Тень с зелёными глазами

      Сбить с копыт – прицелиться – пустить кровь.       Кову шумно вздохнул и огляделся кругом. Вот-вот начнётся.       Солнце, что ещё не очухалось от быстро пролетевшего дня, всё висело, не решаясь провалиться за горизонт. Оно бросало грязные тени на траву и освещало приятным тускло-багровым светом позднего заката.       Кову бросил взгляд влево и поймал растерянный взгляд Камбы, которой, как обычно, было не по себе. За её спиной Вавули бесшумно разминала лапы, стараясь не хрустеть суставами – обе охотницы были напряжены так же, как и Кову. Справа же ото льва стояла Мкийа, – она нашла способом успокоения выпускание-втягивание когтей – после неё бежевая Муссел, затем подёргивающаяся от нетерпения Курука и Муахайли, что стояла без движения, яростно разглядывая простирающееся пред охотниками стадо.       Газели вели себя, как и должны были вести – расхаживали по пастбищу, беззаботно переговаривались о чём-то, отпускали шуточки, болтали. Готовились укладываться спать. Некоторые жевали траву, но в основном газели просто общались друг с другом, наслаждаясь жизнью. Скоро-скоро ваши радости закончатся, подумал Кову и вытянул шею, силясь различить силуэты стоящих вдалеке на границе троих львиц, среди которых была Аши. Затем втянул ноздрями воздух и горько вздохнул. Да, через такое расстояние её запаху не перелететь…       Кову вспомнил о цели охоты. Аши не особо одобряла план Зиры по внедрению Кову в прайд, в частности из-за непосредственного участия в нём Киары, и Кову понимал её. Он и сам был не в восторге. Однако Аши понимала, что её ревность – чувство нехорошее. Она стыдилась её и всячески старалась от неё избавиться. Если бы я мог помочь ей в этом, я бы сделал всё, размышлял Кову. Хотя в глубине души он испытывал удовольствие от того, что его к кому-то ревнуют. Ревнует – значит любит. Но ревность, всё же, признак недоверия… И Кову никак не мог понять, какие же чувства он к несколько ревнивому поведению Аши испытывает. Но сейчас не это важно!       Кову мотнул головой и вновь вгляделся в силуэты львиц. Затем прикинул, можно ли начинать. Ещё чуть-чуть… Главное, чтобы никакой Гвардии, но это уже так – просто легче будет, и не придётся на них время тратить. Без Киона, а точнее без его Рычания, эта кучка тупоголовых, наполовину состоящих из травоядных животных ничего не сможет сделать нам, семерым. Тем более, если на помощь придёт Аши с ещё двумя. Посмотрим тогда, как наша Гвардия запищит от беспомощности, поняв, что бессильна! Кову довольно фыркнул и, предельно прищурившись, взглянул на почти что пропавшее солнце. Пора, промелькнуло в голове.       Он кивнул стоящим слева Вавули и Камбе. Те немедленно растворились в траве – принялись обходить стадо так, чтобы оказаться с наветренной стороны. Сейчас начнётся. Кову с удовольствием изогнулся, наслаждаясь приятным мандражом напряжённых мускул. Ах, как же он любил такие моменты!       Первые газели начали вскидывать головы, принюхиваясь. Запах охотниц принялся растекаться по пастбищам. Один за другим, растерянные животные вставали в полный рост и оглядывались. Поворачивали же они все голову в противоположную от сидящих в засаде сторону. Кову с удовольствием отметил, что все они принялись пятиться. Пятиться в нужном направлении. Прямо нам в лапы. Ну же, вспугните их наконец!       И в этот момент, словно натянутая до предела лиана, напряжение с громким треском лопнуло. Зрачки газелей сжались от ужаса. Обрывки хлестнули, словно кнуты – пастбище точно взорвалось. Грохот копыт ударил Кову по ушам. Газели мчались прямо на них! Сзади уже неслись во весь опор Вавули с Камбой, подгоняемые собственным учащённым дыханием и видом перепуганной добычи. Кову напрягся, приготовился. Газели всё ближе. Сто метров! Прищурившись, Кову нашёл себе цель – та газель выглядела не очень прыткой и легко могла попасться. Главное, не высовываться раньше времени. Газели же всё приближались. Пятьдесят метров! Кову судорожно вздохнул и ощутил, как напарницы справа прижались к земле. Двадцать! Юный лев уже чувствовал запах страха. Но страх этот был чужой. Страх добычи! Как же этот запах сладок… Десять метров! Последняя секунда. Ради тебя, Аши!       В этот момент все прыгнули. И Кову вместе с ними. Львы смешались с газелями. Кову ещё два мгновения видел перед собой искривлённую недоумением морду намеченной жертвы, её полные непонимания и дикого осознания глаза, а потом – хруст. Зубы Кову сомкнулись на горле животного. Газель свалилась на бок, извиваясь, а разгорячённая кровь фонтаном ударила из её глотки. Но уже через секунду острые копыта подступающих сородичей оборвали её мучения. Кову отскочил, чтобы не постичь судьбу своей жертвы, но газели уже смекнули и повернули назад. Сейчас же Кову с удовольствием услышал полные отчаяния вопли – это Вавули с Камбой, что отрезали животным путь к отступлению, присоединились к расправе. Мкийа расхохоталась и бросилась на новую газель. Кову метнул взгляд на стадо – все они беспорядочно метались из стороны в сторону. От границы на помощь спешили Аши и её две подруги. Кову в виски ударила кровь, и он взвыл от предвкушения. Вот сейчас веселуха будет! Лапы сами понесли его ко второй газели. Мы убьём всех! Кову оттолкнулся от земли. Ощерил зубы. Сейчас! Но в это мгновение его сшибли наземь.       — Кову! — послышался отдалённый возглас Аши. Лев рыкнул и вскочил на лапы, но его тут же вновь огрели по голове, заставив повалиться на бок. Это была Фули – она тотчас отпрыгнула от него и сбила с лап ещё нападавших на газелей Мкийа и Вавули. Камба испуганно глядела куда-то в сторону, и Кову, проследив её взгляд, чуть не ахнул. Кион! Но его не должно было быть здесь!       Лидер Львиной Гвардии был ещё совсем молодым, даже моложе Кову. Его алая грива не отличалась особой густотой, но, что самое смешное, у него, а точнее у его супруги этой ночью родились львята. У Отщепенцев уже сложилось несколько шуток за прошедшие часы, связанные с таким ранним отцовством Киона.       Но сейчас все эти шутки были совсем некстати. Стада под руководством цапли Оно и медоеда Бунги покидали пастбище. Оглянувшись, Кову пересчитал трупы. Девять. Вот это да… Услышав тихое рычание, сын Зиры вновь поднял глаза на Киона. Алогривый лев обвёл семерых охотников пронзительным янтарным взглядом и задержал на двух львицах, что под руководством Аши уже пересекли границы пастбищ. Кову услышал их тяжёлое дыхание, и вот, обдув охотников ветром, троица присоединилась к основной группе. Ощутив мысленную поддержку Аши, лев выпрямился и шагнул вперёд. Кион перевёл взгляд на него.       — Вы сегодня перешли все границы, — угрожающе тихо начал он. Кову фыркнул. Мы заметили.       — Девять убийств! — голос лидера Львиной Гвардии сорвался на рык, и он заметался, хлеща себя хвостом по бёдрам. — Да вы сошли с ума!       — Знаем, знаем, Вечный Круг Жизни, и всё такое… — осклабился Кову, а затем хмыкнул, наслаждаясь беспомощной яростью противника. — Но чем же нам питаться, если не мясом?       Кион подался вперёд, злобно прищурившись.       — Если ты, кусок гиены, думаешь, что наши территории тебя будут кормить, — морду льва перекосила гримаса бешенства. — То засеки себе на своём Отщепенческом носу вот что: пока Земли Прайда будут стоять…       — Нам на угрозы твои наплевать! — ехидно закончил Кову, и львицы вокруг одобрительно заурчали. Кион ругнулся и одарил Кову ещё одним ненавистным взглядом.       — Я тебя тоже люблю, — усмехнулся тот. Сын Симбы исступлённо зашипел.       — Ты очень зря выводишь меня из себя, Кову, — Кион вновь понизил голос, и его глаза сверкнули, точно вынося приговор. — Я уже хотел позволить вам вынести отсюда пару туш…       Ублюдок!       — Ты не посмеешь нам запретить забрать с собой свою добычу! — выкрикнула Аши. Кион покачал головой.       — Я не могу позволить вам их присвоить себе, — тихо произнёс он, словно извиняясь. Кову поднял бровь.       — Как твой ребёнок, Кион? — решил он поддразнить льва. Пускай окончательно взбесится. Да, это было опасно, но если получится вывести его на поединок, то победа будет много чего значить для Отщепенцев. В частности – эти девять туш окажутся в лагере.       — У него несколько! — поправил Кову Бунга. — Клео и Млези.       — Девочки? — хохотнул тот и зажмурился от удовольствия, наблюдая негодование Киона. — Спасибо, приятель, теперь буду знать!       Бунга что-то возмущённо воскликнул, но теперь внимание Кову оставило его и сосредоточилось полностью на Кионе. Исхудавший слегка, потрёпанный очевидно случившейся бессонницей…       — Кион… — хихикнул Кову. — У тебя такой вид, будто это ты рожал, а не Мауа! Кстати, а твоя подружка как поживает?       Гвардейцы охнули и посмотрели на Киона. Зрачки того сузились, а глаза неимоверно увеличились. Кову понял, что нащупал больную точку.       — Она громко вопила? На всю пещеру? — Кову небрежно всковырнул землю лапой и сделал к Киону ещё один шаг. — Как роды прошли для неё?       — Кову… — зашипела Фули сквозь сжатые зубы. — Не надо.       Лучше бы тебе заткнуться, подумал Кову. Он не собирался останавливаться. Только не сейчас! В глазах Киона ужас сменился ненавистью, и… Внезапно Кову озарило!       — Кион… — прошептал он, и недоумённо обвёл взглядом сжавшихся в ожидании чего-то Гвардейцев. — Неужели… Ох… Бедный наш Кион! — Кову повернулся ко льву спиной и ухмыльнулся напряжённым охотницам. — Похоже наши девочки Млези и Клео остались без своей…       — Берегись!       Всё произошло в одно мгновение. Кову обернулся – Кион летел на него, ощерив зубы. Его лапа была высоко поднята. Когти выпущены до предела. Ох, небо! Кову понял, что удара не избежать. Он только и мог, что выкинуть для смягчения левую лапу. Но… Что-то метнулось Киону наперерез. Кто-то. Удар обрушился на другую цель. Морду Кову обрызгала кровь. Такая тёплая… Он только и мог, что с ужасом наблюдать, как его спасительница падает на землю с распоротой глоткой. Как хлещет кровь из жуткой раны. Смертельной раны. Нет, звучало в голове. Нет! Горло сдавило холодными тисками. Аши…       — Аши!! — возопил Кову и бросился к подруге. Та слабо шептала что-то и смотрела на него из-под полуприкрытых век.       — О небо, Аши! — Кову склонился над ней, принялся вылизывать милую, любимую мордочку. Вперился в серые, глядящие с лёгким укором глаза. Приоткрытую, издающую свои последние звуки пасть.       — Прошу, не умирай! Только не умирай! — Аши вновь что-то прошептала. Она извиняется? За что?! Кову встряхнул её пару раз, принялся тереться об окровавленное тело головой, рыдая и приговаривая почти шёпотом: — Нет, нет…       Охотницы, что стояли позади, столпились вокруг, между тем как у Кову уплывала земля из-под лап. Столько месяцев дружбы… Доброй, искренней дружбы! Может, даже чего-то большего. Но, видимо, этому большему не суждено было случиться. Кову не верил… Он до последнего не верил.       