Умереть или жить

Курсивом выделены первые потуги Мэтта говорить на языке племени Совы. Далее не выделяли. ________________________________________ Мэтт, отлежавшись, выбрался из пещеры, раздумывая, что ему делать дальше. Бездельничать ему не хотелось, он помнил слова Урсы и свое желание стать охотником не хуже Рэма, чтобы уезжать с ним. Киур нашел его почти сразу и увел в пещеры нижнего уровня, где племя собиралось для занятий с молодняком. — Уроки речи Урсы тебе не нужны. Буду учить говорить на нашем языке. Учить шить, выделывать кожи и мех, плести корзины и обращаться с оружием. — Хорошо, — согласился Мэтт. Осваивать все эти занятия оказалось не так уж и сложно, как сперва показалось Мэтту. Хотя первая корзина вышла достаточно кривобокой. Он провозился с ней допоздна, но Киур одобрительно хмыкнул и отправил его спать. — Если замерзнешь один, позови. Вот здесь позови, — он коснулся жестким пальцем лба Мэтта. — Киур услышит. Мэтт посмотрел на него с некоторым удивлением: они еще и телепаты? Однако кивнул, припомнив просьбу Рэма доверять Киуру. Трахаться с ним он не хотел, хотя подозревал, что Урса права, следует забывать о моногамии и привыкать к тому, что здесь не строят семей, и о верности как таковой не задумываются. Просто как-то не тянуло Мэтта к Киуру. Ему вполне хватало красоток и Рэма, а задаваться целью перетрахаться со всеми встречными Мэтт не хотел. Следующий день пролетел так же быстро, как и предыдущий. И так же насыщенно. Он снова плел корзинки, и получалось уже лучше. Кроме того, он сходил с Киуром и девушками на озеро, чтобы наломать лозы, а потом внимательно смотрел, как ее нужно обдирать, вымачивать, расщеплять и окрашивать. Да, этим людям тоже нравились яркие краски и красивые вещи. Они украшали свои жилища плетеными ковриками, сшитыми из разноцветного меха одеялами, они разрисовывали горшки узорами — тонкими костяными иглами по сырой глине. У Рэма такого не было, значит, он просто не считал нужным это делать? Или просто никто прежде для него такого не делал? Мэтт взялся за украшение пещеры, требовалось ее слегка облагородить, сделать более домашней. Чтобы Рэму было куда возвращаться, к очагу, где его ждут. Начал он с рисунков цветными камнями по стенам, схематично изображая животных, которых помнил. Еще в планах была пара ковриков, посуда, одеяло… Язык племени оказался для него орешком, не крепче латыни или немецкого. Вскоре он уже был способен понимать щебетание девушек, грубоватые и простые, как копье, шуточки охотников, и даже отвечать им. С Киуром он все так же не спал, заворачиваясь ночами в одеяло, которое грело отлично. Охотник и не настаивал, понимающе усмехался, входя утром в пещеру Рэма, будил подопечного, принюхиваясь к запаху пролившейся ночью спермы, заставляя Мэтта краснеть. Казалось бы, уже взрослый мужчина, чтобы случались такие вот подростковые конфузы. Однако все многозначительными хмыками и заканчивалось, хотя Киур и поглядывал на него, как на аппетитный кусок мяса. Эти взгляды Мэтта слегка раздражали и пугали, он не понимал, с какими целями на него так косятся: сексуальными или гастрономическими. Все стало ясно в конце второй недели, когда Киур, придя к нему, не стал будить, как прежде, а тихо откинул одеяло и принялся поглаживать и без того возбужденное тело. Мэтту снилось все вперемешку: девушки, Иви, Рэм. Ласки Киура он воспринимал как продолжение сна, поэтому беззастенчиво льнул к его рукам. Киур лег рядом, размазал по его заду немного жира, понимая, что за две недели Мэтт отвык от чужого члена в заднице. Он входил так же, как это делал Рэм — неторопливо, давая привыкнуть и принять, но неумолимо. Опытный и ласковый любовник. Ласками Мэтт наслаждался, со сна почему-то показалось, что рядом Рэм. От этого после пробуждения он долго не мог понять, почему рядом Киур и где его охотник. Потом понял, со стоном закрыл лицо руками, удивив Киура. — Что такое, Мэтт? Я сделал тебе больно? — Нет-нет, все просто отлично, — уверил его Мэтт, приходя в себя. — Ты ждешь Рэма, я понимаю. Но тебе нужно расслабляться, к тому же, подумай, Рэм вернется