Тень с зелёными глазами

      Мрак обступил Киона со всех сторон. Он давил на глаза, а тишина, сменяющаяся лишь поплёскиванием воды поодаль, – на уши. Когда лев обернулся назад, то обнаружил, что выйти обратным путём уже не сможет: там, где когда-то зиял идеально круглый зев пещеры, теперь воздвиглась твёрдая каменная стена. Она шла почти вертикально и терялась в темноте, создавая ощущение бесконечного пространства над головой, неограниченного ничем. Кион обнажил когти и провёл ими по грубому камню стены, но даже привычных белых следов после этого не осталось; Льва охватила тревога.       Где я? Это самый главный вопрос, ответ на который Киону хотелось услышать немедленно. Он попытался вспомнить, что произошло до этого, но всё было лишь отрывочно – Кион вновь увидел, как главарь гиен по имени Банзай бьёт Ала по мордочке, затем момент своего гнева, когда противники с землёй разлетались в разные стороны. Потом приход Шрама и укус змеи. И наконец зелёные глаза, зрачки которых превратились в две пещеры. Наверное, галлюцинация от действия яда. Мне это всё почудилось? Но почему тогда я сейчас стою здесь, в самой настоящей пещере? Происходящее было слишком ясным и отчётливым, чтобы оказаться сном.       Кион ощутил, как слабость уходит и возвращаются силы. Внезапно сознание прояснилось, точно после наикрепчайшего сна, а мышцы загудели в своём обычном состоянии, предвкушая возможность проявить себя во всей красе. Кион с удовольствием ощутил, что голова перестала кружиться, а лапы – болеть. Это преображение случилось так мгновенно, что льву показалось, словно в него вдохнули новую жизнь. Да так отчасти и было.       Ещё раз оглянувшись назад, Кион понял, что делать здесь ему нечего. Он двинулся, не отходя от задней стены, вправо, надеясь нащупать боковую, но видимо пещера была вдобавок ко всему и слишком широкая: стен – ни левой, ни правой видно не было. Только задняя. И сейчас единственным ориентиром Киона в окутавшей каменное логовище темноте был размеренный плеск воды, что доносился откуда-то издалека.       Обдумав все варианты и решив, что больше, кроме как идти по звуку, идей нет, Кион, поколебавшись, оторвался наконец от стены и сделал шаг во мрак. Он медленно двинулся, нарочно шаркая лапами по каменному полу, чтобы ненароком не споткнуться: даже зрение сейчас было беспомощно, как и обоняние. Лишь слух, осязание и интуиция.       Через мучительных две минуты усы Киона коснулись чего-то впереди, и лев отпрянул. Но оказалось, что это всего лишь стена – она была справа. Кион пошёл вдоль неё, чувствуя, что пересекает пещеру по диагонали. Наконец и левую стену он встретил – они вместе с правой образовывали узкий коридор и потихоньку сужались воронкой, направляясь то ли в тупик, то ли ещё куда-то. У Киона даже не было идей куда они могут вывести. Плеск же тем временем становился всё слышнее. Он, пусть и не слишком сильно, но угнетал своим звуком Киона, который не терпел воду. Падкое на самозапугивание сознание начало рисовать картины ужасных водных масс – морей и океанов, что могли сейчас издавать это звучание, находясь в темноте всего в нескольких шагов поодаль. Но разум, конечно же, соглашался с мыслью, что это всего-навсего подземное озеро. Не более того. И Кион, продвигаясь всё дальше, начинал успокаиваться.       Но вдруг на следующем шаге его лапа со всплеском ступила в воду. Кион ощутил, как встаёт дыбом шерсть – он немедленно отскочил обратно, а его намоченная конечность словно сама собой передёрнулась от отвращения хозяина. Кион выдохнул воздух, и вздох эхом разлетелся впереди, словно лев стоял на пороге огромного размера пещеры. Похоже, что стенки, врезаясь в кромку воды, расходились в стороны, образуя второе просторное помещение. И оно, как понял Кион, было залито водой.       Впереди было всё так же мрачно, и юный лев подумал, не повернуть ли назад. Но в этот момент где-то там за плеском водной глади во мраке что-то промелькнуло. Какое-то слабое свечение. Оно привлекло взгляд Киона, и тот невольно подался вперёд, вновь наступив в воду. Однако на этот раз он не отдёрнулся; То сияние вдали интриговало. Лев ощутил, что, если он хочет понять, куда попал, то придётся идти до конца. Может, там, впереди, выход?       Сжав зубы, Кион сделал шаг. Его левая лапа погрузилась в воду уже по запястье. Со следующим шагом под водой скрылось пол предплечья, и по животу льва пробежал холодок. Однако дальше дно стало идти параллельно с водной гладью, не опускаясь. Кион побрёл так, слыша журчание воды и ощущая её прикосновение, прямо к тому месту, где видел странное свечение.       Внезапный всплеск со стороны противоположного берега заставил его охнуть и встать в боевую стойку, приготовившись защищаться. Однако, кто бы не издал этот звук – он затаился во тьме и нападать пока что не собирался. Лев принюхался, и вновь понял, что и обоняние здесь бесполезно: нос не уловил ровным счётом ничего. Даже обычных запахов пещеры. Он словно перестал работать, и тревога Киона усилилась ещё в два раза.       Вскоре дно начало подниматься; Уже через минуту Кион вышел на сушу и брезгливо подёрнулся, слыша стук капель воды о каменный пол. Теперь под лапами захрустело что-то. Кости. Их было много: маленькие, большие… тоненькие и толстенные – они занимали почти весь пол под лапами Киона. Лев зашипел от раздражения и ударом лапы отправил горсть костей во мрак. Кто тут их столько набросал?! Кион пошёл вперёд, вглядываясь в темноту. Он осмотрелся вокруг, всё пытаясь понять, где может находиться.       