Повседневность с Мин Юнги.

Я поднималась по крутой горе. Небольшие камушки скатывались вниз и ударялись об мои грубые ботинки. Не могу объяснить почему, но я любила такую обувь. Массивную, грубую, она напоминала мне о путешествиях. О зеленых еловых лесах, неприступных, диких, с таким приятным ароматом. Сейчас мы поднимались в гору, было примерно три часа дня. Юнги тащил большую часть багажа, палатку, воду, еду, мне же достались мелочи, буквально не имеющие веса. Минут через сорок нашего нескончаемого хождения, я начала уставать. Но Юнги все шел и шел. Как его ножки-спички вообще выдерживают подобное? Эта атмосфера природы всегда вдохновляла меня, она выглядит такой свободной, нетронутой человеком. Дикая и неприручаемая, как мустанги. Воздух здесь был терпким, морозным, поистине свежим и замечательно пахнущим. Разве эти огромные ели не вызывают восхищения, которое не может уместится в вашей груди? Как дикая птица, оно пытается выбить грудную клетку, вырываясь на свободу. Становится трудно дышать, но эйфория того стоит. Наконец подъем был завершен, и мы шли по прямой. Мы молчали, но никакого напряжение и угнетения в воздухе не было. Каждый витал в своей Вселенной, был погружен в свои мысли, мечты, ожидания и разочарования прошлого. И я была не против. Иногда нужно было оставаться наедине с собой, даже если рядом был кто-то. Я шла, хихикая про себя, потому что представляла, как Юнги идет впереди, морщит нос и проклинает весь белый свет, ведь это его единственный выходной, а любимая кровать ждет его дома с распростертым одеялом. Но если серьезно: о чем сейчас думает фарфоровый мальчик? Насколько глубоко он ушел в свой мир? — Так красиво, — неожиданно произнес он своим грубоватым голосом. — Я даже рад, что не остался дома. Он сказал это и вдруг обернулся посмотреть на меня. Его щеки горели морозным румянцем. Представьте, как чудесно выглядел он сейчас. Его белоснежная кожа была покрыта словно розовой акварелью, белая челка топорщилась из -под синей шапки, а такая же белая куртка просто потрясающе дополняла сказочный образ. Он был такой весь белый и… фарфоровый. Несмотря на то, что осень была достаточно морозной, в некоторых местах еще была видна зеленая травка, словно метафора уходящей жизни. Растет, пытается выжить, а безжалостный холод не дает ей никаких шансов. Я все чаще и чаще наклонялась вниз, чтобы рассмотреть различные травы, муравьев, которые даже в такой мороз пытались что-то запасти, и пожелтевшие иголки елей. Очки все время спадали мне на нос, и я, как мне казалось, незаметно бурчала. И вот в очередной раз, я наклонилась, чтобы рассмотреть все вышеперечисленное, очки снова начали спадать, и я снова ворчала, но когда я подняла голову, то заметила, как парень наблюдает за происходящим. Жутко смутившись, я начала стягивать свитер на руки, а Юнги смотрел на меня и смеялся. Несколько мгновений спустя, он подошел и крепко сжал меня в объятиях, сжал и мои руки, так что я не смогла обнять его в ответ. — Ведешь себя, как ребенок, — сказал он и засмеялся. — Пойдем дальше, уже темнеет, нужно найти место, где заночевать. И правда, было уже 18:15. Мы так долго шли? Не удивительно, почему я валюсь с ног. Мы прошли еще немного вперед, и заметили поляну с большим деревом. На наше общее удивление это был дуб. Огромный дуб с длинными, широкими ветвями. Мы разгрузили наш багаж под ним, и я села, облокотившись на его столб, но позже вспомнила, что стоило бы разложить палатку. Я встала, начала разбирать вещи Юнги, и думала уже начать ставить палатку, но: — Не нужно, я сам разложу ее, — мужественно произнес он. Я удивилась, но не стала возражать, и пока он разгружал вещи, решила сделать несколько фотографий природы. Красивые еловые ветки, камни, немного пройдя дальше, можно было заметить уступ, а за ним спуск, по которому мы поднимались. Так вот с этого уступа открывался потрясающий вид на горы. Такие большие, величественные, грубые, но в этом и проявлялась их потрясающая красота, вытрясающая душа. Их цветовая гамма ограничивалась оттенками синего и белого, и это было неописуемо красиво. Я замечталась и не могла остановиться делать фотографии, но тут со стороны нашего привала послышалось: — Черт! Раздраженный голос Юнги. Что случилось? Я побежала на поляну, прямиком к дубу, и тут меня поджидало невероятное зрелище. Парень сидел на палатке, половина ткани находилась на его голове, каркас и дуги лежали на его коленях и руках. Лицо его было хмурым, брови опущены, а губы надуты. Он был похож на малыша, у которого отобрали игрушку или отправили спать днем. Я не смогла сдержаться и рассмеялась во весь голос. Птицы, сидящие на ветках, улетели в испуге. Юнги наблюдал за мной, и постепенно выдавал небольшие смешки, которые позже превратились в такой же дикий смех, что и у меня. Мы смеялись очень долго, до тех самых