На десять лет назад

Автобус мягко качнулся, останавливаясь у очередного поселка. Рефлексы никуда не делись — открываю глаза для того, чтобы убедиться: от новых пассажиров проблем ждать не придется. Заметив, что в салон зашла девчушка лет четырнадцати на вид, закрываю глаза и снова проваливаюсь в полудрему. — Прошу прощения? — раздается надо мной тихий, но отчетливый голос. Приоткрыв один глаз, замечаю, что девчонка стоит рядом со мной и явно чего-то ждет. — Чего тебе? — с ленцой в голосе произношу я. Версию с попрошайничеством сразу отметаю — уж больно прилично она одета. Скорей всего, ей досталось место у окна рядом со мной. Если нет — не могу представить, что ей еще могло от меня понадобиться. Миг — и перед моими глазами оказывается билет, на котором как раз и указано это самое место. — Я пройду? — Да, конечно. Извини, я от Лондона еду — сплю на ходу. — Ничего страшного. Я встал, девчонка заняла свое место, и на этом обмен любезностями закончился. Я не особо рвался разговаривать с кем бы то ни было, и уж тем более в собеседники не годилась какая-то малявка. Кого-то она мне напомнила. Внезапная догадка мелькнула в голове, и я снова украдкой посмотрел на билет девчонки. Та по-прежнему сжимала бумажку в руке так, чтобы можно было прочитать не только номер места, но и путь следования. Мой взгляд перехватывают. Замечаю мелькнувшее в зеленых глазах напряжение и спешу успокоить ребенка. Ну как, успокоить… Я уже увидел все, что мне нужно. Билет в Коукворт. Первая остановка от шоссе, недалеко от завода. Показываю свой билет, с той же конечной точкой следования. — Хочешь, угадаю, как зовут твою маму? — шутник из меня был всегда так себе, но надо же было пояснить, что я не малолетками интересуюсь, а просто увидел в этой девчонке одну рыжую, которая жила в нашем районе. — Лили Эванс, верно? Ты полная ее копия. Впрочем, ты уже наверняка это слышала сотни раз. — Вы ее знали? — в голосе девчонки мелькнул интерес, но такой странный… Дежурный какой-то. — Нет. В школу одну ходили, так что видел постоянно. Ну и как зовут, тоже было известно. Я ее старше лет на восемь, так что сама понимаешь — друзьями не были. Но привет ей передай. — От кого? — От Анри Митчелла. Хотя вряд ли она меня вспомнит, лет-то много прошло. — Ну вы же вспомнили, как на меня посмотрели, — девчонка улыбается. В этой улыбке нет напряжения, но настороженность во взгляде все еще сохраняется. — Такая рыжая и с такими зеленющими глазами одна на весь район, — пояснил я. И так как развития разговора не последовало — снова провалился в объятия Морфея. Вывела меня из них очередная остановка, но на этот раз в автобус никто не зашел. Наоборот — люди начали постепенно выходить. Не удивлюсь, если мы с мелкой окажемся единственными пассажирами, едущими до Коукворта. За этими размышлениями я окончательно уснул. И выдернул из сна резкий рывок вперед. Благо, что выучка сработала, как надо, и я успел выбросить вперед согнутые руки. Так что нос не пострадал. Да и руки тоже. Разве что остатки сна мгновенно слетели. А вот поделом тебе, Француз. Будешь знать, как спать вне дома. Шутки шутками, но этого делать не стоило — можно и головой в следующий раз обо что-то треснуться, а мне с моим «послужным списком» от таких приключений лучше держаться подальше. Верней — не нарываться на них хотя бы при таких глупых обстоятельствах. Оглядевшись, замечаю, что в своих прогнозах я не ошибся — в автобусе из пассажиров оставались только мы с девочкой. И судя по характерному крену пола — у автобуса пробито как минимум одно колесо. — Сиди здесь, я проверю, — не знаю, почему, но правая рука машинально оказалась в кармане. Миг — и девчонка хватает меня за левую, после чего едва слышно произносит: «Он затормозил перед аварией. Остановки здесь нет, значит — знал. Это ловушка». Левой рукой делаю жест «вниз». Она понимает, аккуратно сползая так, чтобы оказаться под сиденьями. Если начнется вдруг драка или перестрелка — не пострадает. И это хорошо — мне только трупа ребенка на совести не хватало. Она у меня и так не особо чистая, совесть эта, но еще одно пятно мне на ней абсолютно ни к чему. Встаю и подхожу ближе к кабине водителя. Странное ощущение заставляет сжаться все внутри. Так бывало там, раньше. Стоит только заглянуть в огороженное от салона пространство, и стало понятно, что водитель мертв. Что же… Бью рукой назад прежде, чем успеет раздаться щелчок предохранителя. Разворот, удар ребром ладони по горлу, хруст позвонков — и уже трупом закрываюсь от выстрелов со стороны двери. Бросаюсь на пол, потому что чувствую — стрелять сейчас начнут отовсюду. И точно — стоило только упасть, как по спине забили осколки стекла. Машинально закатываюсь под одно из сидений и встречаюсь взглядом с рыжей. Она лежит, как и я, на животе, накрыв голову левой рукой. А правой крепко сжимает какую-то деревяшку, явно собираясь пользоваться ею в качестве оружия. Ну, если эта деревяшка не волшебная — шансов у нас нет. Стоп… — Готово, можно трупы шмонать! — только после этой команды понимаю, что сейчас нахожусь не в броневике, а в среднестатистическом таком автобусе, чьи стены не рассчитаны на противодействие стрелковому оружию. И что подтверждение этому факту — множественные отверстия по обе стороны от наших с девчонкой тел. И что все пули, пролетевшие в эти отверстия, должны, просто обязаны были оказаться в наших телах, но этого не произошло. Встретившись со мной взглядом, рыжая прижимает палец к губам и показывает на свою палку. «Я могу их ослепить», — читаю по губам. Киваю и жестом показываю, чтобы пока что подождала. Надо дать подобраться поближе… Вот так, подходите… Ближе… Еще ближе… Давай, девочка! Вслух ничего не произношу, просто показываю рукой на них и закрываю глаза сам. Дураку понятно, что если у нее есть что-то, способное ослепить «их», значит — это что-то бьет по площади наподобие светошумовой гранаты. Шума не было, да и не граната это явно. Но в момент, когда я выкатился из-под сиденья, подкатом сбивая с ног сразу двоих, они все еще были дезориентированы. Удар ножом, еще один. Хорошо, что верная вещица всегда в кармане. Третий у дверей автобуса, караулит снаружи. Не зная, есть ли вокруг еще кто-нибудь, рывком бросаю ему в горло свой нож и, не вставая с пола, цепляю у одного из трупов автомат. Щелчок предохранителя сбоку — и краем глаза я замечаю, что у второго трупа оружие отобрала девчонка. — Двое, один за первым слева деревом, второй — за правым задним колесом. Все еще тихо, одними губами, но вместе с тем — достаточно отчетливо, чтобы я услышал. — Не высовывайся, — почему-то сразу верю ей. Наверное, все дело в том, что не будь здесь ее и не помогай она мне — все могло бы уже закончиться. И куда худшим образом для меня. Положившись на слова девчонки стреляю на звук в сторону дерева, где как раз что-то шевельнулось. Хриплый, булькающий звук показал, что я попал, куда следует. Бандита у колеса подвели нервы. Осознав, что он теперь остался абсолютно один, мужик бросился бежать. И в других обстоятельствах я бы дал ему это сделать, но сейчас… К чему мне лишние свидетели? Да и девочке, судя по всему, тоже. Кем бы она ни была — но я на пятьдесят процентов уверен в том, что это из-за нее в нас не попала ни одна пуля. И на сто в том, что никто не смог бы разглядеть местоположение бандитов за пределами автобуса. Она видит сквозь стены? И что она будет делать дальше? Учитывая, что мы на одной стороне — может быть и ничего, а если ей взбредет в голову, что она тоже не нуждается в лишних свидетелях? В принципе, мы с ней сейчас на одной стороне, а