Лик бледной луны

      Снег валил уже третий день. Низкое небо сливалось с серыми рыхлыми сугробами. Середина зимы принесла с собою голод и болезни. Истошно кашлял в предварительно утеплённой палатке старейшин Ландыш, упрямо отмахиваясь от лекарств сверх, как он выражался, положенной нормы.       — Старый я, всё равно скоро помру, — ворчал он, для острастки замахиваясь лапами на Шалфейницу с Хвойнолистой. Туман наблюдал за ним не без жалости. Всё-таки одинокая старость — это совершенно не то, что могло бы вызвать жажду жизни и желание бороться со слабостью тела. Именно внутренняя стойкость, да ещё, пожалуй, упрямство помогали воителям выдержать сей непростой период. А вызвать их могли только близкие. Таковых же у Ландыша, невзирая на наличие родственников, не было.       Туман сочувствовал старику. Ещё жива была в памяти печальная история бывшего уроженца степей. И оттого он вместе с Ольховушкой изредка навещал острого на язык кота. Молодая ученица без особого труда завоевала расположение бывалого вояки. Впрочем, Туман даже не удивился. Всё же его подвижную и ласковую подругу невозможно не полюбить. Улыбчивая Ольховушка казалась золотисто-рыжим солнышком не только ему, но и многим другим его соплеменникам. Она не теряла бодрости духа даже в наступившие морозы, беспрекословно стремилась отдать ближним своим не только выделенную ей долю добычи, но и травы, что раздавала воинам и оруженосцам Хвойнолистая для профилактики, не считая уже и душевного тепла, затрачиваемого ей на других так беззаботно и расточительно. Туман часто бранил юную кошку за опасную щедрость, искренне беспокоясь об её самочувствии. Конечно, ученица выросла крепкой и сильной, но её отменное физическое здоровье не умаляло его боязни — о том, что однажды она может разделить судьбу Нелли или Закатницы. Конечно, серо-белый воитель и сам старался отдать товарищам почти всё, что получится отдать, но он-то совершенно иное дело! Негоже Ольховушке раздаривать себя в ущерб себе. Абсолютно негоже. Потому он заботился о ней даже больше, чем её родители. Мёд и Клюквенница всё-таки были из тех воинов, наибольшей ценностью которых являлось племя в целом. К слову, помимо Тумана, об Ольховушке с таким же рвением заботился и Грозовик. Светло-коричневого коренастого оруженосца посвятили в воины буквально каких-то два дня назад и теперь он всеми силами пытался превзойти синеглазого кота в навыках и успехах. Сам Туман лишь добродушно пожимал плечами в ответ на горящие вызовом глаза новопосвящённого, прекрасно понимая, что младший соплеменник соревнуется с ним за внимание Ольховушки. В конце концов до Тумана юные коты были неразлучны. Но серо-белый воитель не мог отказаться от времени с лучшей подругой в угоду Грозовику. Слишком сильной была его привязанность к молодой соплеменнице. Без её тепла ему стало бы очень одиноко, как раньше, несмотря на редкие встречи со Сновидицей. Может быть, он и вправду эгоист? Однако, пока сама Ольховушка желала проводить именно с ним все свободные часы, он не собирался менять их совместные установившиеся традиции, возникшие столь естественно и непринуждённо, что сама мысль об их отмене вызывала порой чуть ли не физическую боль в груди. К хорошему привыкается так быстро. Тем более, если в жизни света не хватает мучительно, до лихорадочной дрожи в лапах, до колючего кома в горле, до аритмичного стука сердца, что жаждало всегда излить всю нерастраченную любовь тому, кто ответит с такой же силою. Ведь так часто отвергали его, что порою не верилось — неужто и вправду от него не требуют ничего больше, кроме как быть собой? Не строят тревожащих и будоражащих душу планов, не ставят перед раздирающим на части выбором, но принимают таким, как есть, в истинной сущности своей, без осуждения, без требования доказательств преданности? Вот уж чудо из чудес. Не иначе Нелли подсобила, помогла, привела его к бескорыстно врученному дару — дружбе открытой и доброй кошки с яркими солнцеподобными очами.       Словно подслушав его мысли, небо прояснилось, и на поляну упал косой луч тусклого зимнего светила. Туман встряхнулся, не обращая ни малейшего внимания на слабое урчание пустого желудка. Коты привыкают ко всему, и жизнь впроголодь посреди сильных морозов не исключение. Окинув взглядом негустую кучу, которой-то и кучей назвать нельзя, воин с раздражённой досадой подумал о том, что, к сожалению, в лесу едва ли сыщется больше. Но упускать даже крохотного шанса совершенно ни к чему. Надежда остаётся, пока есть силы. Надо бороться и не прекращать поисков.       — О, братец Туман, опять идёшь в лес? — Ольховушка, вернувшаяся с тренировок, мигом засеменила за ним с молчаливого одобрения Белкоусой — её наставницы. — Я с тобой!       — Хорошо, — вздохнул он.       