пор, пока не стемнело еще больше, и мы не были вынуждены решительно взяться за палатку. Я села на колени, и стала впихивать дуги в люверсы, но, к сожалению, моей силы было недостаточно, он заметил это, положил свою руку на мою, нажал, и закрепил дугу. Так нашими общими усилиями палатка была поставлена. Время было около 20:30. Последний раз мы ели 14:40, так что не удивительно, что наши животы попеременно пели песни. Достав банки с бобовым супом, мы осознали, что стоило бы поискать в лесу ветки для костра. Поэтому Юнги, полный энтузиазма крикнула: «я быстрее!», побежал, но, не достигнув отметки хотя бы в пару метров, споткнулся об огромную корягу и упал. Я медленно пошла к нему, смех отнимал последние силы, поэтому я упала на колени и начала громко смеяться, Юнги тоже. Мы смеялись так сильно, что слезы текли ручьем из наших глаз. Успокоившись, я помогла ему подняться, и мы вместе пошли собирать хворост. Мы набрали достаточное количество палочек и веток, поэтому я села разводить костер. Немного мучений с отсыревшими ветками, и вот он, огонь. Юнги сидел напротив меня и наблюдал за процессом. Он выглядел еще прекраснее, чем обычно. Искры огня в сумерках освещали его, но не полностью, особенно заметны были языки пламени в его глазах. Темно-карие, в темноте они казались просто черными, были сценой для танцев огня. Юнги выглядел как сказочное существо, может феникс, а может грифон. Я доставала банки с супом из рюкзака. Открывая первую банку, я задела рукой прямо об острый край жестянки, и кровь полилась ручьем. Юнги заметил это, и без промедления полез в карман рюкзака за перекисью и бинтами. Он нежно взял мою руку и начал щедро поливать перекисью, участливо вглядываясь в мои глаза, задавая немой вопрос: «тебе больно?». Но мне не было больно, особенно когда это делал он. Вторую банку уже открыл он, и сам же влил в котелок, который уже грелся на огне. За супом следила я сама, а Юнги доставал хлеб и одноразовые тарелки. Невероятно романтично. Потрескивающий костер, большая луна, кипящий консервированный суп, моя окровавленная рука и мой парень, сидящий напротив с рваной штаниной. Я разлила суп по тарелкам, и мы сели, прижавшись спинами к стволу дуба. Это консервированный суп, казался в десять раз вкуснее на природе, с любимым человеком, ну и к тому же, когда ты не ел практически весь день. Мы поели, и поэтому, просто сидели рядом, отдыхая и протягивая уставшие ноги. Я положила голову на плечо Юнги, и вдыхала морозный воздух, который смешивался с его парфюмом. Мне бы чувствовать этот запах всю жизнь, и я бы не знала, что такое страх. Юнги медленно накрыл своей ладонью мою руку. Ураган чувств, тот самый. Небо было усеяно звездами, а посередине находилась их королева — луна. Она была так близко, и ее белый свет смешивался с желтизной исходящей от костра. Было похоже на волшебное свечение. Так вышло, что в одном глазу Юнги огонь устраивал страстные танцы, а в другом Луна и звезды, проводили торжественный бал. Мне было больно. Мне было больно от того, что я вижу такую красоту. Вижу эту природу, эти звезды, вижу этого Юнги рядом с собой, и я никак не могу запечатлеть хотя бы ничтожную долю этого прекрасного, что в них есть. Я не могу зарисовать, не могу объяснить, но даже если бы и могла, никто бы не смог понять эту красоту. — Пожалуйста, не уходи никогда, — грубо сказал он. Моему удивлению не было предела. Что он имел в виду? О чем он просит? — Я имею в виду, что моя жизнь была такой пустой без тебя. Нет, конечно, здесь всегда были друзья и музыка, но у меня никогда не было четкого желания, а теперь я желаю, чтобы ты всегда была со мной. С тобой я приобрел настоящую семью. Я чувствую, что моя жизнь обрела смысл, обрела вдохновение и любовь. Поэтому, пожалуйста, никогда не покидай меня. Прости меня за моменты, когда я сплю и ничего не хочу делать, когда я прихожу полчетвертого утра из студии, когда иногда грублю и ругаюсь. Прости. Несмотря на все это, я люблю тебя. Люблю тебя сильнее, чем любил кого бы то ни было в этой жизни. Смотри, — сказал он, указывая на луну. — Видишь луну? Она кажется сейчас такой близкой, но на самом деле, она находится на огромном расстоянии от нас. Так вот, я люблю тебя до луны и обратно. До луны и обратно… Чувства душили меня, и слезы сами по себе потекли по щекам. — Почему ты плачешь? — спросил он, вытирая большими пальцами обеих рук мои слезы. Я молчала. Мне не нужны слова. Поэтому я просто взяла и поцеловала его. Поцеловала его при свете луны, мерцании звезд, треске костра и запахе ели. Я поцеловала его в такой момент, когда все в этом мире было идеально. И этот момент по определению был моей вечностью. Вечностью двух влюбленных. Его. И. Меня. Говорят, что мир не может крутиться вокруг одного человека, но для меня он крутится. Крутится только вокруг него. А может… он и есть мой мир?