Тень с зелёными глазами

      Зачем ты стал убийцей? Страшные слова отдались эхом в ушах Киона. Он парализовано стоял, не спуская взгляда с освещённой лунным светом морды тёмного льва. Не в силах разорвать зрительный контакт с зелёными глазами. Я ведь их раньше видел! Особенно часто в последнее время – они принимали участие в каждом сне, в любом кошмаре… А теперь Кион встретил их обладателя. Да… Я был готов ко многому, но точно не к такому!       Тем временем ужас, пробравший Киона с головы до пят, принялся потихоньку рассеиваться. Лев медленно втянул ноздрями воздух и сейчас же выдохнул обратно, рывком, в попытке успокоиться. Всё в порядке. Верно, я слишком сильно утомился, что мне видится такое? Внезапно стало смешно за тот момент, в который видение воспринималось всерьёз. Кион затрясся от беззвучного смеха, а потом эти порывы перешли сперва в хихиканье, а затем в громкий хохот.       Лев опустил голову, зажмурился и никак не мог унять смех. В этот момент к звучанию молодого голоса льва присоединился другой, тихий рокот, – видимо, иллюзия ещё не исчезла. Тихое посмеивание Шрама явственно прорезалось сквозь веселье Киона и гул Мпака-Ньока. Весело… Но пора заканчивать. Убирайся! Кион тряхнул головой, силясь отогнать жуткие галлюцинации. Довольно! Но смех не прекращался. Сын Симбы поднял голову и посмотрел в глаза привидевшемуся льву. Зажмурил веки до кровавых кругов, мотнул головой. Но зеленоглазый фантом никуда не исчезал.       — Кион… — произнёс он, жалостливо улыбаясь. — Зачем ты пытаешься меня прогнать?       Кион ничего не ответил ему. Буду я разговаривать с миражами, пронеслось в голове. Действительно, откуда он взялся? И с желудком вроде всё было в порядке… Похоже, осталось лишь одно разумное объяснение. Я сплю. Но как и почему? В голове завертелось множество вариантов, и один из них вверг Киона в почти что благоговейный трепет. Это просто-напросто ночной кошмар! Всё, что сегодня произошло – и ложь родному прайду, и стычка с Отщепенцами… Смерть Мауы тоже! Всё, что случилось этим днём и предыдущей ночью – всё оно просто приснилось! Не более чем ужасный сон. А когда Кион проснётся, то вновь ощутит тёплое дыхание подруги на щеке. И вновь пройдут роды – только на этот раз без ужасного исхода.       Хотя был и второй вариант. Более правдоподобный, но ввергающий в уныние. Я мог упасть в обморок, пока шёл к реке. И теперь перед ним, Кионом, умерший уже как три года лев. Но смех всё не кончался… Тут лапы сына Симбы поразила конвульсия. Ведь был ещё третий вариант… Он ни с какой правдоподобностью и рядом не стоял, но что, если этот сон – не сон?.. Есть лишь один способ это узнать.       Кион выпустил один из когтей левой лапы и поднёс к правой. Затем аккуратно надавил сверху и сжал зубы, надеясь, что сон исчезнет. Но боль не пробудила его.       — Не подходи! — воскликнул юный лев, видя, как Шрам делает шаг вперёд. Вдруг он и вправду?.. Но нет! Теперь Кион был отнюдь не так уверен, как десять секунд назад – по лапам прошла короткая судорога.       Шрам замер и блеснул глазами.       — Ты примитивней, чем казался мне, — с деланным разочарованием произнёс он и хмыкнул. — Но тебя можно понять.       Кион едва удержался от рычания. Подумать только, призрак умеет злить!       — Ты молчишь потому, — продолжил собеседник, — что не можешь поверить в то, что я здесь, или в то, что я есть?       — Скорее, всё это, — выдавил Кион и тут же спохватился. Какой сели я вообще ему отвечаю? В ответ послышался смешок.       — Но я есть. И я перед тобой. Прошу, внучок, ответь мне что-нибудь более вме…       — Я не внучок тебе! — взвился Кион, забыв о секундном обете молчания. — По крайней мере, не родной!       — О, как же ты прав! — что-то в появившейся ухмылке Шрама насторожило Киона. Уж лучше бы это действительно было просто сном… Лев попытался вспомнить с чего всё началось. Я обо что-то ударился… Спросонья! Точнее его ударили – это был Рафики. Вокруг слышались крики – отец и кто-то из львиц пытался до него добудиться. Но Рафики закончил всю эту суету одним словом. «Львята» — произнёс он сквозь шум. И Кион мгновенно проснулся. Он всё понял. Мауа! Роды! Уже через минуту лев стоял рядом с супругой. Все притихли в напряжении, ожидая появления на свет новых жизней: всезнающий Рафики давно объявил, что львят будет несколько. Но что-то пошло не так. Внезапно зрачки Мауы неимоверно сузились, да так, что Кион, который смотрел ей в глаза, громко охнул. Странная конвульсия прошла по телу львицы, оборвавшись на хвосте. Кион заметил, как она от напряжения выпустила когти. «Я… Я не смогу!» — это она проговорила через закушенную палку за несколько мгновений перед тем, как всё началось. Затем её тело выгнулось. Просто спазм, как немедленно заверил Рафики во избежание паники. Но в глазах старика появился страх. Кион до самого конца находился рядом с супругой. Даже увидя кровь, юный лев верил, что не всё ещё потеряно. Что это был просто спазм.       — Я сочувствую твоей потере, — ужасные воспоминания словно пыль ветром сдуло тихим рокотом голоса Шрама. Кион нехотя почувствовал благодарность за это – ведь дальше было ещё ужасней. Но… Что?!       — Откуда знаешь, — хрипло вопросил Кион, — о чём я думаю?       — Покинув своё тело, — уклончиво произнёс старый лев, — я начал всё видеть под другим углом. И я мог видеть всё. Я видел тебя, твою жизнь. Твои радости, горести. Твою первую любовь. И даже её… — тут у Шрама, по всей видимости, слегка запершило горло, и он прокашлялся. — Даже её наиболее сильные порывы не постеснялся наблюдать.       