Проклятый

      Проснуться на следующее утро очень тяжело. Проплакав в подушку, легко уснуть, но вот проснуться на следующее утро – нет. Открыть глаза – страшно, принять новую реальность – страшно, осознать, что все кончено, и ты ничего не сможешь изменить, – невыносимо.       Но Гермиона не была слабой. Преодолев трудности и невзгоды, она заслужила покой. Жизнь продолжалась. Уступить место страху, несбыточным иллюзиям, далеким мечтам, предаться унынию Гермиона не могла, потому что не была слабой.       Но даже спустя недели проснуться на следующее утро все так же тяжело и страшно, оттого что какой бы сильной она не была, в ее сердце тлела надежда.       Рано или поздно все тайное становится явным. Важно лишь то, кто эту тайну раскроет: тот, кто в нее вовлечен, тот, кто ее создал, или тот, кто случайно услышал. Сплетни – вообще то, чем живут люди, перемалывая слова, пережевывая смысл.       Весть о том, что профессор Томас Реддл ушел из Хогвартса прямо посередине года, ошеломляла и заставляла каждого теряться в догадках. Лаванда Браун, как одна из самых заинтересованных лиц, рассказывала всем желающим о том, как она якобы видела профессора в тот самый день, когда его выгнали из школы. Вообще, в том, что Реддла именно выгнали, Лаванда не сомневалась, она сокрушалась о несправедливости этого решения, сетуя на директора.       Точки зрения Браун придерживалась добрая половина школы(в частности женская половина), еще одна часть во всеуслышание трындела о проклятье сей профессии, мол, не приживаются учителя ЗОТИ: что-нибудь да с ними случится, а тут сенсация – Реддл и вовсе сбежал, испугался да и дал деру!       Было и еще одно очень популярное мнение: именно профессор Реддл стоял за нападениями, а после того, как Дамблдор его раскрыл, тот ускользнул, испугавшись расплаты. Основателями данной теории были близнецы Уизли, они часто пугали младшекурсников байками о кровожадном профессоре, высасывающем душу, который еще обязательно вернется за ними! Старшие ребята только посмеивались, Гермиона хмурилась, а Невилл каждый раз бледнел.       Какое-то время, очень недолго, бытовал и еще один слух, заставляющий бледнеть да и краснеть уже саму Гермиону: говорили, что профессор ночью был замечен с ученицей. Была еще пара фантазий на эту тему, но вскоре однако она была забыта, чему девушка была несказанно рада. Хотя какой там радоваться, когда каждый день кто-нибудь да наступал на ее больную мозоль.       Отвлекали Гермиону от печальных мыслей лишь Гарри и Рон, они же и защищали девушку от любопытствующих: «А правда, что на тебя напало черное существо? Это был профессор Реддл?» В общем, хлопот хватало.       Драко и Пенси тоже были на коне, их не меньше донимали глупыми расспросами, на которые они однако даже рады были ответить. И это несмотря на то, что Драко после истории с Гарри вообще на собственном факультете недолюбливали. Ситуация мало изменилась, но продвинулась чуть вперед, когда Рон и Дафна вдруг обнародовали отношения. Поток грязи уже отчасти полетел и в них.       Сами Дафна, Рон, Драко и Гарри отшучивались, стараясь, как ни странно, поддерживать друг друга настолько, насколько это было возможно в случае с Уизли и Малфоем.       Но иногда дело принимало и невеселый оборот: как-то один из сокурсников пошутил, что вскоре Слизерин и Гриффиндор дважды породнятся. В общем, как минимум трое попали в лазарет... Именно тогда состоялась душещипательная сцена, за которой, раскрыв рты, наблюдали Гермиона и Дафна.       Рон, инициатор потасовки, высказал всё, что он думал раньше и что думает сейчас, Малфою, пытавшемуся избежать участи побитого, но случайно затянутому в переделку, а Гарри, по счету второй, кто развязал кулаки, благословил за сим их на дружбу, за что новоиспеченные друзья обрушили свое недовольство уже на него, как на виновника номер один. Но Рон справедливости ради заметил, что вообще-то Малфой виноват не меньше, а затем решил, что виноваты тут Драко и Гарри, т.к. нечего им было вообще начинать какие-то занятия.       Малфой в свою очередь наехал на Гарри:       – Да если бы Поттер не был таким тупым..!       – Как будто не ты первый попросил подтянуть тебя, – возмутился Гарри.       – Так вот если бы Поттер не был таким тупым, – проигнорировал Драко, – мы бы не провозились с приготовлением одного простого зелья больше месяца.       – Если бы ты, Малфой, не был таким тупым, то...       –Но-но-но, я схватывал на лету. Напомнить тебе про оборотное зелье, после которого я целую кучу времени потратил на то, чтобы вернуть своим глазам нормальный цвет?       – Тоже мне проблема, я из-за тебя чуть руки не лишился!        – Нормальный цвет глаз, Поттер, – с усердием выделил Малфой каждое слово.       – Чем тебе зеленый не угодил? – возмущенно всплеснул руками Гарри.       – Может, они и правы, – вдруг вмешалась Дафна, и все взоры были обращены в ее сторону.       – Ведете себя как парочка сварливых молодоженов, – покачивая головой, согласилась Гермиона.       Но была и еще одна тайна, собиравшаяся вот-вот вырваться наружу. Ей пришлось подождать до конца года прежде чем тот, кто был в нее вовлечен, тот, кто создал ее, решился признаться. Ведь, если тайна безобидна, то и хранить её не в тягость, но если тайна черна, а ее владелец не лишен чувства совести...       Это случилось аккурат после экзаменов на пире по окончанию года в Большом зале. Неожиданно для всех Дамблдор отступил, и на его место встал Невилл. Он еще никогда не выглядел таким взрослым и решительным. Директор призвал учеников к тому, чтобы они выслушали гриффиндорца, не перебивая, до конца.       Голос зазвучал твердой сталью, в которой явно слышалось раскаяние:       – Что ж, вы все наверное очень удивлены, поэтому сразу перейду к делу. Этот год был особенно печальным для Хогвартса из-за неких нападений. Так вот, не буду тянуть, их виновником являюсь я, – зал загудел, зашептался, неверяще усмехаясь. – Да-да, конечно, я знаю, о чем вы думаете: как так тупица Невилл Лонгоботтом может быть виноват? Тем не менее эту сущность, что нападала на Пэнси Паркинсон, профессора Снейпа, Драко Малфоя и Гермиону, вызвал я. Это была не просто сущность, это был демон. К сожалению, тогда я и правда был тупицей и не подозревал о последствиях, мне хотелось удивить одного человека, ради него я выбрал самого на мой взгляд безобидного демона, всего лишь шутника. Я думал, что это будет здорово, весело, наверное, так и было, но не вам или мне. Шутник действительно шутил...       Невилл говорил долго, рассказывая абсолютно обо всем без утайки, и, если зал начинал бушевать, Дамблдор призывал к спокойствию.       Признаться в своей ошибке, раскаяться – всё это может только по-настоящему сильный человек. Гермиона смотрела на Невилла действительно по-новому. Теперь он представлялся ей не жертвой собственной ошибки, а словно бы ветераном какой-нибудь ужасной войны, в которой выжил только он один и теперь оправдывается перед семьями погибших, и странное чувство, не похожее на жалость, а скорее на сопереживание и гордость поселилось в её душе.       По мере того, как Невилл говорил, менялось и мнение о нем. И вот, в конце концов, даже Снейп почувствовал в произошедшем скорее свою вину, нежели вину этого бедного мальчика.       Так закончился этот год. Ученики гурьбою направлялись на поезд. Прощаться со школой на этот раз было особенно грустно, и это чувство почему-то каким-то странным образом теснилось в груди каждого.       Гермиона то и дело оглядывалась назад, не желая уезжать, не желая признавать конец. Неужели все это было лишь странным сном? Нет, одергивала она себя, все это происходило с ней на самом деле, и она действительно была героиней одного большого приключения. По правую руку от нее, словно подтверждая, ободряюще улыбался Невилл, Рон рассказывал всем о новой шутке близнецов, а Гарри, отбившись от друзей, неловко ковылял рядом с Малфоем, который что-то живо ему объяснял, и с опаской поглядывал на неотставающих Кребба и Гойла.       Гермиона усмехнулась. Глядя под ноги, она вдруг остановилась у самого начала поезда, проводила взглядом друзей, погружающихся в вагон, и точно по зову обернулась назад, столкнувшись с одним странным обстоятельством:       Вдалеке отчетливо виднелась черная фигура в ярко-белых, режущих глаза перчатках, очень тонкая и высокая, на голове ее красовался цилиндр.       Неожиданно ослепительно засияло солнце, Гермиона пару раз учащенно моргнула, и фигура исчезла. Девушка пожала плечами, не придавая этому никакого значения (кажется, ее уже ничем не удивить), и поднялась в вагон, торопливо догоняя друзей.       Люди способны на сильное чувство пусть даже оно возникло внезапно, пусть даже оно продлилось недолго, но, если оно настоящее, они способны пронести его сквозь года, века, вечность. Они могут похоронить его где-то в глубине своей души, но черные угли будут тлеть, и наступит день, когда они снова разгорятся синем пламенем.