Может, я в Нандембо, подумал он. Там часто встречаются целые груды костей, то ли от пиршеств хищников, то ли от внутривидовых эпидемий или лап самих зверей, устроивших захоронения. Но груды грудами, а в таком количестве кости Кион никогда не встречал. Он воскликнул, чтобы понять, насколько велика эта пещера, но даже не услышал эха. От мысли об огромном, обширнейшем подземном пространстве, пол которого полностью усыпан костями и наполовину залит водой, у льва закружилась голова.       — Эй! — крикнул он. Что-то загудело далеко-далеко в вышине.       И в этот момент всё преобразилось. Всё вокруг. Высь вспыхнула ярким алым светом, и Кион невольно зажмурился, спасая свои глаза. Но даже сквозь веки, выделяя кровавым цветом тёмные капилляры, просвечивал внезапно вспыхнувший свет. Что это может быть?! Кион ощутил, как трепещет сердце. Он вслепую нащупал более-менее свободное от костей место на каменном полу, сел и медленно открыл глаза; То, что предстало его виду, слабо поддавалось описанию.       Вокруг на необъятное расстояние шла цепь гор. Исполинские, они широчайшим кольцом обхватывали пустошь, посреди которой сейчас Кион восседал. Крутые, иногда отвесные, эти скалы воздвигались прямо в небеса. Неприступные. Непреодолимые. Словно стена, через которую не перебраться никому ни от сюда, ни извне… Тюрьма для каждого, кто попадёт сюда. Крепость для любого, кто окажется снаружи. Одним словом, твердыня.       Поверхность пустыря, где сейчас находился Кион, была завалена костями, благо, только частично. Но всё равно их подавляющее количество удивляло и поражало глаз; Территория внутри кольца скал расстилалась на тысячу с малым гектаров, к ней примыкало, как и представлял себе Кион, небольшое озерцо. Оно полумесяцом обхватывало берег и уходило в темноту углубления скалы. Где-то там за гладью воды видна была тёмная прореха, зияющая в каменной стене – та самая, которая вывела Киона сюда из первой пещеры.       Довершал образ кровавого цвета диск, гораздо больше, чем солнечный. Из-за скалистого хребта он был виден только наполовину и, казалось, оставался в таком положении всё время, не закатываясь и не заходя, в отличие от Солнца. Киону показалось, что медленно, но верно это светило движется вбок, огибая по кругу кольцо скал, отбрасывая буро-алые тени на грубый рельеф камня.       Оглядывая эту голую, испещрённую трещинами, окружённую скалами и заваленную костями животных территорию, Кион подумал, что это место лучше всего бы подошло, как кара для тех, кто прожил жизнь, совершая дурные поступки. Он с восхищением, трепетом и даже страхом оглядывался вокруг, так и не понимая, куда же попал. Уж очень странно здесь всё выглядело. Почти что невероятно. Разве может быть таким большим Солнце у нас в саванне? А закат или восход длиться так долго? Разумеется, нет. И откуда такое неимоверное количество костей?       — Кто-нибудь! — позвал Кион. Может, если здесь кто-то есть, он объяснит, что это за место, и как выбраться отсюда?       — Кион!       Кион вздрогнул, услышав знакомый голос, и обернулся.       В пятнадцати шагах от него, чуть выше по холму – пустырь, переходя от краёв к середине, вздымался к верху – там, на закутке, освобождённом от костей, стоял Шрам собственной персоной.       — Добро пожаловать, — пророкотал он и обвёл тяжёлым взглядом скалистую гряду.       — Где мы? — Кион не спешил приближаться к старому льву. Он слегка попятился назад под его мрачным взглядом. Тот же хмыкнул и легонько толкнул одну из костей передней лапой – та отлетела в сторону и брякнулась где-то в куче остальных. Шрам больше не бестелесен и умеет взаимодействовать с предметами материального мира?! Сын Симбы не без удивления смотрел, как ломаются и хрустят кости под лапами старого льва – тот осторожными шагами начал приближаться к Киону.       — Это место… — начал он, успокаивающе сверкая глазами. — Не бойся, Кион, ты тут всего лишь на время. Дай, я всё объясню.       Он подошёл к юному льву и сел рядом, стараясь не делать резких движений. Затем обвёл взглядом скалы и поинтересовался, наполовину повернувшись нему:       — Что последнее ты помнишь?       — Мои друзья погнались за гиенами… — пробормотал Кион, напрягая память. — А меня укусила змея. Потом появился ты, и у меня началось странное видение.       Шрам хмыкнул и поднял брови.       — А что ты видел? — уже настойчивей спросил он.       — Как бы объяснить… — Кион смущённо глянул на Шрама, стараясь придумать более-менее приемлемое описание произошедшего. — Я смотрел тебе в глаза, прямо в зрачки. И тут они словно начали увеличиваться. Ну, мне так казалось. Всё, что было сзади тебя, исчезло, и твоя морда тоже – остались только глаза. А потом и они пропали – я словно заснул, а проснулся перед двумя пещерами. Меня потянуло туда. Очень сильно. Казалось, что, только зайдя в одну из них, я смогу выбраться. Я выбрал левую, и… вот я здесь.       Шрам усмехнулся, словно всё знал и без Киона. Он поднялся, потянулся и, обогнув юного льва, опустился на землю прямо перед ним, глядя в глаза.       — А теперь будем откровенны, Кион, — произнёс он напряжённым голосом. — Ты здесь только потому, что это понадобилось мне.       — Что, прости?       — Да-да. Сейчас ты, можно сказать, крепко-крепко спишь. Твои друзья уже вытащили тебя из змеиной норы и на данный момент спускают тело с плато. Фули помчалась за Рафики, но хочу, чтоб ты знал, если бы не я, они бы не успели тебя спасти.       Кион замотал головой, пытаясь осмыслить то, что сказал сейчас Шрам.       — Сплю?! Я не понимаю.       — И вряд ли поймёшь… — вздохнул тот. — Помнишь, я сказал, что в твоей ране нету яда?       — Да.       — Ты в это поверил. И твоё тело, руководствуясь указаниями введённого в заблуждение разума, принялось отторгать полученную с укусами отраву. Ты ведь знаешь, что такое гипноз? Он полезен. С его помощью можно что-то внушить. Например, я мог бы утверждать, что моя лапа раскалена, и ты, при уверенности в этом, почувствовал бы боль, прикоснувшись к ней. А то и ожог бы появился… — Шрам улыбнулся Киону и подытожил: — Вот ты сейчас под подобием гипноза. И не думай ничего плохого, прошу! Так надо для того, чтобы ты не умер.       — Но зачем я здесь? — Кион обвёл взглядом пустошь, заваленную костями, озеро, полумесяцом примыкающее к ней и вдающееся в своеобразный грот, углубление в цепи скал, что окружили опустевшие территории. Шрам наставнически посмотрел на юного льва и пустился в объяснения:       — Надо же тебе пережить борьбу своего тела с ядом, — пояснил он. Затем его сотряс приступ кашля, и Кион поклялся себе, что когда-нибудь в более адекватной ситуации обязательно спросит, что это за болезнь. Однако Шрам быстро прервал кашель и заговорил дальше: — По сути я оставил твоему телу лишь одну задачу. Буквально запрограммировал на борьбу с отравой. И чтобы оно успешно боролось дальше, необходимо твоё пребывание в бессознательном состоянии. И… Я подумал… Почему бы не пригласить тебя в гости?       Кион примерно начал понимать суть ситуации. И тем абсурднее она ему казалась.       — Но откуда всё это? — спросил юный лев и вновь огляделся, не в силах перестать дивиться иноземному пейзажу. — И почему тут так мрачно?       — Это всё моё, — ответил ему Шрам и, задумавшись, принялся пояснять: — Значит так… Считай, что есть два состояния: физическое и духовное. Я тебе всегда являлся в духовном. Теперь же, выдернутый из тела, ты в одном со мной состоянии. И сейчас ты находишься там, где я провожу большую часть своего времени… — Шрам улыбнулся и взмахнул перед Кионом лапой, словно повторяя: «Добро пожаловать!» — Это один из закутков духовного мира, куда меня засадили, таким образом отгородив от остального, где живёт твой дедушка и все «хорошие львы», чтобы я им глаза не мозолил… За этими горами целые территории! И там обитают все те, кто ушёл к звёздам. Ну а я томлюсь здесь, отделённый от остальных завесой камня. На счёт же мрачности… — Шрам усмехнулся и пожал плечами. — А что, тебе не нравится?       Кион решил оставить без ответа этот вопрос и задумался. Шрам сказал, что вырвал меня из некого физического состояния в это, духовное. Во-первых, бред. Во-вторых, было бы чему радоваться…       — Я ведь смогу вернуться обратно? — озабоченно поинтересовался он.       Шрам горячо закивал, но внезапно, словно вспомнил что-то, приостановился и нерешительно взглянул на Киона.       — Сможешь ли?.. — пробормотал он. — Разве что там тебя спасут от смерти.       — Очень ободряюще, спасибо, — с мрачноватой насмешкой ответил юный лев. Шрам усмехнулся, глядя на него.       — Всё для тебя.       Кион поёрзал и, вновь услышав под лапами хруст, задал наконец столь интересовавший его вопрос.       — А откуда тут столько костей?       — Ты не единственный, Кион, кого я выдёргивал сюда, к себе в гости, — хохотнул Шрам. — Ведь только здесь я имею… ну… осязаемость, а кушать-то хочется. Поэтому я завожу сюда уже три года как всяких разных зверушек и лакомлюсь ими. А кости – ну, ты сам понимаешь… Ничто не проходит бесследно.       — Разве после смерти нужна еда? — подивился юный лев.       — Нет, — ответил Шрам с усмешкой в голосе. — Но как же можно обойти стороной очередную вкусную ящерку?       — Ты чертовски прав…       Следующие полчаса Кион бродил по равнинам странного места, а Шрам растолковывал ему, что к чему. Оказалось, что за небосводом есть целый мир. Духовный мир. Туда попадают те, чей срок пребывания в материальном мире, по имени жизнь, подошёл к концу. Но разумеется были и всяческие пути туда – обратно, не контролируемые никем. Через один из них Кион попал в обитель Шрама. Через него-то Шрам и спустился с небес.       Светило, которое наполовину село и не закатывалось, и не восходило – оно, как пояснил Шрам, движется вокруг гряды гор, так и оставаясь видным лишь частично. Скалы, что объяли эту пустошь, по уверениям старого льва, было невозможно покорить – уж слишком они были крутыми и неприступными.       К сожалению, из еды здесь не было абсолютно ничего. Шрам признался, что в последний раз морочился с заманиванием сюда животных целых полтора месяца назад и что Киону здесь пища не нужна, да и не поможет особо. Поэтому юный лев ограничился лишь расспросами и удовлетворением пусть не желудка, но любопытства. И о кашле Шрама он спросил, на что тот лишь фыркнул и лаконично ответил: — Пневмония!       Кион заметил капельку лукавости в его утверждении, но спорить не стал. Просто пошёл дальше, не уставая оглядывать всё вокруг.       В этот момент за спиной Шрама промелькнуло что-то, неярко засветившись. Словно очередная галлюцинация, среди холмов появилась львица. Она промчалась, а за ней… Шрам?! Кион с изумлением смотрел, как двойник льва, что стоял сейчас рядом с ним, скрывается среди холмов, а затем перевёл взгляд на того Шрама, который находился слева.       — Небеса саванны! — воскликнул он, не в силах больше что-то понимать. — Что это?       — Это прошлое, Кион, — усмехнулся Шрам и обвёл холмы взглядом. — Отрывки из моей жизни. Они здесь часто проскакивают, напоминают мне о совершённых ошибках… А иногда, когда я хочу что-то вспомнить или пересмотреть в ярких красках, я прихожу сюда, закрываю глаза… меня окружает темнота. И я начинаю видеть желаемое. Здесь, как в катакомбах под Скалой Предков записана история… Но только моя, собственная. Во всех её подробностях и красках. И не цветным соком плодов, а образами. Всё, что я пережил за всю свою жизнь и после неё.       — Катакомбы под Скалой Предков? — изумился Кион. Он никогда не слышал ни о чём подобном.       Шрам уже было открыл пасть, чтобы ответить, но внимание Киона быстро переключилось.       — У вас так всё чудно тут, в этом духовном мире! — воскликнул он, наблюдая теперь, как над холмами летает Зазу, что-то гневно выкрикивая в адрес двух уже довольно взрослых львят – светлого, рыжеватого цвета с неким подобием гривы, проросшей чуть ли не до холки, и второго, потемнее, с чёрным хохолком, зачёсанным назад.       — Понимаешь теперь, как ты был неправ, сказав, что прошлое нельзя увидеть? — победно произнёс Шрам. Кион встрепенулся.       — Постой! — воскликнул он. — Так значит… Здесь есть подтверждение всем твоим словам? Всем обвинениям, которые ты выдвинул?       — Здесь есть не только подтверждение всем моим словам, Кион, — Шрам торжественно вскинул подбородок и провозгласил: — Среди этих холмов витает истина. Не бойся. Всмотрись. Ты считаешь меня монстром… Но сам посуди, похож ли тот, кого ты увидишь, на меня, каким ты меня себе представляешь…       Кион с интересом посмотрел на Зазу и подошёл чуть ближе. Внезапно мажордом исчез. И львята тоже. Кион оглянулся на Шрама и с тревогой осознал, что его больше не видно. А потом понял, что не видно и гор. И только под конец сообразил, что вокруг темно. Кромешная тьма, хоть ты выцарапай глаза.       Внезапно из-под Киона словно землю выдернули! Он полетел в пустоту, потеряв возможность двигаться. Что, чёрт возьми, происходит тут?! Неведомые силы, точно течения в водовороте рвали его из стороны в сторону, кружили и переворачивали, как только могли… А потом всё закончилось. Киона словно впечатало в землю!.. Затем поставило на лапы. Всё хорошо… Я жив.       Попал юный лев в очень уж знакомое место. Это же пещера на Скале Предков! Кион уже хотел оглядеться вокруг, но внезапно понял, что не может пошевелиться. Как оказалось, он сейчас мог только наблюдать…       Скосив глаза, Кион понял, что нос по центру – чёрный, заострённый – не его. Такой знакомый… Шрама! Тот сидел рядом с Муфасой – совсем помолодевшим. Кион не видел двоюродного дедушку со стороны, но тот, очевидно, тоже не был стариком: в следующее мгновение Шрам почесал лапой нос, и Кион подивился тому, каким мускулистым раньше этот лев был. Не то что сейчас. Очевидно, я вижу прошлое. Ну и дела! Восхищение быстро сменилось недоумением. Кион попытался понять, что здесь вообще происходит.       Шрам, от морды которого Кион наблюдал всё это, сидел рядом с братом и не сводил взгляда с незнакомого Киону серогривого льва. Тот расхаживал по пещере, словно ожидая чего-то. Киону сразу показалось, что этот лев выдвинул какие-то требования. Очень уж бросались в глаза угрожающее поведение и нетерпеливые взгляды, метаемые на Муфасу. Дедушка же Киона, казалось, что-то обдумывал, причём выглядел он необычно подавленным, а его взгляд источал лёгкий испуг.       — Нет, — сказал он наконец крепким, пусть слегка и неуверенным молодым голосом и, колеблясь, посмотрел на расхаживающего по пещере льва. — Такого не будет.       — Каков был отец, таким вырос и сын, — протянул серогривый тяжёлым рокочущим рыком, качая головой. — Упрямец. Наглец. Осталось только, чтобы тебя не постигла та же судьба… — он лёгкой поступью пересёк пещеру и остановился прямо перед молодым Королём. — А теперь скажи, Муфаса, ты уверен, что твой первый месяц на троне не станет последним?       — Он вполне может стать последним и для кого-нибудь другого… — раздался необычайно звучный голос Шрама. Кион прямо почувствовал, как насупляются брови двоюродного дедушки. Серогривый же повернулся к новому собеседнику, сделал два шага от Муфасы, а из его горла донеслось угрожающее ворчание.       — Ты угрожаешь мне, Гвардеец? — прошипел он, хлеща себя хвостом по бёдрам.       — Я угрожаю любому и жизни всякого, кто разговаривает так с моим братом, — прогремел в ответ твёрдый низкий голос, совсем непохожий на нынешний, слащавый и заискивающий. — И когда я случаюсь, кто-то кончается. Непременно.       — Тише, — одёрнул брата Муфаса, с значительным видом заглянув ему в глаза. — Ты знаешь, это только усугубит наше положение.       Шрам сплюнул, серогривый мрачно хохотнул и отошёл от лидера Гвардии.       — Да, это вы ещё легко отделались, — пропел он, принявшись вновь испепелять взглядом Короля. — Скажите спасибо, что наш «договор» ограничивается лишь тем, что мы всего-навсего охотимся на ваших территориях. И если твои львы, Муфаса, будут себе позволять со мной общаться так, как твой брат, то всё станет гораздо хуже… — лев подался вперёд, сменив голос на шёпот, и чуть было не коснулся своей мордой уха юного Муфасы. — Ваши львицы станут нашими. И ваши пещеры тоже. Ваши усилия заменят наши, и тогда всё для вас будет уже совсем по-другому. А твой братец-наглец превратится в тренировочную мишень для молодёжи, — серогривый со зловещим удовлетворением заглянул в глаза напуганному Королю и выдохнул: — Ты этого хочешь?       — Нет, — ответил тот, опустив голову. Шрам тихо зарычал от злости.       — Мы должны драться! — еле слышно зашипел он. — Слышишь?       Муфаса подался ближе, видимо, пропустив слова брата мимо ушей, а серогривый, заметив это, вновь перевёл на Гвардейца злобный взгляд.       — Твой брат что-то пытается сказать нам, — пробормотал он задумчиво, а затем, ощерившись, прорычал: — Ну говори же, говори!       Шрам умолк, и Кион всем существом прочувствовал, как он не желает подчиняться серогривому негодяю. Напряжение нарастало. Муфаса беспомощно смотрел на брата, всем своим видом излучая нерешительность и испуг. Их стращатель проявлял нетерпение. Испепеляя Шрама взглядом, он выпустил когти, а его хвост, опущенный к самой земле, ожесточённо мандражировал.       — Я сказал, говори! — прорычал он, яростно сверкнув глазами. Тут уж лидер Львиной Гвардии не выдержал.       Кион вздрогнул, когда Шрам рванулся через полпещеры к ошеломлённому противнику.       — Шрам, стой! — зарычал Муфаса, но молодой лев проигнорировал восклицание. Он нанёс удар по голове серогривому. Тот охнул от неожиданности и отшатнулся назад, но его противник так просто отступать не собирался. Следующим ударом он вспорол мерзавцу щёку, а третьим располосовал плечо.       — Ты совершаешь большую ошибку, Гвардеец! — взревел тот и откинул Шрама назад. Муфаса встал между братом и серогривым и принялся оттеснять рвущегося в бой льва в противоположную сторону.       — Да кто ты против нас, змея? — рычал тем временем Шрам, игнорируя взгляд противника, полный ненависти. — Плевать я хотел на твои условия и «договор», который подох вчера с нашим слабохарактерным папашей!       Серогривый ничего не ответил. Он молча дождался, пока Шрам успокоится, а его брат перестанет суетиться и вернётся на своё место. Затем испытующе посмотрел Муфасе в глаза и с выжиданием кашлянул.       — Ты заключал свой «договор» с моим отцом, — тихо начал Муфаса. Было видно, что он не уверен своём в решении и растерян. Но посмотрев в сторону брата, юный Король взял себя в лапы, поднял голову и твёрдо продолжил: — Считай, что он был расторгнут одновременно с его смертью. Мы отказываемся выполнять условия твоего прайда, и отныне пересечение твоими львами наших границ будет расцениваться, как нарушение, и караться подобающим образом.       Ответом ему было молчание. Серогривый размеренно кивал, вдумываясь в отказ, который только что получил. Затем, осознав всю категоричность, поднял голову и, видимо стараясь не терять достоинства, ухмыльнулся.       — Ты сделал глупый выбор, Муфаса, — тихо проговорил он и злопыхательски посмотрел на Шрама. — Сегодня вечером твоё имя прогремит на всю твою территорию… — серогривый, бросив на брата Муфасы очередной, но на этот раз опасливый взгляд, попятился к выходу. — Ты станешь первым, кто не продержался на троне и сутки!       Сказав это, лев вылетел из пещеры, не дожидаясь, пока лидер Львиной Гвардии вновь нападёт на него. Тот лишь злобно зашипел, а Муфаса кулём свалился на землю обречённо выдохнул.       — Вот чёрт…       — Мы справимся, — отрезал Шрам и взбадривающе боднул брата в плечо. — Этих гадов пусть и больше, но у нас есть… мы.       — Я уже наполовину был готов согласиться на его условия, — пропыхтел Муфаса, печально качая головой. Затем он посмотрел на брата, и в его взгляде промелькнула искренняя благодарность. — Шрам, — пробормотал он нехотя, — знаешь… Спасибо.       Лев звучно рассмеялся.       — Ты ведь понимаешь, — фыркнул он. — Есть та…       Но окончить фразу Гвардеец не успел.       Внезапно воздух прорезал вопль. Киону голос не был знаком, но по всей видимости, братья знали, чей он. Ужас, отразившийся на морде Муфасы, едва ли можно было описать. Шрам без лишних слов рванулся к выходу из пещеры, сзади послышался топот брата. Оба они выбежали на площадку на выступающей части Скалы Предков. Ты была точно такой же, как и сейчас, как и саванна. Но то, что предстало глазам Шрама с высоты, и то, что увидел Кион, поражало и разъяряло до глубины души. Тёмный силуэт льва – очевидно, серогривого, исчезал во мраке, уже далеко в пустоши. А в нескольких десятках метров внизу на земле корчилась маленькая фигурка. Это была львица. И было ясно, она подверглась нападению взбешённого отказом серогривого мерзавца.       — Мама! — вскричал Шрам и ринулся вниз по насыпи.       Следующие мгновения протекли для Киона размыто. Время словно замедлилось для восприятия Шрама, звук словно отключили. Сквозь слёзы, застилающие глаза льва, Кион видел, как пытается он привести в чувство львицу с прокушенным горлом. Муфаса подавленно стоял рядом, он порывался было что-то сделать, но оказался слишком напуганным происходящим.       Затем Шрам помчался куда-то, и совсем скоро Кион смог наблюдать, как Рафики, стоя у остывающего тела львицы, качает головой.       — Она мертва, Шрам, — твёрдо произносит мандрил. Гвардеец мотает головой. Слёзы застилают его глаза, он пытается докричаться до матери, точно маленький котёнок тормошит её тело. Но вскоре приходит осознание.       И вот уже Шрам стоит на берегу Мпака-Ньока. В бурлящей воде изредка проскальзывает отражение его искажённой горем страдальческой морды. А затем постаревший в день на несколько лет лев делает шаг вперёд и падает в бушующую стремнину.       — Меня тогда спасли, — раздался голос совсем рядом. Кион открыл глаза и понял, что видение кончилось. Всё та же пустошь вокруг, окружённая горным хребтом. И Шрам. — Я, может, и представлен тебе, как отпетый негодяй. Но я был отнюдь не таким. Просто смерть матери заставила меня отречься от самой любви. Я любил маму больше всех, Кион! — прорычал он и прерывисто вздохнул, опустив голову. — Ты не представляешь, как я страдал после её смерти. Эти чувства не идут ни в какое сравнение с тем, что ты испытал после гибели супруги. И я не мог позволить себе любить ещё кого-то, зная, что вновь испытаю такие мучения, если с ним что-то произойдёт. Я сказал теплым чувствам «нет».       — Это трусливо, — возразил Кион, и Шрам поднял горестный взгляд на него.       — О, нет, Кион, — пробормотал он, морщась. — Ты просто не чувствовал того же самого, раз говоришь так.       — Боль – часть нашей жизни, — отрезал юный лев. — И с этим ничего не поделать.       — Ты идиот! — внезапно жёстко вскрикнул Шрам и гневно сверкнул глазами. — Зачем испытывать боль, если можно её избежать?!       — Да только потому, — чуть ли не шипя ответил ему Кион, — что только это делает нас по-настоящему живыми! Какими бы мы были, если бы никого не любили?.. Да такими, как ты, эгоистами! Ты уничтожил Гвардию и брата убил. А знаешь, почему? А ты там так много настрадался, что решил, что с тебя хватит, избавился от любви к брату и ко всем, кто тебе раньше был дорог. А потом начал убивать, ведь теперь никакая любовь ни к кому не мешала твоей дурноте раскрыться в полном её обличье! Ты трус!       Шрам, видит небо, в этот момент изо всех сил удерживался от нападения на Киона. Но выдохнув всю злобу, он опустил яростный взгляд и горько усмехнулся.       — Ты не прав. С Гвардией и братом я расправился совсем не от того, что не испытывал к ним тёплых чувств – то было зло во благо… Но об этом позже. Что же касается любви… А ты не понимаешь, о какой боли я говорю! Ты видел всё моими глазами, почти что залез ко мне в голову! Но не в сердце. Не в сердце, Кион, — Шрам покачал головой и, после очередного приступа кашля, зловеще ухмыльнулся. — Хотя сейчас ты меня поймёшь…       И в это мгновение всё вокруг опять потемнело. Киона вновь завертело. О нет, снова это! Полностью игнорируя неприятие, льва швырнуло о землю в совсем знакомом месте. В пещере для заболевших позади Скалы Предков. Разумеется, всё было запечатлено глазами Шрама, и все движения принадлежали ему. Кион лишь принимал в этом всем участие, как зритель. Зачем он мне снова что-то показывает?! Юный лев попытался проснуться, но, разумеется, ничего не вышло. Оставалось лишь наблюдать…       В воздухе пещеры витала траурная атмосфера. В самом дальнем углу пещеры – там, куда едва проникал свет, без движения лежала очень старая львица. Её бока мерно опадали и вздымались, в такт с дыханием, рядом стоял Симба и несколько других знакомых Киону обитателей Скалы Предков. И внезапно, когда старая львица повернула морду к Королю, юный лев осознал, что узнаёт её.       — Бабушка! Бабушка! — в пещеру влетел подрастающий львёнок. Его красная грива была зачёсана назад и простиралась до самой холки. Мускулистым телом, покрытым рыжей шерстью, он уже не походил на тощего детёныша, но и могучим львом его, разумеется, тоже нельзя было назвать. Совсем юный Кион остановился рядом с бабушкой Сараби и опустился близ неё. Отец страдальчески посмотрел на него и посторонился, пропуская к слабо дышащей львице подоспевшего Рафики.       Тот сразу приник к груди больной, вслушиваясь в дыхание. Затем стёр капельки пота с её носа, разбил один из плодов с посоха и принялся что-то там смешивать. Однако Сараби, точно ей не было никакого дела до усердия мандрила, всё смотрела на сына.       Она словно хотела сказать что-то, но кашель оборвал слова. Симба успокаивающе потёрся о плечо мамы головой. Нала, что стояла рядом с ним, опустила голову и всхлипнула. Рафики поднёс половинку плода и наклонил так, чтобы Сараби выпила, но она лишь отодвинула лапой лекарство и мягко улыбнулась.       — Не надо, Рафики, — прошептала она, не имея возможности говорить как-то иначе. — Ты и так много сделал для меня… Но нет, не стоит больше оттягивать это.       — Мама… — Симба задрожал, и его глаза заблестели от выступившей влаги. — Нельзя же так.       — Но мне пора, — слабо возразила Сараби, с болью во взгляде рассматривая сына. — Уже давно пора. Благодаря вашей помощи я долго боролась, но это не может продолжаться вечно. Я и сама чувствую, что время пришло.       Призрачный, невидимый для окружающих Шрам, от морды которого наблюдал горестную сцену Кион, скользнул ближе.       — Бабушка, — всхлипнул Кион-подросток и ткнулся Сараби мордочкой в бок. — Ну почему так скоро? Не уходи!       — Ох, Кион… — по щеке старой львицы потекла слеза, но она тут же смахнула её и, даже на смертном одре сохраняя королевское достоинство, торжественно вскинула голову. — Я никуда не ухожу. Как и твой дедушка, как и все, кто оставил землю, я буду рядом. Буду наблюдать с небес за тобой. И за тобой, моё дитя, — это Сараби сказала, посмотрев на тихо плачущую Киару. — Я никуда не денусь от вас…       Сараби вновь перевела взгляд на Симбу, и с обречённым спокойствием уткнулась носом ему в гриву. Вдохнула всей грудью родной запах любимого сына. В последний раз.       — Нала…— прохрипела она на последнем дыхании. — Береги моего сына… Симба… Твой отец… Ты достоин его. Он тобой гордится.       Симба опустил голову, а Кион-подросток с ужасом увидел, что папа плачет. Это было последней каплей… Из груди подрастающего льва донеслись тихие всхлипы, и вскоре он уже содрогался от беззвучных рыданий. Так было горестно осознавать, что добрая, так горячо любимая, временами озорная бабушка… вот-вот уйдёт к звёздам. Сараби с болью смотрела, как тяжело всем тем, кого она знала, прощаться с ней.       — Простите меня… — прошептала она. — Простите…       Затем её глаза потухли. Прошла короткая судорога, и через пять минут Рафики, отстранившись от замершей груди львицы, скорбно качнул головой. Сараби была мертва. И в этот момент всё вновь погрузилось во мрак. Кион ощутил, что летит куда-то. Наконец-то он смог двигаться.       И уже через мгновение, открыв глаза, юный лев понял, что находится на всё той же окружённой горной цепью пустоши. Он задыхался от подступающих рыданий, чувствовал, как к горлу подкатывают слёзы. Но надо было держать себя в лапах!       — Любовь делает нас слабыми, — произнёс сидевший близ Киона Шрам, с сожалением глядя на него. — Она проникает во все уголки души, затмевает всё… И как только ты лишаешься того, кого любил, эта боль… Она сжигает тебя. Чувствуешь? Она тебя сожжёт. И так будет каждый раз, когда будет кто-то умирать. Умрёт твой отец! За ним – твоя мать. Потом твои подруги из прайда, друзья из Львиной Гвардии… О да, скольких дорогих тебе существ ты похоронишь, прежде чем тебя предадут земле самого?       