***
Бледноликую Туман нашёл рядом с Общей кучей. Он уже успел поохотиться, собираясь с мыслями. Надо бы рассказать о сновидении сводной сестре, вот только как? С ней сложно говорить о таких щепетильных темах. Она совсем недавно начала вставать и потихоньку ходить по лагерю после той злополучной битвы. К тому же она не верит в Звёздное племя. Если только Хвойнолистая рядом, в таком раскладе событий намекнуть ненароком стоит. Целительница должна поверить ему, ведь она хорошо общается с предками. Возможно, Закатница приходила во сне и к ней? И что же делать? Правильно ли тревожить кошку? Она его в клочья разорвёт, и здесь он её понять вполне сможет. Ведь это то же самое, как если бы Мох давал бы ему указания забыть Нелли. Туман сжал зубы. Он ничего не скажет — так же, как не сказал Сновидице о Речном воине в лагере. День прошёл быстро, по его мнению. Бледное солнце скользнуло робкими лучами по выпавшему снегу и скрылось за завесой мрачных деревьев. Отчего-то ему не хотелось идти спать. Он показал пару приёмов Ольховушке, которая, к слову, обещала со временем превратиться в искусную и ловкую воительницу, и в задумчивости уставился на унылые небеса. Снег валил вновь. В желудке царила неприятная пустота, а в душе тоска. Как и всегда, однако, невесело ухмыльнулся Туман. Он не мог вспомнить, какой промежуток был между вечером и серым днём. Возможно, опять выявился досадный провал в памяти. Воин тряхнул головой, ощущая острое желание поговорить с Бледноликой. Или с кем-то, кто мог выслушать его без тошнотворного равнодушия или презрения. Ненависть почти-сестры вполне подходила. Он мазнул взглядом по пёстрой спине отъявленного мерзавца Мха, стиснул зубы, стараясь не зарычать, и направился прямиком к изрядно отощавшей и измученной серо-белой кошке. Если бы не ясные светло-синие глаза, он бы мог спутать её со Сновидицей. Он попытался вспомнить прошедший день, и не смог. Но укоризненные взоры Нелли и Закатницы жгли затылок. Он не передал послание сестре, струсил, как в большинстве подобных случаев — не справился. Туман остановился, стремясь успокоить себя. Лапы отчего-то показались слабыми, будто сделаны они были из снегов и туманов, а не содержали в себе плоть и кровь. — Ты не выдержишь бури, сынок. Он мог сражаться с врагами, мог охотиться на самом пике изнурённости, но слова и эмоции вызывали в нём постыдный, недостойный воина ужас. Он верил в звёзды — возможно, вера поможет ему держать себя в лапах. Туман решительно расправил плечи. Рядом с Бледноликой оказалось пусто. Плохо. Хвойнолистая успокоила бы подругу, проявила бы благоразумие. На целительницу можно положиться, на бывшую сестру, к сожалению, нет. Ладно. Он исполнит то, что от него требуется, и больше с ней его не будет связывать ничего. Свобода уже окончательная. Только выдержать несколько жалких минут и потока слов. Узы будут разорваны. У него есть Сновидица, и она должна стоять на первом месте. — Братец Туман, — Ольховушка в приветственном жесте прижалась боком к его боку. Золотисто-зелёные глаза её сверкали особенным светом. Почти как Нелли, подумалось ему. Разве мог отвергнуть он её дружбу? А вместе с ней позабыть и Бледноликую, расположения которой когда-то клялся заполучить? Он тряхнул головой, стремясь хоть как-то забыть о бесконечных сомнениях. Решай уже что-то, прикрикнул он мысленно на себя. Решай! Ольховушка понимающим взглядом проследила за другом. Да, всё же, спустя множество долгих лун, нашлась кошка, помимо Нелли, готовая принимать его без требований и понимать с полуслова. И он был воистину благодарен Звёздам за возможность обрести такого друга. Он вздохнул и решительно направился к сестре.***
