Лик бледной луны

      Бледноликая стояла на краю оврага, внимательно вглядываясь в удивительно ясное просторное небо. Множество звёзд рассыпалось по небосводу — и мелких, и крупных, — так, как снег порой просыпается вихрем со встревоженных кустов. Пространство морозного воздуха и выпавший наконец снег отделял кошку от Серебряного Пояса. Возможно, Закатница там, скажут те, кто верит. Возможно. Но Бледноликая не видела в колючих звёздах такую тёплую и мягкую маму. Рыжая шерсть золотилась в уютных лучах заходящего солнца Юных Листьев, глаза отражали синь безоблачного неба. Как давно были те дни — дни, не омрачённые пустотой, не запятнанные горем, не испачканные в нелепых ссорах. Дни, в которых не было боли.       Глаза Бледноликой болели от пролитых слёз. Мороз нещадно жёг не высохшие до конца щёки. Кошка плакала, пока не почувствовала, что сил даже на то, чтобы оплакивать ушедшую, почти не осталось. В груди билось живое пока, но порядком израненное сердце. Воительница вызвалась охранять лагерь этой ночью. Множество мыслей бродили без присмотра в её разуме, и она не заостряла на них особого внимания. Горло саднило от подавленных, приглушённых полувсхлипов-полувскриков. Она вспомнила алую от крови шёрстку, застывший взгляд, в котором до сих пор читалось отчаяние. Только бы успеть, только бы спастись, могла сказать, смотря в них, Бледноликая. Жажда жизни, желание не подвести их всех — тех, кто любил её, кто верил и надеялся. Кто ждал. Но воительница не могла глядеть, как и не могла отвернуться. Она видела страх Закатницы, видела боль и ужас жертвы, загнанной в последнюю ловушку, из которой не было выхода. Мох сказал, что чуял той роковой ночью запахи своих. И его слова сейчас навязчивым повтором бились о стенки разума кошки. Что, если такая родная, такая верная мать оказалась в капкане не по воле случая? Чья жестокая и извращённая прихоть могла сотворить такое? Почему она вышла в лес глубокой ночью? Что ей понадобилось там? И что забыл там Туман?       Жуткий сон, почти позабытый, погребённый под глыбой скорби, вновь всплыл в до отвращения чистой голове. Бледноликая увидела Закатницу в обоих местах одновременно — и там, и там рыжая воительница оказывалась окровавленной, лишённой жизни кем-то злым, кем-то, кто потерял своё сердце. И вечность переплавлялась в вечность. Там был Туман, и ненависть жгла раскалённым металлом. Не жить им двоим в одном мире. Кто-то обязательно умрёт. Они слишком долго причиняли друг другу боль. Взрывом станет чья-то смерть, а потом наступит закат. И ночь придёт — обволакивающая, как тёмные от горя очи Хвойнолистой, пустая и правильная, словно лживые утешения и сочувственные речи соплеменников, безмолвная, как сама Бледноликая, наглотавшаяся в далёком дождливом дне смерть-ягод, закрыв себе уста, запечатав наглухо свои желания и страхи. В этой вечности она жаждет убить Тумана, поглотить его прежде, чем он поглотит её. Ей не жаль, её не обмануть кажущейся такой искренней болью. Он хотел сломать её — и оттого она сломает его.       И эта вечность плавно и незаметно перекатывалась на языке в другую — ту, в которой было тошнотворное смирение, апатия, смешанная с безразличием, и болезненная до острых клиньев лисьего капкана любовь.       — Знаешь, какие слова она сказала, когда ты родилась? — это Тополь, раздавленный небом, раздавленный любовью и теперь уже не имеющей возможности выхода нежностью.       — Ради тебя, Капелька, я бы мучилась и не один день.       Бледноликая знала и помнила всё. Помнила шершавый язык матери, вылизывающий её к посвящению, помнила сияющие гордостью голубые глаза, когда она стала воином и вступила во взрослую жизнь, помнила все её слёзы, когда она хрипло шептала слова любви и надежды, прижимая её к себе крепко-крепко, словно страшась того, что дочь исчезнет, что смерть-ягоды и отсутствие смысла снова заберут её туда, где нет хода Закатнице. Помнила боль.       — Пожалуйста, больше не умирай. Я не вынесу того, что потеряю тебя, не вынесу!       — Я тоже не вынесу, — бесшумно прокричала Бледноликая. — Я не вынесу, я слабее, чем ты, вернись, мама, пожалуйста, умоляю, вернись! Не бросай меня здесь!       Звёзды над головой оставались непроницаемыми к её молитвам. Конечно, ведь это всего лишь дальние огоньки. Это не души предков. Просто кто-то выдумал утешительные сказки, а остальные подхватили этот безнадёжный акт самообмана.       Горе резало по сердцу интенсивнее вражеских когтей и клыков. Звёзды тоже по-своему ранили. Равнодушие гораздо хуже ненависти. Туман должен гордиться тем, что она его ненавидит так рьяно.       Когти со всей яростью хлестнули заснеженную землю. Бледноликая покачнулась, и если бы почву сейчас сковал лёд, то она бы упала на Всеобщую поляну, прямо к удивлённым и шокированным взглядам разбуженных шумом соплеменников. А что, если?.. Мысль оборвалась, но воительница уже успела понять её до конца, не проговаривая про себя обычными словами. Что, если попробовать?.. Так будет надёжнее, так точно никто не спасёт. Переломанный позвоночник вылечить сложнее, чем отравление. Будет мучительнее, больнее, но разве сравнится эта боль с болью от потери? Зачем ей жить? Зачем ей жить в этом лживом и жестоком мире? Всё равно рано или поздно она умрёт, так почему бы и не сразу покончить со всей тягомотиной, что другие зовут жизнью?       Грустные, смотрящие в самую душу (которой, впрочем, не существует) глаза Хвойнолистой твёрдым щитом встали над бездной. Бледноликая словно наяву услышала её тихий, но от того не менее сильный голос.       — Нет, я не позволю тебе. Я знаю, что ты сильнее, знаю, что ты справишься!       Но воительница горестно и резко тряхнула головой, отгоняя наваждение. Бессонная ночь давала о себе знать. Хвойнолистая, реальная или же иллюзорная, в любом случае ошибается. Она просто хочет видеть свою подругу такой.       Сейчас или никогда! Надо покончить со всем! Образ Закатницы давил на разум. Она не могла жить там, где всем как будто всё равно! Как будто жизнь продолжается, как будто так и надо! Как будто кошки должны истекать кровью в полночь по воле чьего-то извращённого сознания. На свете всё бывает, скажут бывалые воины. Потери неизбежны. Её забудут, если уже не начали забывать.       Её охватил пламенный и лихорадочный гнев. Глаза казались воспалённо-сухими, голова же гудела от напряжения. Сейчас или никогда! Пока никого нет. Лапы тряслись, сердце грозило выскочить из груди. Бледноликая сжалась в один дрожащий комочек. Звёздное небо надвигалось, врезалось в сетчатку глаз мелкими острыми иглами. Деревья обступили её со всех сторон. Обрыв отдалялся. Где-то там, внизу, спали воины, которых ей следовало охранять. Всего один шаг. Давай, ну давай же, ты же уже делала всё это! Желудок скрутило болезненным узлом, комок в горле разросся до немыслимых пределов. Лик Закатницы, её мягкий голос, заботливый взгляд, родительская гордость, любовь — всё это намертво отпечаталось в памяти. Разве сможет она когда-нибудь забыть? Разве захочет она забывать?       — А ведь смерть — это тоже забвение, тоже трусость. Ведь если тебя не будет, кто запомнит Закатницу? — ехидный внутренний голос бил по самому больному, если это место, конечно, ещё существовало и могло быть затронутым. — Давай, переступи последнюю границу, докажи, что ты хочешь её забыть навсегда! Сделай это! Дай Туману наслаждаться триумфом! Пусть он останется безнаказанным!       — Мама, — гнев ушёл, слёзы вновь покатились по щекам! — Мама! — она приглушённо всхлипнула, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать. Почему она не может выразить свои чувства, почему она должна думать о чьём-то покое? Ей казалось, что звёздные лучи пронзят её насквозь, не оставляя ни одного живого места. Когти нещадно заскрежетали по земле. Кровь выступила на подушечках лап. Слёзы жгли беспощадным огнём. Всего лишь несколько шагов. Это несложно, не так ли? Совсем несложно пройти такое короткое расстояние. Голова заболела, мир неожиданно помутнел. Одно только звёздное небо оставалось до отвратительного ясным. Почему коты так в вас верят, звёзды? Что такого хорошего за всю долгую вечность вы для них сделали?! Как могут утешать холодные бесстрастные огоньки?       