И только спустя долгих пять минут он понял. Всё кончено. Пошатываясь, встал и повернулся к охотницам. К восьмерым. Затем перевёл взгляд на Гвардию. На Киона. Ты… Это всё ты… Кову поплёлся к нему на подгибающихся лапах.       — Ты! — взревел он и почувствовал, как кто-то его тянет назад. Он высвободился, выкрутился и помчался к Киону, игнорируя какие-либо восклицания. — Я тебя убью, сын шакала!       — Я не хотел! — взвыл Кион. В глазах его стояли слёзы. Лапы его подогнулись, и он упал прямо перед Кову. Один лишь укус в загривок, и… Нет!       — Пустите меня! — забился в слепой ярости Кову. Он попытался отбиваться, правда его держали крепко. Но он всё рвался к убийце своей подруги! Кион поднял потускневшие от ужаса глаза на Кову, а тот рычал ему в морду, стараясь выразить всю свою боль и ненависть, какие испытывал в этот момент!       Львицы потащили Кову и тело Аши прочь, забыв про пойманных животных, а тот всё ревел и извивался, пытаясь высвободиться из их когтей. Он должен отомстить! Он должен убить!       — Ты умрёшь! — разносились над окровавленным пастбищем вопли ополоумевшего льва. — Чтоб ты сдох и твои дети тоже! Чтоб вы сдохли все, а вы сдохнете! Я лично об этом позабочусь…       Вскоре стенания затихли. И лишь тихие всхлипы были слышны над политым кровью полем.

***

      Кион безмолвно стоял посреди трупов газелей и разглядывал свои окровавленные лапы. Вокруг бурая жидкость впитывалась в землю, пузырясь на солнце. Испуганные, растерянные Гвардейцы о чём-то шептались в сторонке. Вот, каков ты, новый день!       Кион вновь опустился на землю и поджал лапы под грудь. Вокруг кровь. Львиная. И она на моих лапах. Во второй раз! Кион судорожно вздохнул и встряхнул гривой, стараясь отогнать навязчивые воспоминания. Почему, о небо, почему я такой слабый?! Отчего не умею сдержаться, когда надо? Зачем я такой?       Кровь струилась меж когтей, перетекала на травинки, уходила корнями в грязь. Кион повесил голову. Что теперь будет? А он знал, что будет. Сейчас Гвардия вернётся в лагерь. Потом отец спросит, что за переполох случился на полях Мпака. А когда узнает… всё. Это конец. Его, Киона, с позором изгонят, как и должны были ещё очень давно.       Но отец был добр. Он не поступил с молодым львом так, как поступали с ровесниками Киона в других прайдах. Оставил в Землях Прайда. Но, наверное, пришёл конец. Холодный и страшный, как Чужеземье, куда Киона изгонят после того, что он совершил. Теперь я убийца! О небо, что же я натворил… Как мог… Теперь он позорник. И как после такого смотреть отцу в глаза, не оправдав его надежд?       — И так, — раздался голосок Бунги. Кион скосился на друга, а тот же сделал шаг вперёд от ряда остальных Гвардейцев. Затем смущённо поднял глаза и крякнул: — Ты только это… не грусти.       Кион расхохотался и вскочил на подкашивающиеся лапы, устремил взгляд на перепуганных Гвардейцев, к которым Бунга присоединился в одно мгновение.       — Не грустить, значит, да? — повторил лев и угрожающе притих.       — Радоваться и скакать! — внезапно взревел он, да так, что все кроме Бунги вздрогнули.       — Нет, конечно! — воскликнул медоед. — Но хотя бы не восприни…       — У меня дети, Бунга, понимаешь? — бушевал Кион. — Дети! Я несколько часов назад одним ударом лапы стёр все их шансы на светлое будущее!       — Не несколько часов, а пять минут назад, — осторожно поправил его Бунга. — Даже кровь не засохла. И с чего ты взял, что детям что-то будет?       — Да с того, что их теперь неизвестно кому отдадут.       — Зачем?       — Забудь. Потом ты всё поймёшь.       — Изгнание? — фыркнула до этого молчавшая Фули. Кион слабо качнул головой.       — Да.       — Готова поспорить на свои задние лапы, что ничего подобного не будет! — возразила быстрейшая и воззрилась на Бунгу, что вновь шагнул вперёд и встал на колено.       — А я на себя! — воскликнул он, драматически выкинув лапку вперёд.       — И что с тобой будет, если проспоришь себя? — скептически поинтересовался Оно.       — Не проспорю, не волнуйся, — отмахнулся Бунга.       Наступила тишина, в течение которой Кион пытался извлечь хоть что-то приободряющее из слов друзей. Одно лишь грело ему душу: они всем сердцем за меня. Лев слегка приосанился, поднял голову и наполовину повернулся к видневшейся вдали Скале Предков. Увидим… Так или иначе всё, что проходит – потом оно будет казаться милым… Всегда кажется.       — Кион… — промолвил Бунга, прервав размышления льва. — Я просто буду рядом – знай это. Вот и всё, что я могу.       — Больше ничего и не нужно, — с мучительным усилием Кион выдавил улыбку.       — Будто я останусь в стороне! — хмыкнула Фули. — Кион, один ты из Земель Прайда точно не уйдёшь.       — Не надо бросать здесь всё и плестись за мной, — покачал тот головой и посмотрел на поникших Оно и Бешти. — Тем более вам, друзья: у вас же семьи.       — Мне лично давно надоели эти Земли Прайда, — быстрейшая мечтательно закатила глаза. — Всегда хотела вспугнуть на Накуру фламинго, или узнать, сколь быстро смогу обежать котёл Нгоронгоро…       — Ах, как же жаль, — сыронизировал Бунга, — что ты так и не попадёшь туда никогда. Киона ведь не изгонит его собственный отец!       Фули едва удержалась, чтобы не закатить глаза, а Кион же сделал шаг вперёд, оглядывая друзей со слабой благодарностью.       — Я не заставляю вас идти за собой… — повысил он голос, — но и жаловаться не собираюсь! — добавил, заметив Бунги с Фули оскорблённые взгляды.       — Разве можно на нас жаловаться? — осклабился медоед и, подскочив к Киону, нырнул ему прямо в гриву. Бешти хихикнул, лев же почувствовал невыразимую благодарность. Вот бы я был так же уверен во всём хорошем, подумал он и повернулся к Скале Предков – на этот раз окончательно.       Жизнь, слегка беззаботная, неомраченное почти ничем детство – они не помешали Киону научиться отвечать за свои деяния. Отвечать безропотно, со смирением, как и должен настоящий лев – это было одним из этапов взросления по Рафики, и Кион его успешно прошёл, взяв на себя ношу лидера ещё будучи львёнком. Чем больше свободы, тем больше ответственности. И приходится с этим смиряться. Приходится возлагать на свои плечи ответственность за свою свободу. За себя.       Кион зажмурился и устремился мыслями ввысь – в небеса. Он взмыл, со свистом рассекая воздух, и взвился высоко-высоко над саванной, способный теперь узреть её наизаветнейшие закутки, а самое главное – всё, на что падает свет. Ветер подхватил бестелесную сущность Киона и повлёк на своём гребне в лазурную даль, чуть зашторенную рваными белёсыми хлопьями. Прямо к свету!       Солнце сбросило с Киона остатки его болезненного раскаяния. Теперь он – лишь нечто неосязаемое в неизмеримой пучине небес. И только теперь он свободен. Свободен ото всего, что можно ощупать – всего, что мешает быть по-настоящему свободным. И от ответственности. Вот она, свобода! Как же хороша… И Кион было совсем растворился, смешавшись с воздухом, но…       — О чём думаешь, друг?       Возвращение обратно оказалось болезненным. Вновь начало пригвождать пугающей силой к земле. Снова заныли лапы и спина, опять пришлось напрягать грудную клетку, чтобы дышать. И эта боль... Даже полминуты пребывания в состоянии, где для жизни не требуется никаких усилий, лишь мысль – они преобразили восприятие привычных ощущений до незнакомого вида. Кион почувствовал себя словно утопленник, которого на мгновение сумели выудить из воды, но вот он вновь погрузился в неё – в эту ужасную стихию, выскользнув из лап своего спасителя…       — Какой смысл рассказывать, если всё равно никогда не удаётся передать словами мысли? — покачал головой Кион. Бунга перелез ему на загривок и, устроившись там, радостно засопел. Бешти вновь хмыкнул, Киону же стало тошно. Нет, он ценил такую поддержку… Но ведь этим не изменишь того, что сегодня случится!       Изгнание. Мысль о нём всё ещё полосовала душу Киона, пронизывая лапы страхом – он словно бы передавался из земли и растекался по телу с кровью, протягивая холодные, леденящие щупальца к самому сердцу… И ни о чём другом Кион сейчас не мог думать. Даже попытки друзей отвлечь его от раздумий об ужасной участи оказывались одна за другой пустыми и никчёмными. Они разбивались о кровь, что заляпала лапы Киона. Обо львиную кровь, которую ещё не впитала земля, как и кровь тех несчастных газелей, что сейчас лежали перед Кионом, уставив на него пустые глаза. Все девятеро точно в интересе сверлили его взглядами, и лев почувствовал, как от подкатывающей к сознанию паники начинает кружиться голова. О небо, я не могу больше оставаться здесь!       Кион рывком сдвинулся с места, подавшись всем существом к Скале Предков. Прочь отсюда! Первый шаг был сделан даже не автоматически, не как обычно он делается, без раздумий, нет – сознательно. Половина усилий ушла только на то, чтобы сделать его. Кион напрягся всем телом, почти что не зарычал, но… Вот. Всё позади… Первый шаг сделан. А дальше легче – второй, третий, и вот – лапы сами понесли Киона по саванне.       Фули немедля поравнялась со львом, Оно полетел сверху, но он тоже не пытался обогнать лидера. Они знают, что для меня главное быть первым, кто посмотрит отцу в глаза, решил Кион. Бешти бесповоротно отстал, а Бунга же удерживался на загривке и изредка выкрикивал что-то по своему обычаю. Почти как всегда… Только это ужасное чувство никак не отпускает. Осознание себя изгнанником. Отщепенцем.       Кион начал размышлять, куда отправится после разговора с отцом. Внезапно он поймал себя на том, что не знает даже, что и где находится за пределами Земель Прайда. Ему просто некуда идти! Да, надо будет посоветоваться с Рафики. Главное, чтобы отец позволил. И с детьми попрощаться – это даже важнее.       Лев стиснул зубы и постарался перевести мысли в другое русло. Не получается… Как ему теперь жить? И интересно, что же будет с Рычанием Предков? Его лишат этой силы? А вообще… Скоро эти вопросы исчезнут и сменятся обречённостью. Внезапно Киону захотелось выть.       Скала Предков становилась всё ближе. Огонь в груди полыхал всё с большей и большей силой, расплёскиваясь по жилам, и Кион ощущал покалывание в лапах, лёгкий мандраж. Дыхание участилось, лапа отдёрнулась от первого камня насыпи, которого Кион коснулся, словно он был раскалён. Вот я и… дома?       Подъём оказался ужасным. Залитая футуристическим темно-коричневым светом, вершина Скалы Предков воздвиглась надо львом, и всё стало таким огромным, что тот охнул и чуть не споткнулся. И только на полпути к выступающей части Скалы понял, что Фули с Бунгой по-прежнему рядом.       — Ребята… — тихо произнёс Кион и с мольбой заглянул друзьям в глаза. — Позвольте, я вынесу это в одиночку. Прошу!       