Воин с беспокойством окинул взором выпирающие рёбра подруги. Та, поймав его взгляд, лишь улыбнулась с сестринской нежностью — мягко и обнадёживающе. Туман невольно вспомнил, как ненавидела раньше его неловкую и неуместную заботу Бледноликая, и сейчас лишь порадовался тому, что вставшую дыбом шерсть можно списать на стылый холод. Как непохожи между собой две эти кошки, пусть и общая кровь течёт в их венах, и дети они двух родных сестёр. Воистину, не кровь определяет душевное сродство. Ему бы и в голову не пришло сравнить серо-белую воительницу с солнцем, хоть и она его любила безмерно в далёком детстве. Бывшая сестра отчего-то всегда напоминала ему луну. Или это сравнение возникло из-за памятной ссоры, навсегда разъединившей их пути? Возможно ли, что раньше сестра грела его так же, как Ольховушка сейчас, но он этого не замечал и не ценил, ибо взор его замутняла зависть да тоска по утраченным сёстрам? И лишь потеря показала ему истинную цену неродной, но столь похожей на него духом сестры? Но нет, всё же Бледноликая грела не так самоотверженно, не так пылко и беззаветно, как Ольховушка. Он до сих пор помнил ясно и чётко её негласное осуждение.       — Ольховушка, — окликнул он шедшую чуть позади него ученицу.       — Да, — улыбнулась ему она.       — Я бы хотел задать тебе вопрос, — Туман замялся, собираясь с силами. Знала ли младшая подруга все нюансы той давней истории? Всё-таки в ту пору она была изрядно мала. Не исключено, что она слышала почти все толки и разговоры, но вот открываться перед ней самому… сложно… Кажется, что язык не повернётся. Настолько мерзок он в роковом дне прошлого. Да, Сновидица часто говорила ему, что он не так плох, как Бледноликая, пренебрёгшая его защитой и жертвой Хвойнолистой, но родная сестра в данном случае совсем не права.       — Какой именно? — кошечка пошевелила ушами. От неё явно не укрылись Тумановы беспокойство и нерешительность.       — Ты бы простила меня, — кот провёл языком по онемевшим слегка от мороза губам, — если бы я совершил с тобой нечто ужасное, немыслимое по сути? Если бы я причинил тебе страшную боль, Ольховушка, уничтожающую напрочь, разрушительную, но при этом же сделал бы всё ради твоего спасения? Простила бы ты меня, если бы я спас твоё тело, но разорвал бы на части твою душу?       В воздухе повисло молчание. Стало так тихо, что Туман услышал лёгкий шелест убитых морозами, омертвевших вконец камышей. Да, они тоже сохранили форму, но утратили жизнь под влиянием внешних обстоятельств. Лапы покалывало от тревожного любопытства и высушивающего душу страха. Однако он не жалел об откровенности. Ольховушка должна знать о нём всё. Так будет правильно. Так будет верно.       — Ты уже делал это в прошлом, да? — осторожно, словно бы проверяя, насколько прочен лёд под лапами, спросила ученица. — Я многое знаю о вашей ссоре с Бледноликой. Я не слепая, поверь мне. Ты утверждаешь, что спас её тело, но разрушил душу. Это грустно, но сколько бы я ни услышала чужих историй, воспоминаний, сколько бы ни наблюдала своими глазами за жизнью соплеменников, сколько бы ни словила обрывков речей наших соседей, я заметила кое-что, одну вещь, что объединяет столь непохожие друг на друга судьбы. Она прекрасна и душераздирающе болезненна одновременно. Воители защищают и бьются до последней капли крови за то, что им дорого, но… Понимаешь, Туман, — она остановилась напротив и пристально заглянула ему в лицо, словно бы стремилась охватить этим взглядом всего его целиком, разобрать на кусочки его душу, рассмотреть их тщательно и подробно, как целитель рассматривает вверенные ему травы, и затем бережно собрать его суть воедино, соединить в исцеляющую смесь и спасти его искусно отобранными деталями его же собственного сердца, — никто не сможет причинить коту большую боль, нежели самый близкий и родной. Потому что тот, кто рядом, знает про тебя всё, что только можно и нельзя. Твои слабости и искушения, твои сомнения и надежды. Он знает, в ком ты видишь свет и опору, и если он по неосторожности заденет тебя, тебе станет очень больно. Ведь самый близкий невольно, на уровне инстинктов, знает, куда бить. Да и ты сам переживаешь всё острее, интенсивнее, потому что любишь, потому что этот другой тебе небезразличен… В этом большинство наших проблем, родной. В том, что мы оберегаем тела и пренебрегаем душами. Ты и вправду хочешь узнать ответ на свой вопрос?.. Я прекрасно понимала, кто ты, когда шла тебе навстречу. И я не изменила своего решения. Не изменю и впредь. Хотя меня отговаривали многие. Но я отстаивала своё право на дружбу с тобой. Потому что я вижу тебя. Ты хороший, несмотря ни на что. У тебя чистое сердце. Мои близкие, мои друзья, все как один твердили, что ты опасен, что ты чужой. Но я не думаю, что они правы. Я люблю их, но здесь они упускают из виду важные вещи. Они предвзяты. Вероятно, что и я тоже, пусть и с другой стороны. Но я верю тебе, в тебя, Туман. Вот и весь ответ. Да. Потому что ты другой. Мне сложно объяснить, но я чувствую, что ты не хочешь никому зла. Да, ты заблуждался в прошлом, но ты только учишься жить. Это непросто. Мы все учимся, и учение иной раз даётся нам дорого. Мы постигаем науку жизни самостоятельно. Никто свыше не помогает нам понять важное. Ты не можешь быть абсолютно безгрешным. И я не могу. Никто из нас не способен на это. Но мы можем прощать, мы можем относиться к миру и к себе добрее, теплее, лучше, понимаешь меня?       — Кажется, да, — севшим от волнения голосом произнёс воин. — Понимаю, Ольховушка.       — Что ж, — мягко улыбнулась она, и свет её золотисто-зелёных глаз напомнил ему о таком далёком сейчас лете. Истинное Солнце! Удивительная, изумительная, уникальная кошка! Чудо уже, что знаком с ней, что близок, что видит каждый день. Дар Звёзд во плоти, не иначе. — Тогда продолжим. Ты не передумал насчёт охоты?

***

      Здесь свет поглощали глубокие воды. Они манили свободой покоя и безразличия. Волны проходили сквозь её бренную оболочку и наполняли лёгкие медовой сладостью окончательного умиротворения. Отдайся потоку — шептала мгла в податливые уши. Голос её ласкал разомлевшие мышцы, сглаживал на лбу острые складки столь долгого напряжения.       — Ты потеряешь всё, что только можно потерять, — тихо-тихо, так говорят лишь с самой близкой и родной; так говорят о самых важных, даже священных тайнах, о которых знает сердце чуткое, но не оговаривают вслух, дабы не исказить смысла, ведь так он тонок и пронзителен, так он светел и прозрачен, что впору бояться, а вдруг ветер речи развеет и не найти потом ни за что из-за грубого словесного вмешательства. Пуглива тайна и осторожна. И ведь не вернётся никогда из-за неделикатного обращения. Поминай лишь потом в грядущем с тоской по прекрасному и с лёгкой досадой на свою опрометчивость и распалительную поспешность. — И тогда тебе нечего будет терять, — завершила незнакомка такую простую и успокаивающую истину.       Довольно страхов, довольно с неё скорби и тревог о будущем. Как несложно, оказывается, сбросить с плеч неподъёмный груз. И почему раньше она столь упорно за него цеплялась? Спасибо доброй кошке, всё разъяснила, всё, и тем самым помогла прозреть окончательно.       Вот только было в тёмной уютной безмятежности что-то ещё, что не позволяло расслабиться полностью. Что-то, что тревожным гулом, приглушённым по-матерински нежным голосом серой сырой ночи взывало к её разуму. И отмахнуться от надоедливого шума не получалось.       — Больше всего на свете я ценю твою ответственность, Хвоинка.       — Это удивительно, ты такая умная и сильная! Я бы хотела быть хотя бы чуть-чуть похожей на тебя.       — Кошки трудолюбивее тебя не сыскать во всём племени.       Вот оно! Вот то, что мешало ей обрести блаженное умиротворение. Вот те самые слова, что держали её душу на привязи. А она и не подозревала, каково это — быть свободной от всего на свете.       Хотя нет, стойте! Разве свобода это? Она ведь подчиняется той, что носит в себе предрассветную мглу. Мгла отражается в её туманных очах. Вот только не последует за туманной дымкой рассвета. Не тот это туман, ой не тот.       — Отдохни, ты заслужила, — мягко-мягко, так трава весенняя стелется по прогретой солнцем чуть влажноватой земле. И нежно-нежно, словно голос её той самой юной траве подобен. Или же младенческой шёрстке ласкового котёнка. Но действительно ли заслужила она отдых? Ведь в лагере столько раненых. Работы много предстоит.       — Кто, если не я? — серьёзно вопросила себя Хвойнолистая.       — Кто, если не ты? — в голосе собеседницы слышалось невинное любопытство. И, кажется даже, толика понимания, пусть и невольного, сокрытого за мёдом убаюкивающих слов. А сама она как муха вязнет в тёмном меду, если только мёд это. Он заливает ей уши, глаза и рот, затвердевает, тем самым запечатывая ей пути отступления. И сердце окутывает густой смолой безразличия. Как просто вручить власть над собой кому-то другому.       — Ты позаботишься обо мне? — доверчиво вопросила Хвойнолистая.       — Я буду с тобой до последнего вздоха, — торжественно пообещала носительница мглы.       Но чьего, чьего вздоха? Мысль эта так раздражающа. Нарушила вмиг хрупкую гармонию святой ночи. И застывший янтарный мёд покрылся первыми трещинами.       — Это твой последний вздох, не её! — сердито зарычала до боли знакомая синеокая кошка. И каждая шерстинка встала дыбом. Сурова её подруга. Но надёжнее (и роднее!) не сыщется на всём белом свете.       — Как же с тобой трудно, — вздохнула незнакомка.       И травницу резко бросило в крупную дрожь.