голодным до твоего тела, а оно забудет его. Обоим будет неловко и больно, — Киур погладил его по плечу. — В том, что мы делаем, нет ничего плохого. Это Мэтта успокоило совершенно. Киур прав: лишняя боль ни к чему. А Киур и впрямь оказался хорошим любовником. Стало понятно, кто учил Рэма. Это почему-то вызвало у него улыбку. Похоже, он в самом деле скидывает с себя налет цивилизации. Корзинки — пока самые простые, без узоров и прочего, — получались уже ровными и аккуратными, а вот горшки пока не очень, хотя он старался. Выделка кож привела Мэтта сперва в ужас, в первую очередь, запахами. Ничего, притерпелся, понял, почему все племя бегает справлять малую нужду в определенное место — в каменный желоб, по которому моча стекает в выдолбленные в породе чаны, в которых квасят кожи. В один из дней его поймала Иви и сообщила с широкой улыбкой, что ждет ребенка и очень счастлива. Известие немного пришибло Мэтта, несмотря на его слова о безразличии к своим детям. — Правда? Это… замечательно! — Не только Иви, — девушка перечислила еще несколько имен. — Что, все — от меня? — Мэтт разинул рот в удивлении. Иви закивала. — Мэтт очень плодовит. — Ух ты… Это хорошо, да? — Это очень хорошо. Много детей — много новых охотников и жен. Племя больше. Мэтт вспомнил про шесть сотен, вздохнул про себя, но разочаровывать Иви не стал. Может быть, племя в самом деле станет больше? Он видел стариков, общался с ними — на языке племени. Они учили, лечили, заботились о детях, занимались выращиванием растений, производством всего, что необходимо, не покидая безопасную долину. Мэтт научился у них многому, например, различать растения и правильно их сушить. Кроме растений, в лекарствах и приправах использовались части животных, насекомых, скрассов и прочих тварей. Даже тех червей, которые были просто червями. Если охотнику удавалось убить червя, это было удачей: с них снимали шкуру, потрошили, мясо высушивали и перемалывали каменными жерновами в муку вместе с сушеными ягодами чего-то, напоминавшего шиповник, корешками и некоторыми травами, потом смешивали с медом диких пчел — добыть мед было тоже большой удачей, особенно, если удавалось обойтись без укусов, — и ели зимой всем племенем, понемногу, но обязательно каждый день. Это спасало от цинги и рахита. Мэтта пару раз брали на охоту за растениями. Один раз Киур даже выехал с ним на настоящую охоту, правда, на оленя. Закончилось все тем, что на Мэтта сбежалась и слетелась вся окрестная живность, желая сожрать или хотя бы надкусить. Киур жестко отчитал его за то, что тот не намазался жиром, как следует. Пришлось проглотить: сам дурак. Однако добыча вышла неплохая: два скрасса, червь, олень и несколько меганевр, которые — вот гадость-то! — тоже шли на что-то, например, их очень крепкие лапки — на крючки, крылья и переливчатые головы и панцири — на украшения. — В следующий раз возьмем еще охотников, — Киур, чуть остыв, сообразил, какое сокровище Мэтт. — А приманкой буду я, — пробурчал Мэтт, с сожалением разглядывая порванный в лоскуты лапками меганевр рукав рубашки. Что ж… Все равно он уже сшил себе куртку. Слова с делом у Киура не расходились, на следующий день Мэтта сопровождал десяток охотников и четыре волокуши. Ожидания оправдались — сожрать Мэтта хотели все, кто его чуял, кроме хуртов и охотников. — Хорошая добыча… очень хорошая, — радовался Рас, посмеиваясь. Мэтт матерился по-английски и отходил от охоты, с остервенением потроша тех, кто хотел его съесть. С удивлением понял, что соскучился по сырой печени, так что с удовольствием слопал кусочек, заедая уже не казавшимся таким горьким псевдо-алоэ. — На зиму будет много еды, — Рас похлопал его по плечу. — Надо охотиться каждый день. Зима будет холодная. Нужно много еды и шкур. — Рас, почему охотники не охотятся так, как сейчас? Ведь мы привезли гораздо больше добычи, чем один охотник добывает за неделю? — Никто не пахнет, как ты, добыча не сбегается. — А еще, дай им волю — и они выбьют всю дичь поблизости, — ворчала Урса, которой Мэтт задал тот же вопрос. — И не будет элемента соперничества, вероятно, им