Мерзавец, пролетело у Киона в голове.       — Так ты живой или мёртвый? — произнёс он вслух. Шрам кивнул на свои лапы, и Кион только сейчас обратил внимание на их странное… Вот это да! Лапы, казалось бы, располагались на земле, но только вот трава под ними не приминалась. Совсем. Словно бы они висели в воздухе или были настолько легки, что даже пыль не поднималась при их «касании» с землёй. Невесомые!       — Ты привидение! — выкрикнул Кион. Шрам поморщился и покачал головой.       — Отнюдь нет. Само слово «привидение» означает то, что привиделось. Показалось. Я же абсолютно реален и тебе сейчас не кажусь. Я действительно стою здесь и говорю с тобой. Я мыслю, и я даже близко не в твоей голове.       Кион попытался было возразить, но собеседник прервал его.       — Скажи мне, Кион, — продолжил он, — тебя ведь можно просто Кионом называть? Так вот, почему в меня тебе сложнее поверить, чем в Муфасу, который, между прочим, — тут Шрам перешёл на шёпот, — явился тебе огромной башкой из облака? Играет возраст роль?       Кион ничего ему не ответил. Действительно, ведь дедушка был ярким примером тому, что подобное возможно. Вдруг это и вправду… Но кто же он, если не призрак? Он не один из Великих Королей Прошлого уж точно.       — Кто ты, Шрам? — это было соглашением Киона с реальностью льва перед собой. Шрам и сам понял – он расплылся в довольной ухмылке и шагнул ещё ближе к лидеру Львиной Гвардии.       — Хороший вопрос… — протянул он. Кион вгляделся ему в глаза – те были холодны и непроницаемы, несмотря на разрезавшую пасть ухмылку. — Думаю, позже ты сам на него ответишь, — мягко закончил Шрам. — Иначе заскучаешь выслушивать. Или уже заскучал?       Кион промолчал. Шрам, очевидно, расценив это как знак согласия, с натянутой расстроенностью покачал головой.       — Уверен, если ты хоть немножко пойдёшь мне навстречу, раскроешься мне, мы с тобой поладим.       Для Киона такое утверждение было точно ударом по голове. Он убил дедушку! Чуть ли не сломал жизнь папе! И он ещё надеется на то, что с ним будут ладить?!       — Ты лжец! — выпалил он; слова прозвучали жёстче, чем хотелось. — И убийца.       — Нет… — ухмылка исчезла с морды Шрама, выправив её выражение под стать холодным глазам, а в голосе зазвучала сталь. — Ты знаешь всё это понаслышке и слепо веришь молве. Если бы ты видел всё это под другим углом – под углом моим – ты бы изменил своё мнение. Гарантированно. Ты бы понял, кто был прав!       Кион хмыкнул, но молчать не стал.       — Да что ты! — воскликнул он. — Почему-то каждый считает, что прав именно он. Так кто же прав?       — Не тебе со мной так разговаривать, Кион, — Шрам заметно помрачнел. Очевидно, не ожидал такого отпора! — Что же касается правды… Как думаешь, если одна сторона считает, что другая неправа, а другая, что неправа первая, кто же прав?       Кион сперва запутался – Шрам проговаривал пусть чётко, но быстро. Пришлось повторить в уме: одна сторона считает, что другая неправа. Другая же наоборот, что неправа первая. Кто прав? Тут Кион улыбнулся. Ему стало по-настоящему весело впервые с того момента, как он проснулся. Он знал ответ на вопрос Шрама. Не далее, как несколько десятидневий назад они с Мауой серьёзно поссорились. И Симба пригласил к Киону Рафики, чтобы тот образумил льва. Кион слушал внимательно. Слова старого мандрила глубоко впечатались ему в душу. Заставили осознать ошибки и исправить ситуацию с Мауой. Теперь же часть их вновь всплыла и звучала прямо в ушах Киона, отдаваясь гулким эхом: «Нету правых. И неправых. Глупые, пустые споры – это плоды скопившейся агрессии. Злобы. Нетерпения – всё это рвётся наружу. И как не в ссоре можно с удовольствием вылить накопленные чувства на собеседника? Нет, в споре не рождается истина. В ссоре не определяются правые. Чтобы найти истину – действительную истину – ссора, споры – это последнее, к чему стоит прибегать. Истина познаётся в сплочённом её постижении. Для того, чтобы определить общую для двух львов истину, этих львов следует свести к согласию, устраивать же ссору, спор между ними – то же, что и замораживать лёд, разогревать пламя; у каждого своя истина, Кион. Все мы разные. Каждый видит правду, весь этот мир по-другому, нежели ты или я. И чем спорить, чья истина лучше и истинней – а такие споры бесполезны, ведь с никчёмностью своей единственной истины никто не согласится – точь-в-точь выяснять, чья жизнь дороже, лучше сесть, соединить лапы и найти равновесие. Ту самую единую истину для каждого. Да, могут быть разногласия. Да, истины не могут не конфликтовать. Главное лишь, чтобы оба льва, решившихся на столь сложный поступок – а совершить попытку найти согласие и единую истину всегда сложнее, чем разжечь десяток ссор – главное, чтобы они понимали одну-единственную истину, которая объединяет всех, а именно…»       — Не бывает правых, — выдохнул Кион. Брови Шрама поползли вверх.       «И благодаря осознанию этого – осознанию того, что никто не прав, – для львов конфликты в истинах, заведомо неправильные, потеряют значение. И истина, единая истина спокойно сможет существовать. Её не будут раздирать противоречия былых истин, ведь они утратят смысл благодаря своей неправильности. Все объединятся под знамением одной-единственной, помогающей избежать споров, единой истины».       — Не бывает правых… — задумчиво растягивая слова, повторил Шрам. — Видишь, тебе ничего не надо объяснять, до всего додумываешься сам… — тут пасть старого льва искривилась ухмылкой, и Кион понял, что его провели. Он и без меня всё знал.       — Так или иначе, Кион, этот ответ не совсем верен. Если правых нет, то ради чего мы все живём? Почему считаем себя правыми? Ведь у каждого из нас есть своя правда. Так вот, я не лжец и не убийца. Ты просто не видел моей правды! — Шрам говорил столь низким голосом, что он отдавался у юного льва в лапах. — Я не такой, как про меня говорят. Все мои деяния – они действительно были, я их не отрицаю. Но только о них ты и знаешь… — на этих словах Шрам замолк, позволив Киону прокрутить в голове всё известное о свершениях собеседника. Действительно, мне только о убийствах и рассказывали. — А я сделал много хорошего кроме тех преступлений, — продолжил распинаться старый лев. — Много доброго! Все ошибаются, ошибался и я. Причём очень сильно. Но тебе, Кион, известно далеко не всё обо мне. Ты не видел всего.       Кион тяжело вздохнул и устремил взгляд на собеседника. И чего же я, интересно, не видел?       — Зачем ты мне это рассказываешь, Шрам? — воскликнул он. — Зачем ты явился сюда? Чтобы посетовать на судьбу? Увы, пониманием я тебе помочь не смогу.       — Зато я смогу! — с жаром выпалил Шрам и сделал новый шаг навстречу. — Кион, я пришёл сюда отнюдь не просто поразглагольствовать. Или ты думаешь, что я явился спустя три года лишь для того, чтобы языком помолотить?       — Я не думаю, а вижу, — покачал Кион головой. — И помощь мне твоя не нужна.       — Ошибаешься. Кион, посмотри на себя. В кого ты превратился! В убийцу! — Что?! Кион почувствовал, как в животе что-то сжимается. Шрам заглянул ему, ошеломлённому, в глаза, очевидно, получая наслаждение от произведённого эффекта. — Да… Ты понимаешь, что теперь те, кого это убийство больше всего затронуло, а именно Отщепенцы, – они очень – очень! – злы на тебя! Они ненавидят тебя похлеще, наверное, чем твои сопрайдевцы, когда узнали, что я сотворил.       Он проводит параллель между нами?!       — Теперь ты видишь, Кион? — сейчас Шрам говорил тихо, с явным удовлетворением. — У Отщепенцев появятся дети – и дети всё узнают о тебе. Они узнают, какой ты подлый, жестокий, ужасный лев. О том, как ты убил ни в чём неповинную львицу! Они будут бояться и ненавидеть тебя, движимые украшенным и полувыдуманным словом родителей, не знающие, как всё было на самом деле, — Шрам умолк и добавил, точно следующие слова меняли всё: — Прямо как ты презираешь меня.       У Киона возникло чувство, что тело внезапно лишилось точки опоры. Он пошатнулся и чуть было не упал, но удержался, всё же, широко расставив лапы. Сейчас Шрам отправлял в бездну одно былое убеждение за другим, переворачивал с лап на голову всё восприятие Кионом прошлого. Я знаю далеко не всё о том, что было.       — Нет добра, Кион, — нараспев продолжал Шрам. — Нет зла. Это суть одно и то же, разница лишь в восприятии: лев-защитник для своего прайда, одолевший врага в бою, побеждённому видится злодеем.       — Я всего лишь защищал Земли Прайда! — отчаянно закивал Кион. — Это Кову старался, выводил меня из себя. И я очень жалею о том, что произошло дальше.       — Но ты не виноват в этом! — воскликнул Шрам. — Как и я в том, что совершил.       Кион сделал вдох, выдох – Шрам говорил весьма убедительно. Но если он и вправду не такой злодей, каким его мне преподнесли, то…       — Какой смысл моим родителям утаивать правду?       Глаза Шрама налились торжествующим блеском, словно именно такого вопроса он и ждал.       — Пора бы уже заметить, Кион, что ты знаешь о своём прошлом и о прошлом твоих родственников ровно столько, сколько считают нужным рассказывать тебе родители. Вот скажи, откуда ты черпал знания о том, что было раньше, как не из слов отца и матери?       — Рафики нам…       — Да, да! «Краткая история Земель Прайда» Рафики, знакомая штука. Прошу обратить внимание на первое слово, «краткая». Это всего-навсего выжимка, вырванные из контекста события, призванные развивать во львёнке уважение к традициям, к прайду. А теперь скажи, почему Симба всегда присутствовал за вашими с Киарой спинами? — Шрам сделал паузу. Кион закрыл глаза и задумался – и вправду, всегда, когда Рафики повествовал о истории Земель Прайда, папа сидел чуть поодаль и внимательно наблюдал за рассказчиком и львятами. Шрам хмыкнул и продолжил: — Верно… Он следил, чтобы Рафики не сболтнул ничего лишнего. Твоё мировоззрение, Кион, с самого детства жёстко контролировалось родителями. Можно сказать, они сотворили тебя и в духовном смысле, не только в физическом. Да так и есть! Тебе столько всего неведомо… Да ты не знаешь ровным счётом ничего о прошлом Земель Прайда, Кион. Всё, что ты слышал, без сомнений, не ложь. Почти. Но это настолько сфабриковано, что история – реальная история! – она кажется абсолютно другой по сравнению с тем набором отрывков прошлого, перетасованным, чтобы облегчить восприятие, поведанным тебе Симбой. Профанация!       Кион замотал головой под натиском стольких утверждений, однако суть была ясна: Шрам сейчас поставил под сомнение честность всех в прайде и вместе с этим опровергнул всё, что Кион знал о прошлом. Всё, что я думал, что знаю.       — Но чему верить? Кому?       — Ты никому не должен верить, Кион, — покачал головой Шрам. — Чтобы знать, надо видеть.       — Видеть?! Но, позволь… — Кион слегка сконфузился. — Мы говорим о прошлом. Я же должен во что-то верить! А видеть прошлое…       — Невозможно? — поднял брови Шрам. Кион покачал головой.       — Но скажи мне, разве я не прошлое? Не отголосок прошлого?       — Но ты передо мной, — смущённо возразил Кион. — В настоящем.       — Мы это уже проходили, — Шрам закатил глаза и взмахнул лапой у самой земли. Ни пылинки не поднялось в воздух, а когда старый лев вновь опустил призрачную лапу обратно, на траву, Кион поморщился от подступившего к горлу кома.       