***
Когда в пещеру Львиной Гвардии вошёл Бунга, взгляды Фули и Оно немедленно обратились на него. — Это я, всё в порядке, — откликнулся медоед, — Бешти пока что не видно. Симба недавно прошёл рядом, но он направлялся не сюда, а куда-то совсем в другое место, так что, думаю, всё обошлось. Кион, можешь выйти. Пещера Львиной Гвардии была огромных размеров. Вход в неё располагался у основания Скалы Предков и был прикрыт лианами и прочей порослью, свисающими густым пологом по каменной поверхности – это делало пещеру совсем незаметной, и, не снуй Гвардейцы так часто туда-обратно, исчезая за зелёным занавесом в тёмном проёме, мало кто из обитателей Скалы Предков знал бы об этом месте. Сразу за входом находился мрачный, с углами, затканными паутиной и гниющей древесиной на земле, «вестибюль». Он почти не был освещён светом, потому изначально Бешти, боявшийся темноты, не мог спокойно и без чьей-либо помощи миновать его. Но вскоре страх исчез – исчезла и проблема. И друзья, особо не задерживаясь во мрачном гроте, проходили через него прямо в основную часть пещеры. Это было наичудеснейшее место! Солнечный свет, не сильный, не слабый, проникал внутрь через проём в потолке и мягко освещал всю пещеру, отражаясь от стен и почти не оставляя теней. Так же обстояло и с лунным. А восхитительные лишайники и вьюнки, украшавшие своими размашистыми косами стены, придавали этому месту какой-то чересчур природный, для грота, вид. Это не говоря ещё о водоёме, находившемся посредине! Здесь было всё для игр, развлечений и просто отдыха. И, конечно же, нельзя забывать о рисунках, множество которых покрывало стены пещеры – они были не только хорошо выполнены, но ещё и повествовали о прошлом – между прочим, о прошлом очень интересном. Потому это место полюбилось Гвардейцам столь сильно, что стало для них вторым домом. В некоторые времена даже более любимым, чем истинный. Здесь проходило детство каждого из Львиной Гвардии. И именно сюда приходил каждый, если у него случалось что-то плохое. Вот и сейчас – здесь находились Оно, Фули и Бунга. Кион, услышав восклицание медоеда, выглянул из-за валуна, где прятался, и, поймав ободряющие взгляды друзей, присоединился к ним. Он уселся на некотором расстоянии от Гвардейцев, непонятно по какой причине не желая приближаться к ним. И смотрел на них, словно боялся, что они могут нанести вред. Основания для этого поведения пока что не были ясны, но все в этой пещере надеялись, что Кион всё объяснит и прекратит сторониться. — И так, дружище, — решил начать Бунга. Он поднял с земли камушек и подбросил его вверх, а затем ловко поймал. — Осталось дождаться только Большого Б, но чем раньше мы поймём, что произошло с тобой, тем скорее сможем помочь. Так что давай, рассказывай, какая блоха тебя укусила, и как это исправить. Только ты, напряжённый такой, – смотри, расслабься, — медоед широко улыбнулся. — Не в кустах, всё же, сидишь, а перед друзьями. — Я вообще не понимаю, почему тебе просто не пойти и не уладить всё с отцом, — заявила Фули, сверкая глазами. — Я больше не думаю, что он изгонит тебя. Он даже не сказал никому об этом, не послал никого на твои поиски! И чем больше ты прячешься, чем дольше избегаешь отца, тем больше он успеет сделать нежелательных выводов из твоего поступка. Вот придёшь ты, а он уже за это время своим умом зайдёт в такие дебри, что ты опасный убийца и затеваешь что-то. — Фули! — воскликнул Бунга, тем временем, как камушек вновь шлёпнулся ему на ладонь. — Ты что! Симба никогда не… — Это к примеру, — перебила его гепард. — Чтобы Кион задумался, стоит ли дальше отсиживаться здесь. — Гиенья пасть! Фули, ты так ничего и не поняла! — взорвался до сих пор молчавший Кион. Он зарычал, а его когти уткнулись в землю. Глаза повлажнели. — Да, ты явно ничего не поняла! — уперев лапки в бочка, подтвердил Бунга. Камешек стукнулся о землю, и медоед поспешил его поднять вновь. — Я знаю, что мне стоит найти папу, — простонал Кион, — знаю! Но я не могу сейчас оправдываться, не смогу выдержать его взгляд! Вы бы знали, что я сегодня пережил всего за несколько минут… Шрам – эта ползучая тварь – он показал мне бабушку, Мауу… И я вновь наблюдал, снова видел, как они… Как они… Голос Киона сорвался, и лев опустил голову, скрывая блестящие глаза. Даже бесстрастного Оно поразили прозвучавшие только что слова. Фули охнула, а у Бунги отвисла челюсть. — Шрам… — пробормотал он. — Показал… что?.. Кион чертыхнулся. — Забудь о том, что я сказал, — взмолился он. — Забудь, на время, я ещё до этого дойду! А то, если начну объяснять не по порядку, то в ваших головах всё превратится в месиво. Мы ведь не хотим этого, верно, Бунга? Медоед вновь подбросил камешек, кивнул, и Кион, немножко поёрзав, начал рассказ. — Вы помните, что произошло, когда мой папа вернулся? — справился он. — Да кто же не помнит! — выкрикнул Бунга, опередив Фули. — Симба и дяди пришли с твоей мамой сюда, а потом задали жару всем этим гиенкам-выселенкам и их фюреру. Но змея та, наверное, всё же была ядовитая: ты сказал: — «Шрам показал мне…». Но Шрам-то ведь мёртв! И ничего он больше не может никому показать. — Обожди, — прервал его Кион. — Я даже не начал рассказывать, а ты уже усомнился во всех моих словах и ясности рассудка вдобавок. Думаю, если начну с самого начала и расскажу всё в самых малейших подробностях, ты изменишь своё мнение. И вы, друзья, — добавил лев на скептические взгляды Фули с Оно, — вы поймёте, почему я сейчас не в состоянии идти к отцу с повинной. В общем, я начну, а вы слушайте внимательно, не отвлекайтесь, а то запутаетесь вконец. — Постой, Кион, — радостно засверкал глазами Бунга. Кион непонимающе и с недовольством посмотрел на него, но медоед лишь приложил палец свободной лапки к губам и жестом призвал прислушаться. Так все и поступили; в наступившей тишине явно слышались частые глухие толчки: — «бум… бум… бум…» Они становились всё чётче, но уже с самого начала было ясно, что это и кому принадлежит; Совсем скоро в пещеру, чуть не сорвав полотно поросли, прикрывавшей вход, влетел запыхавшийся Бешти. Он окинул беглым взглядом Бунгу, Фули, Киона и Оно и, окончательно сконфузившись, направился к гепарду, как к самой ближней к входу, чтобы присесть рядом. — Я вас прервал? — осторожно вопросил он. — Всё в порядке, Бешти, — без лишней теплоты ответил Кион, — мы только начали, так что ты присоединился в самое подходящее время и ничего не пропустил. Присаживайся… Ах, ты уже присел, что же, тогда, если позволите, я продолжу. Никто не пошевелился. Все продолжали смотреть на Киона: Оно – взглядом, полным скептицизма, Фули – недоумевающе, а Бешти – сконфуженно, но любопытствующе. Лишь Бунга, вновь поймав камешек, с энтузиазмом кивнул, и Кион, восприняв это, как одобрение, начал рассказ. — Этой ночью Бунга всем вам передал мою просьбу не говорить ни о чём и никому? — спросил он. Все, включая самого