочерью ни в коем разе не касались их коммандера. А во-вторых, у Спока были свои заботы и проблемы, которыми он точно так же не хотел бы делиться с другими. Больше всего Леонарду не хотелось быть обязанным Споку чем-то кроме рабочих отношений: им и без того всегда было сложно общаться. Коммандер обвинял главного медика в излишней эмоциональности, а МакКой считал его слишком логичным. Настолько, что порой Спок действовал абсолютно нелогично на личный взгляд Леонарда. Эта идея Джеймса так и осталась бы бесполезным советом, но к полуночи Леонард передумав все варианты все больше стал склоняться к тому, что здравый смысл в словах Кирка все-таки был. Если ему не удается убедить дочь отказаться от Академии и перестать общаться с Зарией, то, может быть, надо искать решение с другой стороны? Спок как никто другой любил убеждать остальных, что эмоции и чувства для вулканца — ненужная роскошь, только растлевающая их. Возможно, он сможет убедить Зарию, что от общения с террианкой он не получит ничего хорошего и будет лучше сосредоточиться на своей будущей карьере вместо дружбы с Джоанной.       Связи с экипажем вне службы казались Споку странными. Он не был против, просто считал нелогичным проводить время с теми, кто видел его каждый день на борту корабля. Исключение составлял разве что Кирк. Капитана Спок уважал и считал правильным поддерживать с ним дружеские отношения вне «Энтерпрайз». Да и не выходило иначе: Джеймс был вездесущ и мог добраться до Спока даже на другом конце Галактики, имея на вооружении лишь свою непробиваемую упертость и желание поговорить с коммандером. Спок не испытывал по этому поводу каких-то особенных эмоций, как он говорил сам. Это лишь привычка — Джеймс всегда был рядом. Но даже капитан Кирк знал, в какие моменты Спока лучше не беспокоить. Поэтому, получив входящий вызов на свой коммуникатор, он пришел в некоторое замешательство. Командование Флота знало, что он собирается посетить Новый Вулкан. Его визит носил характер дипмиссии — вырывать Спока из увольнения, если дело не важное и срочное, никто бы не стал. Кирк сказал, что собирается провести этот месяц исключительно в свое удовольствие, но логичнее всего было заключить, что вызывает коммандера именно он. Когда же Спок услышал голос бортового врача «Энтерпрайз», он испытал нечто сродни замешательству. Весьма занимательно, что доктора МакКоя он даже не рассматривал как возможного виновника его беспокойства.       Если бы Спок уже не провел на Новом Вулкане несколько дней, скорее всего он даже испытал бы какие-то приятные эмоции по этому поводу. Что-то вроде радости или, как называла подобное Ухура, трепета. Обычно именно эта эмоция неуверенно отодвигала вуаль бесстрастности в Споке, когда он видел Нийоту после долгой разлуки еще в то время, когда они были вместе. Он и сейчас сохранил к ней чувство любви, однако не продиктованное романтической привязанностью или влечением. Ухура для Спока стала другом. Как Кирк. Говоря же о докторе МакКое, Спок не мог подобрать точного описания их взаимоотношениям. Ни он сам, ни Леонард друг друга друзьями никогда не называли. Уважение и благодарность — обычно именно этими двумя словами ограничивался Спок, когда Джеймс спрашивал, каково отношение коммандера к их главе медицинской службы. То, что он испытывал кроме прочего и другие эмоции, но не говорил о них, ложью не считалось. Коммандер логично полагал, что неспособность выразить точно свое мнение не рассматривается как ложь.       