У Вулкана нет Луны

       Говорить дочери о будущей встрече с Мириам Леонард не стал. Не посчитал нужным держать Джоанну в курсе дела — она и без того слишком много волновалась в последнее время. Ситуация была спорной, но вмешивать ее во взрослые неурядицы Леонард не хотел. В первую очередь он хотел встретиться с Мириам, а уже после думать над тем, что делать дальше. На словах все выглядело просто, но на деле он не мог найти себе места от мысли, что ему придется встретиться со своим Голиафом лицом к лицу. В легенде Давид победил Голиафа, но Леонард не был уверен, что окажется настолько же силен духом для подобного подвига. Как назло время тянулось непростительно долго, а занять себя было нечем. Леонард постоянно следил за часами, ожидал, что вот-вот раздастся звонок, и Мириам скажет, что приехала в Сан-Франциско. Его напряженное состояние не осталось незамеченным: Джоанна стала тихой — предчувствие надвигающейся беды затаилось под самым сердцем. Засев за книгами, она старалась лишний раз не выходить из спальни, что давало Леонарду возможность не переживать о возможной лжи, которую придется рассказать дочери, если она спросит о том, что происходит.        Небо над городом прояснилось, солнце заиграло бликами на мокром асфальте и окнах домов. Перемена погоды благотворно сказалась и на самом Леонарде, почувствовавшем некоторое успокоение. Ко времени, когда Мириам наконец дала о себе знать, он почти перестал волноваться. В этот момент его рассудительность и логичное течение мыслей порадовали бы даже Спока, всегда отзывавшегося крайне неодобрительно о манере Леонарда решать все эмоциями. Понимая неизбежность спора, он решил вести диалог спокойно, поэтому не стал отказываться, когда Мириам предложила изменить место встречи. Прежде они хотели встретиться в квартире, при Джоанне, однако в самую последнюю минуту Мириам передумала и сказала, что будет ждать в кафе, где не так давно поведала Леонарду о желании их дочери учиться в Академии. С чего началось — тем и закончится. Весьма символичный жест с ее стороны. Возможно, поэтому Леонард не стал спорить о резко изменившихся планах. Она обещала ждать его в кафе уже через десять минут. При лучшем раскладе Леонард должен был оказаться там лишь через полчаса, и обычно не терпящая ожиданий Мириам согласилась дать ему время, потому как личным телепортом Леонард, к своему сожалению, не обладал, хотя и был офицером Звездного Флота.        Не больше десяти минут потребовалось, чтобы дойти до метро. Табло над платформой показывало, что поезд вот-вот прибудет, но Леонард все равно нетерпеливо поглядывал в сторону, откуда тот должен появиться. Стараясь побороть вновь возвращавшееся волнение, он небрежно засунул руки в карманы куртки и вдруг понял, что оставил коммуникатор в квартире. Перед Леонардом встала дилемма: он обещал Джоанне, что позвонит сразу же, как закончит разговор с Мириам; с другой стороны возвращаться сейчас домой означало потерять еще около пятнадцати минут драгоценного времени. Мириам и без того найдет повод быть недовольной — решил Леонард, разворачиваясь спиной к только что прибывшему поезду. Важнее вовремя оказаться на связи с Джоанной. Уж лучше узнать все новости сразу, чем волноваться и накручивать себя, не зная, каким оказался итог разговора родителей.        Леонард шел торопливо, периодически сбиваясь на бег, из-за чего-то и дело приходилось глубоко вдыхать воздух, хватая его ртом. У двери дома, где он снимал квартиру, неудачно припарковавшийся автолюбитель то ли выгружал чемоданы, то ли наоборот, собирался куда-то ехать. Леонарду пришлось обойти машину, при этом он едва не столкнулся носом к носу с незадачливым водителем, крутившимся у багажника. МакКой уже потянулся к ручке входной двери, когда та резко распахнулась, и на него едва не налетела растрепанная Мириам. Секундное удивление сменилось глубокой обидой и злобой, когда Леонард заметил, что бывшая жена мертвой хваткой вцепилась в запястье Джоанны, явно с неохотой плетущейся за ней.        — Значит, вот как ты все решила, — Леонард стоял на месте, не давая Мириам выйти из холла. — Кошка с дому — мыши в пляс.        — Ты бы пытался настаивать на своей безумной идее, и мы только потеряли время.        — Не думал, что ты опустишься до такого.        — Не вижу ничего постыдного в том, что забираю родную дочь домой. Майкл, возьми у меня сумку, пожалуйста, — наклонившись в бок, Мириам посмотрела за спину Леонарда. — Джоанна не будет учиться в этой чертовой Академии, хочешь ты этого или нет.        — Я думал, что тебе важнее, чего хочет Джоанна. Мириам, не делай этого только потому, что хочешь насолить мне. Я тоже не в восторге от того, что Джоанна будет учиться в Академии, но она уже взрослая. Ты не можешь опекать ее всю жизнь.        — Могу.        Бесцеремонно отодвинув Леонарда в сторону, она протянула дорожную сумку мужчине, до этого пытавшемуся уложить в багажник чемодан. Только в этот момент Леонард понял, что это был чемодан Джоанны. Жаль, что он не удосужился узнать, как выглядит новый муж Мириам раньше. Хотя это знание ему вряд ли помогло: ну, узнал бы он на несколько мгновений раньше о плане Мириам, что бы от этого изменилось? Потребовалось все спокойствие, которым Леонард когда-либо обладал, чтобы не поддаться на провокацию и не устроить скандал прямо посреди улицы. Он пытался вразумить Мириам, убеждал, просил, требовал, но бывшая жена была непоколебима. Даже слезы Джоанны не растопили ее сердце. Если бы Леонард не был медиком и не знал, как устроено человеческое тело, то решил бы, что у Мириам вместо сердца в груди кусок льда. Она даже не дернула бровью, когда плачущая дочь попыталась вырваться. Насильно посадив дочь в машину и сказав Майклу запереть двери, она подошла к Леонарду.        — Посмотри, чего ты добился. Ты этого хотел? Хотел, чтобы Джо плакала?        — Не я лишаю ее сейчас мечты, Мириам, — Леонард никогда не поднимал руку на жену, считая ниже своего достоинства бить женщин, но сейчас он как никогда прежде желал дать ей хорошую пощечину, чтобы образумить. — Неужели ты настолько ненавидишь меня?        — По-моему наши отношения мы выяснили еще десять лет назад в зале суда. Что ты сейчас пытаешься доказать мне? Что я плохая мать? Позже Джоанна только спасибо мне скажет.        — Не раньше, чем проклянет тебя за твою выходку.        — Не пытайся давить на жалость, не получится. Я попросила тебя о предельно простой услуге, но ты умудрился все испортить. Теперь она не будет разговаривать со мной несколько дней.        — На твоем месте я бы беспокоился о том, что Джоанна в жизни больше не захочет говорить с тобой. Ты ведь делаешь это назло мне. Майкл, ну хоть ты понимаешь, что Мириам делает?! — Леонард наклонился к водительскому окну. — Если вы увезете Джоанну сейчас в Атланту, вы лишите ее будущего. Не ломай жизнь моей дочери.        — Тебе лучше не вмешиваться в то, что делает Мириам, — Майкл поморщился, словно перед носом летала надоедливая муха. — Тебя ведь и без того едва не лишили родительских прав.        Небрежно произнесенная фраза заставила Леонарда разозлиться. Глупость — в его возрасте как мальчишка вестись на такую провокацию, которая и не была провокацией вовсе. Скорее всего Майкл так и не понял, что заставило Леонарда перейти на громкую ругань, отчего даже Мириам, до этого момента державшаяся надменно, побледнела. Они ругались редко, за годы замужества Мириам довелось видеть Леонарда злым лишь пару раз. Но и этого опыта хватило, чтобы она больше не хотела повторения подобных ситуаций. Вот только Мириам явно не рассчитывала, к чему может привести однажды рассказанная новому мужу история с разводом. Она действительно хотела добиться судебного решения о лишении Леонарда родительских прав, но адвокат убедил ее не совершать подобную глупость: суд мог посчитать ее требования не обоснованными, и тогда чаша весов с легкостью склонилась бы на сторону мужа в вопросе о разделе имущества. Отобрать абсолютно все Мириам не смогла, но сумела надолго отбить у Леонарда желание даже близко приближаться к дому и видеться с дочерью. И теперь она с лихвой получала за свои решения, оставшиеся, казалось, далеко позади.        Руганью и спорами Леонард лишь добился того, что Мириам поклялась сделать так, чтобы он больше никогда не смог общаться с Джоанной. Оставив опустошенного собственной злобой мужчину стоять на тротуаре, она повезла дочь в аэропорт. Это означало конец. Ненадолго загоревшийся огонь счастья погас окончательно, запорошенный чувством обиды и боли, возродившийся спустя столько лет. Леонард уже давно перестал жалеть себя и считал, что все неприятности, благодаря которым он стал офицером Звездного Флота, остались позади. Однако жизнь доказала обратное: столько бы лет не прошло и какое бы расстояние не отделяло его от Мириам, она все еще имела слишком большую власть над его жизнью. Умелое манипулирование отеческими чувствами. Леонард не сомневался, что бывшая жена затеяла все это, с самого начала планируя растоптать его самолюбие и сплясать на могиле его надежд. Уж слишком идеально для Мириам все сложилось: Леонард в очередной раз лишился возможности общаться с дочерью, а Джоанне наглядно доказали, что мечты ничего не стоят, и даже родной отец не способен помочь ей.        Сейчас он больше всего нуждался в хоть чьем-то обществе, чтобы не скатиться в яму глубокого отчаяния, но как никогда прежде Леонарду хотелось уединения и тишины.        Необычная роль соглядатая Леонарда для Спока представляла некоторые трудности. Не потому что он плохо понимал суть поручения своего капитана. Как раз напротив: тот ясно дал понять, что рассчитывает на помощь своего первого помощника. Дело было в эмоциональности Леонарда и природной эмпатии самого Спока. Несмотря на то, что он как вулканец всегда отличался выдержкой и самоконтролем, человеческие эмоции ему не были чужды. Спок умел контролировать свои чувства, но не был их лишен. В зависимости от продолжительности общения с террианцами способность подавлять свое человеческое начало слабела, а рядом с Леонардом Споку и вовсе приходилось кидать все силы на то, чтобы оставаться спокойным и рассудительным. Но приказ есть приказ — ослушаться Джеймса Спок не мог. Да и не хотел. Потому что понимал, что беспокойство капитана за главу медслужбы «Энтерпрайз» вполне обоснованно. Ко всему прочему Спок испытывал интерес к возможности изучить Леонарда в менее формальной обстановке. Удачно сложившиеся обстоятельства позволяли увидеть доктора в его условно естественной среде обитания, и желание обезопасить Леонарда от разочарований было логичным. Спок намеренно избегал эмоциональной оценки своих действий, считая, что попытки примешать к своим действиям чувства лишат его возможности бесстрастного анализа.        Занимательный факт: даже такой категоричный человек как Леонард мог быстро привыкнуть к обстоятельствам и научиться доверять. Нет, Спок не ставил эксперимент, вырабатывая у Леонарда рефлексы, но он находил любопытным этот случай. Ведь прежде их с доктором не связывали такие тесные отношения. Леонард не был склонен к откровенности, когда речь заходила о том, что происходило в его голове, зато охотно делился со Споком своим мнением касательно физиологии, психологии и культуры вулканцев. Порой Споку начинало казаться, что доктор знает о его расе гораздо больше него самого. Факты порой были лживы, но с каким энтузиазмом Леонард делился каждый раз своими колкими комментариями и наблюдениями! Поистине Спока увлекала живость его натуры, оттого возможность находиться рядом с Леонардом сейчас в глазах вулканца имела особую ценность. С осторожностью, не желая спугнуть доктора, он слой за слоем проникал все глубже в тайну, носившую имя Леонард МакКой. Увлеченность — не порок, если знать, когда стоит остановиться. Спок не беспокоился о том, что его заинтересованность в познании души Леонарда может зайти слишком далеко, потому что был уверен в своем самообладании, которое подводило его крайне редко. Но первый тревожный сигнал, что должен был заставить вулканца задуматься о своем поведении, был проигнорирован. Спок не задумался о странности своего беспокойства о Леонарде, когда доктор пропал куда-то на два дня. Вполне естественно было дать другому человеку отдохнуть от своего общества. Нелогично навязывать общение, когда у Леонарда имеются иные поводы для беспокойства. Но волнение и догадки о неблагоприятном исходе истории с бывшей женой усилились, когда Спок получил звонок от Джеймса.        