медоеда, кивнули. Кион через силу улыбнулся: — Спасибо. Вы, наверное, немножко разочаровались во мне после того, как я солгал отцу и скрыл правду? Да ладно, не мотайте головами – я сам в себе разочаровался. Но, чтобы никто из вас не принял это как проявление малодушия или лживости, знайте: я был готов всё рассказать. Я стоял перед всем своим прайдом, видел глаза каждого… и глаза своих детей. Понимаете, в тот миг я понял… Что не простил бы себе, останься они без отца. — Какой же ты дурак, дружище! — воскликнул вдруг беззлобно Бунга. — Если бы тебе действительно угрожало изгнание или вообще наказание, мы бы с Фули тебя тогда перед Скалой Предков ни за что не отпустили! Спрятали бы где-нибудь и пытались бы оправдать. Ведь ты же просто защищался. — Неправда! — зарычал Кион. — Никто на меня не нападал. Я первый это начал – я, а не кто другой! Кову всего-навсего меня оскорблял, а я набросился на него и убил ту львицу. И знаешь, что, Бунга? Ты видел Кову, его глаза, после того, как это всё закончилось? Он ведь любил ту львицу – я это знаю, я это чувствую; Кову всегда был чуть менее диким, чем остальные Отщепенцы. Даже в какой-то мере обаятельным, тихим, приятным. По крайней мере, пока не вырос. Мы даже с ним пару раз по-приятельски общались, если встречались во время обходов на границе – и так только с ним, ни с кем другим. Я даже его уважал в некоторой степени: как он умудряется не прогнивать, живя среди уже полностью отбитых от морали существ? Но, как ты видел, со временем он эту хорошесть потерял. Наверное, взыграли гормоны… — Кион с грустью уткнулся взглядом в землю. — Вот ведь пропасть… Я знаю, что он чувствует сейчас. И, ах, как же мне больно думать, что это именно я причинил ему ту же боль, какую испытал сам позапрошлой ночью. И, боюсь, мне он это просто так не оставит – я бы за Мауу вообще убил бы любого. На куски бы порвал. Думаю, и он такой же… — Да ладно тебе, Кион, — тихо произнесла Фули. — Он сам виноват. Мы все видели, как он тебя выводил, так что пусть не валит вину на других. — И вообще, — добавил Бунга, — мы сами кого хочешь порвём. За тебя. Так что пусть этот ублюдок Кову даже не думает сюда сунуться, а то… — медоед состроил дикую гримасу и рассёк кулачком воздух. — У-у-ух! Пошлём по кусочкам в вонючий Натрон. — Нет, друзья, — покачал головой Кион, — виноват-то не он, а я: надо было держать себя в лапах. Кову же не знал, что давит куда не следует. — Ан нет, — вмешался Бешти, — он всё знал, ещё как знал. По глазам было видно, что он понял твоё горе. Но не остановился же. — Верно, — кивнул Кион, — он не успел… — лев прошёлся перед всеми Гвардейцами и выдохнул подступившую к горлу горечь. — А если бы я ещё хоть секундоч… В этот момент Оно не выдержал. — Ну право вам, приятели мои! — воскликнул он. — Давайте уж поговорим, что было бы, если бы я родился крокодилом! Все умолкли. Бунга хмыкнул. — Не хочется, — произнесла Фули. — А действительно, к чему всё это? — спросил Оно. — Учиться на ошибках, разумеется, надо. Но надо, только исправив их. Давайте сейчас рассмотрим три темы: что Кион сделал, что ему за это будет и будет ли, и как, если что-то будет, сделать так, чтобы этого не было. Ну и на десерт послушаем то, что хотел он рассказать нам с самого начала. Или ну его – спасение друга? Посудачим, что бы было, если бы чего-то не было? — Я позвал вас не для того, чтобы мы устраивали тут дебаты! — отчаянно воскликнул Кион. — Я просто ищу вашей помощи и моральной поддержки. Вы бы знали, что со мной случилось! Я не могу обсуждать свои ошибки и свою судьбу, пока у меня перед глазами вертятся те ужасы, которые я снова сегодня пережил! Поймите же это и выслушайте меня. Всё равно полдесятка газелей видели, как я сорвался и бросился в бой первым. А вы знаете наш львиный уклад и понимаете, что нам запрещено нападать, если никому не угрожает опасность. — Но они убивали газелей, и мы вправе были воо… — начала Фули, но Кион прервал её, с мольбой заглянув в глаза. — Фули… — пробормотал он. — Пожалуйста! — и, после недолгого молчания: — Спасибо. Как бы не были глупы мои страхи, но вы должны понимать, что моё состояние ухудшилось этим ужасом на полях Мпака вдвойне! И я, глядя в глаза своих детей, думал, а что с ними будет, если меня изгонят? И, боясь изгнания, я ничего не сказал. Потом встретил одного лишь Бунгу и попросил его поставить вас в известность. И наконец, ушёл к реке, чтобы отмыться: вы сами понимаете, львиная кровь – не газелья. И я намеревался избавиться от крови до того, как кто-нибудь сообразит, что она отнюдь не травоядным пахнет. Кстати, Фули, я сказал в отговорку, что ужинал с твоими родителями. — Вот это сюрприз, — подняла брови Фули. — А они знают, что ты ужинал с ними? — Нет… — ответил Кион и сглотнул, поняв, что не предусмотрел возможность визита отца к гепардам. А хотя… Отец всё равно уже знает, что сын солгал. — Может, я сбегаю, предупрежу их? — предложила Фули. Кион покачал головой: — Фули, прошу, останься. — Но я быстро! — Но ко мне приходил Шрам! В пещере повисла абсолютная тишина. Лишь со стуком ударился о землю так и не пойманный Бунгой камешек. Все смотрели на Киона, но на этот раз с общей на всех эмоцией. Моськи Гвардейцев сквозили изумлением и недоверчивостью. — К тебе… приходил – кто? — переспросил Бунга. — Тёзка твоего двоюродного деда, ведь верно, Кион?.. Кион?! — Нет, — только и сказал Кион. Искорки надежды исчезли у Бунги из глаз. — У Киона окончательно… того… поехало! — шепнул он Фули с Бешти. Оно раздражённо прикрыл клюв крылом. — Так, приятель, — нахмурился он, холодно глядя на Киона. — Если ты хочешь сказать нам, что этой ночью к тебе приходил тот самый Шрам, который убил твоего дедушку, покусился на нашего Короля – причём, не единожды, – и сгорел вместе с десятками гиен в ночь его возвращения, то лучше сразу пойди и хорошенько выспись, но перед тем навести Рафики, чтобы тот провёл повторный анализ укуса: авось, змея и впрямь была отнюдь не безобидная… — Чёрт подери, друзья, да проявите же вы хоть каплю понимания! — взвыл Кион. — Понимания? — переспросил Оно. — Понимания? Кион, ты несёшь наичистейший бред, и я его слушать не буду! Цапля с раздражённым видом вылетела из пещеры. Бунга хлопнул себя по лбу. — Ну и лети, лети, птичка! — закричал вслед Оно обозлённый Кион. — Лети, «милый друг»! Чтоб тебе, гад, крылья отказали… — Эх, ты! — вздохнул Бунга. — Сплюнь, Кион, – как нехорошо такое другу сулить. — Да он скотина, а не друг! — прошипел Кион. — Кион! — негодующе воскликнула Фули. — Тебе действительно лучше лечь и выспаться. — Не верите мне?! — взвился Кион. Его глаза вновь заблестели гневом. — Кион, дружище, тише, расслабься! — попросил Бунга. — Не в неверии дело, просто тебе действительно стоит успокоиться… Кион, яростно сверкнув взглядом, повернулся к нему. — Я расслаблен! — зарычал он прямо на друга. — Спокоен! И не надо мне предлагать