znaika - это тебе; координаты моей землянки, где я зарылась, - Амстердам, единственный дом с желтой наклейкой на своей двери, подвал его. _______________________________
Однажды Бартон сказал: «барабанная дробь, я убью вон того». Где же моя барабанная дробь? Вы же собираетесь Бога убить! У всех серьезные лица, а жаль. Хотелось бы чего-нибудь еще, но - увы. Когда Один подходит, приподнимает подбородок, зажимает другой рукой волосы и смотрит – желание сплюнуть и засмеяться еле преодолимо. Царь, что не хочет исполнить волю народа, не достоин трона. И он это знает. Именно поэтому холодные пальцы – на точках у сердца, порвут кожу и вытащат мою жизнь. Всеотец - единственный, наверное, кто может. И кто сделает. И я чувствую. Холод, нет агонии и нет жара, и все слишком символично - с холодом – получилось. Знаю, что это – последние мгновения, что обратного пути нет. И поднимаю – обнажая – руку, где послание следующей цели его горит, сжигая мою плоть и растворяясь. А... больно....
Дикий крик вырывается из моего горла, но почему-то беззвучен; не могу вздохнуть, только хватать ртом воздух, который не хочет позволить мне остаться на плаву и пожить еще немного - просто не заходит в легкие. Надежда на спасение заставляет вскочить с кровати, где извивается змея, сотрясая своим хвостом в бессильной злости - откуда она, что здесь делает? У нее выжигающие душу глаза, их яростная желтизна будто бы смотрит вглубь и сцеживает там свой яд, заставляя боль течь по всей крови. Глоток воздуха, хрип и ощущение холодных пальцев возле сердца, которые сжимают его и раз за разом пытаются вытянуть из нутра; которые забирают жизнь - а я еще не готов ее потерять, не сейчас, не так - никогда не хотел прекращать жить. Ненавижу сны, потому что они приносят боль, заставляют вжаться в стену и пытаться найти выход, когда мысли сбивают друг друга с правильного течения. Пальцы не слушаются, не хотят собрать кусочки магии и защитить меня - своего хозяина; в комнате холодно - так, что даже я чувствую, облачки пара вырываются, складываются в непонятные круги и тают, будто бы заволакиваются в какие-то дыры пространства. Тени по углам становятся вдруг толще, наслаиваются друг на друга, выныривают, превращаясь в монстров, что обнажают свои оскалы и капают слюной на холодные каменные скалы. Они рычат с непередаваемой насмешкой, идут ко мне, переваливаясь с лапы на лапу, и кажется, что их поток бесконечен. Хочется закрыть голову руками, свернуться в калач и никогда не видеть, но противный смех отдается болью в ушах, заставляя биться руками о каменную гладь. Выпустите же меня, вы что, не слышите?! Маленький цверг скачет по руке, заставляя стирать следы его, чтобы не впитались в кожу и не спалили меня изнутри - пусть исцарапаю всего себя, но он не заполучит меня. В конце концов, зверь падает, только успев прокусить шею, а затем растворяется среди своих более старших товарищей. Они открывают пасти, их зубы утолщаются, поскуливание переходит в утробный рык, а яд, капающий - у них был яд, почему я не знал? - на камни, заставляет плавиться поверхность. И я не знаю, что мне делать....