***

      Мир вокруг мрачен. Хвойнолистая бы подумала, что попала в легендарный Сумрачный Лес, но всё же не та мрачность, не та местность. Пусто. Лишь белоснежные гладкие камни под лапами. Холодно. Серые воды реки шелестели волнами, но не манили уж так, как прежде.       Как прежде — что?       Вопрос расколол и без того мутную голову. Целительница закусила губу до крови и закрыла крепко воспалённые глаза, откидывая голову назад. Почти не двигаясь, терпела она изнуряющую боль, ожидая, пока схлынет этот мучительный поток воли.       Жизнь достаточно проста. Чтобы избавиться от мук существования, надобно просто окунуться в кипящую холодом пропасть.

***

      Озеро казалось бездонным. Тонкий лёд сковал могучую волю почти неподвижной воды, но свободные участки на его территории ещё оставались. Было очень холодно. Заморозки длились уже четвёртую неделю. Дичи в лесу практически не водилось. Туман встряхнулся от снега, ссыпавшегося на него во время бега с пышных, пусть и засохших, кустов ежевики. Лапы покалывало от мороза. Кот лишь возмущённо-снисходительно фыркнул на беззлобный смешок никогда неунывающей подруги и помчался дальше. Небо было на удивление ясным до рези в глазах. Сезон Голых Деревьев умел преподнести себя красиво. Впрочем, на пустой желудок наслаждаться прелестями природы недосуг.       — Может, попробуем поймать немного рыбы? — предложила Ольховушка, в очередной раз отмечая отменнейшим нюхом отсутствие хоть мало-мальски съедобных запахов.       — Но рыба ведь исконная добыча Речного племени, — воин даже резко притормозил, настолько ошарашило его предложение юной кошки. — Это ведь воровство по сути! Я изумлён тому, что ты предлагаешь такое.       — Не совсем воровство, — упрямо вскинула голову оруженосец. — Я не говорю, что нам надо проникать на их территорию, вовсе нет! Мы попытаем удачу в наших землях, на нашей стороне. Тем более, что Речной лагерь далеко от нас, времени на дорогу мы затратим прилично.       — Думаешь, у нас водится достаточно рыбы? — скептическое отношение к затее соплеменницы всё ещё сохранялось. Но Ольховушка уже явно загорелась собственной идеей. С таким её настроем он уже успел познакомиться. Теперь она от своего не отступится ни за что.       — Просто взглянуть никогда не возбраняется, — назидательно вздёрнула подбородок светло-рыжая кошечка. — Да ладно, братец Туман, что мы теряем? Пожалуйста, давай хотя бы посмотрим, что ли? У меня в желудке настолько пусто. Да и наши любому бы куску добычи обрадовались. Мне кажется, Ландыш этой зимой оставит нас.       — Хорошо-хорошо, — Туман лишь вздохнул, сдаваясь напору младшей ученицы. — Вдруг и вправду найдём что-нибудь?       Еда пригодилась бы сейчас. Её никогда не бывает много. И уж тем более не лишним будет достать питательную и полезную рыбу. Кот боялся, что в этом году их мог покинуть не только строптивый старейшина. После злополучной битвы с Речным и Сумеречным племенами работы двум целительницам прибавилось надолго. Трав предусмотрительные травницы в минувшую тёплую пору собрали и засушили достаточно, но отсутствие полноценного питания замедляло процесс лечения. Воин уже боялся даже думать о Бледноликой, у которой после смерти Закатницы напрочь отсутствовала воля к жизни. Исцеление при душевных ранах длится долго. Да и не факт, что сестра выкарабкается в нелёгкое время, найдёт опору и внутреннюю силу для борьбы с недугом. Слишком слаба она сейчас. И мерзавец Мак лишь усугубил её положение. Найти бы его и выдрать ему уши за всё, что он сотворил. К рыжему здоровяку он не питал такого сильного доверия. И только вмешательство Сновидицы удерживало его от справедливого возмездия.       Кот поёжился от сквозного ветра, колючей горстью швырнувшего ему в лицо пригоршню снега. Проклятые Голые Деревья! До весны пока далеко. Однако проблем навалилось много — столь густой и запутанный ворох решить сложно. Зверья в лесу практически не осталось. Воровать у соседей не позволял стойкий моральный кодекс и пагубная гордость. Даже предложение Сновидицы поделиться с ним дичью не вызвало в нём радости. У сестры, при отсутствии авторитета, могли быть крупные неприятности. Пока они держатся, так что лишний раз рисковать не следует. Вот только мучало также и понимание того, что голод — не основная проблема. Куда хуже придётся в пору Зелёного кашля. Благо, мятой вроде бы запаслись, и на том спасибо. Как жаль, что лето не длится вечность. Впрочем, чего толку мечтать о несбыточном. Лучше всего сейчас сосредоточиться на охоте. Они с Ольховушкой ещё ничего не поймали.       