убивать малолетку веских причин пока что нет. Оборачиваюсь и понимаю, что причин действительно нет — автомат она уже давно бросила на пол, а свою деревяшку спрятала куда-то. И сейчас с настороженным прищуром во взгляде смотрела на оружие, которое я все еще машинально держал в руках. Проследив за направлением ее взгляда, разжимаю руки. И автомат с лязгом падает на землю. Едва заметный кивок в ответ. Ее устраивает мой жест, он правильно истолкован. — Ждем, пока нас тут обнаружат, или подстраиваем все так, будто эти товарищи сами друг друга перебили? — определенно, мне нравится эта девчонка. Железное самообладание, стальные нервы и… Ведьма, видимо. Странно, но слово «ведьма» в голове прозвучало слишком легко. — Если ты знаешь способ отмыть меня от чужой крови, убрать наши отпечатки и разложить трупы и гильзы так, чтобы ни одному копу не пришло в голову, что в перестрелке участвовали не только эти гаврики — валяй, я только «за». — Знаю, но тебе придется мне помочь, — в этом я и не сомневался. Самое сложное было — разложить трупы так, как скажет мне Лилиан — оказывается, именно так ее звали. «Лишние» следы она подчищала магией уже не таясь. Просто ходила вокруг, сжав деревяшку и что-то бормоча — и картина произошедшего ранее исчезала на глазах. Не было ран на трупах, убитых ножом. Срослись кости, сломанные мною, а вместо переломов на телах появились пулевые ранения. Куда-то делись все лишние гильзы и пятна крови на моей одежде. Каких-то полчаса — и мы уже шли по дороге к Коукворту вдвоем, на ходу сочиняя правдоподобную «легенду». Которую и пришлось озвучивать меньше чем через час, поскольку на полпути к Коукворту нас нагнала машина с маячком на крыше. Копы, мать их. Ну кто бы сомневался, что с ними придется встретиться уже сегодня… *** Ревность к Тому Реддлу и злость на него накапливались слишком долго. И тем больней было осознавать, что объект его злости не имеет ничего общего с «молодым Волан-де-Мортом», верней с тем, каким Северус его представлял. Было странно видеть… Ребенка. Нормально такого парня, лет пятнадцати-шестнадцати на вид, с относительно нормальным поведением и… И тем сложней было соотносить его с тем, кто стал причиной всего дерьма, произошедшего в жизни Северуса. Ведь именно с Волан-де-Морта все в итоге началось. Еще до присоединения к нему Северус знал о легиллименции, но, признаться, не подозревал, как изощренно можно издеваться над кем-либо с помощью этого способа. Обнажать подавленные болезненные воспоминания, раз за разом заставлять переживать их, выставлять на всеобщее обозрение чужие страхи, делая человека… Да попытка стащить с него подштанники, которую предприняли Поттер и Блэк в конце пятого курса, не была столь унизительной, как ЭТО. Рассказ об этой попытке перед всеми, с последующим обсуждением всех мыслей и чувств, что испытывал тогда юный Северус. Пожалуй, после одной из таких пыток он всерьез решил заняться окклюменцией. Кое-что умел и раньше, конечно — предрасположенность к подобной магии была его природным даром, но вот реального применения этого дара до столкновения с Волан-де-Мортом не было. Дамблдору достаточно было просто не смотреть в глаза. За какие-то полгода он разогнался до такой степени, что мог подменять самые неприятные воспоминания теми, что не вызывали мучительной боли при выносе их на всеобщее обозрение. Здесь приходилось думать. Чаще всего Северус старался брать что-то из маггловского прошлого. Ненависть к отцу-магглу дополнительных вопросов не вызывала, как и не было причин у Темного Лорда сомневаться в том, что вот эти пласты памяти самые неприятные для Северуса. Но они не были таковыми. Просто… были, да. Потом. Потом игра с огнем по приказу Дамблдора. Когда он каждый раз был готов к тому, что его защиту раскусят, а его самого в