Трепетная девочка, маленькая, нежная, ласковая, приходящая и смотрящая действительно с желанием мне помочь - и пониманием, что не может ничего сделать, кроме как принести по-настоящему вкусной еды. Мне хочется сказать спасибо - за то, что монстры оставили меня, испугавшись, наверное, ее чистоты. Но она вдруг вскрикивает, увидев кровь на моих руках - это что, я сам себя разодрал? Что это? Кто это? - и роняет съестное, что раскатывается по всему помещению. Мне хочется сказать "ничего, все в порядке, позови кого-нибудь", но горло не слушается, даже ноги еле позволяют встать, но она будто бы пугается еще больше - кровь с руки все так же медленно капает, разбиваясь о камни - и начинает оправдываться, голосом невинности и простоты, убаюкивающим: - Простите, я не хотела, я же.. И вдруг меняется в лице, ухмылка растягивает ее губы, пальцы превращаются в когти, а все тело растет и становится донельзя огромным, заполоняющим все вокруг. Надо просто убить выдру, просто свернуть ей шею - и все кончится, мои мучения. Все будет как было, как нравится, верно - я сделаю это. Протянуть руки, унять тупую дрожь, сцепить зубы, надеясь, что это поможет - и услышать оглушающий, что подавляет все вокруг, хруст хрупкой шеи. Но, когда открываешь глаза, видишь кровь только, она словно уже везде. Из одного существа не может вылиться столько крови - ярко-красной, где-то бордовой, которая течет, забиваясь в маленькие трещинки на полу, будто бы ручей, наполняя все помещение, но не выходя за решетку, просто - как круг, как змеи, как что-то ужасное - оплетает мои ноги вдруг, все выше и выше, связывает чем-то все нутро, и я тону. Тону в крови, которая всегда будет напоминанием моей ничтожности, которая... - Локи, Локи! - от его голоса мелкие разрывы на стекле становятся глубже и разбивают зеркало, тупыми осколками впиваясь во все части тела. Я его не вижу, вообще ничего не вижу - только темнота, а еще - желтые глаза, размахивающие своими хвостами монстры и их жажда, стремление вцепиться в мое тело и разорвать его на кусочки. - Локи! У Тора синие глаза, такие прозрачные, голубые даже, но в глубине их что-то такое - за что надо зацепиться, что поможет понять происходящее и отогнать навеки монстров. Нельзя было отрываться от его глаз, но взгляд падает на прекрасную асинью, что совсем не виновата - а сейчас лежит здесь, убитая мной, в глазах ее мертвых только непонимание и страх. Мне жаль, мне действительно так жаль. Что-то теплое, липкое, соленое катится по лицу, провожу рукой и вижу только красное, - кровь, кровь, кровь - и крик все же прорывается изнутри....
Надо мной - небо. Оно кружится, меняет цвет с серебристо-серого на практически черный и возвращается обратно. Звезды ярко горят, усмехаясь тому, какое я ничтожество. Ошейник приятно холодит кожу на шее, но монстры ходят вокруг да около, просто боясь Одина, что сидит сейчас здесь и решает. Не могу сказать ни слова, а так хочется - пусть сделает, что обещал мне - ведь не повод изменить свое решение, только поняв, что я еще способен убивать. Все же знали про это. Что-то скатывается по щеке и затем по горлу. Холодное, скользкое, щиплет. Позвольте мне умереть. Пожалуйста? Всеотец заменяет небо, наклонившись надо мной, смотрит, отводит прядь волос, а я понимаю, что даже пошевелиться не могу: что, запечатать магию - недостаточно? Надо еще и парализовать меня? - Локи, это для тебя же. Я всего лишь защищался. - Мне кажется, - это Тор, которого не вижу, но в его голосе есть что-то, что заставляет зудеть нечто внутри меня и говорит, что надо сосредоточиться, подумать, я ведь еще - и это "еще" самое болезненное - могу это, - что нельзя его судить. Он, - в голосе дрожь, - безумен, отец. Посмотри на него. Значит, и тогда был безумен. Мы же не можем, ты знаешь... Неоконченное предложение сыграло свою роль. Один говорит, отвернувшись в сторону - только его профиль и виден, а еще - небо. Прекрасное небо над моей головой, которое постепенно становится до боли, до каждого маленького кусочка знакомым потолком. - Почему же раньше было... - потому что раньше не было, Один! Подумай, остановись, это же я. - Отнесите Локи в его покои, - кто-то берет, закидывает меня на нечто совсем не мягкое, даже жесткое. Ложе такое? Мир крутится, а змея на кровати - почему ее никто не видит? - качает своей головой. Я вижу Тора, когда проносят мимо, и снова все вокруг, как надо бы. - Помоги... - губы трясутся, а я смотрю в его глаза и вижу действительно это - желание бежать за мной и извиняться, мучение аса, сделавшего нечто ужасное, за что сожалеет. Что ты сделал, Тор? Что? Но горло не издает ни звука, а черная пелена формирует монстров, что щелкают пастью и обещают высшие муки наслаждения. Их желтые глаза горят ожиданием моей боли. Я безумен?