Dead flowers

Комната Папайруса как обычно убрана. Конечно не идеально, но она всё ещё выглядит чище комнаты Санса. И такой порядок каким-то образом поддерживается с, мягко говоря, шатким состоянием владельца комнаты. Упорству младшего брата можно только позавидовать. — Чёртов человек. Чёртово бессмертие, — череп ощущений никаких не передаёт, особенно после быстрой смерти девчонки, но сам факт того, что «цветочная» малявка смогла застать Санса врасплох, бьёт по его гордости и какой-то невидимой струне, что в спокойном состоянии придавала скелету уверенности и чувство безопасности. Всё время прожигающий и наполненный ненавистью взгляд, теперь полный смятения, направлен на спящего Папайруса. Раздражение как-то быстро уходит, и в мыслях Санс уже совсем в другом времени. Времени беззаботности и веселья, когда безделье на работах могло прокормить младшего брата. Может, скелеты и не имеют желудка, но они всё-таки живые существа, и еда им необходима. Конечно, благодаря своей особой физиологии они могут долго протянуть без неё, но это истощает их магический резерв и жизненные силы. — Чёртова книга права, — озвучивает свою мысль скелет, повторяя приевшееся слово «чёртов». У Санса достаточно терпения, а потому он приложит все силы, чтобы растоптать надежды и решимость человека. Если потребуется, обратится к Альфис, но получит чёртово тело девчонки. От этого зависит жизнь Папайруса. Монстр вспоминает слова Королевы Андайн… Нет, просто Андайн. Слова о смирении, о мести человечеству как единственном выходе. Санс вспоминает, как его переклинило после того, как эта рыбёха с железным равнодушием и решимостью в голосе сказала, что ради заветной цели нужно пренебречь жизнями бесполезных монстров. Еду получат лишь те, кто заслужил; все недовольные должны быть мертвы; слабаки так и останутся слабаками, а потому должны обратится в пыль и не стоять на пути к достижению цели. Красный глаз монстра сильнее загорается магией. Санс не хочет верить в судьбу. Он ждал, сдавался, снова наполнялся надеждой, и последний человек наконец потерял решимость. И умер. Только вот вместе с собой забрал жизнь Азгора и шесть человеческих душ, ради которых монстры столько трудились и терпели незаслуженное заточение под землёй. Всё по вине одного человека. — Санс? — слабый голос только проснувшегося младшего брата освобождает монстра от тёмных мыслей. — Что такое, бро? — Санс улыбается и свет в глазу потухает, оставляя привычный тёмно-красный зрачок. Папайрус некоторое время не решается сказать и слова, и Санс, кажется, догадывается о том, что у него на уме, поэтому старается перевести тему. — Эй, как твоё самочувствие? — прибавив голосу теплоты, спрашивает он. Папайрус сразу оживает, вскакивает на подушку и демонстрирует голубую кость, появляющуюся в воздухе из маленьких крупиц магии. Его взгляд сразу же наполняется азартом, и это, кажется, заставляет магию светиться сильнее насыщенно-синим светом. Мелкие пылинки и лучики, не собравшиеся в одну форму, летают рядом, напоминая Сансу о Водопадах и эхо-цветах, которые во время цветения испускают сверкающую пыльцу до самого Сноудина. — У Великого Папайруса всегда хорошее самочувствие! — восклицает младший брат, убедившись в своём хорошем состоянии путём проверки магии. Также быстро как и вскочил, он спускается обратно на кровать. Голубая кость маленьким «взрывом» рассеивается в воздухе, и после неё остаётся лишь слабая магическая дымка да голубая пыль. — Хех, конечно, как я мог забыть, — отойдя от созерцания такой чистой и невинной магии брата, каковой не была его, Санс улыбается, засматриваясь на оранжевую эмблему на «броне» Папайруса. Он помнит, что они вместе сделали этот костюм для вечеринки. В те времена, когда всё было хорошо, и поверхность казалась не таким райским местом, как сейчас. Папайрус почему-то снова затихает и отводит взгляд, но потом всё-таки набирается смелости и спрашивает: — Санс, человек ведь жив?.. — старшего чуть не передёргивает от этих слов. Эта глупая доброта Папайруса, не понимающего, что люди — враги монстров… Но эта наивность даёт его брату надежду и стимул жить. Он ведь всегда хотел поймать человека и стать членом Королевской Гвардии. — Жив, — Санс прячет отвращение к этому живому человеку поглубже в себя, даже если это слишком сложно. Ведь его брат рад этой новости, а значит должен радоваться и он. В глубине души он отвергает колящую мысль, неприятной занозой застрявшую где-то внутри. Не смотря на свою энергичность, Папайрус быстро выдыхается и снова хочет спать, даже если не желает показывать этого. Но Санс понимает, как тяжело ему далось концентрирование магии на голубой атаке. Папайрус днями спит, но этот сон совсем немного возмещает потерянную энергию. И так это повторяется месяцами. Санс искал способ удержать тело монстра от превращения в прах после смерти, но все опыты проваливались, и он только нажил себе врагов, получив репутацию похлеще свихнувшейся Альфис, с её оголодавшими и бессмертными амальгаметами. Санс опять резко возвращается в реальность, мысленно подмечая за собой частое ностальгирование и задумчивость. — Папс? Ты уже спишь? — большое «бурито» из одеяла не отвечает, и Санс горько усмехается. Он снова всё прозевал. — Добрых снов, бро, — улыбка сходит с лица скелета, но взгляд всё ещё хранит тепло, оставшееся после небольшого разговора с младшим бро. — Я рад, что человек жив, — сам себе говорит скелет, закрывая глазницы. — Я действительно рад… Его брат рад этой новости, значит должен радоваться и он? И он рад, честно. Ведь человек жив. И вовсе не потому, что Папайрусу осталось немного.