Кот задумчиво оглядел жестоко изуродованную безжалостной природой воду, что в лучшие свои дни бодро и мерно неслась вперёд. Он сунулся в камыши и тут же вынырнул обратно. Сердце заколотилось в непонятной панике, будто бы предупреждая его о чём-то немыслимом и страшном. Лихорадочное волнение охватило его. Мир вдруг показался ему отчего-то чернее и ужаснее, чем есть на деле. Внезапный испуг был столь силён, что он едва удержался от крика. Чудилась ему в отравленной атмосфере чья-то злая, пагубная для живых и свободных существ воля. Приступ жестокого удушья вызвало неведомое порочное влияние. Туман не мог понять, чьё именно, ибо проклятого воздуха элементарно не хватало.       Противоестественная сила давила на плечи, но, несомненно, она казалась ему чрезвычайно знакомой. И близкой, словно глубокая подсердечная и искренняя ненависть. Воин даже успел краем глаза уловить отблеск красновато-рыжей шерсти за густыми заснеженными зарослями в меркнущем и теряющем и без того немногие краски мире. Поганый лис! Привычная ярость завладела им и придала толику сил держаться и не терять сознания. Подлая тварь! Только бы получить полный доступ к живительному кислороду, а дальше он уже разберётся самостоятельно. Будто бы услышав его мысли, чуждая его организму хворь отпустила его так же неожиданно и скоро, как и захватила доселе. Лапы подкосились от нежеланной в данный миг слабости. Гнев болезненно жгучим пламенем опалил его грудь.       — Туман, — с облегчением выдохнула Ольховушка. — Ты как? Что с тобой случилось только что, что стряслось? Сегодня же, прямо сейчас, под моим надзором пойдёшь к Хвойнолистой! Скорее всего, это от голода. Ах, ну почему ты совсем себя не бережёшь? Я ведь предлагала тебе вчера свою порцию, так зачем же ты постоянно отказываешься?       — Знаешь, — невесело усмехнулся Туман, ощущая, как вспышка ярости при виде милого лика потихоньку угасает, — я думаю, — он замер, втягивая в ноздри знакомый с детства запах, — Хвойнолистая намного ближе, чем мы с тобой предполагали. Похоже, что ты счастливица, Ольховушка.       — Правда? — изумилась подруга. — И правда, она, действительно она, — заявила она через миг после тщательного исследования носом окружающего её пространства и лёгкого ветра. — Что же она делает так далеко от лагеря? Дома ведь много больных, а травы в лесу давно уж увяли.       — Я не знаю, — мрачно отозвался Туман. Присутствие соплеменницы не предвещало ничего хорошего. Что, если она прознала о его встречах с сестрой? Нет, хватит паранойи, она же не ведала, куда он направится сегодня. Предложение Ольховушки стало чистой спонтанностью. — Но чем скорее мы всё выясним, тем лучше.       — Это точно.       Друзья побежали за травницей, ориентируясь на её запах. Туман со страхом думал о том, что видел в кратком забытьи Мака. Кто знает, что может сделать с миролюбивой и оттого беззащитной целительницей сей кровожадный изверг? Конечно, даже такой подлец худо-бедно, но чтит законы, однако ни в чём нельзя быть уверенным заранее. Мак уже чуть не лишил жизни его сестру. Не хватало ещё того, чтобы он и соплеменницу, бывшую когда-то его подругой, затронул своими мерзкими лапами. Всё-таки не заслуживал он доверия со стороны Сновидицы. Столь отвратительного типа надо ещё поискать.       Хвойнолистая, слава Звёздному племени, находилась недалеко от них. Воитель сразу заметил её серебристо-чёрную шёрстку, сверкавшую на полуденном солнце. Белоснежная гладь озера ослепляла взор, и оттого он не сразу понял, что собирается предпринять кошка. Перед глазами рябило, в ушах раздавался невнятный, оглушающий звон. Снова вспыхнула мучительная тревога. Хорошо хоть, что Мака рядом с ней не оказалось. Однако целительница находилась в опасной близости от проруби. Как бы лёд под ней не проломился…       — Хвойнолистая, — окликнула её Ольховушка. Видимо, чуткая и восприимчивая подруга тоже заподозрила неладное.       К удивлению кота, всегда приветливая со всеми соплеменниками, кроме него и нескольких грубиянов, кошка даже ухом не шелохнула. Она походила неестественными движениями своими на пластиковую марионетку, игрушку странных созданий на двух ногах. Походка её резала взгляд, лапы казались неуклюжими, одеревенелыми. Сердце Тумана ещё крепче сжалось в недобром, гибельном предчувствии. Здесь что-то не так. Творилось беспредельное.       — Хвойнолистая! — громко крикнул он. Находящаяся поблизости ворона оглушительно каркнула, захлопав чёрными как смоль крыльями, и заметалась в испуге, стремясь улететь от места, над которым сгустились тёмные, чуждые всему земному энергии. Травница по-прежнему никак не отреагировала на шум, медленными шажками перебираясь к злосчастной пропасти. Ледяные иглы страха прошлись по его шерсти. Когда-то он уже чувствовал это, ощущал в прошлом и помнил так ясно, будто всё происходило только вчера. Мех его встал дыбом. Непокой неизбежного, безысходного предзнания озарил его багровым отсветом тревоги. Близкое по эмоциям происходило в его истории. Он знал прежде похожее состояние. В тоскливый грязно-серый день, под сенью хлещущей с неба воды, под игом давящей на плечи невидимой тяжестью предстоящего горя — в тот удушливо-виноватый день, когда он бился с лисой за бессознательное тело Хвойнолистой. И сейчас почти то же… то же…       Со всей силой, на которую только была способна его физическая оболочка, его материальная составляющая, он рванул к пробирающейся неуклюжими, дёрганными шагами к верной гибели кошке. Обо всём забыл он в тот миг, будто вернулся в ту тёмную пору, когда, ещё будучи легкомысленным оруженосцем Серолапом, упрямо твердил несущие в себе семя жестокой смерти слова — слова, порождённые страхом и тайной обидой на счастливую сестру. Счастливую ли? Как он был слеп тогда!.. Ведь счастливые не слушают злых слов так внимательно и не травятся потом выросшими из злобы и недостатка понимания смерть-ягодами.       Проклятый дождь заметал следы его преступления, как не менее проклятое солнце оставляло его глазам лишь чёрный силуэт, слепо бредущий навстречу вечному забвению в глубоких, как душа её, водах. Окаянный Мак! Пусть провалится этот день в болото Сумрачного Леса! А вот Хвойнолистой он сего не позволит!       Бег. Шуршащий под лапами снег. В мутной мгле алая вспышка. Кап-кап — так падали рдяные струйки с неподвижного, искажённого мукой рта Бледноликой. Кровь и ягодный сок. Прерывистого дыхания кота явно не хватало. Даже не пытаясь отдышаться, он выпалил лишь одно — имя. Имя, что служило тонкой гранью между жизнью и смертью. Хвойнолистая обернулась, и у Тумана застыла кровь от потустороннего ужаса. Её глаза, великое Звёздное племя, её глаза! Они затянуты серой дымкой. И нет в них ничего больше. Сплошная пустота, полное бездушие. Сможет ли он достучаться до подруги, выудить её душу из глубин бессознательного?       — Пожалуйста, — шептал он. — Пожалуйста! — молил он.       Только бы не видеть этого больше никогда, забыться в прежней спасительной глубине печальных и мудрых её очей.       Хвойнолистая молчала. Был ли смысл спасать оболочку? Не лучше ли позволить милосердной воде сокрыть это уродство? В шоке от своих мыслей он брёл к целительнице, спотыкаясь на каждом шагу. Она не сдвинулась с места, оставаясь в ровном состоянии ложного покоя. А ведь Хвойнолистая никогда не была спокойной. Он знал, чувствовал это. Слишком большое сердце всегда пребывает в смятении. И она всегда была для него особенной. Он не мог отрицать её огромной важности, грандиозного значения для себя.       — Зачем ты это делаешь, Хвойнолистая? — Зачем ты это спрашиваешь, Туман? Ведь не услышит, не поймёт, не сможет попросту. Всё напрасно. Надежды нет. — Надежда есть, Хвойнолистая. Ты — наша надежда! Если ты уйдёшь, то что будет с нами? Если даже ты сдашься, то как мы сможем остаться прежними? Ведь мы так слабы и несовершенны. Только ты сильна. Только ты. Без тебя нам не справиться с жизнью. Без тебя не обресть утешения. Ты так нужна нам, всем нам. Нужна предводителю и племени, нужна Шалфейнице, нужна больным. Ты одна сможешь помочь Бледноликой, — от бессильного отчаяния он уткнулся лбом ей в плечо. Травница не шелохнулась. Ни один мускул не дрогнул при упоминании столь любимого ею имени. — Ты нужна мне, о, как ты мне нужна! — выдохнул он судорожно. Долгое время он безжалостно подавлял любовь к ней, но сейчас всё стало неважным, кроме Неё. Возведённые с трудом границы разрушились в пыль. — Ты даже и не представляешь, насколько ты мне необходима. Я люблю тебя, Хвойнолистая! — он поднял голову и вновь тихо, но отчётливо и ясно произнёс:       — Ты нужна мне, Хвойнолистая, — ухо кошки чуть дёрнулось. — Пусть и для тебя это ничего не значит, — буркнул он едва слышно, окончательно подавленный горечью и осознанием собственной никчёмности. Как развеять дымку в её глазах? Как заставить её очнуться? Вот бы вместо него оказалась бы Бледноликая. Уж она-то на его месте нашла бы нужные слова, чтобы отговорить её от опрометчивого поступка. Целительница находилась так близко, что он ощущал её травяное дыхание на своих усах. Вдох-выдох, ровно и глубоко, будто бы и не собиралась она прыгать в прорубь, дабы утопиться. Словно заколдованная, словно давно уже она не здесь, и прыжок лишь завершение, последнее слово в отговорённой речи. И спокойствие её неестественно-жуткое.       