В голове всё билась мысль, в чём же смысл этого разговора? Даже темы как одной не было, Шрам сейчас, казалось, бесцельно болтал. Может, ему скучно живётся? Иначе, к чему всё это? В любом случае, это стоило заканчивать. Кион поколебался ещё несколько секунд, затем твёрдо посмотрел старому льву в глаза и проговорил:       — Мне не нужна твоя помощь.       Шрам сначала нахмурился, потом обиженно надулся и с напускной усталостью опустил взгляд.       — Но я ведь был таким же, — тихо произнёс он, продолжая смотреть под лапы. — И тебе известно, сколько бед случилось по моей вине. Мне тогда была нужна помощь – но я её не получил. Оттого теперь над тем местом, где раньше в дни весеннего любвеобилия проводились весёлые игрища, над каньоном Имбамба слышатся скорбные вздохи – да и то изредка. Оттого Земли Прайда до сих пор не могут вернуть столь чудесное плодородие, которое могли наблюдать в детстве твои родители. Оттого ты не играл в детстве с дедушкой! Я разрушил свою жизнь и жизнь других!       Когда Шрам поднял глаза на Киона, тот вздрогнул. Зелёные, доселе ледяные и, казалось, жёсткие глаза старого льва были покрыты ряской влаги. Больше в них не было ни капли былого самодовольства, лишь боль. И Кион, глядя, как Шрам искренне раскаивается, ощутил… сострадание.       — Я рос в замечательной, доброй семье! — продолжил собеседник полушёпотом. — С детства никого не трогал, разве что на мелких зверушек изредка охотился. Я радовался жизни и верил, что, как и брат, найду место в Круге Жизни! Но потом… — тут голос льва дрогнул. — Но потом всё изменилось… Я стал лидером Львиной Гвардии. Обрёл Рычание. Но всё это – оно меня поменяло до неузнаваемости. Я стал гораздо более самоуверенным, жёстким. Посчитал, что никто не должен перечить мне. А в те мгновения, когда я рычал, моё сознание словно затмевалось… И эти моменты самозабвения мне даром, разумеется, не прошли. Я был примерно в таком же возрасте, как ты, Кион, – а может, и чуть постарше – когда меня окончательно, с головой утащило в то состояние, в каком я и жил долгое время дальше, прежде чем стал таким. Это было преломным моментом моей жизни…       Кион знал, о чём Шрам говорит. Тот же прерывисто вздохнул, поднял взгляд к небесам и застыл так на мгновение – сухой воздух саванны быстро смыл следы слёз с морды старого льва.       — Я собрал свою Гвардию и предложил им совершить кое-что, а когда они отказались… — Шрам всё смотрел в небо, затем вновь опустил взгляд и горько усмехнулся. — Я просто взял и уничтожил их всех. Но даже тогда я настолько был убит этим, что добровольно отрёкся от Рычания Предков.       — Добровольно отрёкся?! — воскликнул Кион. Шрам тут же метнул взгляд на него.       — Что такое, Кион? — прожурчал он и слабо улыбнулся. — Ах да, тебе же сказали, что этот дар у меня был отнят! Ну, чего не придумаешь для полноты злодейского образа…       Кион долгое время смотрел на собеседника, пытаясь понять, может ли всё это быть правдой. Но неужели все они – и мама, и папа, и Рафики, и весь-весь прайд – все они нарочно солгали о многом, что случилось в прошлом? Например, оклеветали Шрама. Разве возможно такое?       — Даже не могу с уверенностью сказать, что ты сейчас не блефуешь… — протянул он, наконец, задумчиво. Шрам, не сводя глаз с Киона, подался вперёд.       — Нет, подожди, — пробормотал он слабо – видно, ещё не опомнился от минуты раскаянья. — Зачем мне лгать, если я уже не в силах хоть как-то кому-то навредить?       Кион принял во внимание и это утверждение. Шрам безобиден, он неспособен даже пыль лапой с земли поднять. Тут Киону стало жутко интересно, можно ли хоть как-то ощутить Шрама. А если он вдруг кинется на меня, то… пролетит насквозь? Внезапно сын Симбы вспомнил, как старый лев ещё вначале со странной юркостью уклонился от броска. Похоже, это как раз и было то, о чём я думаю. Он не уклонился, а прошел сквозь.       Шрам же тем временем продолжал увещевания.       — Пойми же, я просто хочу помочь! — всё пытался он дорычаться до Киона. — Никто, кроме меня, прошедшего тот путь, куда ты сегодня встал одной лапой, никто больше не в силах помешать тебе переставить туда и оставшиеся три! Я здесь именно для того, чтобы помочь тебе не стать таким, каким стал я, — Шрам закашлялся, его морду скривила гримаса боли. — Хватит смертей, — выдохнул под конец он. У Киона всё ухнуло внутри. Смерть… Эти слова так напомнили Киону Мауу! И эти слова мгновенно изменили отношение к Шраму. Он не был прав в самом главном!       Кион начал с рокота, затем его клокотание перешло в гул и, наконец, вырвалось из горла в рыке.       — Но почему, — вскричал он, — ледники саванны, мой сегодняшний поступок как-то относится к твоим срывам?! — эти слова, а точнее эта интонация и настрой, с какими они были произнесены, повергли Шрама в мимолётную хандру. Он весь сжался, ссутулил плечи, словно все его надежды горой обрушились на них. Голова его опустилась, скрыв зажмуренные глаза, грива закачалась у самой земли. Сейчас Шрам постарел ещё на несколько лет, он приобрёл вид одного из увядших кустов Чужеземья. Но Киона даже это не остановило.       — У меня супруга погибла! — всё надрывался он. Боль сдавливала сердце, сейчас хотелось просто зарычать! — Она умерла ради наших детей! И ты проводишь параллель между моими чувствами и своей испорченностью?!       Внезапно Шрам вскинул голову.       — Довольно! — перекрыл рык гудение Мпака-Ньока, и Кион почувствовал, что не может больше шуметь. Слишком он устал. Сейчас хотелось спать, вдобавок болела голова. Лишь бы всё это скорей закончилось!       