Вечер в задумчивости теребил кончик хвоста, не решаясь произнести ни единого слова. Бледноликая терпеливо ждала, не торопя синеглазого воина. Впервые в жизни она видела, как тот нервничал, закрывал глаза и открывал вновь, стараясь подобрать слова, тоскливо вздыхал и грустно смотрел на неё. Кошка не могла понять, почему именно он счёл нужным заботиться о ней так же, как коты, любившие её? Ни одной подходящей причины не находилось. Они даже не были приятелями, никогда не общались достаточно близко. Тёмно-синее небо над ними выглядело удивительно прозрачным, несмотря на то, что холодный ветер безжалостно хлестал по деревьям, обнажая неприглядные голые ветви посредством срыва снежного покрова. Убывающая луна казалась золотистой. Бледноликая впервые со дня битвы выбралась на небольшую прогулку. Тело с непривычки двигалось вяло, неповоротливо, но воительница относилась к этому безразлично. Какая разница! И пусть Вечер мнётся, если ему так хочется. Но красота зимнего вечера невольно трогала сердце, и яростная скорбь смягчалась, но не ослабевала. Мама любила такие небеса — прозрачно-синие, светлые, невзирая на приближение ночи. Она называла тёмно-синий цвет цветом чистоты и преданности. Сама же Бледноликая невольно ассоциировала с такими понятиями тёмно-зелёные оттенки, прямо как хвойные ветки, в особенности, когда находила подтверждение тому в мягких очах-омутах лучшей подруги. — Бледноликая, — прохрипел Вечер. Выглядел он испуганным и взволнованным одновременно. Он нервно сглотнул, облизнул усы, шумно выдохнул и снова продолжил: — Я бы хотел поговорить с тобой о битве. Той ночью. — Зачем? — слабым голосом спросила кошка. Она прижала уши к голове, ёжась от холода. Выбранная спутником тема разговора её совершенно не устраивала. Впрочем, её не устраивало абсолютно всё в этой жизни, а потому она решила всё же выслушать товарища. Следовало проявить хотя бы небольшую признательность за то, что он вытащил её тогда из гущи сражения, за то, что спас от когтей и зубов кровожадного Мака (имя подсказал Туман, который, судя по всему, ненавидел рыжего гиганта ещё больше Мха). И за проявленную, пусть совершенно непрошеную заботу тоже. Возможно, на этом основании она сможет узнать, почему он ведёт себя так, будто она небезразличная ему соплеменница. Что совершенно странно и подозрительно одновременно. Какая ему с того выгода? Чего он хочет? Помимо её близких, конечно, Грозовые не относились к ней тепло. Она не подпускала их близко, да и они не желали сближения. Кому нужна кошка, мечтающая о смерти? Она вызывала у них неловкость и смутное раздражение. Бледноликая знала достаточно, чтобы уметь читать по дёргавшимся усам и дрожащим от нетерпения ушам. По искрам в глазах и по оборванному резко мурлыканью в её присутствии. Будто бы она своим видом запрещала им радоваться. И, если быть справедливой, она действительно хотела бы запретить им это. Почему они улыбались, пока Закатница умирала в муках? Почему она не успела ничего сделать для матери, что столько сделала для неё? — Бледноликая, — Вечер чутко дёрнул ухом. Тёмно-синие глаза сверкали во тьме как две печальные звезды. — Я люблю тебя. Очень люблю. Я не умею говорить изящно и долго, не могу размазывать суть в ненужных объяснениях. Я долго наблюдал за тобой. Твоя душа так сильна и благородна, — он опустил голову, закрыв глаза. — Тебя невозможно не полюбить, — последние слова он прошептал с безнадёжной тоской. — Пожалуйста, позволь мне позаботиться о тебе. Я не хочу терять тебя. Уже три раза ты была на грани гибели. Я просто хочу защитить тебя. Сердце Бледноликой пронзило что-то невидимое, но острое. Что-то в этом было. В тихом морозном вечере, в ясном небе, в коте напротив. Она осторожно коснулась плеча соплеменника хвостом. Тот распахнул очи, глядя ей в глаза пронзительным взором. Столько скорби и нежности содержалось в нём, столько участия и восхищения. И осторожности. Желания не задеть её небрежным словом. Готовности поддержать в любое время. Вечер действительно был красив. И в данный момент она имела в виду не его лик. — Души не существует, — ласково, словно мать котёнку, сказала она ему. — Моей, во всяком случае, точно. Тебе нечего любить во мне. Молю тебя, прости меня и забудь обо мне. Она мягко провела хвостом по его плечам, прежде чем не отстраниться окончательно. Вечер отчаянно покачал головой, тоска в его глазах уплотнилась, затуманивая ясную синеву. Он ничего не произнёс, но в одном только выражении печальной морды можно было узнать обо всех его мыслях. Бледноликая в задумчивости изучала его лицо, не замечая ненамеренной жестокости своих действий. То, что кольнуло её на миг, ушло, уступив место беспросветному горю. — Я люблю тебя, Бледноликая, — тихо, но упрямо пробормотал он. — Даже твои слова не изменят этого. Однажды ты увидишь свою красоту. А до того дня я буду тебя беречь.***