Его взгляд, в который он вложил все свои боль и страх, значительно повлиял на Фули. Она осунулась, помрачнела и вопросительно уставилась на Киона. Тот остановился и продолжил смотреть ей в глаза, пока вслед за безмолвным согласием Бунга не покинул загривок.       — Идём, Фули, — проронил он и поплёлся вниз. — Кион сам увидит, что боялся лишь плодов фантазий. Удачи, Кион!       Лев промолчал. В следующие полминуты медленного подъёма он думал о том, как бы эта удача ему пригодилась. Затем застыл перед тёмным зевом пещеры – вот и всё. Один только шаг отделял его от признания. Что же сначала скажет отец, когда услышит об убийстве? Или вообще промолчит… Так это ещё ужаснее! Словно бы час Кион колебался, пытаясь заглянуть за завесу темноты. Из пещеры не долетало ни звука. А может быть, там никого нет, промелькнула безумная надежда у Киона в голове. Быть может, это удастся ещё оттянуть? Пообщаться с детьми напоследок? А вдруг! Кион набрал в грудь побольше воздуха и, скрепя сердце, вошёл, и… О да... Разумеется, здесь были все. И смотрели сейчас они исключительно на него. У Киона от ужаса затрепетало сердце: они знают! Правда, взгляды были устремлены не в глаза льва, а вниз. На его лапы. На мои окровавленные лапы. Кион обречённо поймал растерянный взгляд отца и почувствовал, как из-под лап уходит земля. Поднимая дыбом шерсть, побежали мурашки. Ну вот и всё, Кион, мысленно сказал себе лев.       — Кион? — это произнёс Рафики из дальнего конца пещеры. Он сидел с двумя львятами в ладонях и выжидающе разглядывал их отца. — Ты достаточно долго стоял перед входом, чтобы привлечь всеобщее внимание.       — Плохие новости? — встревоженно произнёс Симба и сделал шаг навстречу сыну. Он шутит? Кион внимательно вгляделся в глаза отца. Сердце радостно затрепетало. Он действительно не в курсе того, что случилось?       — Я… — начал лев и запнулся. Затем вновь поднял глаза на отца. Тем хуже, что папа ничего не знает. Тем тяжелее сейчас будет выдерживать его взгляд.       — Ну же, Кион, — голос отца смягчился, а взгляд стал более ободряющим. — Что стряслось у вас с Гвардией? И почему ты в крови?       — Там… На полях Мпака… — Кион втянул носом воздух и опустил взгляд, пытаясь справиться с дрожью во всём теле. Давай! Просто скажи, и всё. Но так было страшно говорить такое под взглядами стольких друзей и родных! Вот так вот взять и признаться в убийстве перед всей своей семьёй, а потом ощутить на себе их разочарованные взгляды.       — Что там случилось, Кион? — с нажимом повторил вопрос Симба. Кион сжался, ощущая, как глаза сопрайдевцев пронзают шкуру. Ладно, всё, хорошо… Лев выпрямился, вновь поймал взгляд отца и, всматриваясь ему в глаза, набрал в содрогающуюся грудь как можно больше воздуха. А теперь…       — Я… — начал он и оборвался: взгляд Киона вновь упал на Рафики и детей. Львята не спали, они слабо ворочались в ладонях старика и, лев был готов поклясться, не пищали, словно бы прислушиваясь к тому, что сейчас скажет их отец. Их будущее зависит от моего настоящего. Кион перевёл взгляд на папу. Я не хочу лгать! Вновь посмотрел на детей. Придётся. Затем на отца. Всё обойдётся, успокаивал себя он. Это придётся сделать… И, немедля, Кион закончил своё длительное молчание нарочито растерянным: — Что?       Все – и отец, и Рафики, и львицы – они недоумённо уставились на Киона.       — Поля Мпака, братишка, — произнесла юная львица, что стояла сбоку от входа. — Ты так и не рассказал.       — Да, Киара, — проговорил Кион, растягивая слова. Его сестра с интересом подалась вперёд, надеясь, очевидно, на ответ, но Кион всё молчал – он насколько мог изображал растерянность.       — Мы ждём, Кион, — отец уже полурычал от раздражения, и Кион опустил голову. Сейчас он обдумывал, откуда может взяться кровь. Охота? Нет… Лидеру Львиной Гвардии нельзя было охотиться. Животные – как хищные, так и травоядные – они должны были видеть в Кионе не угрозу, а друга. Того, кто в трудную минуту может спасти, помочь в опасной ситуации. Это ограничение было продиктовано самим Королём, дабы животные при виде идущего осведомиться о чём-либо Киона не разбегались во все стороны. Выходит, охота отпадает. Стычка на границе? В таком случае, где царапины, нанесённые противником? Уже поздно что-либо предпринимать для их фальсификации, а значит, остаётся только одно… Кион вновь поднял голову и твёрдо посмотрел отцу в глаза.       — Всё в порядке, — процедил он, ненавидя себя за то, что говорит. — Я просто испачкался слегка, пока ужинал… с родителями Фули.       По ряду львиц прошёлся смешливый шепоток.       — Ужинал, значит? — озвучила всеобщее сомнение Киара. — Днём?       — Точнее, обедал, — поправился Кион и трижды проклял себя за оплошность. Отец как-то странно посмотрел ему в глаза, заставив сердце в груди забиться ещё чаще.       — У вас верблюд был на обед, или что тебя так сильно впечатлило? — задумчиво проговорил он, разглядывая дрожащие, окровавленные лапы сына.       — Всё в порядке, — отрезал Кион и мрачно обвёл взглядом родной прайд.       — Да что ты говоришь? — прорычал отец и подался к сыну. Кион отчаянно выдохнул воздух.       — В полном! — воскликнул он срывающимся на вопль голосом. Неужели вы собрались здесь допрос устроить?! Но в следующую секунду оказалось, что всё обстоит гораздо лучше.       — Да ладно тебе, братишка, — Киара первая отступилась от Киона и лишь бросила перед тем, как выскользнуть из пещеры: — Расскажешь вечером, как прошёл обед?       — Обязательно, — ответ Киона улетел в пустоту – Киара уже исчезла со своими подругами.       