станет скучно, или же начнется грызня за добычу внутри команд. Или на запах приманки примчится кто-то, кого даже группа охотников не сможет одолеть. Мы же не знаем, кто может обитать, к примеру, в болотистых регионах, туда охотники стараются не забредать. Причин много, но суть одна — охотятся поодиночке. — А как регулируется численность в племени? Я насчитал пятьсот пятьдесят человек с нами вместе. Где-то еще пятьдесят охотников. Но женщины беременны, что будет? Урса помрачнела. — Я надеюсь, ничего плохого не будет, и все вернутся. И старики тоже переживут зиму. Мэтт, я не знаю. Мне казалось, что все происходит естественным путем: охотника сожрал червь, старик заболел воспалением легких, за ребенком недосмотрели, женщина умерла от родовой горячки… Сколько бы я ни пыталась систематизировать информацию, все смерти естественны, понимаете? — Понимаю. Но… — Мэтт задумался, что-то считая на пальцах. — Я ошибся с подсчетами, Урса. У той женщины с родинкой над губой, у нее ведь близнецы. Получается, что я шестьсот первый. И раз все еще никто не умер, может, просто все так совпадало? — Может быть, вы — первый за много лет чужак, который смог принять этот мир и обновить кровь племени, и теперь нас станет больше? — Это звучит так, словно я стал бонусом в какой-то игре. Урсула хмыкнула: — Очередное допущение? — Почему бы и нет? Это может быть эксперимент наших ученых, которые попивают кока-колу, наблюдая за нами через огромные мониторы. Может быть эксперимент инопланетян, которые выводят новую расу землян. А может, мы в какой-то компьютерной игре, а нами управляет прыщавый юнец. — Бр-р-р! Никогда не любила компьютерные игры. Знаете, Мэттью, что меня спасло от помешательства в первые дни жизни здесь? — Что? — с любопытством спросил Мэтт. — Вы не поверите. Моя ученая степень по философии. Я вспомнила о существовании такой прекрасной вещи, как пофигизм, приказала себе воспринимать все со стоицизмом и привыкла к аскетизму. — А меня спасла жажда жизни. Знаете, очень уж жить хотелось… К тому же, было любопытно, что происходит. И был Рэм, который меня спас. Хотя сперва хотел сожрать. — Не хотел. Племя Совы никогда не было каннибалами, — Урсула рассмеялась, словно девчонка. — Он вас спасал, Мэтт, неужели вы не поняли? Вы испугались и стали барахтаться, думать. Примись он вас обхаживать и уговаривать, боюсь, было бы то же, что с Лиз и Ханной. — Значит, они добрались сюда? Но не смогли смириться? — В районе Плимута обязательно кто-то охотится. Свист нематериального маглева слышен за десятки миль, и охотник спешит к городу, как бы далеко он ни находился. К сожалению, как я уже говорила, периодичность появления пространственно-временного переноса не поддается вычислению, слишком мало данных и разные промежутки времени, а возле города поселились черви. В самый последний раз, перед вами, путешественник во времени попал такому в пасть, спасти его не удалось. Девушек же охотники тогда переправили в поселение, но тело Лиз не принимало перестроение, местную пищу и воду. А Ханна… у нее в поезде осталась трехлетняя дочь. Смириться она не сумела. — Значит, нам двоим повезло с психикой и параметрами тела, — подытожил Мэтт. — Что ж, я могу чем-то помочь? Вспомнить что-то из курса обучения в школе и колледже? — Больше всего меня удручает то, что пока я не могу сообразить, из чего сделать книги, — вздохнула женщина. — Так что вы можете воспользоваться моим методом. Мэтт представил себя, расписывающим стены пещер схемами человеческого скелета, мышц, связок, сосудов и прочего, усмехнулся и пообещал, что обязательно займется. — А пергамент? Каменные таблички? — Для пергамента, Мэттью, нужно очень много кожи. На одну только книгу может уйти солидное стадо, которого у нас нет. Пока что пергамент нам недоступен, как и изготовление обычной бумаги — я не знаю всех тонкостей процесса. Папирус здесь не растет — не те условия, другие растения подобного типа не разделяются на волокна. Таблички… У нас нет достаточного количества времени и рабочих рук для высечения оных, да и инструментов тоже. У древних хоть металл