Казалось, и сам Шрам начал этого хотеть. Ещё один приступ кашля сотряс его худощавое тело, и Кион заметил, как собеседник, пытаясь успокоиться, втягивает-вытягивает когти. Чёрт возьми, да он и вправду никак не похож на того злодея и деспота, каким его представлял себе Кион из историй родных! Всего-навсего лев. Даже рефлекс самоуспокоения примитивен.       — Я знаю, — дробно и с расстановкой начал Шрам, — тебе сейчас очень нелегко: ты пережил ужаснейшую трагедию всего сутки назад, а то и меньше! — вновь речь прервал кашель. Следующие слова Шрам говорил уже полухрипя: — Кион… ты ведь сам обернёшься ко мне, когда встанешь на мой путь и второй своей лапой. Ты поймёшь, как был неправ и взмолишься о спасении! Тебе будет больше некому верить, а поверь, трудно принимать такое решение – верить или нет – когда балансируешь между светом и тьмой, а ведь я позволяю тебе принять его сейчас…       И вновь Кион заметил, что у их со Шрамом разговора, казалось, с самого начала не было определённой темы.       — Так, постой, прошу! — воскликнул он. Гнев с болью сменились усталостью, лапы подгибались под весом обмякшего тела и точно распухшей головы, но всё-таки что-то – может, непокорённое взрослостью любопытство, а то и насильно привитый отцом скептицизм, порывало Киона узнать смысл всего, что сейчас было.       — Скажи, зачем ты всё-таки пришёл сюда? — проговорил он, пытаясь заглянуть заметно поугрюмевшему Шраму в глаза. — Неужели просто поболтать со мной обо всём этом?       — И да, и нет, — ответил тот и осторожно, словно опасаясь очередного приступа, вздохнул. — Я просто поболтал с тобой обо всём, о чём хотел тебе рассказывать. Схватываешь? То есть, с твоей стороны был отклик, хотя я сперва считал, что ты окажешься чуть более воспитанным слушателем, — сказав это, Шрам, наконец, поднял глаза на Киона и, невесело усмехнувшись, добавил: — Не переживай, твои противоречивые вставки в моё повествование, которые мы тут же изобличали, – они пошли только на пользу! Хоть что-то ты теперь знаешь.       — На пользу чему? — поинтересовался Кион. Шрам демонстративно закатил глаза, давая понять, что на сегодня беседа закончена.       — Я бы сказал всё, как я вижу это сам, — признался он, — но ты не станешь слушать. Поэтому сразу кратко: Ты мало слушал, но в итоге услышал главное.       Киону показалось, что кратче и быть не может. Действительно, самое главное он услышал… и услышанное было серьёзными нападками на сами основы мировоззрения Киона. А если это окажется правдой… Кион даже боялся думать, как он станет жить дальше, если это случится.       — Я услышал обвинение моего прайда во лжи, Шрам, — пытаясь сохранять спокойствие, начал Кион. — И утверждение, что всё, что я знаю о прошлом – ложь. И почему я должен верить всему, что ты сказал?       — Ты не должен, — покачал Шрам головой. Он смотрел куда-то вдаль, сквозь Киона. Наверное, на Скалу Предков. За его спиной бурлила Мпака-Ньока, грива отчаянно трепалась под действием какой-то силы, хоть и ветра не было. Внезапно зелёные глаза вновь соединились на Кионе. Пасть прорезала ухмылка. — Не должен… Но поверишь.       — Почему?       Шрам помедлил, его силуэт слабо замерцал во мраке, а полухрипящий голос угас – старый лев вновь зашёлся кашлем. Кион невольно отвёл взгляд от вызывающего сострадание зрелища, а когда опять посмотрел на Шрама, того уже не было видно. Лишь тусклые зелёные глаза на фоне пены, брызг и мрака и тень, что окутывала очертания тела.       — Ты поверишь… — шёпот, пусть и тихий, врезался Киону в уши, перекрывая все остальные звуки. — Поверишь… Потому что увидишь всё сам.       В это мгновение образ растворился во мраке, а голос – в ночных звуках и гудении реки. Шрама не стало. А на Киона всеми своими силами обрушились голод, головная боль и усталость. Хотелось спать, и родная пещера на Скале Предков оказалась для юного льва единственным желанным сейчас местом. Он неспеша окинул взглядом реку, убеждаясь, что всё действительно закончилось, и повернул обратно, домой.       Спать хотелось очень сильно. Усталость почти отчудила от сердца льва ту боль, которую он испытал со смертью Мауы и вновь прочувствовал, наверное, ещё сильней в момент убийства. Боязнь оказаться обличённым во лжи прайду тоже отступила. И лишь одно, пусть слабо, но интересовало Киона в этот момент. А вдруг Шрам действительно сказал правду?       Кион задумался, насколько его отношение к старому льву сегодня претерпело изменения. Разумеется, ненавидеть и бояться воображаемого образа было легче, чем, казалось бы, живого, мыслящего и рассуждающего прямо на глазах существа. При этом необычное спокойствие, тихий, размеренный голос вкупе с вычурной речью и странно непроницаемым взглядом оставили у Киона двоякое ощущение. Но на сторону симпатии к Шраму перевешивал ещё тот его минутный порыв раскаяния. Киону он виделся слишком искренним, чтобы оказаться фальшью.       Правда всё же остался некий осадок после общения с этим львом. Шрам показался Киону каким-то чужим при всём при том, что далеко не все новые знакомые вызывали такое ощущение. Это капельку неприятие было, можно сказать, моментальной оценкой, данной каким-то чувством, что никогда не подводит. И раньше Кион всегда руководствовался им, пытаясь с одного только вида определить характер льва. И стоит ли опасаться его. Теперь же и приязнь, и неприятие запутались вокруг образа Шрама, заставляя Киона колебаться между выбором. Выбором, которого он пока ещё не мог сделать. Мне нужно больше общаться со Шрамом, чтобы понять, как я отношусь к нему.       