Кион в тихом ужасе глядел на Шрама и пытался понять, что он говорит. Точнее, осознать, сколько боли… Столько боли!       — Не укладывается в голове? — тихо вопросил старый лев и добавил, словно читая мысли: — Столько боли… А ведь этого можно избежать. Кион, скажи, как часто в детстве болели твои лапки? Вот кожа на них – она часто повреждалась, кровоточила, верно? Постоянно болела. Но что теперь с ней? Она стала грубой… Точно камень. А ведь так же и с сердцем. Сердце тоже грубеет, Кион! Постоянная боль заставляет его искать способ прятаться от неё. А когда оно огрубевает… Ох, друг мой, считай, что вместе с огрубевшим сердцем для тебя умрёт всё. Та самая любовь, радости, счастье. Но я предлагаю тебе свою помощь. Предлагаю отказаться от любви вообще.       Кион, чувствуя, как подкашиваются лапы, зашипел.       — Нет.       — Но ты же не мазохист! — воскликнул Шрам. Юный лев поднял взгляд на него. — Любовь всегда заканчивается болью от потери. Всегда, чёрт возьми! — Шрам, жёстко глядя на Киона, вновь закашлялся. Потом, переведя дыхание, продолжил: — А теперь подумай о тех, кто тебе дорог. Кион, они же тоже живые! И представь, что тебя не станет. Сколько сердец будут страдать из-за тебя! Да и ты сам, ты же не хочешь вновь испытать это?       — Мне придётся.       — Похоже, ты не до конца осознал ужас всей ситуации… — пробормотал Шрам. — И силу боли, которую можешь ощутить, ты, похоже, забыл.       Некоторое время в воздухе висело молчание. Шрам закашлялся, Кион без сострадания отвёл взгляд. Но когда старый лев выпрямился, в его глазах блеснула сталь.       — Что же… — пробормотал он. — Я напомню тебе!       — Нет! — воскликнул Кион, но кошмар начался заново. Его окружила тьма. Юный лев задёргался, отчаянно пытаясь отогнать от себя щупальца начинающегося видения, но что он мог сделать… Ещё несколько раз швырнуло его неясными силами в водовороте мрака, а затем вывалило на пол пещеры, вновь на Скале Предков.       Кион недоумённо воззрился на спящего себя. Уже совсем взрослого. Мощная грудная клетка мерно вздымалась, а лапа слабо подергивалась, словно её хозяин переживал какой-то динамичный сон. Внезапные звуки суеты заставили призрачного Шрама, от морды которого Кион всё это наблюдал, повернуться к источнику шума. Несколько львиц во главе с Симбой, выскочив откуда не возьмись, окружили Киона из видения и принялись будить его. Тот, едва приходя в себя, непонимающе посмотрел на них, но внезапное появление Рафики разрядило всю обстановку. Он лёгким движением руки попросил львиц разойтись и, глядя в глаза заспанного льва, произнёс:       — Львята.       Сознание Киона взорвалось ужасом, и он начал прикладывать все усилия, чтобы сбросить с себя цепи видения. Он знал, что сейчас будет!       Но призрачный Шрам, невидимый для остальных, разумеется, никуда уходить не собирался. Он заскользил вслед за Кионом, Рафики и Симбой прямо к тому проклятому закутку пещеры, где всё это должно было с минуты на минуту случиться.       — Кион! — слабо воскликнула Мауа, заметив вбежавшего в пещеру супруга. От морды Шрама лев, чувствуя, как к горлу подступает вой, наблюдал свои с возлюбленной нежности.       — Рафики сказал, их будет двое, — радостно шепнула львица, и Кион из видения, не зная, что его этим вечером ждёт, тепло заворчал от нахлынувших чувств. Мандрил расплылся в улыбке и добавил:       — На счёт же пола я пока ничего не скажу. Пусть это будет сюрпризом. И… Ах, да, чуть не забыл! — старик отвязал от посоха толстый кусок дерева и поднёс Мауе к морде. — Его нужно закусить, — пояснил он. — Так надо, чтобы, сжимаясь от возможных болезненных моментов, зубы не повредились.       — А такие моменты будут? — озабоченно поинтересовался Кион, наблюдая, как супруга принимает в пасть палку. Рафики промолчал, но его многозначительный взгляд подтвердил страхи юного льва.       — Не фолнуфься, Кион, — со смешным произношением отмахнулась Мауа сквозь кусок дерева. — Вфе непфеменно буфет ф поряфке.       Чёртов Шрам! Я не могу на это смотреть!       Если бы Кион мог, он бы сейчас зарыдал, как котёнок. Но даже стона не вырывалось из его пасти. Нельзя было закрыть глаза. Оставалось лишь наблюдать… Юному льву подумалось, что он сейчас сойдёт с ума.       Но в этот момент всё исчезло. Кион, задыхаясь, рухнул на груду костей, а Шрам с грустью наблюдал, как он содрогается от беззвучных рыданий. Кион ощутил, как к горлу покатывают слёзы. И он больше не мог сдерживаться. Зарыдал, как в детстве. Зарыдал, ощущая к себе презрение. Зарыдал, понимая, что не вернёт тех счастливых минут!       — Любовь приносит только боль, — вздохнул Шрам, — а всё, что приносит боль, следует искоренять! Ты только представь, сколько раз ты ощутишь то же самое! Представь! Ты этого так хочешь?       Кион не хотел отвечать Шраму. Пусть он отстанет! Поэтому юный лев всего лишь мотнул головой. Шрам же, восприняв это, как отрицание, позволил себе улыбнуться.       — В таком случае… Кион, прими мою лапу, — старый лев подошёл к юному, и Кион ощутил неожиданно сильный тычок в плечо. — Это сложно – отречься от того, что делало твою жизнь прекрасной, — продолжил Шрам, понимающе покачивая головой. — Но это только ради того, чтобы она не сломалась от боли утраты в какой-то момент!       Кион наконец взял себя в лапы. Эту чушь следует прекратить! Подавляя всхлипы, усмиряя заплетающийся язык, юный лев вперился в глаза Шраму, ощущая подкатывающую неприязнь. Он некоторое время раньше симпатизировал этому льву… Несколько десятков минут назад даже испытал чувство благодарности к нему за спасение своей жизни. Но теперь… Сколько боли он принёс, сколько всего заставил вспомнить! Чего он добивается?       — Сотни львов жило… — пробормотал Кион. — И сотни львов теряли близких, одного за другим. Ты пугаешь меня тем, что от потерь моё сердце огрубеет, и я лишусь счастья… радости… Но те львы не лишились. Выходит, не обязан и я.       Шрам помрачнел и взглянул на Киона, точно наставник на непонятливого ученичка.       — Кион, ты не понял са…       — Зачем ты привязался ко мне, Шрам? — оборвал собеседника Кион, раздражённо морщась. — Что тебе нужно? Зачем пытаешься отвратить меня от тёплых чувств?       В этот момент пустоши, где находились Шрам с Кионом, накрылись темнотой. Юный лев было испугался, что его вновь погрузили в видения, но на этот раз вроде не швыряло так сильно. Рядом слышалось дыхание Шрама. Старый лев не спешил объяснять, что происходит. Он просто закашлялся… А потом Кион услышал чьи-то возгласы и открыл глаза. Он вновь находился во всё том же закутке пещеры, где готовилась явить на свет детей Мауа. Но теперь там всё было иначе.       — Скажи, что всё будет хорошо! — рычал его двойник из видения, нависая над Рафики.       — Сохраняй спокойствие, Кион, — мрачно бросил тот и замахал руками, привлекая внимание Симбы и ещё четырёх напуганных львиц, подруг Мауы. — Не бойтесь! И не паникуйте! Это просто спазм.       Рафики повернулся к Мауе, чтобы осведомиться, как та себя чувствует, но в его глазах промелькнул страх.       — Кион, — это был Симба. Он подошёл к сыну и сел рядом. — Всё будет хорошо. Надо только верить.       — Я верю, — ответил лев и приблизился к супруге. Та подняла взгляд, на него. Затем вновь прошла по её телу судорога, и она тихо зарычала сквозь палку.       — Ты сможешь, — уверенно произнёс он и положил свою лапу на её, распростёртую на каменном полу. — Это надо просто пережить… Но представляешь, совсем скоро они родятся!       Радостно сверкая глазами, лев лизнул супругу в щёку. И вдруг…       — Кион! — это сказал Рафики. — Подойди сюда. Не оглядывайся.       — Что такое? — Кион машинально проследил взгляд старика и в тот момент, когда он понял, на что тот смотрит, его тело пронзили ледяные когти страха. По полу мимо него текла струйка крови. Она была маленькой… Но привела льва в неописуемый ужас.       — Нет! — воскликнул он. — Нет, нет!       — Кион… — слабо прошептала Мауа. — Всё будет хорошо…       Но Кион уже не был так уж в этом уверен.       Долгих три минуты длилась борьба его супруги с чем-то непонятным. Она не могла родить. Что-то не позволяло ей это сделать. И тут уж и Рафики сдался.       — Кион… — пробормотал он, подойдя ко льву. — Мне очень жаль.       Юный лев хотел спросить, о чём жалеет мандрил, но не смог произнести ни слова. Язык застыл в гортани, не в силах пошевелиться, скованный ужасом. Рафики продолжил.       — Львята могут погибнуть, Кион. Мауа не в силах родить их. Чтобы спасти детей, придётся прибегнуть к томотокии.       Кион в ужасе выпрямился. Томотокией называлось вмешательство в роды при возникновении осложнений, не позволяющих им пройти в своём обычном виде. Это слово было самым ужасным для любого отца. И приговором для рожающей. Ведь суть томотокии заключалась в извлечении львят наружу из чрева львицы прямым путём. Было у этого термина и другое название. Кесарево сечение. И никогда ещё ни одной львице не удавалось избежать при таком раскладе смерти.       — Рафики, — чуть ли не вскричал Кион. Его глаза заблестели, а голос задрожал. — Ты ведь шутишь!       Но мандрил лишь с горечью покачал головой. Кион в ужасе посмотрел на Мауу. Та едва дышала, её хвост был заляпан кровью, которой уже была целая лужа. Стало трудно дышать, и лев принялся хватать воздух ртом. Не может быть! Только в кошмарном сне всё так кончается!       — Кион, мы не можем терять времени… — опустив голову, сказал Рафики. — Тебе следует уйти.       Кион стоял посреди пещеры, разрываясь на части. Он не представлял себе, что может лишиться подруги. И не мог осознать, что потеряет её. Но львят надо было спасать… Кион обречённо опустил голову.       — Я не могу, — прошептал тот. — Я останусь с Мауой.       — Ты не должен, Кион… — хрипя, возразила та. Но лев был другого мнения.       — Я тебя люблю, — произнёс он одними губами. — Люблю… И буду рядом. До конца.       И уже через пять минут из пещеры донеслись стоны, хриплый кашель, плач новоявленных львят… и вой. Вой того, кто потерял сегодня свою вторую половинку. Вой, в котором было не меньше гнева к звёздам, отнявшим столь дорогую жизнь, чем тоски и боли. Вой Киона.       Вновь стало темно. Льва закружило теми же невидимыми силами, что и раньше, и опустило на землю рядом со Шрамом. С ненавистным теперь ему Шрамом, который заставил его вновь наблюдать смерти двух столь дорогих существ.       — Не приближайся ко мне, — прохрипел Кион. Горло жгло от слёз, плечи сотрясались. И юный лев помчался прочь от Шрама. Он побежал к водной глади, но всё равно слышал жуткие слова, звучащие в ушах…       — Ты слеп, Кион, — рокочущий голос старого льва становился всё менее узнаваемым. Он расплывался, оставаясь позади. — Когда-нибудь ты снова испытаешь силу огня утраты. И вспомнишь всё, что я говорил. Тогда-то ты задумаешься, а стоит ли и вправду дальше кого-то любить, если это несёт лишь боль… И возможно, ты примешь правильное решение, — голос превратился в рычание и звучал издалека, но слова всё равно были чётки, ясны и полны ужасного смысла… — Посмотрим, скольких дорогих себе существ ты потеряешь, прежде чем поймёшь, что жизнь легче без боли… Кион…