был, у нас же только камень. Глина, разве что, но как материал для документальных записей она малопригодна, сами подумайте, почему. — Увы, — Мэтт развел руками. — Все рецепты изготовления бумаги, которые я читал, начинались словами: «Возьмите листы использованной бумаги, кастрюлю и миксер». Урса покивала. Очень не хватало знаний. Просто очень. Хотя и не катастрофически. — С другой стороны, мы можем научить их хотя бы чему-то. Огонь, колесо и украшения одежды они уже изобрели, правда… А я не знаю, что тут вообще есть из камней, которые можно было бы применить. Зато я умею соль вываривать, хотя у нас нет морской воды… — О, за морской водой придется довольно далеко отправиться. Есть месторождение каменной соли поближе, конечно, только относительно поближе. И добывать ее трудно, приходится рисковать жизнями тех, кто отправляется в шахту, где не сохранились никакие крепи… — Если племя и впрямь расширится… Можно будет основать поселение поближе к морю, а там уже умение ее вываривать пригодится. А что не так с соляными карьерами? Почему рискуют жизнями? — Скрассы и им подобные твари. Они амфибии, могут обитать и в воде, и в подземных тоннелях, и на поверхности. — А поиски соляных озер успехом не увенчались? — Есть и такие. Но соли из них можно использовать для скорняжных работ, а вот в пищу — увы. — Что ж, очень жаль. А там, откуда море отступило, разве нет напластований? — Опять же, мы возвращаемся к неопределенному временному отрезку, который прошел с момента катаклизма. Там, мой юный друг, леса или болота. — Значит, либо прошли пара миллионов лет либо мы и впрямь в эксперименте. Или в игре, потому что только в «Цивилизации» Плимут может стоять на болотах. — Или во льдах. Но вокруг Плимута нет болот, только сухая степь. — В любом случае, странно — кровь уже синяя, а моря нет, соль все еще требуется. — И мы все еще выглядим, как homo sapiens sapiens*, — кивнула Урса. — Что ж, мне пора, мэм. Надо сплести еще пару корзин. — Киур и Рас говорят, у вас замечательные успехи. Так держать, молодой человек. Мэтт, приободренный ее словами, помчался дальше обучаться изготовлению посуды. Рэм вернулся только в начале четвертой недели, осунувшийся, немного хромающий, но гордый до невозможности: ему удалось добыть трех червей, с десяток скрассов, заполнить корзины олениной и зайчатиной, а так же отбить от стада беременную самку дикого хурта. Она устала за время пути, поэтому ничего не боялась, не сопротивлялась и сразу же пошла в пещеры к другим, почуяв запах воды и еды. — Детеныша примешь ты, — сказал Рэм Мэтту, как только они смогли говорить вообще, отдышавшись после безумно горячего секса: Рэм соскучился, да и Мэтт тоже. — Я искал тяжелую самку специально для того, чтобы у тебя появился свой хурт. Мэтт вознаградил его жаркими объятиями и поцелуем. Рэма он не отпускал ни на минуту, забыв обо всем прочем мире. Новость о будущих детях Мэтта охотник воспринял со смешинкой в глазах: представлял, как нелегко пришлось парню, которого хотели все девушки, еще не рожавшие или рожавшие меньше пяти раз. — А еще я немного украсил пещеру. Чтобы был свой дом. Рэм осмотрелся, только сейчас замечая изменения, и, судя по одобрительной улыбке, они ему понравились. - Очень красиво, Мэтт. — Ты снова отправишься на охоту? Или ты уже закончил охотиться до зимы? — До зимы. Эта охота была долгой, но я заслужил отдых. У Рэма прибавилось шрамов на его дубленой солнцем, ветром и непогодой шкуре: последний червь едва не вырвал из его бока пару ребер. Повезло увернуться, но десяток длинных и глубоких параллельных отметин остался. Мэтт внимательно осмотрел их, снова обнял Рэма, радуясь, что тот вернулся живым. - Скоро осень, — мурлыкал Рэм ему на ухо, вжимая в постель и, кажется, собираясь продолжить праздновать свое возвращение. - Осень короткая, нужны все руки, чтобы собрать урожай и сохранить его. Охотники скоро вернутся домой. — Для меня главное — что вернулся ты, — Мэтт был совершенно не против предаться разврату еще раз. Киур был прекрасным любовником. Но такие безумные оргазмы Мэтт получал почему-то только с Рэмом. Он