любой миг… Но этого не произошло. Все кончилось, оставив на память не самые приятные последствия. И эти чертовы приступы, которые теперь провоцировала неосознанно Юла. Теперь он понимал закономерность. Знал, в чем было дело. С ним ничего не произошло при первой встрече. Да, было по-настоящему жутко видеть копию Лили на их старой детской площадке но в то же время — не было леденящего страха, который заставляет ощущать себя умирающим. Не было того панического ужаса, от которого мутнело в глазах и отказывалось слушаться тело. Не было подобного и во вторую встречу, и даже тогда, когда Юла начала с ним общаться более близко. В первый раз подобное произошло… Да, когда смотрела какой-то маггловский фильм и практически слово в слово пересказала Северусу историю своей семьи. Тогда накрыло не сразу, и было еще непонятно, что с ним происходит. Зато Косой переулок… Юла тогда завершила фразу, которую когда-то давно Северус произнес в адрес Лили. Которая стала роковой. Сейчас он знал, что девчонка просто произнесла интуитивно самое страшное оскорбление для их мира в адрес себя ради того, чтобы этого не сделал он. Ради того, чтобы не навешивать на него чувство вины еще и за это. Ради того, чтобы неожиданно выбить его из колеи этим и свернуть начавшуюся ссору. Может быть, как и в случае с явной провокацией на удар, проверяла, способен ли он на подобное в ее адрес, или же нет. Но его тогда накрыло. И причину они не знали. Верней, Юла подумала, что из-за воспоминаний о прошлом, а он… Ему было слишком плохо, чтобы задавать себе эти вопросы. И слишком плохо для того, чтобы копаться в причинах, которые спровоцировали чертов приступ. Дальше Хэллоуин. То, что случилось после праздника. И снова дело не в Юле. Он до одури за нее перепугался, да еще и не знал тогда, кем она является на самом деле. Но плохо стало, когда она начала рассказывать о проведенном расследовании и почти слово в слово пересказывать Северусу его собственные мысли по поводу Квирелла. Что дальше? Роковая отработка — мимо. Да, он волновался за нее. Но практически сразу стало понятно, что Гладкова улизнула, да и тогда ему уже было известно о том, что в теле ребенка заключен разум не самой тупой девушки двадцати с лишним лет от роду. А человек в двадцать лет уже приспособлен к самостоятельному существованию, в том числе — к выживанию в неблагоприятных условиях. И Юла к ним оказалась вполне приспособлена, раз умудрилась без посторонней помощи добраться до Амстердама и отделаться лишь небольшим истощением и парой дней постельного режима. Он переживал за нее, когда та по собственной глупости (как ему казалось тогда) умудрилась превратиться в сову. По-настоящему испугался, когда стало понятно, что это превращение — ловушка, а Лильку из больницы святого Мунго похитил Волан-де-Морт. Но снова страх этот не имел ничего общего с тем бесконтрольным, жутким ощущением, которое вызывало чужое проникновение в собственный разум. И в подвалах особняка Фламеля… Да, тогда все произошло не в момент, когда им всем угрожала опасность, и даже не в тот миг, когда Сириус начал бросаться обвинениями, а когда Гладкова сказала, что все знает. Знает о том, что это Северус сообщил о пророчестве Волан-де-Морту. Причем, знает об этом уже год. Да, это было ложью. Северус знал об этом прекрасно. Но сказано было это настолько убедительно, что какая-то часть его поверила этим словам. Что и спровоцировало очередное ухудшение состояния. И уже потом… Да, было плохо, когда он понял, что в Лилиан все это время был еще один крестраж. Еще хуже — когда этот крестраж занял тело девчонки. И чуть не умер он после того, как Юла в своей привычной манере пожертвовала собой, чтобы спасти остальных. Но это были совершенно другие ощущения, которые никак не вязались с состоянием в момент