И тут Кион не отдавал себе отчёта. Если Шрам явится вновь, буду ли я с ним иметь с ним дело? И стоит ли? Несомненно, общение с этим львом обещало развеять многие заблуждения Киона на счёт прошлого, если безоговорочно доверять его утверждениям. Но и тут Шрам обещал, что Киону не придётся верить на слово. Увидишь всё сам… Доказательства? Юный лев никак пока не мог понять, что он должен увидеть, чтобы убедиться во лжи прайда и родителей на счёт прошлого. Разве что Рафики где-то записывал правдивую историю Земель Прайда, но ведь и это может оказаться фальшью. Так чему верить?       Чёрный силуэт исполинской Скалы резко контрастировал с ночным небом. Посверкивали звёзды, но Киону не было до них никакого дела; Он пообещал себе перед сном поговорить с отцом, разумеется не упоминая о Шраме. Просто надо будет поставить под сомнение правдивость историй Рафики и рассказов о прошлом родителей, не раскрывая источника, виновного в этих подозрениях. Кион подумал: родители точно усомнятся в психическом здоровье сына, услыша, что тот общался с давно умершим львом, тем более обладающим столь плохой репутацией, что точно не позволила бы ему стать одним из Великих Королей Прошлого и получить возможность, как это умеет Муфаса, представать перед кем-то в живом мире в своём небесном обличье, навещать тех, кто ещё жив.       Родная Скала встретила Киона тёплым запахом родного прайда. Лев окончательно выкинул Шрама из головы и, взбежав по насыпи, влетел в пещеру. Здесь были все. И половина, разумеется, крепко спала. Остальные попарно болтали, либо, сбившись в группы по несколько морд, горячо обсуждали что-то. Кион бы и рад был присоединиться к одной из таких. Он любил поболтать по вечерам. Но сейчас в планах у него был только один разговор. Затем же – сон. Что же, пора найти родителей.       Кион принялся обшаривать взглядом каменные стены. Маму он заметил сразу, отца же ещё не было видно, что казалось странным: обычно одну-единственную гриву в пещере было заметить проще простого, она сама бросалась в глаза. Может, он где-то снаружи?       Ещё раз обойдя глазами пещеру и убедившись, что папы тут точно нет, Кион смирился с этим.       — Мама! — позвал он, и Нала резко обернулась. От вида сына в её взгляде промелькнуло облегчение, и уже через секунду она подошла к нему, смотрящему ей в глаза. Лев через силу улыбнулся и выдавил: — Здравствуй.       — Кион, ты заставил нас побеспокоиться, — пробормотала мать, заставив и себя улыбнуться. — Конечно, ты взросл, — добавила она, предугадав ответ сына. — Но позаботься о нас хоть немножко, как мы заботились о тебе ещё львёнком. Без «спасибо» не оставим.       Кион едва удержался от усмешки. Мама и её тревоги. Лев не скрывал, что испытывает тёплые чувства к родителям. Не утаивал своей любви к ним. Но материнская привязанность была на грани обожания, и Кион бывало поражался, как одна львица может отдавать столько теплоты и внимания сразу двум существам. Ну, и папу, конечно же, любовью она не обделяла. А ещё подруги и обязанности Королевы… Кион вспомнил: он однажды спросил маму, как у неё получается всё успевать и не уставать. В ответ на это Нала искренне призналась, что устаёт. И очень даже сильно. Но любовь к жизни, к детям, к своим обязанностям делает за неё всю работу. А ей остаётся лишь терпеть усталость и желание спать. Но Кион, конечно же, не верил в эти отговорки. Он считал, что мама необычная львица. Самая лучшая! Поэтому на мамины тревоги он всего лишь улыбнулся и проговорил:       — Родительское «спасибо» для меня очень важно, но хотелось побыть одному. Я стараюсь заботиться о вас по мере возможностей, но вы, счастье, ещё не конченые старики, чтобы требовать моего ежеминутного присутствия.       Мама хихикнула, как маленький львёнок, и озорно подняла на Киона глаза. Лев в который раз поразился, какой силы доброта заключена в них. Нала лёгкой поступью подошла к нему и потёрлась головой о массивное плечо.       — Мы не конченые старики, — согласилась она. — Всего лишь твои мать и отец.       Кион склонил голову и почувствовал, как язык матери пробегает по лбу, неся успокоение. Веки смыкались сами собой, усталость сменялась лишь осознанием, что сейчас будет сон. Да и во сне всё будет хорошо. Разве может быть иначе, когда рядом мама? Кион боялся, что после сегодняшних событий ему начнут сниться кошмары. Всего день назад умерла лучшая подруга. Теперь же Кион понимал, что Мауа была только одной из лучших. Другая сейчас стояла рядом. Она была с Кионом всю жизнь, с самого его рождения. И она-то точно не бросит его, ни за что на свете.       Внезапно нахлынули воспоминания из детства. Каждый день, пока Кион рос, мамин язык, хочу не хочу, ворошил ему гриву. Он совсем маленьким львёнком, бывало, замирал в немом восторженном трепете, оглядывая свою огромную маму. Он верил, что она не даст его в обиду. Теперь же Кион смотрел на мать сверху-вниз. Он стал больше неё. Почти дорос до массивности папы! Но всё ещё верил, как и в детстве, что мама защитит его. Защитит от всего-всего и успокоит жаждущую утешения душу. Он всю свою жизнь верил в это. И чувствовал, что не перестанет. В маму нельзя не верить.       Пытаясь побороть нахлынувшую сонливость, Кион выпрямился и вновь обвёл взглядом пещеру. Затем, не найдя того, кого искал, заглянул матери в глаза.       — Мама, а где папа?       