Львицы загомонили и принялись расходиться, кто куда, недовольно косясь на виновника сумятицы: они очевидно, ожидали услышать о чём-то более интересном, чем об ужине с родителями Фули, подумал Кион и с извиняющимся выражением морды покинул слабо освещённую поздне-закатным светом площадку у входа пещеры. В голове сразу завертелись сотни мыслей, и все они были об одном… И так, я солгал… но как скрыть эту ложь?       Разумеется, пока всё обошлось. Но так не могло длиться дальше… Так или иначе правда может всплыть – теперь же Кион был обязан не позволить этому случиться. И так, что может меня выдать? Отщепенцев сразу отметаем – они не пойдут жаловаться, а их безмолвную, беспомощную ненависть Кион привык игнорировать. Львиная Гвардия верна мне. Они угрозы не представляют, если им всё объяснить. Они должны понять… а дальше? Дальше надо всего-навсего скрыть следы бойни и объяснить перепуганным животным, что все ужасы позади. Пусть они забудут произошедшее – вот и всё, что требуется!       Кион шумно перевёл дыхание и отвлёкся от своих мыслей лишь ощутив несильный толчок в бок. Лев дёрнул головой, сгоняя остатки тяжёлых размышлений, и повернулся к отвлёкшему его существу. Это был отец.       — Кион, — Симба смотрел на сына, с полуусталой улыбкой. — Ты обязан это слышать.       — Что случилось? — Кион сделал вид, что ему ужасно интересно, а сам же вновь погрузился в мысли. Отец слегка подтолкнул его:       — Иди за мной.       Кион поплёлся следом за отцом. Теперь он думал о возможных ответных действиях Отщепенцев. Они не посмеют ничего сделать! Во-первых, смерть той львицы – это именно их вина. Кову стращал меня на агрессию! Во-вторых, это опять же их вина: не следовало вообще соваться в Земли Прайда и устраивать истребление целого стада. И в-третьих, это снова их вина, ведь…       Внезапно Симба остановился, и Киону пришлось отвлечься, чтобы не врезаться в отца. Он хотел было вновь уйти в мысли, но когда Король подвинулся, открыв взору Киона то, о чём хотел рассказать, юный лев забыл обо всей своей озабоченности на счёт убийства и лжи.       — Ты бы знал, Кион, как смышлёны эти малыши, — произнёс Рафики, слегка покачивая что-то пищащих львят. Кион радостно засопел и подался ближе – чтобы услышать привычно непонятный, но такой успокаивающий писк… Однако, теперь что-то в этом писке изменилось. И Кион никак не мог понять, что именно. Рафики улыбнулся и поднёс одного из львят, Млези, к самому уху Киона, а сам прошептал в другое: — Слушай внимательно.       Кион с удовольствием закрыл глаза и всё кроме писка сына отодвинулось на второй, едва заметный план. В писке не читалось ничего разумного, хоть он и был странно зациклен. Какой-то непонятный набор звуков в исполнении Млези повторялся раз за разом, и Кион начал тревожиться. Он приник ещё ближе к сыну ухом, и тут… Начал что-то различать.       — Ко… — залепетал львёнок сквозь писк. — Ком-м… Коммифора!       Кион в ужасе открыл глаза и воззрился на Рафики.       — Что?! — воскликнул он, не веря ушам. — Коммифора? Рафики, ты серьёзно? Первое слово, которое Млези выучил – «коммифора»?       — А почему бы и нет? — усмехнулся мандрил и погладил Млези по макушке. Кион едва удержался от рычания. Млези должен был перенять первые слова от меня, а не от Рафики! И уж точно не гадостное слово наподобие «Коммифоры», а, хотя бы, «папа» или… Точнее, только «папа».       — Зря я тебя оставил с детьми, — процедил, наконец, Кион, сжав зубы. Из пасти так и хотели посыпаться любимые ругательства, но юный лев решил приберечь их для какого-нибудь другого случая. Рафики тем временем сохранял невозмутимое спокойствие, а в его взгляде проглядывала лёгкая, добрая насмешка.       — Ну, — хихикнул он, — раз минутка растянулась аж на три часа, то что мне оставалось делать, кроме как учить львёнка премудростям?       Симба, который ещё стоял рядом, хмыкнул.       — Ага, — возмущённо воскликнул Кион. — И он выучил слово «коммифора»!       — Соглашусь, сами корешки тебе кажутся отвратительными, — кивнул Рафики. — Но слово, что их обозначает, чем тебе навредило?       Кион ответил молчанием. Надо ли объяснять Рафики, что маленькому львёнку категорически нельзя забивать голову всякими гадостями?       — Пускай, Кион, — продолжил мандрил, слегка наклонив голову, — слово «папа» львята выучат во вторую очередь, но то, что Млези так быстро запомнил столь сложное слово не может не радовать.       Здесь Кион нехотя согласился с мандрилом и, обернувшись на клочок обагрённого поздним закатом неба, что виднелось из пещеры, вздохнул:       — Пускай так. А теперь, Рафики, пришло тебе время вернуть мне их.       Кион не стал указывать на львят, Рафики и сам всё понял. Он с жалостью поглядел на малюток, словно совсем не хотел расставаться, затем прижал к себе и зажмурился. Через десять секунд открыл глаза и, не глядя на львят, вытянул руки с ними перед Кионом, который немедленно принял детей и, распластавшись на полу, уложил между лап. Всё теперь точно как утром, только снаружи солнце уже почти село. Кион пожалел, что сегодня не сможет полюбоваться закатом, а потом в его голове вновь всплыла Мауа. Ну как же он мог забыть, что именно в такие минуты с ней он забирался на самую вершину Скалы Предков – туда, под самый небосвод, откуда можно было любоваться производящими неизгладимое впечатление пейзажами саванны… и… закатами.       — Зато, Кион, — уже направляющийся к выходу Рафики вновь прервал размышления юного льва, — это единственные львята, чьи первые слова были не чем-то обыденным, а «коммифора»! Пусть и дальше они выделяются оригинальностью, как это произошло сегодня… — Рафики перевёл дыхание и, сменив тон на более почтительный, обратился к Королю: — Симба, Ваше Величество, я покидаю вас.       Тот кивнул мандрилу и с радушием добавил:       — Ненадолго, надеюсь?       — Пока не понадоблюсь, — уклончиво ответил старик, а затем улыбнулся Киону. — Я буду не против посидеть со львятами ещё пару часиков, — проговорил он с сарказмом и заговорщически добавил: — Обещаю, что бесследно это для их словарного запаса не пройдёт.       Кион зафыркал.       — И какие же слова они будут учить?       — Они будут учить географию Земель Прайда, — без капли юмора ответил мандрил и удалился. Впервые он не захихикал по-дурацки, покинув нас, отметил про себя Кион.       — Ты ведь расскажешь правду?       Этот вопрос отца застал Киона врасплох.       — Я… Я сказал всё то, что и… — запинаясь, выговорил он, — всё то, что было!       Симба некоторое время смотрел вслед Рафики, но, когда старик вышел из пещеры и исчез в кроваво-закатных лучах, повернулся к Киону. Следующие несколько минут между отцом и сыном шла молчаливая борьба – оба они сверлили друг друга взглядами, и никто не собирался отступать: Киону было жизненно важно сокрыть тайну, а Симбе же – из соображений безопасности – узнать правду, утаённую сыном.       — Ты уверен, что не хочешь самостоятельно мне всё рассказать? — Симба сузил глаза, а голос его стал угрожающе спокойным и бесстрастным.       Самостоятельно? Будто ты от кого-то кроме меня это сможешь узнать!       — Я не понимаю, к чему ты клонишь, отец! — прошипел Кион, сжав зубы. Симба прерывисто вздохнул.       — Как скажешь, Кион, — с явной неохотой произнёс он, подозрительно поблёскивая глазами. Некоторое время он молчал, непреклонно глядя на сына. Затем произнёс: — Иди, отмойся сперва от крови… а я посижу с детьми.       Кион всмотрелся в сузившиеся зрачки отца. Похоже, ты, папа, всерьёз настроен узнать правду, подумал он с горечью. Увы, в этом наши стремления идут друг против друга. Прости, но я не позволю тебе добиться своего. Вслух же Кион ничего не произнёс. Лишь молча кивнул отцу и, отвернувшись, направился к выходу из пещеры.       Природа встретила Киона слабым сиреневатым светом, какой получается всякий раз при сплетении лучей заходящего Солнца и луны. Алеющего диска уже не было видно за горизонтом, лишь слабый ореол, распростёршийся позади Скалы Предков дымкой, пронзал почти тёмное небо последними лучами. Но вскоре и они исчезли. Над саванной повисла тишина. И лишь гудение артерии саванны – величественной реки Мпака-Ньока – только оно было слышно в почти что абсолютной тишине.       За этот день я потерял всю свою честь! Спуск оказался быстрым. Кион опустил голову и плёлся к реке не глядя вперёд, по памяти ступая через траву. Внезапная мысль заставила его вздрогнуть и вновь открыть глаза. Как же я мог забыть? По лапам Киона пробежала судорога, и он оглядел пустынный ландшафт, покрытый колышущейся травой. Теперь Земли Прайда осенял лишь лунный свет. Наверное, ушли спать. Кион перевёл дыхание: Гвардию можно предупредить завтра, а сейчас же главное – помыться. Вряд ли никто не заметил странный оттенок чужой, львиной крови на шерсти Киона. Нельзя допустить, чтобы эти догадки было можно проверить.       — Кион?       Это был Бунга. Лев посмотрел сверху-вниз на медоеда, а тот, закинув голову, на него. А ты умеешь подкрадываться!       — Где остальные, приятель? — пытаясь выглядеть как ни в чём не бывало, спросил Кион.       — Фули ушла трапезничать, — протянул Бунга, задумчиво закатив глаза. — Оно завершает облёт, а Бешти… — Бунга поморщился от нараставшего грохота. — Он на подходе.       — Дружище, — выпалил Кион, — я очень ценю, что вы дождались меня. Но сейчас я был бы не против остаться наедине с самим собой, главное, — на эти слова Кион усилил давление, — никому не рассказывайте о том, что случилось на полях Мпака, тебе понятно? И всем остальным передай.       — Но…       — Без «но», приятель. От этого зависит судьба моих детей, — Кион с шумом выдохнул воздух и молебно вперился Бунге в глаза.       — Да, Кион, — проговорил тот через некоторое время. — Я понял. Держись, братишка!       С этими словами Бунга повернулся и поскакал в лунном свете через траву – прямо к облаку пыли, очевидно, поднятому бегущим Бешти. Кион с облегчением вздохнул. Теперь дело за малым…       Река Мпака-Ньока – самая длинная река саванны. Её протяжённость чуть меньше пятисот километров от истока и, примерно в средней части реки, уже на территории владений Симбы, дельта Мпака-Ньока является одним из самых плодородных мест на Земле. За века она нисколько не утратила своего значения для поддержания в Землях Прайда Вечного Круга Жизни: река даёт не только влагу, но и плодороднейшие почвы – родительниц основы всей пищевой цепочки.       А ещё эта река долгое время обезопашивала нас от Отщепенцев, когда разлилась. Кион с некоторым благоговением вспомнил те дни после сезона дождей – тогда стремнина бушевала, разлившись по нижним полям, а перепуганные животные держались чуть выше, ближе к Скале Предков. И был у этого бедствия лишь один, но огромный, плюс: тогда в Земли Прайда со стороны Чужеземья никто не мог прийти.       