Солнце погасло навсегда для неё. Настала эра ненавистного тумана и белоснежной пустоты. Она окинула равнодушным взглядом испачканные лапы. Какая разница, она не хочет их вылизывать. Она ничего не хочет. Даже убить истинного виновника.       — Ты знаешь, что с таким безалаберным стражем можно легко вторгнуться в ваши угодья?       Мох казался нелепым пёстрым пятном на фоне окружающей белизны. И рядом с ним затаилась его небольшая копия. Испуганные зелёные глаза резко выделялись на её лице. Запах врезался в ноздри, но она никак не могла понять, почему он казался таким едким и хвойным одновременно.       — А, убийца чужих матерей и предводительниц пожаловал? — к сожалению, голос вышел далеко не язвительным, а скорее горьким и надтреснутым, разбитым. И вызвал у Речного глашатая не боль или гнев, а жалость. Отвратительную жалость. — И не боишься, что тебя убьют? — пелена слёз застилала взор, отчего Мох и его спутница расплывались, искажались, сливались в одно целое. — Ты, малышка, если у меня, конечно, в глазах не двоится таким странным образом, надеюсь, никого не убивала?       Та кинула на неё затравленный взгляд. Бледноликая вытерла слёзы, чтобы осознать то, что практически животный ужас на лице юной кошки ей не показался. Та глазела со страхом и болью одновременно. Болью, что выглядела на удивление схожей по глубине с болью серо-белой воительницы.       — Да что ты знаешь обо мне, Грозовая? — тон её речи, однако, был иным. Враждебным и высокомерным. Ах да, Тени же никогда не покажут свою слабость перед чужаками. Бледноликая теперь узнала так отчаянно свербивший её нос смрад лягушек и болотной сырости. Вот только что-то казалось неправильным здесь. Мутное сознание педантично отыскивало все странные детали. Разорванное ухо, свежая кровь, ярость, взъерошенная шерсть. Чужой акцент. Невероятно чужой. Невольно режущий по ушам.       — Спокойно, Цветок! — Мох предупредительно махнул пушистым хвостом. — Нам нужен Вьюнозвёзд. Нам нужен разговор с ним. Пожалуйста, не медли, Бледноликая, — он умоляюще взглянул на воительницу. — Возможно, что сейчас мои соплеменники вкупе с Ветровыми котами уничтожают остатки племени Теней. Кто знает, что моей сумасшедшей ученице взбредёт в голову?       — Идём, — хмуро кивнула Бледноликая. Слёзы застыли стягивающими кожу ледяными каплями. Если Речной шут так хочет самоубиться и разрушить все условия, пускай, ей всё равно. Уж она не будет вмешиваться в чужие решения. А Сумраку и впрямь могла угрожать смертельная опасность.       Мрак колыхался вокруг них, когда они пробирались к лагерю. Ветер неожиданно поднялся, со злостью швыряя пригоршни снега воителям в лицо.       — Поднимайтесь! — заорала Бледноликая. — Все сюда!       Её услышали все, кроме Закатницы под толстым слоем промёрзшей земли. Поднимется ли она, если крикнуть громче, срывая все голосовые связки? Мёртвых тревожить нельзя, но что делать, если до боли не хочется отпускать от себя родную душу? Как знать, может, она уже сходит с ума, вязнет в чёрном болоте кошмаров и ночного бреда?       — Ты с ума сошла, Бледноликая? — первым высунулся Мёд. Кошка выдавила вымученную кривую ухмылку. Как точно и очевидно! — Дай поспать хоть немного.       — Дело первостепенной важности, — Мох словно бы почувствовал, что ещё немного, и Бледноликая гарантированно даст кому-нибудь по морде, чтобы не говорить вслух пустые слова.       — Ты что здесь забыл? — из своей пещеры вышел наконец Вьюнозвёзд, за ним неспешно шествовала сонная Остроухая. — Предатель Воинского Закона!       — Потом-потом, — махнул лапой Мох. — Потом со мной разберётесь. Цветок пришла просить у вас помощи. Речное и племя Ветра объединились и напали посреди ночи. Сумеречное племя не справляется. Необходимы союзники.       — Вот как? — Вьюнозвёзд кинул задумчивый взгляд на дрожащую, но пытающуюся казаться уверенной ученицу. — Хорошо, мы поможем племени Теней. Мох, ты идёшь с нами, чтобы, если это какой-то коварный план, заплатить за свершённое тобой зло. Итак, — лидер в несколько широких прыжгов преодолел расстояние от собственной палатки до Каменного Карниза и одним махом взобрался на плоский осколок скалы. Остроухая чёрной птицей взлетела за ним вослед. — Грозовое племя! — воззвал он зычным голосом. — Мы отправляемся на помощь племени Теней. В бой пойдут Остроухая, Мёд, Тополь, Белкоусая, Вранокрылка, Тучегон, Вечер, Бледноликая, Туман, Малиновка, Василёк. Остальные охраняют лагерь на случай непредвиденных обстоятельств. Хвойнолистая, — повернулся он к измождённой целительнице, — ты отправляешься с нами, чтобы залечить неизбежные раны. Подготовь травы, и мы пойдём.       — Хорошо, — кивнула травница, ныряя в целительскую палатку. Бледноликая поёжилась, на миг отдаваясь всеобщей суматохе и тревожному оживлению. Битва — это хорошо. Битва — это то, что нужно.       — Вьюнозвёзд, — Бледноликая всё-таки, несмотря на алый дым гнева в груди, помнила о страданиях Речного кота. Раны не зажили до конца, а его соплеменники в гуще боя не станут разбираться, виновен он или нет. — Пусть Мох останется в лагере. Разве ты не видишь, что он не способен сражаться?       — Я не уверен, что ему можно доверять, Бледноликая, — предводитель кинул настороженный взгляд в сторону пёстрого воителя. — Кто знает, что будет, если оставить его в лагере?       — Вот именно! — голос Тумана подействовал на неё как укус осы. Лапы так и зачесались наброситься на него, отомстить за смерть мамы. — Он убийца, я знаю это так точно, как то, что солнце поднимается каждый день! Нельзя оставлять его здесь! После битвы лучше всего исполнить повеление Речного предводителя.       — Конечно, — сардонически усмехнулась Буря, взъерошив короткую каштановую шёрстку. — Давайте напрямую следовать указам сбрендившего лидера! Мы не знаем всей правды. Пусть Мох останется здесь, Вьюнозвёзд. Если что-то пойдёт не так, мы с лёгкостью расправимся с ним, силёнок у нас достаточно.       — Я хочу пойти на битву, — возразил Мох. Его глаза сверкали лихорадочным блеском. — Во всём замешана она, зуб даю! Я должен разобраться со всем этим самостоятельно!       — Я сам с тобой разберусь, лисья душонка! — зарычал Туман.       — Хватит! — одёрнул всех Вьюнозвёзд. — Нам нельзя задерживаться, надо спешить. Времени на споры нет. Мох, оставайся здесь. Шалфейница, пожалуйста, позаботься о нём.       — Хорошо, — белоснежная целительница поманила чужака за собой. Хвойнолистая уже собрала нужные травы. Воины возбуждённо загудели, стряхивая с себя последние остатки сонливости. Несмотря на трагичность положения, долгое отсутствие битв вызывало сейчас странную энергию, бурлившую через край и грозившую выплеснуться наружу. Вьюнозвёзд издал побудительный клич, и Грозовые бегом бросились вверх, поднимаясь по оврагу. Бледноликая мимоходом вспомнила, как ещё недавно больше всего на свете желала упасть вниз, и только подивилась тому, как быстро менялись её мысли за последние четверо суток. Туман всё же оставался в её глазах главным преступником, отнявшим у неё всё и жаждущим урвать последнее. Но в данный миг ненависть вновь притушилась, сохранив лишь угрюмую сосредоточенность. Деревья кривыми узловатыми ветвями тянулись к лживым звёздам, кусты под бушующим ветром обнажали неприглядные чёрные стебли. Снег с погибших трав летел в морду, таял на носу и катился по щекам мелкими мутными каплями, подозрительно походившими на слёзы.       Синеглазая кошка отмечала каждую мелочь по пути, тут же ненароком забывая всё, что оставалось позади. Необычная пустота царила в её голове. Лапы инстинктивно делали то, что нужно, глаза зорко выискивали возможные источники опасности или же подозрительные странности. Нюх тщательно стремился выделить в ветре запахи чужаков, врагов, но воздух нёс с собой только привычные ароматы снега, хвои, влажной земли, попрятавшейся дичи и прелых листьев.       