не знал, влюблен ли в Рэма, но знать особенно и не хотел. Им хорошо вместе, это главное. И еще он был безумно рад, что не стал первым среди хронопутешественников, кто попал в племя Совы. Урса многое рассказала ему, что было до нее. Мэтт отдавал себе отчет, что не смог бы так, как она. Недаром же ученые доказали большую выносливость женщин. Пока в племени готовились к зиме, Мэтт упоенно черкал стены пещеры рисунками костей и внутренностей, надеясь, что все это соответствует истине. Впрочем, у него был Рэм, которого можно было раздеть и пересчитать кости. Скелет был в полном составе. Может, и были незначительные изменения, но основное все оставалось на местах. Рэм хихикал на его действия: ему было щекотно. — Терпи, — Мэтт ощупывал его, не пропуская ни одного участка тела, пересчитывал ребра, проверял зубы. Самые большие изменения, вероятно, произошли с зубным аппаратом человека. Теперь зубов насчитывалось ровно тридцать, и клыков было не четыре, а восемь. Мэтт увлеченно их ощупал, покивал, проверил свои челюсти, там ничего не поменялось. Да и вряд ли стоило ожидать такой клинической картины. Он почесал в затылке и пошел на поклон к Урсе. — Это не изменится, Мэттью, потому что нам с вами это для выживания не нужно. — Да, вы правы, наверное. Просто я подумал: изменилась кровь, изменится и что-то еще? А хурты, правда, питаются мясом? Урса посмеялась, но кивнула: — Они всеядны, и, если удается поймать зверушку, найти гнездо или подранка, сожрут за милую душу. Вы видели их клыки? Скорее всего, они не жвачные, но я, как вы понимаете, совершенно не разбираюсь в анатомии, чтобы даже по зарезанному хурту определить, в чем разница. — Я разбираюсь… В человеческой. — Я надеюсь, у вас не будет в ближайшие годы материала для вскрытия, — ее передернуло. — Я тоже на это надеюсь, Урса. Мэтт, когда выдавалась минутка, общался с самыми старыми из племени, собственно, именно ради этого общения он и выучил язык. Беда была в том, что ни старая, совершенно седая Кама, больше похожая на сушеное чучело человека, ни Вар, ей под стать, не знали, что же все-таки вызвало катаклизм. Память людей не сохранила этого. Или… Или это и впрямь эксперимент с изначально заданными параметрами. Мэт предпочитал не вдумываться. Также оставалась пока неизвестной продолжительность жизни нынешних людей. Они не вели точного отсчета времени, не отмечали дни рождений, пять лет, десять, двадцать — уже много. За всеми этими хлопотами Мэтт и не заметил, как промчалась короткая осень, просто по утрам становилось все холоднее и холоднее без очага. Рас собирал мужчин: нужно было отправляться за дровами. Ради этого на хуртов надевали сбрую посерьезнее и собирали повозки за границами долины, за скальной стеной. Дров на то, чтобы пережить суровую зиму и весну, нужно было много. Кроме дров, топили каменным углем, но его добыть удавалось очень мало, и месторождение было довольно далеко. К счастью, было много меха, в меха кутались все подряд, а плотные занавеси не пропускали часть холода в пещеры. Мэтт представил себе, что всю зиму нельзя будет искупаться, и затосковал. Однако все оказалось не столь печально. Мыться было можно — в той части пещер, где обитали женщины и дети, был теплый источник, подогреваемый, вероятно, близостью к поверхности земли магматических пород. Это, конечно, пугало, но Мэтт давно понял, что племя живет в кратере уснувшего вулкана. Жить здесь явно будет хорошо. Если повесить двойные занавеси на входе, положить еще пару шкур в чашу постели. Вместе со всеми он выбирался из долины, тщательно намазавшись жиром и натянув теплую одежду, собирал валежник, слушая, как стучат по дереву каменные топоры. Ему такой пока не давали — для работы с ним требовалась сноровка и недюжинная сила. А, как он успел убедиться, мужчины племени, несмотря на отсутствие мощной мускулатуры, были очень сильны. От Мэтта, впрочем, ничего такого и не требовали, он работал вместе с женщинами, делая то, что мог. Дрова заполняли специальную пещеру поблизости от общего зала, рядом с ними в корзинах стоял уголь — им топили в основном печи, сложенные