Что же ему делать? Может, кликнуть Ольховушку и попросить её привести Бледноликую? Хвойнолистая пока остановила свой неправильный путь, но угроза ещё висела над ней. Ощущение реальности испарилось окончательно. Туман, с трудом сдерживая нервную дрожь, осмелился взглянуть в глаза призрака. Что-то до боли знакомое, даже родное, чудилось ему в рассеянном взоре с отсветом невесёлой ухмылки. Так всегда смотрел кто-то очень близкий ему. И близкий этот не был никак связан с целительницей. Впрочем, времени нет катастрофически, надо действовать немедленно. Преодолев заслоны клубящейся серой мглы, воин увидел незнакомое ему место. Мертвенно-бледные воды реки, бегущие вдаль под молочной хмарью низкого неба, отразились в его глазах — так же, как и кошка, что отрешённо наблюдала за шелестящими волнами.       — Я слышала твой голос, — улыбнулась она. — Я знаю тебя. И я тоже тебя люблю. — Её добрые искренние слова внезапно придали ему энергии.       — Ты нужна нам, мой Друг! — воскликнул он со всей своей пламенной убеждённостью.       — Я нужна тебе, — перевела она мягко. — И я иду. Спасибо тебе! — промурлыкала она. — Спасибо!       — Спасибо, — эхом отблагодарил её Туман. Слёзы громадного облегчения навернулись на его очи. Подруга будет жива. Слава Звёздному племени! А об остальном он побеспокоится позже.       Тело Хвойнолистой задрожало от скрываемого доселе напряжения. Глаза её наполнились слезами. Туман вспомнил, что ни разу ещё не видел травницу плачущей. Даже тогда, когда Бледноликая с трудом отходила от попытки самоубийства. Да и сам он редко давал волю плачу. Но чистые капли эмоций омывали их души, освобождали от гнёта мутных сновидений и бредовых утверждений. Целительница вернулась из плена муторных мыслей, избавилась от злонамеренной воли.       — Пойдём домой, Хвойнолистая, — ласково промолвил Туман.       — Пойдём, — выдавила из себя кошка. На лике её читалось облегчение, мешавшееся с извечной тревогой. Ольховушка в полной растерянности бросала нерешительный взгляд с одного кота на другого.       Навязанная воля, чужой взгляд, отсутствие души. Что-то сильно волновало его в произошедшем. Сегодня они едва не потеряли их славную, возлюбленную Грозой целительницу. И объяснений странному феномену не находилось. Кроме одного…       С тех пор, как Мох был изгнан, с лесом начало твориться нехорошее. Озлобились не в меру Речные коты, и каких бы объяснений он ни требовал от Сновидицы, сестра упорно отмалчивалась и переводила тему. И смерть приёмной матери около луны назад… К ней явно приложили лапы неведомые пока ему мерзавцы. Как Гроза до сих пор не заметила этого? Впрочем, в племени многие предпочитали закрывать глаза на страшные вещи и делать вид, будто ничего и не происходило. Закатница не имела такого большого авторитета, как другие воины, и поэтому её смерть с радостью списали на несчастный случай. Тем более, что на носу война, думать о погибшей некогда. С тяжестью на сердце вспоминал он её взвинченное состояние накануне её гибели. Она о чём-то догадалась, о чём-то, о чём догадываться не стоило ради сохранения спокойного сна по ночам и шаткого мира в суровой жизни воина. Страшное знание сгубило её. Тайна, что жгла ей разум, свела её преждевременно в могилу. И после, через краткий промежуток времени подонок Мак тяжело ранил её сестру. Если бы только он остался в ту ночь рядом с ней, бок о бок сражаясь против захватчиков, такого бы не произошло никогда. Слишком много всего навалилось на них в этот год. Много плохого. А знает он так мало. Пользы от него, как от дохлой лисы! И как он раньше умудрялся надеяться на то, что став предводителем Грозы, он бы смог разобраться с проблемами и избавить всех от лишних бед. Просто смешно и глупо! Наивные юношеские мечты! Жизнь гораздо сложнее. Жаль, что Сновидица до сих пор не желала этого понять.       