В привычной для него манере, капитан подтрунивал над Споком, спрашивая, не устал ли тот нянчиться с Леонардом. В свою очередь вулканец честно ответил, что это находит этот опыт довольно интересным.        — Главное, Боунсу не скажи об этом случайно, — Джеймс смеялся, хотя Спок не понимал, почему его честность вызывает веселье.        — Смею предположить, что Леонард будет польщен, если я сообщу ему о том, что наши разговоры позволили мне найти новые стороны его личности.        — Новые стороны? И что же это за стороны?        — Менее невыносимые, — последовал сдержанный ответ.        — Не хочешь, не говори. Как-нибудь сам узнаю, что за новые стороны Боунса ты там нашел.        — Я слышу иронию в твоем голосе.        — Нет, это не ирония, просто я… Ты знаешь, куда он пропал? Я не могу дозвониться.        — Насколько серьезен повод для твоего беспокойства, Джим?        — Боунс должен был встретиться с Мириам. Он говорил тебе об этом? В любом случае он обещал позвонить, как все закончится.        — Полагаю, что он игнорирует твои попытки связаться, потому что находится на встрече.        — Не весь день. Боунс на дух не переносит бывшую жену. Они бы не смогли так долго разговаривать.        — Любопытно.        — Он не говорил тебе, может, я его чем-то обидел?        — Лишенное логики предположение. Леонард не станет скрывать и скажет прямо, если ты его чем-то не устраиваешь.        — И то верно, — Джеймс замолчал, явно взвешивая свое решение. Прежде чем он продолжил, Спок уже знал, о чем его попросят. — Ты можешь попробовать связаться с ним?        — Будет лучше, если я приеду к нему. Беря во внимание факт встречи с бывшей женой и проигнорированные попытки связаться с ним, делаю выводы, что сейчас он находится в плохом настроении. Хотя я склонен полагать, что это обычное состояние для Леонарда.        — Свяжись со мной, если станет что-то известно.        Спок ожидал очередную плохо понятную ему шутку от Джеймса, но тон того был предельно серьезен, а значит, он действительно считал, что у Леонарда неприятности. Не желая делать поспешные выводы, основывающиеся на сомнительных фактах, Спок поспешил к доктору. Ему потребовалось не так много времени: воспользовавшись самым коротким маршрутом до здания, где снимал квартиру Леонард, Спок прибыл на место через семь минут. Внешний коммуникатор у двери был отключен, что свидетельствовало об отсутствии доктора. Как это было не прискорбно признавать, последовательность действий Леонарда не поддавалась логике, потому Спок не мог с уверенностью сказать, где тот сейчас находился. Руководствуясь опытом, он с уверенностью мог сказать лишь о качествах, которыми должно было обладать это место, но не хватало статистических данных о самом докторе, чтобы точно знать, где он. Людям свойственно искать успокоения в вещах, с которыми у них связаны приятные воспоминания, либо там, где они чувствуют себя в безопасности. Чаще этими качествами обладает родной дом, но у Леонарда была лишь съемная квартира, которую, как полагал Спок, тот оставил намеренно. В Сан-Франциско он провел чуть больше трех лет во времена учебы. Этого достаточно, чтобы обзавестись несколькими любимыми местами, которые захочется посетить в моменты душевного беспокойства. Не теряя времени, Спок вновь связался с Джеймсом, чтобы задать ему всего один вопрос.        — Есть ли в Сан-Франциско место, где Леонард испытывал наибольшее чувство безмятежности, спокойствия и удовлетворенности в определенный период его жизни?        — Я, конечно, никогда не сомневался в том, что ты любишь усложнять, но не до такой же степени, Спок.        — Спрошу иначе. Где Леонард был больше всего счастлив?        — Не знаю. Боунс практически не вылезал из-за учебников, а когда его можно было вытянуть из Медицинской Академии, то он обычно пил. Не думаю, что те бары, где мы проводили выходные, подходят под то, что ты описал.        — Искусственная эйфория, вызываемая принятием алкоголя, редко ассоциируется у людей со значимыми моментами их жизни.        — Тогда все, что связанно с Академией тоже отпадает. Учитывая, как он любил говорить о своей ненависти к Космосу, вряд ли у него сохранилось хоть одно приятное воспоминание об этих местах. — Джеймс прервался и до слуха Спока донесся глухой хруст с причмокиваниями.        — Что ты делаешь?        — Жжем, мяфную конфуету… Тофно! О, прости, Спок, — Джеймс вновь замолчал, пытаясь проглотить конфету. — Мята. Йерба-Буэна*. В порту есть одно место, оттуда видно этот остров.        — Это находится близко. Полагаю, Леонард мог туда пойти.        — Не то, чтобы он любил торчать в порту, но говорил, что местный пейзаж напоминает ему о детстве в Атланте.        — Довольно нелогичная ассоциация. Насколько мне известно, Атланта не имеет порта.        — Я уж не знаю, чем ему это место напоминало родной город, но он так говорил. Возможно, стоит поискать его там.        