из глиняных кирпичей полукруглые устройства, которые позволяли поставить на отверстие наверху огромный горшок, чтобы приготовить горячую пищу на много человек. Печей было десять, и горшки для них поднимали специальные блоки. — Зиму переживем хорошо, — сказал Рас. — Скоро придут ветра, но нам они не страшны. Запасов племени хватало, чтобы дожить до весны, к тому же, свежее мясо будет всю зиму: зимнюю охоту никто не отменял, и она обещала быть богатой: псы плодились, сколько бы их ни били. — Главное, чтобы никто ночью не замерз, — Рас подмигнул Мэтту. — Ну уж нет, меня есть кому согреть даже в самые холодные ночи, — усмехнулся парень, поглядывая на Рэма. Тот что-то рассказывал стайке детей, собравшейся посмотреть, как он перематывает полосками кожи свой лук. Рас захохотал, похлопал его по плечу и отошел. Мэтт потерялся во времени, перестал отмечать каждый прожитый день черточками на стене у постели. Это было бессмысленно, он все равно не представлял, в какой именно день лета переместился. Он просто жил. Шил одеяла из шкур, теплые штаны и сапоги, помогал женщинам готовить на все племя, рассказывал сказки, которые помнил: они для детей этого мира звучали столь же экзотично, как, должно быть, звучали бы сказки японцев для самого Мэтта. Зима прошла, за ней миновала весна и снова явилось лето. Мэтт радовался всему, что видел — проклюнувшейся траве, теплу солнца. И своим собственным детям, которые родились, когда им и было положено. Племя увеличилось, но взамен смерть не забрала никого. Он научился стрелять из лука, радуясь своему стопроцентному зрению, метать легкое копьецо и даже нож. Он стал сильнее, крепче, привык к холоду и жаре, забыл, что воздух может пахнуть выхлопами и химической гадостью, забыл, что небо над его прошлым миром было почти всегда мертвым из-за светового загрязнения, и привык ночами любоваться бесконечностью звезд и Млечного пути. — Это так красиво, Рэм, все эти звезды. Смотри, некоторые падают. — Метеоры. Мэтт воззрился на него с отвисшей челюстью, и охотник расхохотался: ему удалось удивить Мэтта. — Урса сказала, падающие звезды называются метеорами. Она о звездах много знает. — Ага, именно они. На самом деле, это не звезды, это падающие камни. Но все равно, это очень красиво. — Камни с неба — это звучит опасно, — хмыкнул Рэм, обнимая его, словно собираясь защищать от этой новой и неизвестной ему опасности. — Да, когда-то один такой камень изменил жизнь моего мира. Но это был очень большой камень… — Мэтт повернул голову, потянулся поцеловать Рэма. Он был счастлив. Сейчас — счастлив. У него было все, что только можно хотеть. И речь вовсе не о материальных благах. Из таковых у него, впрочем, тоже все было. Когда вспоминал о желаниях прежнего мира — смеялся взахлеб: все, все, что нужно человеку, чтобы жить счастливо, это безопасное жилище, пища, вода, одежда и племя. Все остальное, все это дурацкое накопление материальных благ, погоня за новейшими гаджетами, автомобилями-суперджетами, модными брендами — это такая ерунда, не стоящая и внимания, но почему же он понял это лишь сейчас? Об оставленной семье он тоже вспоминал, но как-то скупо и урывками, не волнуясь и не беспокоясь. Они, если верить Урсе, проживут обычную жизнь, на их век времени хватит. Отец ведь, в сущности, неплохой человек, он наверняка вернется, чтобы поддержать мать, узнав, что Мэтт пропал. А у Мэтта тут своя семья. Вернее, партнер. И детишки, которые подозрительно белобрысы на фоне остальных. Их — которые точно от него — было восемь. Если, конечно, судить по цвету волос. Кудрявые беленькие ангелочки в меховых кульках. Женщины умилялись, глядя на Мэтта, который умилялся виду детишек, так и норовил взять их на руки, покачать. Урса объяснила, что это свойственно для ее племени. Обычно охотники оставляли младенцев полностью на попечение матерей. Но Мэтт всегда бегал поворковать над своими, когда возвращался с охоты. Он думал, что другие будут смеяться — но нет, никто не смеялся. Воспринимали спокойно, не удивляясь странности человека другого племени. — Ночью будет сильный ветер, — сказал