выспаться, хватит! Я не хочу спать! Хватит, хватит, чёрт возьми! Хватит! — Угомонись! — рявкнул Бешти. Все поражённо посмотрели на него: бегемот почти никогда доселе не выходил из себя. Кион же со стороны выглядел почти что обезумевшим: морда искривлена гневом, клыки обнажены, глаза выкачены из орбит, хвост подёргивается, а когти выпущены и вонзены в землю. Это был уже не тот Кион, который когда-то радовался жизни вместе с друзьями и искренне верил в лучшее, ставил перед собой цели – порой, безумные и невыполнимые, но он раньше стремился, всё время к чему-то стремился, и благодаря этому в его душе денно и нощно горел задорный огонь. Он в любой момент был готов дерзать и побеждать, а победив, переключаться на что-либо другое, но продолжать стремиться. Весёлый и энергичный… Но теперь всё изменилось. Со днями, с месяцами львёнок превращался во льва. И он мрачнел… Стал чаще бывать в плохом настроении и злиться на всех и вся вокруг без причины. Этим он пугал и семью, и друзей… Но каждый надеялся, что дело совсем не в юном Кионе, а в его специфичном возрасте. И каждый верил, что это со временем пройдёт, что странная и, казалось бы, чуждая сердцу всеми любимого лидера Львиной Гвардии агрессивность изживёт себя. Но время шло, не менялся и Кион. Все заметили, что становится он со временем только хуже. И… все с этим смирились. Даже Рафики не смог объяснить причину такой смены поведения: «Оно пришло внезапно и без оснований, — говорил как-то по секрету мандрил озабоченному Симбе. — Пришло, как приходит тропический ливень. Но если ливень рано или поздно сменяется солнцем, то в душе Киона он стоит уже дольше, чем год. Осталось надеяться, что это уйдёт прежде, чем затопит всё… Мы оба знаем, что абсолютно та же ситуация была и со Шрамом – нежданно, из ниоткуда, губительно… Но, как я не понял тогда, что произошло, так не понимаю и сейчас. Почему, откуда появляются в невинном львёнке из любящего прайда зачатки злобности? Очередная загадка львиной души…» Но насчёт «злобности» с Рафики Симба не был согласен. Никто не видел в Кионе ничего такого, пусть он и стал чересчур нетерпимым и агрессивным. Но увидь отец своего сына в эти мгновения, он точно вспомнил бы те слова. — Угомонись? — уже чуть тише спросил Кион. — Ты это мне? — Тебе-тебе, кому ещё! — прикрикнул Бешти, глядя льву прямо в глаза и не опуская свои. Кион рванулся к нему. Бунга вскрикнул. Фули метнулась наперерез. И через секунду Кион, рыкнув, отшатнулся назад: на его щеке теперь зияли четыре длинных царапины. Фули встала перед ним, угрожающе глядя в глаза. Бешти шокированно смотрел на Киона, находясь чуть поодаль. Глаза Бунги сквозили недоверием. — Ты ли это, Кион? — спросил он. — Убирайся! — прорычала Фули. — Убирайся сейчас! Кион явно боролся с желанием броситься на неё и вцепиться в горло. В его глазах ярость понемногу начинала сменяться тихой злостью. — Вам меня не выгнать отсюда, — процедил он. — Пока ещё Я – ваш лидер! — Это не даёт тебе права рычать здесь на всех и бросаться на Бешти! — гневно ответила ему Фули. — Убирайся, или я зову Симбу. — Ты не посмеешь! — выкрикнул Кион. — Хочешь убедиться в обратном? — гигант Бешти встал рядом с Фули. — Ты зарвался, Кион. И зарвался настолько, что перестал отличать друзей от врагов! Мы поможем тебе уладить отношения с отцом, но после этого ты некоторое время будешь в стороне. Львиная Гвардия останется без единственного льва. Считай, что временно отстранён от должности лидера. Пока не пройдёт этот твой период. Фули охотно кивнула. Бунга, сверля Киона удручённым взглядом, медленно наклонил голову. — Думаю, Оно тоже согласится с этим, — сказала Фули. — Ты не будешь больше рычать, понял? — проговорил Бешти. — И до тех пор, пока мы не решим, что ты пригоден к защите Земель Прайда. И что находишься в подходящем для лидера моральном состоянии. Лидер должен вдохновлять, понимаешь? А не давать поводы на поиск управы против себя! — У вас нет такого права, — тихо прорычал Кион. — Ты хочешь поспорить с нами? — угрожающе переспросил Бешти. — Не забывай, что Львиная Гвардия – это не только ты, Кион. Это все мы, все вместе. И лидером в ней ты стал только благодаря моральным качествам, которых на данный момент больше нету в твоей душе! Доброта, умение думать прежде, чем делать, умение прислушиваться и признавать неправоту, понятие справедливости, как единственно правильного пути – где сейчас все они? Неужели ты настолько прогнил, Кион? Где прежний ты? Кион умолк. Он вглядывался в глаза бывших друзей достаточно долго, чтобы понять всю серьёзность происходящего. И наконец он заговорил. — Пусть вы и не считаете меня своим лидером, но, боюсь, звёзды другого мнения. Для них-то я ещё лидер. И в этом случае лучше именно вам не спорить со мною… — Ты угрожаешь нам своим Рычанием? — спросил Бешти. Теперь и его голос звучал тихо. Кион не ответил, лишь значительно сверкнул глазами. — Это не ты, Кион, — с отвращением сказал Бунга. Он единственный говорил без злости и угроз, просто шокированный и раненный такими ужасными переменами в друге. — Мы уже давно заметили в тебе эту дрянь, а теперь ты лишь проявил себя во всей красе и подтвердил наши страхи. Ты перешагнул и идёшь сейчас по той тропинке, на которую полжизни зарекался ступать. Только один лев на моей памяти уничтожил Львиную Гвардию своим даром. А ты теперь угрожаешь нам тем же самым… Ты говорил, что встретил этой ночью там, у реки, Шрама. Уж не в воду ли ты смотрел?.. Подумай об этом как-нибудь. Кион опустил взгляд. Теперь все молчали. Под звенящую тишину лев рывком развернулся и, пройдя через тёмный «вестибюль», вылетел из пещеры. На мгновение его чёрный силуэт, освещённый сзади солнечным светом, застыл у самого порога. Даже через расстояние ощущался тяжёлый взгляд. Но уже через мгновение фигура исчезла, метнувшись вбок. И лишь зелёный полог на входе зашуршал в дребезжащем беззвучии… Но тишина длилась недолго. Вскоре снаружи послышались шаги. Занавес зашуршал, и на его фоне вновь появился тёмный львиный силуэт. Контрастируя с освещённым солнцем фоном, лев уверенно направился к Гвардейцам.***