Цепочка событий, вероятнее всего, могла быть неслучайной. И стояла за сей чередой кошмаров наяву чья-то коварная голова. Но чья? И зачем ей это всё?       — Туман, — хрипло сказала Хвойнолистая. Глаза её пылали лихорадкой жгучего знания, информации запрещённой и несущей в себе добрую долю риска. — Все эти события… в них нет элемента хаотичности. Всё спланировано от и до.       — Ты тоже так думаешь? — воин взволнованно подался вперёд. — Ты помнишь, что ты чувствовала до растворения своего сознания в глубинах неизведанного?       — Плохо, — покачала головой травница. — Слишком расплывчато. Но одно я знаю точно. Ты и Бледноликая как-то связаны с последними событиями. Я много размышляла над всем этим. И больше всего меня заинтересовала личность твоей настоящей сестры — Сновидицы.       — Откуда ты знаешь о том, что мы родственники? — нахмурился кот.       — Она сама зовёт тебя братом, — с непонятной для него строгостью ответила кошка. — И вы очень похожи, у вас одинаковые глаза. Я видела тебя в том не-сне. Или не тебя, ведь ты меня вытащил. Глаза того же цвета, что и у тебя, но с другими эмоциями, — она вскинула подбородок. — В Речном племени зародился источник дурного влияния. Это обладательница твоих глаз, Туман.       — Бред! — Туман резко взмахнул хвостом. — Это не Сновидица!       Информация отказывалась укладываться в его голове. Сиё попросту невероятно, невозможно!       — Кто-то хочет причинить вред Бледноликой, — непреклонно заявила она. — И я должна помешать любой ценой. В пророчестве, полученному мною на церемонии посвящения, говорилось, что туманноокие несчастливцы принесут с собой на хвосте много бед. Вы идёте неправильной дорогой. Звёздное племя посылает вам предупреждения, которых вы упорно не желаете слушать. В Речном племени творится невесть что. Ты спас меня сегодня, Туман, но чего могу ожидать я от тебя завтра? Мне хотелось бы тебе доверять, скрывать не стану, ты мне небезразличен, и я по-прежнему отношусь к тебе как к другу. Ты — мой соплеменник, а племя — моя семья и моя боль. Ты очень дорог мне, и я желаю тебе всего наилучшего, что только можно, но я не уверена в тебе. Ты слишком непредсказуемый кот. Могу ли я довериться тебе?       — Можешь, — наконец отошла от ступора Ольховушка. — Он верный и надёжный воитель, преданный своему племени. Я многое видела и о многом узнала сегодня, и многое пугает меня до дрожи, но в моём друге я уверена, как в самой себе.       — Но предан ли он больше своей сестре, нежели племени? — задумчиво вопросила себя Хвойнолистая. — Не дрогнет ли его сердце в выборе между долгом и кровью? Племя ли для него семья истинная?       Туман промолчал. Его мозг попросту не мог до конца осознать происходящее. Он любил Сновидицу больше жизни. Но и Гроза для него неимоверно дорога. Ольховушка смотрела на него даже не с надеждой, но с искренней верой в него. Ни тени сомнения не отразилось в её золотисто-зелёных лучистых очах. Воистину, если глядеть правде в глаза, она была единственной близкой ему по духу кошкой. Он ободряюще улыбнулся и погладил младшую подругу по спине.       — Ладно, — устало вздохнула Хвойнолистая. — Нам надо вернуться в лагерь. Я отправлялась за мхом для королев, чтобы хоть немного размять лапы и передохнуть от работы. Вы поможете мне?       — Без вопросов, — пожал плечами Туман. Мысль о причастности родной сестры к убийствам не вызвала даже удивления, чего уж говорить о гневе. Сновидица не виновата. А вот Хвойнолистой после таких потрясений надо отдохнуть, а не шататься по лесу в поисках мха. С подобной работой могли бы и оруженосцы справиться. Но разве переубедишь упрямую и любящую своё дело до посинения кошку? Вот то-то же, что нет! Но на одну интересную мысль травница его навела. Даже такие мерзавцы, как Мак, умеют любить. И такое чистое нравственное чувство, как преданность, больные сердца способны извратить, исказить, изуродовать до такой степени неузнаваемости, что под заботой о дорогой душе у них будут подразумеваться свершения тяжёлых преступлений. Ведь каждый зачастую думает, что близкий товарищ непременно должен смотреть на мир его глазами. И если это так, то Сновидица в огромной опасности. Да помогут ей Звёзды продержаться до тех пор, пока он не сможет вытащить её из столь гибельной для неё мрачной связи, попутно разоблачив подлеца.       — Ты можешь мне не доверять, Хвойнолистая, у тебя есть основания для этого. Но знай одно — я никогда не предам Грозового племени, ведь я поклялся ему в вечной верности.