Получив подсказку, Спок отправился на поиски доктора. Он считал сомнительной возможность нахождения Леонарда в порту, но других зацепок на данный момент ни у него, ни у Джеймса не было. Следовало потерять несколько минут, чтобы посетить упомянутое место, чем продолжать бездействовать. Искать логику в поступках Леонарда все равно, что пытаться разгадать все шутки Джеймса — невозможно. И все же Спок старался постичь разумом причину, почему доктор считал порт и открывавшийся оттуда вид схожими с тем, что доводилось ему видеть в родном городе. Нейронные связи в коре головного мозга выстраиваются таким образом, что воспоминания становятся совокупностью значительных деталей. Человеческая способность к сохранению памяти о тех или иных событиях не что иное, как умение мозга отбирать из общего ряда образов самые значимые из них по качеству и силе восприятия. Несомненно, для террианцев во главе прочего стояла эмоциональная память, когда нейронная связь выстраивает определенную последовательность. Но не менее важными в процессе запоминания были цвет, запах, звуки и свет. В этом Спок находил схожесть своей расы с террианцами: память вулканцев основывалась на эмпирическом запоминании событий. Подавляемая эмоциональность не могла позволить в должной мере сохранить воспоминания, что, тем не менее, компенсировалось повышенной остротой слуха, обоняния и зрения. Руководствуясь этими мыслями, Спок постепенно пришел к выводу, что на первый взгляд кажущаяся странной привязка детский воспоминаний Леонарда к порту в Сан-Франциско на самом деле логично обоснована. Вполне возможно, что местные запахи или звуки возрождали определенную последовательность нейронных связей в мозгу Леонарда, и в организм выбрасывались гормоны, способствующие общему поднятию тонуса и настроения. Весьма занимательное наблюдение — в какой-то мере Спок даже почувствовал удовлетворение от мысли, что поведение доктора все-таки поддается логическому анализу.        Для сравнительно теплой погоды в порту было до неприятного холодно: промозглый ветер задувал со всех сторон, к тому же влажность здесь значительно выше, чем в жилой части города. Леонард втягивал шею каждый раз, как ветер начинал ерошить волосы, проходясь холодным воздухом по загривку. Ему не было холодно — алкоголь давно разогрел организм до такой степени, что Леонард мог бы сидеть здесь в одной футболке, не боясь получить переохлаждение. Но постоянно лезшие в глаза волосы и свист в ушах заставляли раздражаться. Очередной порыв принес со стороны воды резкий крик чайки, и Леонард со злобой присосался к бутылке, делая несколько глотков. Что эта чертова чайка делает здесь так поздно? Уже темно, ей пора было улететь куда-нибудь подальше, а не истошно вопить у морских судов, в надежде разжиться едой. Угрюмо покосившись в сторону фонаря у складов, Леонард отвернулся от света: ему сейчас хотелось полного уединения от всего мира и темноты, а не раздражающей лампочки, бьющей по глазам своим светом. Он пришел сюда, чтобы хоть немного успокоиться и надраться в тишине, но его уединению то и дело мешали. Ветер, фонарь, и эта истеричная чайка. В сердцах Леонард уже хотел выкрикнуть пару ругательств, чтобы заткнуть птицу, однако не стал этого делать, потому что прекрасно понимал, что чайку это не успокоит.        По темной воде пробежала рябь, и ветер принес соленый воздух. Судорожно втягивая его ноздрями, Леонард прикрыл глаза. Морской запах его успокаивал. Хотя дело было, конечно, в алкоголе. В бутылке уже почти не осталось виски, зато в голове наконец появился дурманящий туман, мешавший сосредотачиваться на плохих мыслях. Жаль, что алкоголь не может решать проблемы так же легко, как лишать человека трезвого рассудка. Это бы несомненно помогло сейчас Леонарду. Воспаленные глаза то и дело блуждали по темноте, словно он выискивал кого-то, кто должен был вот-вот появиться. Надежда, что его не бросят одного со всеми его мрачными размышлениями, кажется, настолько засела в пьяном мозгу, что Леонарду померещилась знакомая фигура, мелькнувшая в тени под сваями крана, у которого он сидел. Тихо усмехнувшись, он поднес бутылку к губам и осушил ее. Бок под курткой грела еще одна не открытая бутылка, и Леонард уже потянулся за пазуху, когда прямо перед носом возник тот, кого по определению здесь просто не могло быть ни при каких обстоятельствах. Если бы Леонард был не настолько пьян, что, пожалуй, испугался появления Спока. Но заторможенные реакции позволили ему сохранить видимое спокойствие: не прерывая своих действий, он достал бутылку и открутил крышку, чтобы тут же сделать новый глоток.        — Почему Вы не отвечали Джиму, Леонард?        — Как видишь, я не в том настроении, чтобы трындеть с кем-то по телефону. Как ты вообще нашел меня?        — Сделал некоторые логические выводы. Вы поругались со своей бывшей женой. Джим рассказал, что Вы должны были сегодня с ней встретиться, — Спок смотрел с сочувствием, и от этого Леонарду становилось тошно. — Вам сейчас не следует оставаться одному.        — Как раз напротив.        — Вы упрямитесь, потому что действительно считаете, что не нуждаетесь в поддержке или же потому, что ее предлагаю я?        Отвечать на этот вопрос Леонард не желал, поэтому вновь поднес бутылку к губам. Сделать очередной глоток не удалось. Спок с возмутительным спокойствием забрал у него виски и сел рядом.        — Хочу обратить Ваше внимание на тот факт, что, если бы Вы продолжили поглощать алкоголь в таких же количествах, а я решил бы поискать Вас попозже, то мне бы не пришлось обращаться к Джиму: Вас легко можно было бы найти по запаху.        Леонард медленно повернулся к Споку, сохранявшему все то же невозмутимое выражение лица.        — Как Вам известно, обоняние вулканцев сильнее, чем у человека. Вы называете это «собачьим нюхом», хотя я не совсем согласен с такой терминологией. Если сравнивать, то наше обоняние чуть слабее, на уровне…        — Погоди, Спок. Ты что, ты сейчас пошутил? — Леонарду это не казалось таким уж смешным, но уголки губ сами собой поползли вверх. — Господи, Спок, ты же только что пошутил.        — Исходя из Вашего подавленного состояния, Леонард, я решил, что правильнее всего поддержать Вас шуточным замечанием.        — А ты не так уж безнадежен.        — Рад, что мои слова позволили Вам немного отвлечься. Я питаю надежды на то, что Вы все-таки позволите мне выслушать Вас.        — Хочешь побыть моей личной жилеткой?        — Не знаю, с чем связан Ваш вопрос, но я никогда не испытывал желания заменять чью-то часть гардероба.        — Это образное выражение. Ай, забудь. Все равно у меня нет настроения на это нытье.        — Это нытье, как Вы выразились, должно помочь Вам справиться с переживаниями. Вам не к лицу сдерживать чувства. К тому же у Вас это плохо выходит.        — От тебя укоров в свою сторону я точно слушать не собираюсь. Пришел, отнял у меня выпивку и теперь еще стращать вздумал! Я знаю, Джим просил тебя следить за мной, но сейчас мне хочется побыть одному.        Что стоит говорить в подобных случаях? Спок не имел ни малейшего понятия о том, как следует вести себя с людьми в такие моменты. Джеймс, когда вверил ему Леонарда, забыл рассказать о тонкостях общения с доктором. Из чужого опыта Спок лишь знал, что обычно в таких случаях стараются говорить подбадривающие и жизнеутверждающие вещи, даже если они идут вразрез с фактами. Но Леонард был не таким человеком: он любил говорить правду, какой бы неприятной она ни была, и ожидал от собеседника того же. Редкие моменты откровений между ними доказали Споку, что с Леонардом его единит гораздо больше вещей, чем можно было предполагать. Вот только прежде они не обсуждали личную жизнь доктора. Что бы сказал в таком случае Джим?        — Ну, так и будешь молчать или все-таки скажешь что-нибудь? — Вопрос заставил вулканца замереть в недоумении.        От совершенно непоследовательных заявлений Леонарда Спок испытывал нечто сродни дискомфорту. Он не мог точно выбрать модель поведения, чтобы подстроиться под настроение собеседника. За видимым спокойствием вулканца крылась активная мыслительная деятельность. Он желал найти способ разговорить Леонарда, чтобы позволить мучившим того переживаниям обратиться в словесную форму.        — Родители редко рассказывали о своей жизни до моего рождения. Отец считал, что подобная информация не предназначается для ребенка. Он желал сохранить в секрете неурядицы, которые у них когда-то появлялись, но мать все равно рассказывала. Когда они только познакомились, они часто спорили, — Спок решил поделиться чем-то личным, чтобы вызвать у Леонарда ответное желание допустить собеседника до своих тайн.        Он вел свой рассказ неторопливо, смотря куда-то вдаль. Откровенность давалась Споку тяжело, и Леонард чувствовал благодарность за то, что тот не пытается вытянуть из него правду. Особую важность моменту добавляло то, что прежде вулканец никогда не обсуждал свою семью с ним. Леонард не сомневался, что Джеймс или Нийота в достаточной степени осведомлены о тяжелых переживаниях Спока, связанных с кончиной матери, но ему самому оставалось лишь догадываться, какую боль тот скрывал все эти годы под вечной маской безэмоциональности. Каждый раз, когда Спок произносил имя своей матери, голос его дрожал. Леонарду хотелось бы понять его чувства, но сам он лишился родителей достаточно давно, чтобы не переживать по этому поводу так же сильно. Для Спока его мать всегда была живым напоминанием его несовершенства, но вместе с тем он дорожил каждым воспоминанием об Аманде и подбирал слова с особой внимательностью.        — Похоже, твой старик знает толк в женщинах, — усмехнулся Леонард, когда рассказ подошел к концу. — Признаю, я испытываю гордость за твою мать. Не каждый может удостоиться чести наблюдать, как вулканец смеется до слез. Ну, если не считать твоих приступов бреда в особо сложных случаях.        — Вы жалеете о том, что стали свидетелем моих ментальных расстройств, связанных с физическим недомоганием?        — Это лишний повод для шантажа, ради такого я могу и потерпеть твое общество.        — Вам стоит подумать о пересмотре своей системы ценностей, Леонард.        — А тебе стоит перестать быть таким занудным, Спок. Слушаю тебя и все больше убеждаюсь, что Ухура поступила правильно, отказавшись от борьбы с твоей упертостью. Я бы не выдержал столько лет.        — И сколько лет Вы могли бы отвести себе?        — Ты сейчас серьезно? — Леонард не знал, то ли он хочет рассмеяться над вопросом Спока, то ли свалиться прямо здесь на землю и рыдать в приступе отчаяния. — Я бы не выдержал с тобой и дня.        — Хочу возразить. Вы вполне способны к общению с существами, превосходящими Вас по интеллекту, потому полагаю, что Вы могли бы адаптироваться.        Леонард ответил не сразу, похоже, зацепившись за какую-то мысль в своей голове.        — Знаешь, когда Мириам сказала, что хочет развода, я долго не мог понять, что со мной не так. Неужели я настолько ужасный муж, что со мной невозможно больше жить? Чувство собственной несостоятельности каждый божий день колотилось навязчивым молоточком прямо вот тут, — Леонард постучал пальцем по виску. — А потом ответ нашелся сам собой. Она сказала, что я не способен идти на компромисс.        — Вам не следует воспринимать ее слова так серьезно. Мириам явно пыталась задеть Ваши чувства и заставить испытывать вину за произошедшее.        — Что ж, как видишь, ей это удалось. Но мне стоит быть благодарным за все те слова, которые я от нее услышал. Что и говорить, но если бы не развод, кто знает, где я сейчас бы был? Как минимум не сидел бы здесь в компании с отмороженным вулканцем, пытающимся меня утешить и незаметно слить остатки виски в трубу. Думал, я не замечу, как ты там ковыряешься? — Леонард дернул бровью, когда покосился на заметно опустевшую бутылку виски, которую Спок пытался спрятать за собой. — Лучше уж дал бы мне допить, все равно я уже давно перепил свою норму — так и так придется пользоваться лекарствами.        — Мне бы не хотелось отчитываться перед Джимом, почему доверенный мне человек попал в больницу с интоксикацией.        — О, да брось, Спок, ты же будешь только рад этому. В очередной раз докажешь, какой ты хороший и идеальный по сравнению с врачом-алкоголиком, явно по ошибке попавшим служить на «Энтерпрайз».        — Вы действительно считаете, что я нуждаюсь в самоутверждении за Ваш счет? — Несмотря на их частые споры и упреки, сейчас Спок был действительно оскорблен словами Леонарда. — Вы весьма надменны, если считаете, что руководство Звездного Флота могло допустить такой вопиющий промах и включить в состав экипажа некомпетентного специалиста, страдающего от пагубных пристрастий к алкоголю.        Леонард удрученно вздохнул. Он надеялся, что спор со Споком позволит ему хоть немного прийти в себя.        — Неужели тебе так нравится слушать мой пьяный бред?        Ему было немного жаль Спока за то, что именно он стал мишенью для вымещения злобы. Но вулканец не отступал, продолжая терпеливо слушать колкости Леонарда, который пытался скрыть за своими неуместными замечаниями вновь поднявшие голову опасные мысли. Стоило бушующей в его душе дилемме утихнуть, как Спок вновь появлялся рядом, и бороться с собой становилось очень трудно. Леонарду хотелось верить, что Спок делает это все лишь из чувства долга перед Джеймсом и не замечает его несчастных взглядов, бросаемых украдкой. Он и без того едва не скомпрометировал себя рассуждениями о том, сколько бы вынес общество Спока, связывай их иные отношения. Усталая злоба, как Леонард не старался ее сохранить, постепенно сошла на нет, и его охватила паника, когда Спок, спросив о чем-то отстраненном, потянул к нему руку. Неудачная попытка избежать контакта закончилась тем, что Леонард едва не свалился с ящиков и ударился лбом о сваи, когда резко подскочил на месте. Было больно, но зато из головы моментально выветрился весь этот полуромантический бред, одолевавший Леонарда последние несколько минут. Отборной бранью известив всю округу о своей неудаче, он прижал ладонь ко лбу и понял, что рассек его.        — Вы в порядке, Леонард? — Спока случившееся явно взволновало.        — Если не считать звона в ушах, будто кто-то прямо над головой расчехлил иерихонские трубы, все отлично, — заметив, что Спок тянется к его лбу, Леонард резко отшатнулся и тут же зашипел, чувствуя новый приступ боли. — Даже не вздумай лапать меня грязными руками, говорю это, как врач.        — Вам нужно оказать…        — Да без тебя знаю, что мне надо. Черт, такой вечер запороть. Виски остался?        — Нет.        — Вот кто тебя просил все выливать? Даже рану обработать не могу.        — Крови не так много, Вы вполне сможете продержаться до ближайшего отделения больницы.        — С такой пустяковой раной в больницу я не собираюсь. Вот еще! Позориться при земных медиках: офицер Звездного Флота надрался и получил шишку, упав в порту. Нет, я лучше дотерплю до дома.        — В таком случае позвольте мне Вас проводить.        — Ты ведь не отстанешь, да?        Спок уверенно качнул головой, и Леонард ощутил прилив благодарности к нему. Какой бы неумелой не была забота вулканца, сейчас он делал все именно так, как следовало. Для пьяного человека доктор держался довольно уверенно, хотя иногда и заваливался на один бок из-за необходимости держать одну руку поднятой. До съемной квартиры они должны были добраться быстро, но Леонард решил сделать вынужденную остановку, почувствовав, как под ладонью, прижатой к ране, быстро надувается шишка гематомы. Купив в ближайшем магазине пакет с замороженными полуфабрикатами, Леонард с довольным вздохом прижал его к своему страдающему лбу. Спок не стал никак комментировать нетрадиционные методы лечения доктора, лишь дернул бровью, наблюдая за его манипуляциями. Он все еще был склонен к идее довериться больничным врачам, несмотря на то, что рана и была пустяковой. Леонард не был обделен удачей, хотя вулканец считал, что такой вещи по определению не существует: удача — лишь продукт верного анализа ситуации и последовательности правильных решений. Как бы это не называлось, Леонард обладал этим в достатке. За годы службы он был едва ли не единственным членом экипажа, не получившим смертельно опасных травм. Зато это с лихвой компенсировалось тем, что доктору приходилось постоянно вытаскивать с того света кого-то из команды. Иногда и по несколько раз. Даже Споку довелось побывать в роли безнадежного пациента Леонарда, который одним ему известным способом умел лечить, пожалуй, все. И теперь, когда он получил пусть и такую незначительную травму, да еще и в мирной обстановке, Спок ощущал перед ним вину за случившееся. Хотя говорить об этом вслух он, конечно же, не собирался.        Измотанное переживаниями сознание Леонарда сдавало свои позиции: он заметно слабее реагировал на попытки Спока вторгнуться в его личное пространство и даже не стал возражать, когда тот поддержал его у входа в квартиру. Единственное, чего Леонарду сейчас действительно хотелось — спать. Но с тем головокружением, которое он испытывал от выпитого алкоголя, подобная затея выглядела глупо. Нужно было привести себя в порядок и ни в коем случае не допустить, чтобы Спок предпринял попытки лечить его. Однако, когда вулканец спросил, где лежат рабочие инструменты Леонарда, тот лишь вяло махнул рукой в сторону ванной комнаты и ушел в спальню. Он был даже не способен самостоятельно раздеться, не говоря уже о лечении. Мягкая тишина манила к кровати, и Леонард с усталым вздохом свалился на нее, тут же закрывая глаза. Но заснуть ему не дали.        — Я не нашел регенератор.        — Его и нет. Я же не мог вынести с корабля половину медотсека. Просто принеси мне пластырь и можешь быть свободен, — отозвался Леонард, собираясь с последними силами, чтобы сесть на кровати. — Он должен быть в… Где-то должен быть.        — Для доктора Вы довольно халатно относитесь к своему здоровью, — Спок замер в дверях спальни, приковывая взгляд Леонарда к себе. — Я настаиваю на том, чтобы провести нормальный осмотр и вылечить Вашу рану. — Вулканец шагнул вперед.        — Без твоих советов как-нибудь разберусь.        Леонард почувствовал угрозу в неминуемом приближении Спока. Тот явно желал заняться раной, чего допустить никак было нельзя. Однако запас убедительных отговорок Леонард исчерпал еще на улице, потому настала очередь честных признаний. Не ощущая особой вины в своих словах, он потребовал, чтобы Спок оставил все на кровати и покинул квартиру. Такое заявление вулканца не устроило. Пришлось выслушать короткую лекцию о том, что сейчас Леонард не компетентен и не сможет оказать себе достаточную помощь. Глупый спор затягивался, потому что ни одна из сторон не желала прийти к компромиссу. Наконец не выдержав, Леонард высказал основную причину своего нежелания принимать помощь.        — Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался.        — Вы страдаете мизофобией*? — Спок явно собирался проигнорировать любой аргумент оппонента по поводу нежелания осмотреть его рану, потому опустился на колени перед кроватью и занялся подготовкой всего необходимого.        С отстраненной тоской Леонард наблюдал за его действиями и думал о том, что не заслуживает этого. Спок ведь просто хотел ему помочь из благих намерений, а Леонард даже не мог нормально объяснить свое недовольство этим фактом. Если бы подобное случилось на пару лет раньше, сокрушался Леонард. Тогда он бы даже поблагодарил Спока за проявленную заботу — не каждый день о твоем состоянии хлопочет вулканец. Вот только сейчас все было гораздо сложнее, и вместо того, чтобы недовольно поправить Спока, рано отклеившего пластырь от защитного слоя, Леонард думал о его сосредоточенном лице. Эти вечно скептично вздернутые брови, порой подскакивающие до смешного высоко, особенно, если Спок не мог высказать вслух своего недовольства словами собеседника. Прямо как сейчас.        — Для склонного к постоянным спорам человека Вы крайне неразговорчивы в данный момент, Леонард, — Спок будто ощутил эти мысли и поднял взгляд на него.        — Я взвешиваю шансы на свою быструю кончину, если уж мной занялся ты.        — Хотелось бы напомнить Вам, что как и любой офицер Звездного Флота, я проходил малый курс неотложной помощи, но сложившаяся ситуация говорит не о Вашей забывчивости, а о неврозе.        — Я нервничаю? — Леонард попытался изобразить притворное изумление, но с ноющей гематомой над бровью вышло это плохо. — Да я сейчас спокойнее альпийских коров, безмятежно пасущихся на зеленых лугах.        — Вы определенно боитесь. Что Вы скрываете? Что Вас волнует, Леонард, и почему Вы так рьяно защищаете это? — Спок умел быть упрямым и не отступать, когда того требовала ситуация. — Скажите же наконец?        В ответ не раздалось ни звука: Леонард ушел в себя, мучимый осознанием, что физического контакта не избежать. Отдав инициативу, он сидел с опущенными плечами и смотрел в пол прямо рядом с коленями вулканца. Из медитативного состояния его вывело неприятная саднящая боль в ране, когда Спок попытался стереть запекшуюся кровь. И не успела она появиться, как Леонард почувствовал легкое касание пальцев к коже лба. Веки непроизвольно опустились — он закрыл глаза, боясь, что непременно захочет поднять взгляд на Спока. Зрительный контакт сейчас выдал бы его с потрохами. Движения пальцев вулканца казались Леонарду странными: легкими, едва уловимыми прикосновениями они поглаживали виски, скулы и почти доходя до подбородка неожиданно возвращались вверх. Эти манипуляции насылали на Леонарда дремоту, и он постепенно стал успокаиваться, наконец отпуская все свои переживания и позволяя им уйти из головы. Куда они уходили, и не замешен ли был в этом Спок, он не думал. В Леонарде зародилось чувство доверия к этому вулканцу. Он вдруг понял, что мог бы поделиться с ним самыми сокровенными своими мыслями и тайнами, которые не мог обсудить даже с самим собой. Если бы сейчас Спок попросил вывернуть всю свою душу наизнанку, Леонард бы позволил этому случиться, потому что совершенно точно понимал, что любая его мысль будет бережно сохранена в тайне от посторонних. Все это было не более чем полусонным бредом сознания, как и ощущение, будто ладонь Спока легла на его щеку. Леонарду так сильно этого хотелось, что он потянулся пальцами к чужой руке, чтобы убедиться — это лишь наваждение.        «Что же ты делаешь, Спок», — Леонард даже не был уверен, не сказал ли он этого вслух. Его сознание уже погрузилось в иное состояние, где он мог позволить себе сидеть напротив Спока, придерживая его ладонь у своего лица и расслаблено улыбаясь. Здесь, в царстве сна он остался наедине с собой и пользовался этим, покуда мог. Ничто не останавливало его от мысли, что нахождение Спока рядом — подарок судьбы, не иначе. Леонард не боялся, что все это происходит наяву, потому что никогда не получил бы ответных эмоций Спока так сильно похожих на его собственные. Хотя бы здесь, в надуманном мире снов, Леонарду повезло найти взаимопонимание, и если ради этого ему пришлось получить от жизни такую неприятную пощечину в лице Мириам, то так тому и быть.        