Постепенно, с пробуждением Солнца, Земли Прайда вынырнули из теней. Засверкали вдали снежные вершины, зазвенели утренние звуки и голоса, забегали слепящие зайчики по тёмной линии реки; природа отходила ото сна и призывала все живые существа последовать своему примеру. Почти такое же преображение произошло и с Чужеземьем. Кову шагал, опустив голову. Перед его глазами пробегали трещины, редкие пучки травы, а в голове было пусто, словно кто-то вычерпал оттуда все-все мысли, даже самые мрачные, которые были наиболее частыми посетителями. Кову не знал, почему это произошло. Как не знал, и куда сейчас направляется. Он просто шёл… Витани наконец перестала сдерживаться. Когда они с Нукой и Кову отошли от пещер на достаточное расстояние, она просто взорвалась и принялась распинать мать и поносить её на чём мир стоит. Кову вполуха слышал, как Витани со злобой вещала о том, что это вечное стремление отомстить уже всем давно надоело. Что за два года все остыли, и теперь только Зира хоть как-то печётся, чтобы всё шло дальше по плану. — Мама просто свихнулась на мести! — в очередной раз восклицала Витани в оскале. Нука же после каждого её предложения принимался оправдывать Зиру и защищать её. На что его сестра наконец просто отрезала: — А ты свихнулся на матери. Нука замолчал. — Всем уже давным-давно надоела эта вечная ненависть! — продолжала разгневанно Витани. — Мы за эти два года могли бы перебраться в тёплые края, покинуть чёртово Чужеземье и найти себе новый, изобилующий пищей дом! Скажем, есть неподалёку такой оазис… Я слышала, он просто кишит жирненькими, раскормленными сурикатами! Но нет, — Витани злобно фыркнула, — мы должны были остаться здесь, ближе к Землям Прайда Симбы, чтобы, «когда появится возможность, обрушить на этих львов весь ужас возмездия»! Тьфу! — Да ладно тебе, Витти, — поспешил вмешаться Нука. — Мама ведь сказала, что, кто не хочет оставаться – может уйти. Если бы кто-то не был с ней согласен… — О, да, Нука, — закатила глаза юная львица. — Не напоминай, как мама поступила с Вамепотеей и с Оули! Они всего лишь не захотели оставаться. Тебе напомнить, как они ушли и куда? — Но они сами на нас напали, — возразил Нука. — Неправда! — Витани остановилась перед Нукой и вызывающе посмотрела ему в глаза. Кову, не обращая на разговор внимания, поплёлся дальше. — Они всего-навсего заявили, что считают политику мамы в корне неверной и сказали, что покидают Чужеземье! — шипела Витани чуть ли не плюясь. — А особо приближённые нашей мамы их просто разодрали на части, да и нет, не просто так – а по приказу. И что, думаешь, после этого никто из наших не захотел уйти? Никто не усомнился в правильности решений мамы? Та же Батили сбежала на следующий день! И я знаю как минимум пятерых львиц, которые хотели смыться, но после того, как Батили вернули и выпотрошили у всех виду на поляне, разумеется, никто не решился повторить её опыт. Все согласно рычали вокруг, когда её убивали! Но это было не из верности, а лишь чтобы не лишиться жизни, — Витани перевела дыхание и продолжила: — Нас запугали, Нука, понимаешь? И сейчас Отщепенцев держит вместе не верность, не жажда мести, а страх! Страх, шакал его дери! И все боятся мамы. Я ненавижу её, ты веришь, Нука? — Да как ты можешь! — поражённо воскликнул лев, но Витани шикнула и кивнула на отошедшего уже далеко Кову. Затем посмотрела брату прямо в глаза и прошептала: — Помнишь, как когда-то давно мама привела к нам Киона? — О, да! — морду Нуки озарила жестокая улыбка. Витани захотелось плюнуть в неё, но она ограничилась лишь презрительным взглядом. — Мама тогда показала себя во всей красе. Я тебе напомню, что Кову очень сильно дружил с Кионом, и мама поставила его перед выбором – убить друга или же наблюдать его смерть. Я помню это. Я помню! У меня тогда впервые открылись глаза, и я увидела маму в совсем, совсем другом свете! Я как раз размышляла о том, как же это неправильно с её стороны – так поступать, когда Кову пригласил меня поджечь наш термитник, чтобы вызволить Киона… — Так это вы подожгли его?! — взревел Нука. Кову точно услышал этот возглас, но не обернулся. Витани бросила быстрый взгляд в его сторону и зашипела на брата: — Да, но дослушай же! Я знала, на что иду. И чувствовала, что делаю всё правильно. Я ещё не определилась с мыслями о матери, но знала, что она жестокая, злая и очень плохая львица. И не перебивай, Нука! — воскликнула Витани, когда брат открыл рот. — Ты просто не знаешь, что было дальше. Мама использовала меня, попросту использовала! Я отвлекла наших, чтобы Кову смог проскользнуть в термитник, а потом села в сторонке и решила дожидаться его, чтобы узнать, как всё прошло. Я очень волновалась за него. И когда заметила красный хохолок Киона, промелькнувший где-то там на пустоши, поняла, что они спаслись! Я побежала догонять их, а потом… Потом я мало что помню. Лишь то, что на меня набросилась мама и какие-то отрывки дальше, как Кову стоит, смотрит в мою сторону, куда-то вверх и с отчаянной смелостью что-то выкрикивает. А дальше всё было, как в тумане. Я очнулась в дыму, уже рядом с термитником. Мама пригрозила, что убьёт меня, если я расскажу об избиении. И с её следующих слов я поняла, что Кову ушёл вместе с Кионом. Я была так рада за них! Но потом Кову вернулся за мной… — на глаза Витани выступили слёзы. — И мама заметила его. То, что произошло дальше… — раздался всхлип. — Я даже сквозь зажатые уши слышала мамин смех. Она разделывалась с Кову, со своим сыном, и её это веселило! — в следующее мгновение глаза Витани наполнились неумолимой злобой. В них словно зажёгся огонь, и юная львица сжала челюсти. А затем заговорила тихим голосом: — После этого я поняла, что ненавижу маму. Я видела её насквозь. Единственная видела. Не знаю, зачем я всё это рассказала тебе, Нука… Ты всё равно ничего не поймёшь и останешься при своём мнении. Но я это всегда хотела кому-то рассказать. Хоть кому-то! Я не могла больше держать это в себе. Целых два года я единственная здесь вижу это место, этих львов такими, какими они на самом деле являются! Поэтому тут меня никто и никогда не поймёт. И поэтому я здесь ни с кем не общаюсь. Даже с Кову – ему промыли мозги, и если раньше он прозрел и помог прозреть мне, то теперь же всё совсем не так. Мама добилась своего. И я её за это ненавижу. И я дала себе обещание… Я поклялась, что когда-нибудь, рано или поздно, как только у меня появится шанс прекратить всё это… Как только я смогу покончить с этим… Витани посмотрела в непонимающие глаза Нуки и замерла, поняв, что и так уже сказала брату много. Но она чувствовала невероятное облегчение, что хоть что-то ему сказала. Пусть даже он полностью поддерживает маму и никогда не согласится с сестрой. И его глаза никогда не откроются. — А впрочем, — сказала она, — не важно. Радуйся жизни, братец, и не забивай себе голову этим… Идём, лучше, догоним Кову – гляди, как он далеко убежал! Она смахнула слёзы, выдавила улыбку и побежала за Кову. Нука же потормозил – он смотрел ей вслед, и словно какие-то сомнения мелькали у него в глазах. Но, встряхнув головой, он избавился от них, выкинул ненужные мысли и поспешил за сестрой. Он ещё раз подумал о встрече, которая была намечена этим вечером. Он так ждал этого! Наверное, как ничего другого. Он ждал и сожалел, что не может об этом никому рассказать. Так уж повелось, что раз в неделю рядом с рекой он встречается с самым дорогим для себя существом. И знает, что этому существу он так же дорог. И что этому существу он дороже всех – именно он, а не кто-то другой. И гордится тем, что это существо выбрало именно его, а не кого-нибудь другого. И тем, что так сильно похож на