Этот вопрос словно поставил Налу в тупик. Она сконфуженно посмотрела на Киона, затем значительно на выход из пещеры. Дальше можно было ничего не говорить, но мама добавила:       — Во всяком случае, надеюсь, он не тебя отправился искать, — она вздохнула, мягко улыбнулась сыну и собралась уже было оставить его, но внезапно обернулась и приговорила: — Кион, как сможешь, смени сестру в наблюдении за своими детьми. Она, конечно, не против, но ты и сам должен понимать…       Кион уже не слушал маму. Он со скоростью гепарда пронёсся по жёсткому камню к детям. Отец оставил их с Киарой?! Не дай небеса, они проснутся, откроют глаза и примут её за маму!       Глаза заметались по знакомым мордам и сами собой наткнулись на Киарину – та лежала у северо-западной стены и выглядела вполне довольной своей ролью няньки. Кион рванулся к ней через всю пещеру, вызывая за собой, как след, шепоток и недоумённые взгляды. Лишь бы львята сейчас спали!       Сестра встретила брата радостным взглядом, но тот только подбежав, выпалил:       — Они просыпались, пока ты была рядом?       В Киариных глазах сверкнуло удивление, и Киона внезапно накрыло двумя волнами стыда – жаркой, затем ледяной. Он почувствовал себя нервным идиотом, устраивающим истерику по любой причине, и с нарастающей горечью осознал, что именно так всё и есть. Киара же решила не подавать виду и, улыбнувшись вновь, мяукнула:       — Твои мальчики спали как львята.       Кион выдавил смешок и виновато кивнул сестре, чтобы та передала львят ему. Киара опустила голову, по её глазам мало что было можно прочесть. Кион испугался, не обидел ли он её случайно. В любом случае он повёл себя отвратительно… Не по львиному. Сгорая от стыда за устроенный переполох, лев вздохнул и произнёс, тщательно выговаривая каждое слово:       — Прости за такое.       — Рафики, наверное, это имел ввиду, — усмехнулась Киара, подняв голову, — под «небольшой ревностью своих детей ко всему, что движется». Всё в порядке, Кион. Я не в обиде, серьёзно. Понимаю твои чувства. Просто расслабься – поверь, станет легче.       — Так, поменьше Рафики! — беззлобно прикрикнул Кион и позволил себе радостно фыркнуть. Он планировал переговорить с родителями перед сном, но раз уж так сейчас вышло, что отца нет, это следует отложить до завтра. Кион с радостью осознал, что сейчас наконец-то сможет выспаться, и чуть было не замурлыкал… Но только потом вспомнил, что умение мурлыкать ушло у него с детством ещё два года назад.       — Кион, — всё никак не унималась Киара, — ты уснёшь, а я твоих детей украду-у-у!       Подвывая, сестра вытянула лапу со втянутыми когтями над детьми, словно хотела схватить их. Кион хохотнул и несильно толкнул её носом.       — Ки, я не позволю…       В этот момент внимание Киона привлекла какая-то небольшая сумятица, что была устроена у входа. Кто-то, очевидно чужой, по всей видимости забрёл в пещеру, и сейчас с ним разбирались. Сестра рядом вслух поинтересовалась, что бы это могло быть и пошла на шум. Кион же не стал вставать. Сами разберутся. Он просто положил голову на лапы и приготовился было погрузиться наконец в столь долгожданный сон, как вдруг… Внезапно он услышал знакомый голос. И этот голос звал его по имени, как раз от входа. Внезапно причина всей суеты стала ясна, как застывшая точно камень вода.       — Привет, дружище! — это восклицание уже через полминуты было обращено к подоспевшему Киону, который, протолкавшись сквозь ряд львиц, недоумённо воззрился на Фули и Бунгу. Медоед улыбнулся ему и внезапно выкинул палец вверх, точно вспомнил что-то: — О, скажу сразу, Бешти остался снизу.       Кион взглядом уговорил Киару, чтобы та вернулась ко львятам. На это ушло пять секунд, затем, повернувшись ко львицам, лев поинтересовался, почему Гвардейцев не пропустили к нему. В ответ они, все до одной, дружно кивнули на Фули, и Кион понял, что к чему. В пещеру львов было запрещено пускать других хищников, родственных, как гепарды, львам. Фули в том числе, пусть она и из Гвардии. Такое твёрдое следование укладу немножко, скажем, нервировало Киона.       Тем временем, услышав настойчивый кашель Бунги, лев рывком развернулся к нему и, стараясь сдерживать подкатывающее к голове от усталости раздражение, прорычал:       — Небеса саванны, Бунга, что опять стряслось?       — Не опять, а опятьдесят! — в тон Киону ответил тот. — Гиены, Кион, гиены!       Гиены?! Это было новостью и удивило даже наполовину спящего Киона. Сделав над собой последнее, стоящее, верно, половины оставшейся в теле энергии усилие, Кион вынырнул из объятий сна и заставил себя более-менее трезвым сознанием переварить то, что выкрикнул сейчас Бунга. Но всё равно не укладывалось. Гиены?!       — Невозможно! — вслух отрезал Кион. — Мы же их, можно сказать, размозжили по всему Чужеземью, как они могли вернуться?       — О нет, это не Джанджа, — произнесла Фули, мрачно сверкнув глазами, и переглянулась с Бунгой. — Какие-то новые ребята, все как на подбор старики.       — И по словам Зазу они уже задрали нескольких импал на плато Кимезиди, — чуть поумерив оптимизм, прибавил медоед, — причём с технической точки зрения охоты к ним не придраться.       Кион тут же попытался хоть как-то соображать, но получалось с трудом. Пытаясь выиграть хоть немного времени, чтобы прийти в себя по ходу дела, лев задал первый вопрос, пришедший на ум:       — Вам Зазу докладывал? Но а как же…       — Львята исчезли! — внезапно прорезал воздух рык кого-то из львиц. Кион почувствовал, что проснулся окончательно и дважды. Он рванулся обратно, через всю пещеру. Только не дети! Но как? Однако через секунду, увидев, что львята посапывают у Киары в лапах, и всё хорошо, лев понял, о ком на самом деле идёт речь. Клео и Млези были не единственными львятами прайда Симбы.       