приступов. И совершенно другая, как выяснилось, болезнь. Впрочем, врачи в больнице сказали, что проблемы с сердцем были спровоцированы нервным перенапряжением, так что можно считать их отдаленными последствиями всего, что было пережито в юности, и того, что навалилось сейчас. Но на панику его выбросило не тогда… А совершенно недавно, когда Юла пересказала ситуацию, которая произошла в прошлом. Да, умом он понимал, что девчонка спрогнозировала вероятное развитие событий, причем худший вариант из возможных. Что она не знала на самом деле о произошедшем тогда. Но вот иррациональной части сознания это было не объяснить. Если бы Том не разложил для него все по полочкам — до сих пор бы Северус думал о том, что все происходит из-за сходства Гладковой с Лили. Хотя какое там, к черту, сходство. Гладкова совершенно спокойно реагирует на ситуации, которые вызывали у Лили злость. Она на порядок проницательней и хитрей, чем была Лили. Если бы не отпечатки и узнанное в прошлом году — Северус в жизни бы никогда не поверил, скажи ему кто, что эта бестия и та Лили Эванс — один и тот же человек. Впрочем… Отчасти это и к лучшему. Лили бы не подпустила его к себе и на пушечный выстрел после всего произошедшего. А Гладкова… Иногда ему начинает казаться, что чем больше он видит различий между настоящим и прошлым, тем сильней влюбляется именно в Гладкову. Это было… Странно. Все чувства, что он испытывал к ней, были совершенно другими. Не такими, как в отношении Лили тогда, почти два десятка лет назад. Впрочем… Кое-что все-таки портило картину окружающего мира. Верней, кое-кто. Том Марволо Реддл. Мало того, что этот Том пробрался в их с Лили жизнь. Мало того, что он слишком быстро заполучил место среди друзей Гладковой. Так еще и в их с Лилькой выходной он будет мешаться под ногами! Этого Северус просто так спустить мальчишке не смог. За что и поплатился, да еще и не единожды. Первый раз был, когда Лили на него вызверилась. Это было… Страшно. Было настолько жутко понимать, что он СНОВА вызвал ее злость. Было жутко понимать, что его действия не просто вызывают неодобрение, а выводят ее из себя… Настолько, что Гладкова, обычно даже удары раздающая с непрошибаемым спокойствием, прорычала это «заткнись» таким голосом, будто готова была если не порвать его на части, то как минимум — хорошенько отвесить тяжелого такого пинка сродни тем, что сама регулярно получала от «дедули Салазара». Она никогда не разговаривала с ним так. Никогда не злилась на него так. В ответ на эту реакцию в его душе поднимались злость и страх одновременно, а потом произошло все это… Произошло слишком быстро, он даже палочку достать не успел. Миг — и машина летит на мальчишку. Миг — и мальчишка уже на тротуаре, в двух шагах от Северуса, а перед самым капотом он успевает заметить фигуру со знакомой рыжей косой. Визг тормозов. Удар… которого не последовало. Не было удара, не было падения тела под колеса, не было… ничего. Был испуганный водитель, метнувшийся к Тому и склонившийся над ним. Было понимание, что надо сейчас как-то разобраться с этой проблемой, но не было сил сделать ничего. Да и… Что сделать? Наложить заклятие забвения? А в этом есть необходимость? Водитель мог и не успеть заметить Юлу, а если даже и заметил, решил бы, что привиделось. Помочь Реддлу? Но все нужное уже сделала Гладкова, вытолкнув мальчишку из-под удара за долю секунды до столкновения. Что… Что делать… Что нужно… Что… Голова кружилась. Перед глазами все плыло, а в груди неприятно ныло. Не так, как во время болезни и тем более не так, как во время приступов. Просто появилось ощущение, что он сейчас упадет. Только чтобы прогнать его подальше, Северус сделал несколько шагов вперед. Шум в ушах не ушел, а лишь усилился. Но по характеру жестикуляции водителя