это существо… И тем, что знает самый главный секрет этого существа… Который кроме него не знает почти никто. И чувствует грусть, ведь не может никому рассказать об этих встречах и о том, с кем встречается. Даже маме. Услышанное от Витани заставило Нуку задуматься. Он пообещал себе, что расскажет об этих словах сегодня вечером у реки. Но маме пока что говорить не будет… С этими мыслями Нука присоединился к Витани и брату, который всё так же шагал, опустив голову. Вокруг была одна пустошь – покрытая красной пылью потрескавшаяся земля, редкая поросль на ней, коричневыми пучками торчащая от места к месту. И ещё более редкие деревья – всё это расстилалось вокруг на многие километры. Вдали была видна река с зелёной полосой за ней и, конечно же, маленькая-маленькая Скала Предков. Справа и слева – скалы, но справа их, всё же, было больше. Там был даже небольшой неактивный вулкан. Он извергался только однажды, более чем два года назад, когда восточнее Земель Прайда, за пустыней, хребтом Хифадхиво и многими другими территориями пробудился стратовулкан Килиманджаро. Тогда по Африке мощной волной прокатились самые различные извержения. Многие считали, что настал конец света, происходили поистине циклопические миграции. Но всё обошлось лишь высокой вулканической активностью по всей южной и центральной территории Африки. Немного изменился ландшафт, пыль в скором времени перестала застилать небеса, и снег, сковывавший пол-Африки, пока было скрыто Солнце, растаял. С тех пор вулкан Земель Прайда молчал, и никто, конечно же, не был против этого; даже наоборот. Все жители Земель Прайда помнили ужасную миграцию к озеру Виктория, и никто не хотел, чтобы такое повторилось. И так, справа скал было больше, чем с левой стороны. Что же было с левой? Несомненно – Слоновье Клабдище, куда и направлялись сейчас Витани с Нукой и Кову. Но они нарочно двигались не влево, а по направлению к Землям Прайда, рассчитывая выйти к реке и уже по ней вверх по течению дойти до своей цели. Это было необходимо, ведь этот самый участок Чужеземья был со всех сторон окружён скалами и подход к нему был только со стороны Земель Прайда, со стороны реки. Были и подземные пути на Слоновье Кладбище, но туда не следовало соваться, ведь в большинстве своём эти пещеры были заполнены ядовитыми газами. Да и недавно по саванне прогремела новость, что подземную сеть Нандембо, и без того пользующуюся плохой репутацией, известную своими опасностями: многочисленными обвалами, повышенной вулканической активностью в некоторых местах и лабиринтами, способными любого запутать и оставить навеки в своих глубинах, – что эту сеть подземных пещер может со дня на день затопить водой Мпака-Ньока. Объяснялось это тем, что русло реки находится в опасной близости с одной из пещер. Оно прямо примыкает к ней, и отделяет огромную массу воды от сети туннелей одна-единственная малюсенькая перегородка толщиной в несколько метров, которая ежедневно истончается от трения об неё размывающих породу бурных вод. Это было замечено ещё давно некоторыми обитателями пещер, но теперь угроза затопления стала столь явной и близкой, что выгнала всех, кто до этого обитал в Нандембо, на поверхность – они и разнесли новость по Землям Прайда. Разумеется, здесь, наверху, никого не волновало, что будет с пещерами – их и без того почти никто не навещал. Лишь немногие понимали опасность того, что пещеры зальёт водой. Но, конечно же, животные не хотели слушать возгласы некоторых понимающих, таких, как Рафики, о том, что, если перегородка прорвётся, и вода хлынет внутрь, затопляя пещеры – это может размыть многие подземные участки под Землями Прайда и вызвать колоссальнейшую эрозию почву по всей территории саванны. Многие поля попросту провалятся под землю, и на их месте образуются озёра. Даже Скале Предков угрожала участь немного осесть под землю, став на несколько метров ниже. Обещалось, что Земли Прайда на некоторое время превратятся в заболоченную, озёрную местность. Что они чуть ли не развалятся, а Мпака-Ньока наполовину осушится и кардинально изменит своё русло. И что многие годы уйдут на восстановление почвы после такого катаклизма. Но, к счастью, воды реки попросту не могли затопить все пещеры, потому все эти ужасающие прогнозы были, разумеется, слишком преувеличены. И если поля в низовьях Земель Прайда и окажутся затоплены, и провалятся вовнутрь, то никакой катастрофой для экосистемы это ни в коем случае не будет. Скорее всего ещё в самом начале своего пути вода будет остановлена каким-нибудь обвалом и не успеет распространиться даже на десятую часть всей системы. Но то, что ландшафт в скором времени будет несколько подпорчен, – это было известно всем. И никого это не пугало. Такова была дополнительная причина, благодаря которой Витани решила не идти под землёй. За всё время продвижения к реке юная львица раз, наверное, десять взглянула на Кову. Тот выглядел ужасно – измотанно, но измотанно отнюдь не физически. Похоже было на то, что смерть подруги его сломала. Витани очень надеялась, что это не так. Изредка она на ходу подталкивала брата плечом, пытаясь приободрить, но тот лишь слабо, со мрачной благодарностью сопел в ответ и продолжал идти, повесив голову. Нука тоже бросил пару взглядов на брата, но этим всё и ограничилось. Когда ему надоело идти в молчании, он принялся вслух мечтать о будущем, о своей семье и о том, как они будут замечательно жить на Землях Прайда, когда победят «злых львов, поселившихся там». Витани терпела это десять минут – Кову же всё витал где-то в мыслях. — Нука, заткнись, — рыкнула, наконец, юная львица. — А то я не доживу до тех событий, которые ты описываешь, и сдохну прямо здесь и сейчас! Не порти хотя бы настроение от того факта, что мы почти дошли до реки. И действительно, река была уже совсем рядом – она бешено бурлила всего в нескольких десятках метров впереди. За ней же расстилались вечнозелёные Земли Прайда, вызывающие у каждого Отщепенца одним своим видом слюнки и приступ зависти. Скала Предков гордо торчала посреди зелёных полей, порождая у Витани непотребные ассоциации – львица хмыкнула и вдохнула полной грудью свежий воздух. И немедленно закашлялась от обилия влаги в нём. Они уже были на берегу. Тут даже трава росла более-менее, и возвышалось несколько акаций. Не доходя до реки, Витани повернула налево и двинулась вверх по течению вдоль русла. Кову послушно поплёлся за ней, а Нука убежал куда-то совсем к берегу – очевидно, ему захотелось пить. — Ты как? Как себя чувствуешь? — спросила, наконец, Витани у брата. Кову на удивление быстро ответил: — Как-то так… Спасибо. — Как – так? — терпеливо поинтересовалась юная львица. Кову пожал плечами. Витани закатила глаза и толкнула его, но на этот раз с раздражением. — Кову, возьми же ты себя в лапы! Мы почти пришли, и сейчас нам надо будет действовать