как-то Рэм. — Никто не выйдет из пещер. Ветер должен пройти и умчаться дальше. — Ветер? Ураган? — обеспокоился Мэтт. — Да, иногда он приходит. Но ты не бойся, я буду с тобой рядом. — Когда ты рядом, я ничего не боюсь, — сказал Мэтт, а потом понял, что так оно и есть. Вечером Рэм зажег очаг, положил рядом запас дров. — Помни — не выходи из пещеры. — Буду шить тебе новую зимнюю куртку, — кивнул Мэтт, раскладывая любовно приготовленные шкуры, ремешки, костяные иглы и каменные ножи вокруг себя. — Ветер придет только к ночи, — засмеялся Рэм. — Пока день, можешь гулять. — Но куртку-то все равно придется сшить, я тебе обещал. Впрочем, он воспользовался временем и сбегал поиграть с малышами. Они уже вовсю ползали и пытались что-то говорить. Кроме тех девушек, с которыми он тогда спал, еще пятеро потребовали от Раса дать им светлоголового охотника, чтобы попробовать зачать от него еще детей. Рэм не возражал, наоборот, радовался, что Мэтту благоволят женщины. И теперь еще трое старших жен были беременны от него. Как сказала Урса, у двоих из них это должны были быть седьмые дети. Мэтт заслушался лепетанием малышей, спохватился и выскочил из пещеры, когда уже начинало смеркаться. Причем смеркаться не из-за наступления вечера, нет, с запада шла черная туча с проблеском молний. Мэтт втянул голову в плечи, рванул к своей пещере. Не добежал он буквально трех шагов, когда ощутил, что ноги отрываются от земли. Отчаянный его вопль потонул в реве смерча, закрутившего Мэтта и несущего все дальше и дальше. Он задыхался, чувствуя, как ветер пытается порвать его на части или превратить в отбивную, потом все же потерял сознание. Возвращение было похоже на последний, отчаянный рывок утопающего к поверхности. Он открыл глаза и сощурился, пытаясь понять, куда его занесло вихрем. Нещадно болела голова, на глаза словно давило что-то изнутри черепа. Но вытаращились они совсем не поэтому. Мимо спокойно мелькали заснеженные леса, он в какой-то нелепой позе лежал на сиденье маглева. Мэтт в ужасе вскочил, ощупывая себя. Куртка, пуловер, джинсы, рубашка, ботинки. Никакого намека на отросшие волосы и бороду, жир, кожаные одежды… Он снова был тем Мэттью Берингом, который садился в экспресс на станции Лондон-Берк в канун Рождества две тысячи сто первого года. И маглев мчал его в Рождество, домой к родителям… И Лондон был городом, море плескалось там, где ему и положено быть, а никакого племени дружелюбных дикарей не было. Мэтт прикусил кулак, стараясь задавить рвущийся изнутри вопль. Он не понимал, что чувствует, в душе перемешалось все в безумный сумбур. С одной стороны, он был рад тому, что это, кажется, был только сон, с другой… Он хотел обратно, в свой сон, к Рэму, детям, мудрой Урсе, смешливому Расу, спокойному и умному Киуру, к старухам и старикам племени. Он хотел домой, и то, что это понятие внезапно обрело разные черты, сводило его с ума. Все время, что маглев вез его до станции, Мэтт пытался перестроить обратно свое сознание. Не получалось. Он шарахнулся от толп народу на станции, мучительно пытаясь припомнить, куда ему нужно. — Мэттью! Мать он тоже узнал не сразу, потом пришлось обниматься, отвечать на вопросы, на которые он даже сразу отреагировать не мог. Память о том, что для всех здесь было настоящим, для него была памятью о прошлом, которое миновало полтора года назад. Он с трудом вспоминал имена профессоров и сокурсников, свои оценки, проблемы, о которых писал тогда матери. Правда, об одной помнил довольно хорошо, так что прямиком с порога кивнул отцу: — Поговорим? — Мэтт, ну ты должен понимать… Мэтт понимать не желал, он желал врезать отцу, что и сделал. А потом высказал все, что думал об этом человеке, не подбирая слов и не повышая голоса. — Я все сказал. Отец осел в кресло, так и остался сидеть и переваривать слова сына. Мэтт поднялся к себе в комнату. Раздражало все: обилие техники, неприятная ткань одежды и покрывала. Он выглянул в окно, но небо над городом было рыже-бурым от обилия света, он не смог увидеть ни одной звезды. Пришлось снова кусать и без того саднящие пальцы, чтобы не