Сестра в задумчивости повела округлыми плечами, тряхнула лапой перед носом, словно отгоняя надоедливую мошку, и в недоумении уставилась прямо на Тумана. Казалось, будто кошка заметила его только сейчас, так как равнодушные светло-синие глаза мгновенно превратились в узкие щёлки, сквозь которые неприкрыто сочилась ярость. Шерсть вздыбилась, клыки оказались обнажены, а спина выгнулась дугой. Бледноликая ещё не шипела, но её напряжённая поза ясно говорила о том, что на беседу с родственником не по крови воительница в данный момент совсем не настроена. Уши она прижала к голове, усы же подёргивались так, что в скором движении их действительно могли возникнуть искры гнева. Туман сглотнул комок в горле и попытался расслабить собственное напряжённое тело. Всего несколько слов. Он сможет! Это несложно. Сердце тревожно застучало быстрее, лапы твёрже упёрлись в морозную землю. Он постарался сдержать невольную дрожь. Все конечности вдруг оказались лишними и неуклюжими, и девать их было некуда. Воин неосознанно повторил стойку сестры, только в его глазах поселилась не ненависть, но страх. Бледноликая хищно оскалила зубы. Горечь мешалась со злостью. — Бледнол… — он резко прервал ещё даже не начинавшуюся речь. В горле неожиданно пересохло. Он снова сглотнул с осязаемым шумом, но неповоротливый и болезненный комок в горле не желал уходить прочь. — Чего тебе надо? — надрывно выкрикнула Бледноликая. — Мало тебе крови моей матери?! Поиздеваться надо мной пришёл?! Чудовище! У тебя хотя бы сердце есть?! — Нет, — он лихорадочно затряс головой. Слабость в теле и тошнота грозили свалить его с лап. — Нет, — поражённый, он сорвался на громкий шёпот. — Я хотел только сказать тебе… — Он вдруг замолк из-за колющего кома, в горле отчаянно першило. Кот зашёлся в мучительном кашле и внезапно выплюнул сгусток тёмной крови. В ужасе шерсть его встала дыбом. Он не болен, не болен! — Так тебе и надо! — с ядовитой усмешкой выплюнула сестра. — За страдания Закатницы. Я… — Подожди, — умоляюще прохрипел он. — О Закатнице… Я хотел поговорить… Закатница передала тебе сообщение… через меня… Я посланник… Ты не должна губить свою душу… — Ты и вправду издеваешься, — Бледноликая прикрыла глаза и устало вздохнула. — Она мертва, понимаешь? Мертва из-за тебя! — в голосе её явно слышалось рыдание. — Из-за тебя! Ты думаешь, что я тебе поверю?! — она бешено взмахнула длинным хвостом, хлестнула им себя по бокам. Туман зябко поёжился, больше всего на свете мечтая очутиться подальше от тяжёлого разговора, от разъярённой и горюющей сестры, от послания, что камнем давило на сердце, от своей жизни и личности как таковой. — Хватит! — крикнул он, ощущая, как глаза подозрительно обожгло огнём. Всё искажалось под пеленой непролитых слёз. — Я не убивал её, слышишь ты меня, не убивал! Я тоже был её сыном, как ты этого не понимаешь?! Я тоже хочу её живой! С тобой она провела больше времени, тебя любила сильнее. Хватит! — волна позабытой зависти и скорби затопила его сознание абсолютно и бесповоротно. — Нет, ты не должен отрицать свою вину, — зрачки сестры превратились в два тонких жалящих лезвия. — Я не договорила, — она брезгливо уставилась на алые пятна на белоснежном снегу. — Если ты умрёшь, то я буду первой, кто станет смеяться и радоваться, братишка. Ты не заслуживаешь жизни. Лучше бы мы оставили тебя на границе с племенем Теней тогда. Если бы ты умер в тот день, то всё было бы не так. Не так, — она тряхнула головой. — Ненавижу тебя. — Хватит! — снова закричал он, зарываясь с головой в снег. — Хватит! Хватит! Хватит! И он резко вынырнул из такого реального видения. На улице стоял синий морозный вечер. Точно, вспомнил Туман, моментально приходя в себя. Он был в утреннем патруле. Потом спал днём. Всё лишь двойной и муторный морок. Адское наваждение. Ничего не произошло. Скорее всего, и просьбы Закатницы нереальные. Бред. Бред-бред-бред. Хорошо хоть, что во сне он не кричал. Только не хватало обнажать свои кошмары перед чужими воителями. Как никогда на свете ему сейчас хотелось увидеть Ольховушку, ощутить на шкуре тепло её светлого взгляда, согреться от холода сновидений под яркими лучами её ослепительной улыбки. Когда она стала такой необходимой и незаменимой в его жизни? Как