осторожно, понимаешь? — Понимаю… — Шикарно!.. Эй, Нука, где ты там? Нука был уже рядом, а с его бородки капала вода. Витани привстала, приподняв передние лапы над землёй и оглядела пространство вокруг, а когда вернулась в обратное положение – повлекла братьев за собой, к реке. Брызги, падающие на почву, сделали берег ужасно грязным. На это и рассчитывала Витани. Подавая братьям пример, она расслабила мускулы, позволив телу шлёпнуться в грязь. Затем начала вертеться в ней – это было очень неприятно, но так надо было сделать. Нука немедленно прыгнул в грязь за ней и с удовольствием вымазался в ней. Кову пришлось уговаривать – он нехотя, точно гордый лебедь сел в грязь и поёрзал в ней. Затем кое-как перевернулся на спину, перекатился с боку-на-бок и встал, посчитав, видимо, что справился с задачей. В ответ на это Витани раздражённо зарычала и столкнула его обратно, а отпустила лишь, как следует измазав мокрой землёй всё тело. В ответ на недовольный взгляд Кову она лишь пожала плечами и фыркнула – сам виноват. Затем прошла мимо хихикающего Нуки и направилась дальше – к освещённым Солнцем скалам, за которыми было Слоновье Кладбище. Сейчас Витани собиралась убедиться, что то место, где они когда-то с Кову брали огонь, всё ещё существует, и туда можно пробраться. Кто знает, может, там всё обвалилось, когда извергался соседний вулкан. Витани вспомнила, как они когда-то давным-давно шли тут с братом, держащим в зубах полыхающий корешок. Она подумала – а вдруг эти места о чём-нибудь да напомнят Кову? О чём-нибудь… А потом, может, это усилится, и так, потихоньку… Кову вспомнит, какая мама ужасная львица. И ей, Витани, уже не будет так одиноко среди Отщепенцев. Ведь теперь не одна она будет испытывать к матери ненависть. Витани даже думала, что, если Кову всё вспомнит, они с ним могут уйти куда-нибудь из этого Чужеземья. Нет, не к Симбе в прайд, а куда-нибудь далеко в джунгли, например. Хотя и в Земли Прайда было бы можно попроситься. Но это были лишь мечты. Витани и сама бы могла уйти, но брата бросить здесь не могла. Она чувствовала, что может помочь ему. Пусть и не знала пока, как. Но верила, что обязательно как-нибудь вытянет его и откроет глаза, как когда-то и он ей открыл. Но сейчас лучше подумать о другом… Витани остановилась и обернулась к братьям. Слоновье Кладбище было совсем рядом – они уже почти поравнялись со скалами. Юная львица чувствовала подкатывающую к горлу тревогу. — Нука… И особенно Кову – приготовьтесь, оба. Те территории, на которые мы вступим сейчас, – они не наши. Если нас заметят здесь, то убьют. Поэтому все, и особенно ты, Кову, будьте осторожны, как никогда! — Витани постаралась вложить во взгляд все свои напряжение и волнение, которые испытывала сейчас. — Ведь от этого зависят наши жизни.***
Перед тем, как ступить на чужие земли, Витани тщательно проинструктировала братьев. Оба они казались весьма ненадёжными в плане скрытности, ведь Кову в своём странном состоянии сейчас мало чего хотел и был едва ли на что-то способен, а Нука вечно норовил подскочить и помчаться куда-то, либо же начать мечтать вслух, а то и завопить от неожиданного укуса одной из своих блох. Кстати сказать, блохи Нуку почти совсем перестали беспокоить, как только он преодолел порог в полтора года. Почти… Поэтому Витани, не особо рассчитывающая на удачу, порядком перенервничала, выверяя шерсть брата. — Вы должны сидеть здесь сейчас, — говорила она, — очень, очень тихо! Так, чтобы вы сами себя не слышали. Ясно вам? Нука кивал, Кову же просто смотрел на сестру, но было видно, что он, пусть и нехотя, слушает. Но Витани всё равно волновалась. Она уже раза четыре за прошедшие шесть минут предложила братьям дожидаться за пределами чужих территорий. Но никто из них не согласился: оба хотели быть как можно ближе к сестре в случае чего, да настолько, что Витани едва удалось их уговорить остаться ждать вообще. Слоновье Кладбище сильно отличалось от остальной территории Чужеземья. Хотя бы благодаря тому, что это место, окружённое скалами, никогда напрямую не освещалось солнечными лучами. Само Слоновье Кладбище находилось в широкой и длинной расселине, разверзшейся вдоль этого берега на немалое расстояние ещё в незапамятные времена. Эта растрескавшаяся и вздыбленная земля не всегда была такой мрачной – раньше и там частично произрастали травы, даже деревья. Но совсем скоро, когда животные перестали навещать это место из-за зловонья постоянно гниющих слоновьих тел, когда равнины превратились в зловещие ущелья, а ночные хищники, вроде гиен, избрали это место одним из своих основных пристанищ – всё это плодородие, вся красота былого Слоновьего Кладбища, пусть и омрачённая разбросанными тут и там костями, была утрачена навсегда. Слоны, между прочим, ещё за долгое время до того, как их прежнее место захоронения столь помрачнело, перестали переносить туда останки усопших сородичей, да и вообще навещать: Мпака-Ньока, что до того была лишь маленьким ручейком, который беспроблемно было можно перейти вброд, разлилась и превратилась в бурную стремнину, попросту отрезавшую гигантов с Земель Прайда от своего Некрополя. В таком состоянии эта река пребывает и по сей день, а слоны же, потеряв столь важное для себя место – не бросать же умерших, где попало, чтобы гнили на глазах у всех – прошли вдоль реки вниз по течению, на восток, и обосновались где-то там, на совсем уж окраинах Земель Прайда. Где-то там и находится сейчас новое Слоновье Кладбище. Но на эти слоновьи прибабахи с какими-то кладбищами, чуждыми любому саваннинскому обитателю, почти никто не обращал внимания. И не будь старое Слоновье Кладбище окружено угрожающим, страшным ореолом смерти, и смерти отнюдь не похороненных там слонов, а тех, кто туда суётся, и не будь оно населено одними из самых опасных, пятнистыми, гиенами – возможно, о нём бы вообще мало кто знал и не говорили бы столь постоянно; не говорили бы вообще, как, к примеру, сейчас о новом Кладбище – лишь считаные сотни хотя бы знали о его существовании, тем временем, как жуткие истории о старом распространились даже за пределы саванн. Но Витани, распрощавшаяся с братьями, предпочитала не вспоминать об этом всем, осторожно продвигаясь под сенью скал вдоль берега реки. Вскоре наружная часть полукольца, окружающего Слоновье Кладбище, должна была оборваться, и залитые тенями территории – открыться взгляду крадущейся львицы. Сейчас Витани надеялась лишь на то, что не встретит никого из здешних обитателей у прорехи, ведущей вглубь полукольца, а сумеет незамеченной проскользнуть вовнутрь; ведь потом, получив возможность свободно передвигаться по огромному пространству кладбища среди слоновьих костей, она сможет ускользнуть даже если попадётся кому-то на глаза, на что очень рассчитывала. Внезапно до её ушей донеслись отрывки чьей-то речи, а чувствительными лапами она ощутила слабую, едва заметную пульсацию, словно невдалеке