Бледноликая даже не спела понять, когда именно они переступили границу. Только в атмосфере потянуло большей сыростью, а деревья обступили их плотнее.       — Веди, — обратился Вьюнозвёзд к ставшей намного увереннее под защитой родных угодий Цветок. Та угрюмо кивнула и пошла по крохотной тропинке, незаметной с первого взгляда.       Они крались осторожно, хотя особенной потребности в скрытности не было. Крики и вой дерущихся котов раздавались уже отсюда. Бледноликая сморгнула мешающие слёзы. Три дня и четыре ночи оплакивала она Закатницу, но здесь плачу не место. Горе и ярость осушили последние капли.       — Капелька, славная моя Капелька!       Скорбь по матери никогда не утихнет. Боль не уйдёт, даже если отомстить главному виновнику.       — Туман, — стиснула она зубы. — Туман.       И Грозовое племя наконец подошло к лагерю.       Времени на раздумий не осталось. Серо-белая кошка чуть ли не самой первой вступила на территорию визжащих и сгруппировавшихся в кучу малу котов. Это ощущение оказалось сродни тому, как погрузиться в бурный ледяной поток. Вода несётся прочь, и от берега всё дальше и дальше, и остаётся лишь бороться изо всех сил и стремиться найти выход назад. Впрочем, Бледноликая его не искала. Миновав незаметно троих противников, она очутилась в самой гуще жестокой и несправедливой битвы. Первую царапину она получила от трёхцветной и явно изрядно нервничающей Речной воительницы. Только после хорошей взбучки и напуганных голубых глаз она признала в своей противнице Водоросль. Почти позабытая злость возросла вновь, и Бледноликая наотмашь ударила бывшую подругу по щеке лапой. Кровь тоненькими струйками обозначила её гнев и давнюю обиду. Водоросль никогда не была ей подругой. Глупости! Только Хвойнолистая достойна этого звания! Жалкая кошка лишь рассеянно хлопнула глазами, прежде чем не умчаться прочь.       Бледноликая презрительно хмыкнула, забыв резко о чувстве вины перед Речной, долгое время терзавшую её в прошлом. Правда, насладиться победой сполна ей не удалось. Чёрный оруженосец со всего маху куснул её за загривок. Воительница бешено затряслась, стараясь избавиться от въедливого ученика. Мимолётно отметив про себя то, что по спине потекло что-то тёплое, кошка всё-таки стряхнула Речного на грязную землю. Звёздное небо равнодушно пялилось на кровавый беспредел тысячей светлых и бесстрастных глаз.       — Туман, — вновь прошептала она про себя, набрасываясь на полосатого воина Ветра. — Туман, — имя ненавистного ей кота стало своеобразным и эффективным оружием против врагов. Поджав хвост, кошка рыбкой нырнула под живот противнику и принялась извиваться, царапая его мягкий беззащитный живот. Зубы Ветряного куснули плечо, и к тёплой струйке на шее прибавился лишний ручеёк с другой стороны. Когти соперника бессильно заскользили по земле, и тот, вырвавшись с визгом, поспешил убраться. Бледноликая тяжело дышала. Боль и усталость дали о себе знать. Обречённость навалилась на неё, вытесняя спасительную в этот миг ярость. Может быть, так и лучше? Не придётся ломать кости самостоятельно. За неё это с радостью сделают другие.       Серо-белая тень промелькнула у неё перед воспалёнными глазами, заступив на место ушедшего врага. Серо-голубые, до боли знакомые очи с любопытством смотрели на неё, а их обладательница пока не спешила нападать.       — Ты любишь свои сны, лунушка? — на удивление ласково спросила Речная, словно бы не вокруг них кипела отчаянная битва.       Бледноликая не ответила, настраиваясь на нужный лад. Какая удача, Звёздное племя её раздери! Идеальный противник, пусть и не истинный виновник её бед, к сожалению. Но как похожа его чёртова сестрица, как похожа!       — Я люблю свои сны, — Сновидица улыбалась нежно, будто бы встретила кого-то родного, а не злую воительницу, что могла с лёгкостью разорвать её на части. И в улыбке её даже читалась неуместная гордость. Вот только выражение лика оставалось холодным и сосредоточенным.       — Туман, — тихонько прорычала Бледноликая. Как же просто представить, что перед ней её «братец», будь он неладен! Речная кошка улыбнулась ещё приветливее, а в глазах мелькнула искра тёмного торжества.       — Я здесь, — ответствовал голос у неё за спиной. Грозовая воительница резко развернулась, со всей свирепостью глядя на брата. Тот лишь растерянно перевёл взор на Сновидицу, по всей видимости заметив её давно. Серо-белый кот, казалось, не мог решить, что же делать — то ли броситься на помощь сестре, то ли защитить соплеменницу. Речная кошка, судя по всему, всё поняла и со злостью уставилась на неё.       — Люблю я сны? — скривила губы Бледноликая, вспомнив сон о Тумане. Тогда она так и не смогла возненавидеть его по-настоящему, однако всё на свете меняется. — Я их ненавижу!       — Я знаю, лунушка, — сладко пропела Сновидица и отступила на несколько шагов. — Я знаю. Но сегодня я сдаюсь. Пока!       Её стройная фигура скрылась в толпе. Грозовая кошка даже в погоню броситься не успела. Туман мгновенно кинулся прочь, поспешив в схватку с дальними соперниками. Словно бы всерьёз решил больше не издеваться над бывшей сестрой. Бледноликая внезапно осознала, что теперь действительно осталась одна. Но это ещё не было веским поводом бросаться вслед за ненавистным ей соплеменником. Гроза и Тени сражались вдалеке. Её берег отдалился, и отныне её уделом являлось дно. Воительница оскалила зубы и приняла боевую стойку. До встречи со Сновидицей её движения не выполнялись по всем правилам, напротив, успехом в деле служили её эмоции и отрешённость от происходящих событий. Сейчас же Бледноликой невольно стало страшно. Она хотела смерти, но что-то в ней упорно цеплялось за жизнь всеми лапами.       — Я не хочу обратно в Звёздное племя, — тихий, но твёрдый детский голосок заставил её вздыбить шерсть. Сердце в волнении заколотилось сильнее, лапы крепче прижались к хлюпающей снежной поверхности. Ей на секунду показалось, будто разгадка давней тайны нашла ответ, надо только выудить его, пробиться в самую глубь памяти. Суровый белый мир и смертельный танец вьюги. Задумчивые голубые глаза брата и сестры, родительская любовь. Мама, у которой глубокие синие очи, и папа, хохочущий над проделками младшей дочки и над строгим взглядом мамы. Папа, любящий маму больше жизни и никогда на свете не способный обидеть её даже неосторожным словом. Всего немного, ещё чуть-чуть.       — Мы любим тебя, Мо…       — …тварь, бледная поганка, я убью тебя! — донеслось откуда-то издалека. Бледноликая с великим сожалением поняла, что рыжий воин всё испортил. Он прыгнул моментально, опрокинув её в грязь. Его зловонное дыхание обдало её усы, и она поморщилась от отвращения. Мощное крепкое тело Речного давило на неё своей неимоверной тяжестью. Он выпустил когти ещё в полёте, и воительница отчаянно завозилась под ним, пытаясь высвободиться из его стальной хватки. Он царапал её бока с остервенением, а в янтарном взоре сквозила лютая чёрная ненависть. Рыжий здоровяк пугал больше не силой, но этой непонятной яростью, жаждой убийства. Выглядела ли она так, когда смотрела на Тумана? Она задыхалась, неожиданная боль и желание выжить любой ценой заставляли её биться под ним быстрее и упорнее. Никогда ещё она не дралась так бешено — бой шёл за её жизнь, за возможность дышать и любить. И в противовес им Речной воитель рычал как дикий хищник, и она едва угадывала в его рёве отдельные слова.       — Тварь… Мамаша… Жалкая, как ты… Ненавижу… Вечно мешаешь… Поплатишься… Сдохни…       Бледноликая старалась не слушать. Голова гудела от нехватки воздуха. А от запаха врага жутко тошнило. Его бессвязная речь бросала в дрожь. Как же жаль, что она позабыла о самом главном правиле. В битве отвлекаться нельзя ни в коем случае. Изнурённое отсутствием сна и долгой борьбой тело начинало сдаваться. Как же ярко отличалась любовь призраков от швырнутой со всей дури в морду ненависти противника. Лапы беспомощно стремились к освобождению. От жуткой злобы, от смрада, от неприятной грязи, от всего того, что составляло сущность этого воина.       — Помогите, — захрипела Бледноликая, не надеясь, впрочем, быть услышанной. Однако ночь в очередной раз успела удивить её. Рыжего кота кто-то милосердно отшвырнул от неё, и она осторожно поднялась на лапы. В глазах потемнело, голова закружилась. Мир подёрнулся мутной пеленою.       — Нет, только не здесь, — взмолилась про себя воительница. — Терять сознание сейчас гибели подобно.       Вечер храбро боролся с врагом, но ему катастрофически не хватало времени. Бледноликая решительно двинулась к соплеменнику. Ей надо преодолеть сонливость и тошноту, ей необходимо не пасть в омут беспамятства. От неё зависит жизнь другого кота. Последняя мысль придала ей энергии. Дурнота отступила. Лапы вновь обрели твёрдость. Кровь потихоньку застывала на её шерсти. Кошка выпустила когти и прыгнула на того, кто терзал её. Глаза его горели адским пламенем. И как же страшно было видеть в них собственное отражение. Искажённое в огне извращённого безумия, дрожащее, покрытое грязью и кровавыми потёками. Речной кот сиганул в её сторону, с явными намерениями закончить начатое. Бледноликая не успела его атаковать, так как Вечер, о коем рыжий в порыве злости забыл, с гневом набросился на него. То ли здоровяк вымотался, то ли Вечер оказался выносливее, но в эту ночь победа осталась за ними. Звёзды мерцали на уже начинающем затуманиваться небосводе. Синеглазый воитель чуть ли не на себе потащил уставшую до смерти кошку. Всё расплывалось, менялось, и она почти не запомнила, как они умудрились выбраться из живой ловушки. Она осознавала, что вяло защищалась, пока Вечер неистово пробивал дорогу к жизни. Запахи трёх племён перемешались у неё в ноздрях, вызывая стойкое желание откашляться. Она держалась изо всех сил, кои утекали вместе с кровью под мёрзлую землю.       — Мы думали, что ты погибла, Бледноликая, — отрывисто бормотал молодой кот. — Но я не верил, не верил. Не мог поверить, и оказался прав.       Его запах отчасти дарил умиротворение. Кошка слушала его голос, и после диких воплей того Речного он казался исцеляющей мелодией. Они неведомым чудом вышли к границе, нагнав отступающих соплеменников.       — Вьюнозвёзд потерял жизнь, закрыв собой Остроухую, — рассказывал между тем серый воитель. — Но, слава звёздам, она была не последней. После этого лидер и скомандовал отступление. Мы проиграли. Река и Ветер теперь обогатились за счёт Сумрака. Следующая на очереди Гроза, я думаю. Пожалуйста, Бледноликая, только дождись лагеря. Не смей засыпать сейчас. Не закрывай глаза. Слышишь меня?       — Слы-шу, — прошептала серо-белая кошка. Не закрывать глаза казалось неимоверно сложным заданием. Её мутило. Хотелось больше всего на свете лечь и уснуть до конца времён. Ей мнилось, будто если она тотчас же не сомкнет век, то небо обрушится на неё, пронзая всё её тело острыми копьями холодного света.       — Держись, подруга! Мы тебя вылечим! — О, этот славный голос. Хвойнолистая подставила ей своё плечо, поддерживая её с другой стороны.       — Хвойно-листая, — Бледноликая желала удостовериться лишь в одном. — Не уходи от меня, прошу! — Перед глазами встало то пробирающее до костей видение, когда Туман перевернул её тело с разорванной грудью. Явь мешалась с мороком, и воительница испытала немалое облегчение, когда поняла, что тот образ относился к сновидениям. (— Любишь ли ты свои сны, лунушка?) Вот только Закатница сном не была. И Звездой, к сожалению, тоже. Горе, позабытое в пылу боя, пронзило её насквозь, пронзило острее копий небесного света. Разве можно жить в мире, в котором нет Её?! Очи закрылись сами собой. Дыхание перехватило от вскрытой раны. Как она могла позабыть её? Её истинная мать Закатница — далеко не та фантомная кошка с синими строгими глазами.       — Я не уйду, — слова целительницы коснулись её сознания прохладным приглушённым потоком. — Но и ты… не уходи.       И забвение накрыло её тихим подводным течением. Она всё же не выплыла к берегу. Как жаль, наверное.