Также росли здесь Ал и Фаджири. Мальчик и девочка, дети Укунгу от небо знает кого. Обоим по два месяца, оба были любимцами каждого в прайде, в том числе и Киона. Никто не хотел бы, чтобы со львятами что-то случилось! И потому немедленно встревоженные голоса превратились в рычание, которое просто взорвало стены пещеры, давя на сознание кое-как соображающего лидера Львиной Гвардии с силой ступни слона.       — Ещё и львята? — воскликнул Бунга, пытаясь перекричать гвалт, гремевший под каменными сводами. Кион чертыхнулся и, кивнув ему и Фули, выскочил из разрываемой паникой пещеры на свежий ночной воздух. От притока кислорода стало думаться легче, и лев принялся размышлять, что сейчас в приоритете – львята или гиены. Решение пришло в голову само собой, как и обычно. Кион довольно выпрямился и, устремив взгляд на Бунгу, произнёс:       — Думаю, львята будут в большей безопасности, если мы сейчас прогоним гиен с Земель Прайда. Потом начнём их поиски, — Бунга кивнул, и Кион перевёл взгляд на как обычно раздражённую Фули.       — Да, поворчи, Фули, — с усмешкой протянул он, — что сегодня слишком много неприятностей.       — Не забывай, что ворчание – и твоя излюбленность, Кион, — парировала гепард и, развернувшись, скользнула вниз по насыпи. Бунга ткнул лапкой в северо-восточную сторону и последовал за Фули. Кион же впервые не пытался бежать впереди всех. Он положился на друзей и сейчас лишь силился собрать остатки своей воли, чтобы не уснуть по пути. Звёзды мрачно провожали группу друзей, к которой присоединился ещё и Бешти – Оно же нигде не было видно.       Гиены в Землях Прайда?! Кион лишь молился, чтобы на этот раз обошлось без потасовок. Он сейчас был явно не в форме для драк, и не знал, сможет ли использовать Рычание Предков – дар, отмечающий лидера любой Львиной Гвардии, – в таком состоянии. А с осознанием, что нужно ещё найти исчезнувших львят, Кион вконец потерял надежду на отдых этой ночью. А ночь обещала быть долгой…       В этот момент в двух с половиной милях от Скалы Предков тёмный силуэт отделился от тени, отбрасываемой холмом. Лев уверенно шагал по саванне – цель, которую он преследовал, находилась всего в нескольких сотнях шагов впереди, а родной запах служил ему чётким ориентиром.       Об ошибке не шло и речи.       Преодолев ещё некоторое расстояние, лев перешёл с шага на рысь и остановился чтоб принюхаться, уже лишь выйдя на открытую местность; Разумеется, благодаря тучам, сквозь которые приходилось пробиваться свету, поля Мпака были покрыты лунным освещением лишь частично: оставались участки, лишившиеся серебристых лучей, скрытые тенью. Но и на них падал свет звёздный, льющийся со всех сторон. Приобретшие мрачноватый стальной оттенок поля казались ещё страшнее благодаря девяти чёрным силуэтам, что выделялись из травы чуть поодаль. Намётанный глаз льва сразу выхватил их из общей картины. Лапы с силой понесли его к ним.       Даже одного взгляда с нескольких десятков метров было достаточно для распознания в бездвижных кулях трупов животных. Сократив расстояние наполовину, лев отметил, что это газели. Паззл складывался во всё более чёткую картину, но одного не было ясно. И в ближайшие полминуты лев собирался всё для себя выяснить.       Свет звёзд слабо отражался в восемнадцати потускневших зрачках. Убийства произошли недавно, буквально на закате. Об этом свидетельствовал терпкий запах крови, всё ещё не выветрившейся из земли. Нога одной из газелей была нелепо вывернута под непривычным углом и смотрела прямо в небо – лев беззлобно толкнул её лишь для того, чтобы убедиться: мышцы погибших ещё не окоченели; нога газели с глухим «бухом» повалилась на траву, что лишь подтвердило его мысли.       Внезапно слабый запах крови, той самой, которую он чуял ещё некоторое время назад, заставил его, обойдя нескольких распростёртых на траве газелей, подойти ближе к тому клочку земли, что источал его. Кровь была львиной, и, судя по резкости запаха и широте пропитанного им пятна земли, её пролилось слишком много. Вряд ли тот, кто лишился её в таком количестве, остался в живых. И действительно, в воздухе, кроме чёткого запаха смерти газелей, чувствовался ещё и тот самый незабываемый привкус смерти львиной. Зловонный, как отхожие кусты, пусть и имеющий оттенок некой сладости, этот аромат нельзя было спутать ни с чем, и не заметить тем более.       Лев задумчиво прикинул что-то. Затем повертелся вокруг источающего запах пятна и, обойдя его кругом, услышал новый, и он его узнал. Кову. Подле же него, совсем рядом расползалась та самая незабываемая комбинация ароматов, образующая вкупе «дух» защитников Земель Прайда, Львиной Гвардии. Чуть поодаль гремела яркая смесь из восьми, едва знакомых льву. Но он сразу понял, кому эти запахи принадлежат. Умей полагаться на обоняние, учил его отец. И сын в который раз согласился с необходимостью в некоторые моменты так поступать.       Теперь он знал, что от него утаили. Он понял, что произошло здесь. Хлопанье крыльев над головой выдернуло льва из размышлений. Он вспомнил, что дома его ждут. И кое-кому сегодня предстоит объясниться. Зачем он соврал мне? Возможные причины казались льву слишком смехотворными, чтобы о них думать. Но ничего страшного. Этой ночью всё непонятное станет ясным. А тайное – явным.       Внезапно послышались шорохи. Лев недоумённо оглянулся, а принюхавшись вновь, понял, что надо уходить. Немедленно! С этими мыслями, оглядевшись вкруг, он скрылся во тьме. И в то же мгновение пятеро тощих фигур вынырнули из мрака, направляясь к газелям.