кто-то измерял шагами землю. И этот кто-то, наверное, не один. Хотя, если это гиена, то Витани не была бы особо удивлена фактом общения с самим собой – чего только нету в головах этих существ… Разумеется, этот разговор доносился с наружной стороны скал: слух никогда не изменял Витани. Юная львица уселась на землю и стала терпеливо ждать, пытаясь по обрывкам слов понять смысл разговора. Ближе же она подходить не собиралась. Но всё и так было в какой-то мере очевидно: две гиены что-то не поделили, и теперь за пределами обиталища, вдали ото всех выясняли отношения. Их визгливые злобные крики скоро переросли в звуки грызни, и вскоре Витани с новым вдохом почуяла запах свежей крови, пусть и слабый: похоже, обошлось царапинами. Визги прекратились. Выждав ещё пять минут, чтобы гиены разошлись кто – куда и теперь точно не представляли опасности, Витани начала ступать дальше, следя за дыханием и выверяя глазами каждый клочок земли, на который собиралась опустить лапу, во избежание вероятного шума. Думая над правильностью каждого своего шага. Она так увлеклась поддержанием тишины, настолько ушла мыслями в свои лапы и дыхание, что перестала замечать всё остальное вокруг себя. И лишь через минуту, придя в себя после этого временного забытья, она вздрогнула: внезапно по её ушам со всей силы ударило чьё-то тихое бормотание. Витани в ужасе подняла голову – прямо перед ней, буквально в нескольких метрах, повернувшись спиной, сидела исцарапанная гиена, очевидно, приходящая в себя, и что-то злобно бормотала. Витани, не сдержавшись, охнула: настолько отвлечься, чтобы забыть всё вокруг и не услышать этого бормотания за метров тридцать! И тут же подавилась собственным возгласом. Гиена резко подняла голову и навострила уши. Витани не боялась её – она могла справиться, возможно, с тремя за раз, но, если эта тварь заметит её и всполошит всех сородичей, то можно считать, что вылазка окончена, и огонь придётся искать в каком-нибудь другом месте. Но где его найти ещё?! Поэтому тихо, не делая резких движений и с ужасным усилием сохраняя дыхание ровным и спокойным, Витани начала медленно пятиться. В этот момент гиена оглянулась, и Витани машинально прижалась к земле, понимая, всё же, что всё кончено. Подозрительный взгляд заскользил по скалам… по камням… по Витани… по реке… и, ничего не обнаружив, заставил гиену применить второй, после глаз, орган, особо сильно работающий в моменты тревоги; она начала принюхиваться. Витани едва удержала облегчённый вздох – похоже, слой грязи, скрывший её запах, также сыграл роль хорошего камуфляжа: её попросту не заметили. Когда гиена отвернулась, всё поводя носом, львица медленно поднялась на лапы и продолжила пятиться, стараясь всё делать аккуратно и без резких движений. Сейчас надо было добраться до ближайшего валуна и спрятаться за ним, а затем переждать все этапы подозрительности гиены и пробраться, наконец, на чёртово Кладбище! Гиена, казалось, сейчас вновь оглянется. Витани резко повернула голову, чтобы отыскать глазами ближайшее укрытие и оценить расстояние до него. Внезапно её шейный сустав предательски хрустнул. Тихий щелчок утонул в гудении реки, но гиена была слишком близко, чтобы не услышать его. Витани поняла, что пора действовать: она, заметив-таки подходящий валун, даже два – один, большой, и второй, поменьше, за ним, – рванулась туда. Всё это произошло в считанные секунды. Витани машинально пролетела мимо первого, пусть и ближайшего к ней. Это решение пришло в голову словно из ниоткуда. Она юркнула за меньший и сжалась за ним, дрожа всем телом и из последних сил сдерживая судорожное дыхание; заметила ли её гиена или нет, она не знала. Но ничего далее не последовало – никаких восклицаний. Тревогу не подняли. Всё хорошо? Витани не могла это утверждать, догадываясь, что будет дальше. Вновь зазвучали шаги. На этот раз они отчётливо ощущались сквозь почву… и приближались. Шаги эти казались неуверенными, осторожными. Затем они замерли совсем неподалёку. Теперь было слышно дыхание, и Витани невольно выглянула из-за укрытия; гиена обходила кругом тот самый камень, мимо которого львица пронеслась в первый раз, не решившись прятаться там. Нутро Витани обожгло облегчение. Она быстро, пока гиена занята осмотром потенциального убежища, метнулась к берегу и, немного поколебавшись, ступила в воду. Бурлящая вода неслась по своему руслу и срывала Витани с лап, и била ей в грудь. Юная львица пригнулась настолько, чтобы с берега её не было видно. Едва было можно удерживать равновесие. Витани распласталась в воде у самого края реки, где течение было тише всего, и вовремя: гиена, осмотрев первый камень, пошла ко второму, где Витани пряталась несколько секунд назад. Тем же временем Витани сделала первый шаг против течения. В тот момент, когда тело лишилось одной из своих опорных точек, когда лапа поднялась в воздух, Витани едва удалось удержать равновесие. Она опустила лапу. Сделала новый шаг. Мускулы уже горели, и было очень тяжело. Но дочь Зиры держалась. И в тот момент, когда гиена смирилась с мыслью о том, что странные звуки и подозрительное движение среди камней ей померещились, Витани была уже в нескольких десятках метров выше по течению. Там она вылезла из воды, тщательно отряхнулась и, убедившись, что никого рядом нет, заскользила вдоль гряды скал дальше. Через несколько минут полуторами километрами вниз по реке в бурном течении растворились последние остатки той грязи, что совсем недавно покрывали тело Витани, отбивая её запах и делая незаметной на фоне бурой поверхности. Кову мрачно смотрел, как пенится и бурлит стремнина, а в его голове так и не появилось за всё это время ни одной мысли. Он ведь так и не заснул этой ночью: всё грезил местью, оплакивал Аши, искал себе оправдание, вспоминая страшные слова матери, что в смерти подруги виноват именно он, а не кто другой. Это его истощило. Кову сегодня так и не поел, проигнорировав приказ матери – он сходил проведать свежую могилу. И в этот момент возблагодарил небеса, что ему хватило ума не идти на похороны, ведь даже один вид взрытой почвы и осознание, что под ней находится, окончательно подавили его. С тех самых пор Кову не хотел слушать никого и ничего делать. Потому-то он и не стал особо спорить с сестрой, когда та настояла на том, что отправится на разведку одна. В тот момент Кову руководили два чувства: эгоистичное, радующееся тому, что Витани, наконец, отвяжется, а другое, – понимание того, что на Слоновье Кладбище сестре действительно лучше отправиться одной, ведь оба брата ей окажутся помехой. Эти два чувства вместе подавили желание помочь сестре и слабое любопытство, потому Кову сейчас сидел без движения и безразлично разглядывал гудящую воду. — Если грустишь, братец, – грусти красиво, — отдался со слабым эхом в его ушах голос Нуки. — А ты мне сейчас больше напоминаешь косоглазого кролика, ещё и