Кион с нарастающим напряжением почувствовал, что уже почти рядом: гудение стало практически невыносимым. Ещё в детстве Рафики любил стращать Киона рассказами об ужасном озере Натрон, в которое впадает Мпака-Ньока. Правда, его истории были не столь страшны, но когда инициативу переняла Киара… Кион то и дело, подходя к реке, вспоминал её предостережения о том, что стремительное течение Мпака-Ньока уносит неосторожных львят прямо в ужасное, гиблое озеро Натрон, где животные превращаются в камень, претерпевая страшные мучения перед смертью, кроваво-красная вода покрыта коркой соли, а воздух чуть ли не перенасыщен ядовитым газом наподобие того, что циркулирует под территориями Земель Прайда, по сети пещер Нандембо. Но не это было той причиной, что вызывала у Киона столь сильный трепет перед Мпака-Ньока, нет. Ясно помнил Кион словно намертво вбитые в сознание картинки – падение, всплеск и агония. Наполнение лёгких водой. А ещё странная львица на берегу реки…       Трава предо львом раздвинулась. При виде тёмной бурлящей воды у Киона перехватило дыхание. После того, как чуть было не утонул, лидер Львиной Гвардии невероятно боялся воды!       Чувствуя, как поднимается шерсть пол натиском мурашек, Кион попытался расслабиться и приблизился к берегу, почти что насквозь промокшему от вырывающихся из реки брызг. Ничего страшного, приятель, подбадривал себя Кион, протягивая к кромке стремнины лапу. Ты не в воде, а снаружи. И падать туда, вроде как, не собираешься…       Лев вздрогнул, когда лапу обожгло ледяными брызгами, но принялся терпеть, ожидая пока шерсть пропитается влагой. Затем вынул лапу и со шлепком опустил на другую. Кровь уступила воде и принялась нехотя стекать в реку, повергая Киона в состояние облегчения. Следующие две минуты он старательно оттирался – вылизываться Кион и не собирался: при одной мысли об этом горло начинало сдавливать от отвращения. Главное – избавиться от крови, думал он, старательно смазывая лапой последние пятна с шерсти. Потом тихонько заскулил, ужасаясь самому себе.       Внезапно в мерном гудении реки появился какой-то новый звук. Словно нарастающий стук… Кион напрягся и отвлёкся от своего занятия. Что бы это могло быть? Оно то затихало, то вновь возобновляло странное звучание… и оно приближалось!       Кион вскочил на лапы и принялся вглядываться в тьму, судорожно вдыхая стылый ночной воздух. Стук, стук, стук… Совсем рядом звуки остановились. Кион приготовился встретить что бы то ни было как подобает льву, грудью, но… В этот момент совсем рядом с ним в реке раздался новый удар – кусок дерева, ударяясь о камни, кувыркался на потоке течения. О небо… Киона проняло облегчение, растекшись по телу тёплыми волнами. Это было жутковато поначалу. Теперь же Кион ощутил себя глупцом. А кусок дерева вновь напомнил ему о произошедшем когда-то в водах Мпака-Ньока. Точно так же он, ещё львёнком, прыгнул на примерно такой же «плотик», за что в итоге чуть не поплатился жизнью.       Понемногу отходя от напряжения, Кион смыл со своих лап последние разводы крови. Всё чисто. Завтра нужно будет всего-навсего объяснить всё Гвардейцам, оттащить тела газелей подальше в Чужеземье и переговорить с их сородичами. А теперь…       — Разве так можно, Кион?       Эти слова явились словно из ниоткуда. Точно у Киона в голове. Лев даже не мог разобраться, откуда они донеслись: лунный свет освещал всё вокруг настолько слабо, что было видно лишь мрачные тени вокруг, но никого чужого… Но кто-то здесь явно был!       — А ну выходи! — рык Киона прорезал остывший воздух, и сзади послышался лёгкий смешок – Кион мгновенно обернулся, однако ничего не произошло. Никто на него не набросился. Лишь тень – мрачная, зловещая тень оторвалась от статичного пейзажа саванны и словно заскользила, обрамляемая снизу трепещущей травой.       — Не вопрос, — раздался рокочущий, мягкий голос. Он словно смолой акации ложился на душу, тем не менее, оставляя странный, слегка горьковатый оттенок. Тень двигалась поодаль, и это был лев. Худощавый, грациозный. Внезапно он остановился и вновь заговорил. Киону пришлось податься вперёд, чтобы расслышать за гулом воды сладкозвучные, но режущие сознание смыслом слова.       — Кион… — тихо произнёс собеседник, явно сквозь лёгкую улыбку. — Насколько добрым и справедливым Гвардейцем ты хотел стать в детстве?       — Кто ты, Имбамба возьми?! — зашипел Кион и рванулся вперёд, однако тень в мгновение ока исчезла. Что за?!       — Я тот, — прогремело сзади, — от чьего пути ты раньше с яростным жаром отрекался!       Кион повернулся и вновь увидел тёмный силуэт льва – теперь незнакомец стоял между ним и рекой. Надо же, как он увернулся, нехотя поразился Кион. Очертания же льва начинали становиться всё более ясными. Он приближался к Киону, и тот, сжав зубы, притиснулся к земле, готовый в любую секунду ответить на атаку… Но ничего подобного не произошло.       — Что же в тебе изменилось, Кион? — лев не стал нападать на Киона. Просто вышел в лунный свет. И тут же тело лидера Львиной Гвардии словно пронзило ужасом. О, небо саванны, это невозможно! Лучи луны выхватили острый отщепенческий нос, чёрную гриву, зелёные глаза… шрам, пересекающий левую часть морды. Кову?! Нет… Это не Кову. Лапы словно пригвоздило к земле. Кион оцепенел и, точно загипнотизированный, уставился на черногривого льва. Он его никогда в жизни не видел, но сразу понял, кто перед ним       — Зачем ты стал убийцей? — произнёс, глядя ему в глаза, Шрам.