Регулярное общение с людьми в некоторой степени смягчило характер Спока, как говорил Джеймс. Его наблюдение было верным: Спок знал, что длительное нахождение вулканцев рядом с представителями более эмоциональных рас (в особенности людей) заставляет их самих проявлять больше чувств. С этим ничего нельзя было сделать, что огорчало Спока, стремившегося к абсолютному самоконтролю. То, что капитан считал такие изменения определенным плюсом, вовсе не облегчало жизнь Споку. И потому возвращение на планету, которую теперь вулканцы учились считать своей родиной, стало своеобразным спасением для него. Спока утомляли собственные нелогичные эмоции и проявление неуместных симпатий. Даже Джеймс иногда тихо спрашивал у него, все ли в порядке. Спок ограничивался короткими и убедительными заявлениями, что даже вулканцу свойственно утомляться и допускать ошибки в привычных действиях. Обычно в такие моменты Спок старался уделить время медитациям и уединению. И ни в коем случае он не встречался в эти дни с доктором МакКоем.       Практически весь день Спок провел в цитадели, общаясь с Советом. Еще час был уделен личному общению с отцом. Сарек выказывал все то же беспокойство, что и прежде: уверен ли его сын в сделанном много лет назад выборе служить на благо Федерации. К моменту, когда небо потемнело и явило Споку безлунную ночь, он закончил со всеми личными делами и был готов к отдыху. И именно в тот самый момент, когда медитация была завершена, а разум вулканца освободился от волнений, с ним связался МакКой. По его неуверенному тону Спок логично заключил, что бортовой медик до последнего момента не планировал этой беседы. Значит, обстоятельства, вынудившие его связаться со Споком, были серьезными.       — Возможно, мне следовало как-то предупредить тебя. Не знаю… Попросить аудиенции, прежде чем связываться, — доктор МакКой говорил торопливо, пытаясь скрыть свое волнение, и это лишь больше укоренило в Споке мысль о том, что предмет разговора был серьезным. — В любом случае, раз уж позвонил, хотел убедиться, как у тебя дела со здоровьем.       — Вам не хуже меня известно о профессионализме врачей, находящихся на Новом Вулкане, а так же то, что я вулканец и, находясь вне Вашей компетенции в данное время, могу без опаски обратиться к этим специалистам. Беря во внимание этот факт и то, что Вы никогда прежде не интересовались моим состоянием без видимых на то причин, смею предположить: Ваше так называемое беспокойство всего лишь предлог.       — Удивительно, как быстро ты заставил меня пожалеть об идее поговорить с тобой. Я надеялся продержаться больше пары минут.       — Наш разговор длится уже три минуты и сорок три секунды, так что Ваши надежды оправдались, доктор.       — Ради всего святого, Спок, не становись еще более невыносимым, — голос Леонарда перебил звук захлопнувшейся двери. — Я хотел с тобой поговорить, и да, ты прав: не о твоем здоровье. Дело в том, что моя дочь хочет поступить в Академию Звездного Флота, здесь — в Сан-Франциско.       — Логично заключаю, что Вы против, — Споку несложно было понять это, учитывая тон доктора.       — Верно. Но с этим я способен разобраться самостоятельно.       — Тогда не совсем понимаю. Если Вы хотели бы поговорить с кем-то об этом, чтобы взглянуть на проблему со стороны и принять наиболее верное решение, Вам стоило обратиться к кому-то другому. К Джиму, например.       — Что бы я делал без твоей проницательности…       — Сарказм неуместен.       Молчание со стороны Леонарда заставило сомневаться: а было ли уместно замечание самого Спока.       — У Джоанны есть друг — парень-полувулканец. Он на два года старше и тоже поступает в Академию. Я считаю, что ее выбор продиктован желанием быть рядом с этим парнем. Я не хочу, чтобы она жалела о сделанном выборе.       — Вы не хотите, чтоб она поступила в Академию. Так сказать будет честнее.       — Строго говоря, теперь я в этом не так уверен. Сейчас важнее то, что она общается с этим парнем. Спок, меня беспокоит, что этот парень не стесняясь, вступает в телепатическую связь с моей дочерью. Не мне объяснять тебе о том, какие минусы у вулканской телепатии.       — В зависимости от глубины проникновения в сознание…       — Спок, я говорю о мелдниге, а не только кратковременной связи. Он при мне успел ее облапать и даже не постеснялся.       — Ваше возмущение звучит оскорбительно. Вы не доверяете самодисциплине вулканцев?       — Самодисциплине? — Леонард громко усмехнулся, и по эху Спок понял, что тот находится в коридоре; скорее всего доктор МакКой не стал оставаться в кампусах Академии: он не жаловал местную дисциплину, а исходя из возникшей с дочерью проблемы, не стал уезжать за пределы Сан-Франциско. Апеллируя логикой, Спок пришел к заключению, что Леонард живет в достаточно маленькой съемной квартире и вынужден был выйти на лестничную площадку. Пока коммандер «Энтерпрайз» думал об этом, доктор МакКой продолжал свою гневную тираду.       — С моей дочерью общается потенциальный сексуальный маньяк, Спок! Его мать не удосужилась даже объяснить сыну, что такое пон фарр.       — Боюсь, мне придется выступить в защиту мальчика, доктор. Незнание о тонкостях репродуктивных способностей своей расы никак не влияет на половое влечение. К тому же этот мальчик, как и я — на половину террианец. Могу предположить, что мне знакомы проблемы подросткового периода, с которыми он столкнулся.       — Я врач, Спок. Кому ты все это объясняешь?       — Тогда не нахожу видимых причин для Вашего беспокойства за дочь.       — Зато я вижу. И очень хорошо. Одну такую маленькую остроухую проблему.       — Вы ведь не обо мне, доктор? Учитывая сложившуюся ситуацию и принимая во внимание, что подобный эпитет Вы употребляли и ко мне, полагаю, что Вы считаете этого мальчика проблемой.       — Именно! Я словно с жирафом через почтового голубя общаюсь. Спок, я хочу, чтобы ты прилетел на Землю и поговорил с этим парнем.       — На Новом Вулкана моя помощь нужнее. Я вынужден отказать Вам.       — Да у Вас там куча старейшин или как их там. За пять лет миссии они без тебя как-то управлялись. Потерпят ещё пару дней. Спок, не хочу это признавать, но Джим был чертовски прав.       — Что Вы имеете в виду?       — Ты мне ну… Мне нужна твоя помощь.       — Вам следует обратиться к его родителям. Для молодого вулканца непослушание — серьезный проступок.       — Он на Земле, Спок. Наполовину террианец — сам напоминал мне только что — и, боюсь, воспитывали его по нашим традициям.       — Если я заблуждаюсь, поправьте, но мне известно, что в достаточной мере культура воспитания детей у наших рас схожа. Террианские родители должны иметь авторитет у своего ребенка.       — Должны, — усмехнулся МакКой. — Вот только подростки — это особый вид. Никакой родительский авторитет не повлияет на пацана в семнадцать, если он бараном уперся в то, что хочет в Звездный Флот.       — Стоит ли мне говорить, что возраст не является определяющим фактором для того, чтобы говорить о поспешности желания поступить в Академию? Вам хорошо известны примеры, когда юный возраст не становился помехой для выбора будущей профессии. Вы и сами, доктор, являетесь хорошим примером.       — Вот только не пытайся задобрить меня своими сомнительными комплиментами, Спок. Я лесть за версту чую.       — Это ведь фразеологизм? — Спок на мгновение смутился, уже подсчитывая в голове расстояние между Землей и Новым Вулканом.       — А сам-то как думаешь?       — Склоняюсь к положительному ответу.       — Не понимаю, как Джим тебя терпит.       Очевидная попытка уязвить его самолюбие оказалась проигнорирована. Спок прекрасно знал, что доктор МакКой, находясь в излишне возбужденном состоянии может выражать свое мнение крайне своеобразно. Даже очередное упоминание о цвете крови вулканцев не вызвало у Спока никаких чувств. Лишь кратковременное сожаление, что он действительно не может помочь обратившемуся за помощью доктору. Едва ли не впервые МакКой первым попросил его о помощи сам. Даже для Спока, стремившегося к полному душевному равновесию, подобное проявление доверия имело особую ценность. Они были знакомы с МакКоем уже много лет, но доктор до сих пор казался Споку слишком незнакомым, непонятным и нелогичным. Возможно, это являлось причиной того, что вулканца порой неосознанно тянуло к нему. Леонард МакКой был для Спока словно неразгаданная тайна, которую он так пытался постичь. И уже давно он пришел к выводу, что не достигнет желаемого равновесия, пока не сможет познать эту тайну.