белки́ покраснели, точно после рёва. Кову промолчал. Нука ходил из стороны в сторону, и нетерпение, казалось, вот-вот заструится из его ушей. Его едва хватало на минуту молчания, и он уже четверть часа с тех пор, как ушла Витани, донимал брата от нечего делать. Но Кову молчал и терпел нападки – а Нука именно что нападал, пусть и не с когтями, но словесно, ведь своего младшего брата он не мог терпеть. — Ну-ну, давай, молчи дальше, — прошипел Нука с резкостью в голосе и отошёл в сторону, поближе к реке, а там уселся и, сгорбившись, уставился в воду. Кову невольно навострил уши, но лишь на то мгновение, когда в уме пробудились тревоги о сестре – через секунду эмоции увяли, словно их никогда и не было, и лев вновь уткнулся взглядом в лапы. Ему нравилось быть без мыслей – так легко! Сидишь, и ничто тебя не тревожит, и ничто не терзает. В голове тишина – а на душе покой, какого точно нельзя почувствовать в моменты бурления размышлений и идей. А сейчас это было самое подходящее для Кову состояние, ведь лучше не думать совсем ни о чём, чем лишь о плохом и негативном, озлобляющем, ранящем и огрубляющем душу. Ведь в этот момент, крутись у Кову что-нибудь в голове, оно точно не было бы радужным и светлым, хоть капельку добрым. — У меня есть идея, — неожиданно выпалил Нука и с улыбкой посмотрел на Кову, вполоборота. Тот непонимающе поднял взгляд, не расслышав столь привычной злобы, всегда сопровождающей голос брата. Нука широко ухмылялся, обнажив жёлтые зубы – это было уж слишком необычно. Кову насторожился. — Кову! Кову, братишка ты мой… — странноватая улыбка стала ещё шире. — Ты хотя бы видел себя со стороны? Нет, серьёзно, посмотри, подойди сюда! Кову заколебался. Он вперился взглядом в Нуку, пытаясь понять, чего тот хочет. Брат поманил его к себе. Кову не доверял ему. Не сводя с Нуки глаз, он по-крабьи, бочком продвинулся ближе к берегу, сохраняя дистанцию между собой и братом, а затем стрельнул глазами в сторону воды и вновь перевёл взгляд на Нуку. Тот всё так же улыбался и даже не думал двигаться. Но всё же предохраниться было надо, пусть Кову и – нет-нет! – ни в коем случае не думал, что брат осмелиться столкнуть его в воду… Ну, теперь-то уж точно. Кову отошёл обратно, на своё место. Он пытался не подавать виду, но теперь перед его глазами расплывалось своё собственное отражение – тощий, грязный, с бессмысленным взглядом и полностью разбитый внутренне лев. От этого передёргивало. И стало страшно. И напрашивался вопрос: что же со всем этим делать? — Впечатлился? — натужно хмыкнул Нука. — Ну-ну. Слушай, братец, а чего ты вообще тут сидишь? Кову недоумённо поднял брови. — Я… здесь… — в этот момент словно что-то пробудилось внутри. Кову почувствовал, как клокочет. — А что тебе не нравится?! — вызывающе спросил он. — Расслабься, — охладил Нука его пыл. — Мы же братья, и я просто забочусь о тебе, как и должен хороший брат! Он шутит? — изумлённо подумал Кову. — Гляди, Кову, — заговорщически произнёс Нука. — Сейчас ты уйдёшь домой, только тихо, и никому не скажешь и слова, что пришёл. Ведь если мама узнает… — Нука округлил глаза. — То тебе это точно просто так не сойдёт. Потому тихонечко иди, выспись, приди в себя, а мы уж как-нибудь тут с Витти да разберёмся… Кову молча слушал брата, а его взгляд был устремлён вглубь его красных глаз, покрытых выступившей от волнения влагой. На его морде непонимание понемногу сменялось неприкрытыми отвращением и гневом, и Нука, замолчал только благодаря этому откровенно презрительному взгляду; Кову долго смотрел брату в глаза. Затем заговорил. — Я тебя предупреждаю в последний раз, братец, — с расстановкой произнёс он. — Не стоит держать меня за идиота. — О… о-о чём ты? — заикнулся тот; Кову даже не рычал и не плевался яростью, но Нука уже был перепуган и готов при любом резком движении брата пуститься наутёк. — О чём я? — процедил Кову. — Я о том, милый Нука, что прекрасно понимаю, чем обернётся твоё предложение. Я вполне могу догадаться, что ты всего-навсего пытаешься подставить меня перед матерью. В очередной раз: вернёшься с сестрой и выставишь меня предателем, расскажешь, как я ушёл в самый ответственный момент! Но нет, — Кову широко улыбнулся, с ожесточённым удовлетворением во взгляде, — я уже говорил, Нука, сегодня не твой день. Как и вчера. Как будет и завтра. Как было всегда. Кову поднялся с земли и ступил по направлению к брату, расправив плечи и угрожающе выпятив грудь. К голове волнами подкатывала ненависть – как же было приятно вновь испытывать что-то! Кову утробно зарычал, с удовольствием наблюдая, как пятится брат. — Ты здесь никто, Нука, — прошипел он, не в силах обуздать ярость. — Ты ничто, и лучше не задавайся, ведь я тебя в любой момент готов задавить, как нахальную гадину, которая забралась в мой кусок мяса и портит его. Аналогия ясна? Короче, не лезь в мою жизнь! Не порти её собой, смекаешь? Тебя здесь никто не любит, и ты здесь никому не нужен. Вообще никому – ни здесь, ни на небесах. Поэтому, если я тебе расцарапаю здесь и сейчас морду, тебя никто и не пожалеет-то толком. У тебя нет никого и не будет, потому что ты мерзок! Ты понимаешь это? — Нука опустил голову, и Кову пожалел, что не видит его глаз. Он уже подошёл к брату чуть ли не вплотную и притеснял всё ближе к берегу реки. — Ну, Нука, отвечай! — прорычал он. — Или оглох? — Да пошёл ты, Кову, — сплюнул тот в сторону. — Бьёшь по лапам и даже не смотришь, откуда они растут. А потом удивляешься, что у тебя в душе всё плохо, и что само хорошее настроение избегает тебя, шизик недоделанный! Кову с размаху обрушил лапу Нуке на голову, и тот, покачнувшись, рухнул ничком – а его морда угодила прямо в воду. — Ты сам на это напросился, гадюка! — свистящим голосом выдохнул Кову и занёс лапу для второго удара. Но в этот момент совсем издалека донёсся протяжный рёв. Он эхом разлетелся выше по течению над зловещими скалами и растаял вдали. Кову замер, вслушиваясь в отголоски этого звука. Его лапа медленно опускалась, а глаза расширялись, блестя ужасом и гневом. От былой беспомощной бессмысленности не осталось и следа, и во всех напрягшихся в одно мгновение мускулах, в позе, следующих движениях и взгляде читались только решимость и готовность действовать до конца. — Витани! — взревел Нука, вырвав голову из-под воды – даже там он услышал взывающий к помощи рык сестры. В голове Кову в одно мгновение завертелось множество мыслей, как раньше, и он почувствовал неизмеримый стыд перед братом за эту вспышку, произошедшую минуту назад. Но извинится он потом! Сейчас от каждой секунды промедления зависела жизнь сестры! И с рыком: — вставай! — Кову толчком плеча помог брату подняться на лапы. И уже через секунду они оба понеслись вдоль реки, вверх по течению. Утреннее Солнце безразлично светило им вслед, а вдалеке уже слышались злобные хохот и возгласы гиен, сбегающихся с ужасающе явной целью…