закричать от чуждости окружающего мира. И как он тут вообще будет жить? Без Рэма, без детей, без своего племени. Рождественский ужин прошел скомканно: отец молчал, Мэтт тоже молчал, постоянно одергивая себя, чтобы не потянуться за куском поджаристой индейки руками, не облизать пальцы, пользоваться вилкой и ножом, салфеткой и тарелкой. Мама пыталась что-то рассказывать, Энди постоянно дергала брата, желая посекретничать. Мэтт, наконец, ушел с ней в ее детскую, решив, что с ребенком ему общаться будет проще. Но проще не стало. Энди плакалась на то, что ей не покупают какой-то «эльстар три тысячи», а Мэтт даже не мог припомнить, что это такое. — Маме сейчас нелегко, малышка, ты просто потерпи, ладно? — Но я хочу-у-у! Мэтт прикрыл уши руками, он отвык от того, что дети могут что-то канючить, да еще и такими противными голосами. Он тоже хотел — домой. И направление осталось только одно: его дом — сотни лет спустя, не здесь. — Энди, я хочу побыть один, буду у себя. — Но Мэтти-и-и! Он сбежал от них всех, заперся в своей комнате, обхватив голову, свернулся на постели в клубок. Он задыхался здесь. «Что же мне делать?», — думал он. Не кататься же на маглеве сутки напролет… Урса говорила, что самый краткий перерыв между появлениями экспресса-призрака был в три года. «Я не выдержу три года здесь. И нет гарантии, что это случится снова. Я не проживу до две тысячи сто сорок второго, чтобы сесть в экспресс вместе с вами, профессор Ленорманн. Я просто свихнусь тут через пару месяцев». Был еще один выход. Таблетки Мэтт отверг, он мог рассчитать дозу, но был слишком взвинчен, они могли выйти на нервной почве. К тому же, как он подозревал, нужно было что-то, дающее мгновенный эффект. Ударить себя скальпелем в сердце? Не вариант, вряд ли он сможет хладнокровно провернуть оружие в ране, чтобы наверняка убить себя. Он тихо пробрался в кабинет, воспользовавшись тем, что родители разговаривают на кухне, заперев двери, вероятно, выясняют отношения. Код от сейфа он знал, пистолет, купленный отцом несколько лет назад, когда в стране поднялась волна преступности на почве зависимости от нового наркотика, лежал на месте, смазанный и чистый. Это было очень глупо, в прошлый раз его перебрасывало живым, гарантии, что он перенесется обратно, не было. Он трижды протягивал руку к оружию и дважды ее опускал. На третий раз пальцы сжались на холодной ребристой рукояти. Мэтт сунул пистолет в карман, взял лежащий отдельно пустой магазин и два патрона. Больше ему вряд ли понадобится. Взбежал в свою комнату, дверь оставил незапертой, сел на кровать. Его трясло, но истерика словно канула в ледяной мрак. Мэтт схватил ноутбук и принялся искать самые древние способы производства бумаги, тщательно запоминая крупицы знаний, которые удавалось вычленить из потока бесполезной информации. Если уж есть хотя бы малейший шанс, он должен вернуться с чем-то полезным. Читал он долго, запоминал, зазубривал, просматривал карты полезных ископаемых. Его не беспокоили, родителям и сестре было не до него. Это было хорошо. Родители помирились, Энди получила свою игрушку в качестве извинения от отца. Мэтт чувствовал себя чужаком, приехавшим в гости дальним родичем, но никак не сыном и братом. Наконец, его мозг перестал вмещать информацию, Мэтт взял пистолет, зарядил его. Даже если ничего не получится, ему будет все равно. Он придумал идиотское объяснение для родителей. Кажется, ему не поверили и решили, что в Лондоне у Мэтта осталась девушка, к которой он так рвется. Мама была счастлива, а его разрывал истерический смех. Знала бы она, кто и где у него остался! Он набил карманы солью, привесил к поясу сумочку с ней же, расцеловал мать и Энди, кивнул отцу и рванул на станцию. Маглев приближался к Плимуту. Мэтт покусал губы, проверил оружие и решительно приставил пистолет к виску, зажмурившись. «Я хочу домой!» Мэтт нажал на спусковой крючок. Дальше была тьма. __________________ * Homo sapiens sapiens - это НЕ ошибка. Этот термин используется в палеоантропологии для обозначения "человека современной анатомии", о чем, собственно, Мэтт и говорит.