он умудрился впустить в себя эту привязанность? Она проросла в его душу, укоренилась в самом сердце. Туман с лёгким страхом и волнением подумал о том, что вырвать её без боли не получится. Снег падал с белого неба пушистыми хлопьями, превращая мир вокруг в обманчиво-сказочную картину. Красота граничила с жестокостью и холодом, и кот решил, что так уж и устроен его мир, и ничего удивительного в этом нет. Прекрасное переплеталось с горестно-злым, доброе с отвратительным. Смерть и жизнь с самого его детства шли перед ним бок о бок, близко-близко, настолько, что порой становилось трудно различить их. Жива или мертва Нелли? Или Закатница? Обе по-прежнему горят душой, сияют звёздным светом. Как жаль, что их не видит Бледноликая. Или Сновидица. Вечер промчался мимо. Непривычно-подавленный, потускневший под гнётом нежданно нагрянувшего снегопада. Его привычное спокойствие улетучилось, сменившись бросающейся в глаза тоской. Туман с изумлением проводил молодого воина взглядом. Он никогда не интересовался делами других Грозовых, но сейчас ему захотелось позаботиться о товарищах не просто упорной охотой, но утешительным участием. Возможно, если проявлять милосердие чаще, мир сможет стать лучше и светлее? Ольховушка искренне верила в это, и Туман надеялся на её правоту. Сам же он считал, что только сила воли и разума способна разбить устоявшиеся, застарелые догмы воителей. Сострадание приводит к большей слабости. Бледноликая своим скорым появлением застала его врасплох. Серо-белый воитель в шоке уставился на ту, что снилась ему меньше получаса назад. Её бока хранили на себе постепенно заживающие следы когтей Речного мерзавца, следы, что подсознание скрыло от него тогда. Мак ему конкретно задолжал, если быть откровенным. Только покровительство Сновидицы удерживало Тумана от справедливого возмездия. И выглядела сестра настолько хрупкой и нездешней, что у него сдавило грудь. Почему они не могут быть нормальной семьёй? Горе было бы переживать легче, если бы они держались бы друг за друга, не дали бы одиночеству и отчуждению настигнуть их. Нет, Туман решительно не мог передать послание матери кошке, поскольку, даже если оно и оказалось бы реальным, всё равно, говорить такое — словно разодрать когтями глубже жуткую кровоточащую рану. Он впервые позволил себе быть честным с самим собой. Он никогда не хотел выбирать. Сестёр он любил одинаково. Зачем вообще необходимо выбирать что-то одно? Он мог бы защищать их обеих, как храбрый брат, у него хватило бы на это сил. Он мог бы заботиться о них, ведь он нуждался в том, чтобы выражать свою любовь открыто и щедро. Почему же в какой-то момент всё стало так сложно? — Ты веришь в звёзды? — голос Бледноликой звучал без гнева и едва слышно. Сестра вскинула голову к небу. Во взоре отражалась озадаченность и отрешённость, будто бы она узнала о Серебряном Поясе только сегодня. — Верю, — практически беззвучно пробормотал воитель, желая, чтобы вера слышалась и ощущалась интенсивнее и ярче, заразительным пламенем растекалась бы по кровеносным сосудам, чтобы достигнуть сердца. Но сухой лаконичный ответ уже не стереть, не убрать долой. Он тоже слишком устал. Бледноликая в яви не походила на Бледноликую во сне ни капельки, но этот факт отчего-то не ободрял его. Они оба вмёрзли в синий вихрь беспорядочных снежинок, отдалились друг от друга на бесконечное расстояние, хоть и находились рядом. Не коснуться, не достигнуть, не сказать. Увы, не все могли позволить себе быть искренними. — А ты? — слова сами сорвались с губ. Но Туман уже знал ответ, давно знал. — Хотела бы я поверить, — вздохнула Бледноликая. Речь её казалась изломанной, потрескавшейся, неправильной. — Больше всего на свете. Может быть, так было бы легче? — Нет, — он резко покачал головой. — Не было бы. Ненамного, во всяком случае. Бледноликая ничего не ответила, лишь опустила голову ещё ниже. Может быть, она не услышала его слов под толщей снега? А может быть, уже заранее знала, что он скажет? В конце концов, понимание практически без слов всё же крайне редко оставалось односторонней вещью. Но лучше бы они и дальше продолжали бы не слышать друг друга. Ведь тогда ему оказалось бы намного проще сделать один-единственный и бесповоротный, окончательный выбор.