и ребенка он понял, что все происходит довольно мирно. Том будто бы… извинялся? А водитель беспокоился за мальчишку, хоть и видно было, что немного зол из-за вылетевшего прямо под колеса подростка. В диалог Снегг не полез, да и не нужно это было, потому что водитель снова еще раз спросил, в порядке ли Том, и, получив утвердительный ответ, поспешил убраться подальше. Сейчас Северус заметил, что мальчишка судорожно стискивает волшебную палочку. Что вокруг не собирается толпа зевак, как это бывает обычно в подобных случаях. Что мальчишка каким-то чудом сдерживается, но мелкая дрожь выдает его состояние. Ему еще хуже, чем Северусу. И осознание этого вызывает ощущение неправильности происходящего. Это не Волан-де-Морт в юности, верней даже — не тот человек, каким Северус представлял Волан-де-Морта на основании знакомства. Мальчишка, который сейчас стоял на расстоянии вытянутой руки от него, был похож на… ребенка? Обычного, нормального ребенка, без всяких сдвигов по фазе. Это казалось слишком странным, практически невозможным. Да, Юла уже говорила много раз, что Том и Волан-де-Морт — абсолютно разные личности, но видеть подтверждение ее словам все равно было непривычно. Потому что в голове Северуса это не укладывалось. — Лучше убраться отсюда. И вообще — держаться от дорог подальше. Еще повезло, что водитель адекватный попался. Некоторые вообще могут на тротуар вылететь и сбить, — это он произносит машинально. Просто чтобы сказать что-либо, потому что молчать было… страшно. — Ага… Я заметил, — голос будущего Темного Лорда дрожал. Впрочем, это вполне объяснимо, учитывая, что его только что едва не размазало по асфальту многотонная махина. Если бы не Гладкова… О том, что она каким-то чудом едва не погибла сама, Северусу думать не хотелось. А еще не хотелось лишний раз напоминать себе о том, что он сам стал косвенным виновником произошедшего с мальчишкой. Не вызверись он на него — и тот бы не побежал. И Юла не оказалась бы в опасности, пытаясь Тома вытащить. — Может, телефонную будку найдем? — Зачем? — не понял Северус. — С телефона можно послать сообщение на пейджер Юлы, — пояснил Том. Порывшись в кармане, достал небольшое устройство. По нервам царапнула, будто ножом, чужая кличка, известная, как он считал, только ему. — Как ты ее назвал? — медленно произнес Северус. — Юла. Больно прыткая, черта с два по ней попадешь. Она, кстати, мне сказала, что я не один так ее зову — раньше к ней эта кличка еще на секции приклеилась. А что, что-то не так? — он сейчас смотрел на Северуса исподлобья. Взгляд — немного нахальный, но нечитаемый. На лице — едва заметная усмешка, точная копия той, которая появлялась на лице Лилиан перед тем, как девчонка скажет что-нибудь… эдакое. — Кстати, если у вас то зеркало с собой, можете попробовать с ней сами связаться. Пятьдесят на пятьдесят, что вам ответят, а не пошлют и не разобьют зеркало о ближайшую твердую поверхность. — Ты не можешь определить, где она? Раз вы связаны, это должно быть доступно. — Могу. Примерно там, — Том махнул рукой в южном направлении. — Очень информативно, правда, с учетом того, что ее может забросить за сотни километров отсюда? — Да, очень, — разговор на этом закончился, потому что они зашли в небольшой переулок. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что они здесь вдвоем, Северус достал зеркало. Подсознательно он уже готовится к худшему. Но Гладкова есть Гладкова — в ситуации, которую можно было счесть экстремальной, она не отношения выяснять начала, а первым делом сообщила о своем состоянии и уточнила, что с Томом. Снова в горле возник вязкий ком. Будто бы он снова оказался там, в прошлом. Где Лили сообщала ему, что Джеймс ей абсолютно не нравится, а потом… Да, не сразу после ссоры с Северусом, а уже на последнем курсе, но она начала принимать знаки внимания, которые оказывал ей сокурсник. И понимание, что в любой момент все может измениться, особенно если учесть, что Том постоянно вокруг нее увивается, заставляло Северуса переживать. К тому же… Ему она постоянно напоминала, что у них не двадцать лет разницы, как кажется на первый взгляд, а всего лишь десять. Но с этим, получается, они вообще почти ровесники. Так, все. Хватит об этом. Сначала надо дождаться повторного звонка, чтобы понять, куда ее вообще занесло. Потом — действовать по ситуации. По-хорошему — надо было бы отогнать от себя этого мальчишку, но скатываться в откровенное хамство Северусу не хотелось. Да и было заметно по Реддлу, что он о Лильке… беспокоится? Они не перебросились ни единым словом все то время, что Северус выяснял местоположение небольшого поселка, рядом с которым по случайности выбросило Лили. Только один раз Том подал идею воспользоваться «Ночным Рыцарем», но Юла это предложение разнесла в пух и прах, предложив пойти по традиционному, маггловскому пути воссоединения. И вот когда все стало более-менее понятно, последовала ссора. На привычную ссору с Лили это было абсолютно не похоже. Скорей, Северусу предстояло выяснять отношения со своим… отражением. Юла не просто обижалась. Она агрессивно, саркастично и с полным пренебрежением к чувствам Северуса принялась объяснять, в чем именно он был не прав. Честно говоря, дослушивать эти объяснения желания не было. Уже одно то, что его обозвали мудаком, заставило оборвать связь и всерьез задуматься о том, чтобы действительно ехать в Коукворт. Но сказанное зацепило не только тем, что его обозвали. Но и тем, за что это сделали. Помнится, девчонка уже упоминала о Второй Мировой, да и сам Северус знал о ней… Но лишь в общих чертах. И в общих же чертах ему было известно, что война у магглов — это явление намного более кровавое и… страшное, чем столкновение волшебников. Хотя бы в силу массовости этого явления. И если все было действительно так, то… Мерлин, да какое ему дело до чувств Тома? С другой стороны, если он постоянно продолжит ошиваться рядом с Гладковой, то отношения должны быть хотя бы на нейтральном уровне. Запихнув зеркало в карман плаща, он посмотрел на Тома. Мальчишка снова стоял к нему спиной, как и тогда, при разговоре в подвале. Чем-то это даже раздражало, но в то же время — Северус был рад, что нет контакта «глаза в глаза», как это любил делать Волан-де-Морт. — Я не знал про бомбежку, — было понятно, что мальчишка слышал все, что высказала ему Лилиан. — Я просто… — Просто ревнуете. Нашли, к кому. С таким же успехом могли бы ревновать ее к Салазару. Между прочим, в их время отношения даже с такой разницей в возрасте считались вариантом нормы. Такой знакомый проникновенно-издевательский тон, что аж врезать захотелось каким-нибудь подходящим заклинанием. Или отработку назначить, как и Юле, часика эдак на полтора. Она еще свое у него получит, дайте только в Хогвартс вернуться… Впрочем… Ее ни отработками, ни едкими комментариями на уроках не проймешь. Как там она говорила? «А Васька слушает, да ест». Прежде, чем он открыл рот, чтобы сказать мальчишке что-то особо едкое, тот повернулся к нему лицом и знакомым жестом (точней сказать — жестом Гладковой, снова) поднял вверх руку. — Все, стоп. Начинаю от печки. Нет, она мне не интересна, как и я ей. Ревновать тут бессмысленно. Для меня она как сестра. И это в вашем магическом мире вполне нормально двоюродных или сводных в одну койку засунуть, а для меня это такая же мерзость, как и для нее. Учитывая, что я на еще более глубоком уровне являюсь ее частью — лично меня от самой мысли о подобном в отношении нее выворачивает наизнанку. Насколько мне известно, она придерживается такого же мнения в этом вопросе. И да, это