Удивительно, как в былые времена люди справлялись с похмельем. Однажды Леонарду довелось по молодой глупости пренебречь препаратами, устраняющими любые последствия с размахом проведенных вечеров. Больше повторять подобной глупости он не хотел, хватило опыта с надолго сохранившимся тремором, расстройством пищеварения и упавшим давлением. После такого не хотелось не только больше пить, но даже существовать, и потому Леонард с собой опаской прислушивался к своему самочувствию, когда проснулся. К своему большому удивлению физических последствий злоупотребления алкоголем, он не почувствовал, чего нельзя было сказать о его моральном состоянии. Чувство вины довольной жабой село на грудь, заставляя бросить любые попытки подняться с кровати. Как медик, Леонард понимал, что вызвано состояние все тем же алкоголем — бороться с особенностью биохимии так же эффективно, как с интоксикацией пока медицина не решалась. В некоторой степени Леонард считал это верным решением: человек и без того лишался тормозов в потреблении алкоголя без похмельного синдрома. Бороться с подавленным моральным состоянием Леонард не стал, он к такому привык. Есть не хотелось, но это было необходимо, потому он вышел из спальни. Леонард прекрасно помнил о прошлом вечере, однако был уверен, что Спок не станет оставаться в квартире и ждать его пробуждения. Вид сидевшего за обеденным столом вулканца заставил Леонарда остановиться в дверях кухни, решая, готов ли сейчас встретиться с ним лицом к лицу.        — Я взял на себя смелость сделать Вам инъекцию, пока Вы спали. Как Вы себя чувствуете? — по выражению лица Спока нельзя было сказать, осуждал ли он доктора за проявленную вчера слабость к спиртному.        — Вполне хорошо. Думаю, моя благодарность очевидна, поэтому я не буду говорить об этом.        — Мой поступок закономерен, поэтому я не ждал от Вас слов благодарности. Вы хотите есть?        — У меня есть выбор? — Спок уже накрыл для завтрака, потому было глупо отнекиваться: вулканец все равно умудрится обхитрить его и заставит съесть приготовленную еду.        Сидя напротив наблюдавшего за ним Спока, Леонард чувствовал себя смущенным. Не так легко свыкнуться с мыслью, что ты допустил промах и дал слабину, показав себя в не лучшем состоянии. По крайней мере он не стал рыдать на плече Спока, что уже было хорошим знаком — успокаивал себя Леонард, отпивая из чашки подостывший чай. Очевидность назревающего вопроса была ясна им обоим, вот только никто не брал на себя смелость сделать первый шаг. Леонард боялся услышать подтверждение тому, что Спок все-таки услышал его эмоции — уж слишком понимающим сейчас был его взгляд. Становилось не по себе от мысли, что Спок сумел добраться до сокровенных и неправильных мыслей Леонарда. Сейчас случившееся еще не казалось ужасным, но в будущем раскрывшаяся правда должна была значительно затруднить их общение.        — Вы чем-то озадачены, Леонард, — Спок наклонил голову на бок, выискивая в изменявшихся эмоциях доктора ответ на свои догадки. — Что Вас беспокоит?        — Что бы ты не узнал вчера, я хочу, чтобы это осталось между нами.        — Я не склонен к обсуждению чужих проблем с посторонними.        — Иногда так и хочется придушить тебя. Даже эта чашка проявит больше эмоциональности, если я с ней заговорю.        Спок хотел возразить, даже открыл рот, но передумал.        — Не знаю, как устроен твой вулканский мозг, но за себя скажу, что когда пью, могу много лишнего надумать себе. Поэтому, что бы ты там не знал, не думай об этом серьезно, — замолчав, Леонард выжидающе посмотрел на него: определенно Споку было, что сказать по этому поводу, но доктор готовился отстаивать свою точку зрения до последнего.        Неожиданно Спок поднялся с места и, обогнув стол, встал рядом. Требовательно вытянув вперед ладонь, он попросил Леонарда дать ему руку. Разумеется, он получил отказ от явно занервничавшего собеседника.        — Я попрошу еще раз, потому что не хочу делать это без Вашего согласия. Насильственность такого действия в последствии может вызывать у Вас неприятные ассоциации, чего я не хочу.        Сомнения одолевали Леонарда еще несколько секунд, но в итоге он сдался и вытянул левую руку вперед. Медленным движением Спок повернул его ладонь внутренней стороной вверх и накрыл запястье своими холодными пальцами. Изо всех сил Леонард пытался закрыть все эмоции глубоко внутри себя, боясь, что Спок узнает. Несколько долгих мгновений он со страхом смотрел на пальцы вулканца, уверенно державшие его руку, пока не понял.        — Почему ничего не происходит?        — Потому что быть может я не хочу телепатического обмена? — брови Спока дернулись. — Да станет Вам известно, Леонард, что вулканцы могут контролировать не только свои эмоции. Самодисциплина позволяет нам так же управлять и нашими телепатическими способностями. Вы в самом деле полагали, что любой физический контакт для нас становится обменом мыслей?        — Я хоть и врач, но не вулканский ксенопсихолог. О твоей физиологии мне известно ровно столько, сколько необходимо, чтобы в один прекрасный момент ты не откинул копыта.        — У меня нет…        Леонард недовольно зашипел, требуя, чтобы Спок не перебивал его.        — Я лишь хотел сказать, что рад тому факту, что ты не стал лезть в мою голову.        Спок явно был растерян. Такая резкая перемена настроения Леонарда для него была в новинку. Хотя для доктора это, кажется, выглядело привычно. Он был счастлив, пусть все еще недовольно хмурясь. Убрав руку с его запястья, Спок отошел назад.        — Приношу извинения за то, что не проинформировал Вас о своих особенностях раньше. Это помогло бы нам избежать некоторых… Недопониманий. Пожалуй, сейчас мне стоит уйти. Рад, что Вы так быстро восстановились и вернули себе прежнее расположение духа.        Очевидно, что они оба не хотели продолжать этот разговор, поэтому Леонард не стал останавливать Спока. Он даже не стал провожать своего гостя, так и остался сидеть за столом, мучимый неприятным ощущением, что от него пытаются что-то скрыть. Спок говорил убедительно, да и как можно не доверять вулканцу. Они ведь не умеют врать. И все же Леонарда смущало чувство, что он чем-то сильно обидел Спока. Пусть тот и не был особо выразителен в своих эмоциях, но нельзя было не заметить разочарование, мелькнувшее в глазах Спока, когда Леонард слишком радостно отреагировал на новость об умении вулканцев контролировать свои телепатические способности. Очевидный ответ напрашивался сам собой, но Леонард предпочел проигнорировать голос разума. Будет лучше, если он примет за чистую монету притворство Спока.