было действительно очень страшно. — Ты о… — Я про бомбы. Она все верно сказала, с июля по октябрь. Нас должны были вывезти, но это только на словах детей любили и заботились, на деле — приютские крысы типа меня никому не были нужны. Ну а потом… — Том передернул плечами, и от жеста этого оборвалось что-то внутри. Точно так же он сворачивал подобные разговоры сам. Не потому, что не хотел об этом говорить. Только после знакомства с Гладковой понял, что на самом деле как раз-таки наоборот — иногда нужен был кто-то, кто мог бы выслушать, но… Рассказывать все это Лили он не мог. Она бы просто… не поняла. Совсем иначе вела себя Лилька. — Что было потом? — он и сам не подозревал, насколько мягко может звучать его голос. Просто сейчас он не мог говорить иначе. Видел перед собой… Немного — себя самого, отчасти — Юлу, и уже не мог вести себя привычно едко. — Да так, ничего. Мы, в основном, по подвалам сидели. Только когда мне на вокзал надо было — как раз налет и… — мальчик закрыл глаза и судорожно, глубоко вздохнул. Крепко стиснув рукой его плечо, Северус дождался, пока Том снова сможет заговорить. — Я мало что запомнил, если честно. Просто среагировал, успел забраться в какую-то щель, чтобы обломками не убило, и там просидел, пока все не кончилось. Как и учили в приюте. Забавно только, что в Хогвартсе нам вообще ничего не рассказывали для таких ситуаций. Молчу уже о том, что нас могли бы оставить на каникулы или разрешить приехать после первых двух бомбежек. — В Хогвартсе вообще… Многое не рассказывают. — Я это уже сейчас понял. Просто… Знаешь, очень странно видеть, как здесь все изменилось. Тогда, когда я оказался… Сам знаешь, где… Все было в руинах. Война шла. Бомбежки хоть и не были такими, как в сороковом, но все же случались. А тут… Так тихо. И все совсем по-другому. А тут наверху… Рефлекс и сработал. Как на удар у Юлы, знаешь? — Знаю. Если бы я знал о бомбежках, я бы не стал тебя задевать этим. — Я не шарахаюсь от технологических новинок. Между прочим, из нас двоих именно я умею пользоваться пейджинговой сетью. — Лучше бы ты правила дорожного движения выучил. Машины едут справа, как можно было об этом забыть? — Это здесь справа. В России — слева. — А при чем тут… — начал было Северус. Но оборвал фразу на полуслове, когда до него дошло. — Ага. Я же говорил, что в каком-то роде я часть ее? Дар свой она мне передала, да и срабатывает иногда всякое… Не то, что нужно. Вот как сейчас. Хотя лучше бы я у нее трансгрессировать научился. — Хочешь сказать, что у тебя с этим проблемы? — Хочу сказать, что нас этому должны были учить на шестом курсе. Я до него вроде как не дожил. Или как это лучше назвать-то… — Я понял. Если хочешь, могу пойти с тобой пока что. Юлу все равно забирать только через шесть часов. — Уже через пять с половиной. Не надо. В смысле, со мной все нормально. Если сможете меня в школу через пару часов закинуть — будет вообще замечательно. — Смогу. — Спасибо, — едва заметно улыбнувшись ему напоследок, Том засунул руки в карманы куртки и вышел из переулка. Северус пристально посмотрел ему вслед и снова не увидел того, что ожидал. Впрочем… Одно лишь «спасибо» из уст «будущего Волан-де-Морта» выбивало из колеи. Похоже, Юла в очередной раз не ошиблась, когда предположила у Темного Лорда серьезные нарушения в психике. Главное теперь — понять, возникли они из-за создания крестражей, или же Том тоже может стать кем-то… таким. Впрочем… Ему бы молчать. В свое время он тоже стал тем еще уродом. И даже дел успел наворотить таких, что единственная видимая дорога была на пожизненное в Азкабане. И может быть, туда бы он в итоге и попал. А то и вовсе на тот свет. Если бы не Гладкова, так своевременно появившаяся в его жизни и вытянувшая Северуса куда-то… Совершенно в другом направлении.