Карнавал сомнений

      ‎«Торжественный зал» под открытым небом утопает в зелени. ‎Импровизированный ‎потолок из веток цветущей плакучей ивы и висячих гирлянд ‎белой глицинии создаёт ‎ощущение сотканного из белоснежных цветков шатра. ‎Проход между деревянными ‎скамейками для гостей украшен мохнатыми лапками ‎папоротника и гиацинтами, бетонная дорожка задрапирована в белый шёлк и ‎усыпана лепестками красных роз. Декораторы постарались на славу — Сад невест ‎изнутри выглядит потрясающе. Мелькает мысль, что мама, как всегда, оказалась ‎права — вот она, настоящая сказка для невесты. Моя свадьба могла быть такой же красивой, если бы… ‎       — Нравится? — мама подходит ко мне, жестом отпуская шофёра.‎       ‎— Очень романтично, — искренне подтверждаю. — Настоящее чудо! ‎       Мы вдвоём приехали самыми первыми, даже раньше семьи жениха, которая ‎по традиции должна встречать гостей на входе. Но мама никогда особо ‎не церемонилась, а став бургомистром Флёдстена, позволяла себе вносить определённые ‎коррективы в устоявшийся порядок. Например, за организацию свадьбы она взяла у ‎Патрика только половину суммы, покрывающей расходы, остальное с отцом оплатила ‎сама и не просто активно вмешивалась, но практически руководила всем процессом ‎от и до. Единственное, что с лёгкостью отдала в руки Ирэн, так это организацию ‎фуршета и праздника для горожан в парке, справедливо решив, что той, как хозяйке ‎бара-ресторана, это удастся «на ура», а её саму избавит от утомительных и «вредных ‎для фигуры» проб. Собственно, поэтому мы и оказались здесь сейчас: чтобы убедиться ‎лично, что всё идеально и готово для свадьбы. ‎       Макс с Патриком и всеми Беками ‎разом ожидаются с минуты на минуту. Дениз и Ронан остались, чтобы помочь отцу и Эрике, и должны ‎появиться практически перед венчанием. Я бы с удовольствием поменялась с ‎младшей сестрой местами, чтобы торчать дома до самой церемонии, но мама ‎решила иначе, и я без споров подчинилась, раз уж заочно согласилась играть свою ‎роль.‎       ‎— Приветствую вас в столь знаменательный день, — слышится за спиной ‎зычный, низкий, важный голос Патрика Кнудсена. Мы с мамой, как по команде, ‎оборачиваемся. — Вау! — уже не молодой, но по-прежнему в прекрасной форме, хотя на ‎голове почти не осталось волос, отец Макса восхищённо цокает языком, ‎разглядывая наши наряды. — Ирмелин, ты великолепна! Настоящая королева. Молодеешь с ‎каждым днём. Если бы не знал Стеффани с рождения, подумал, что вы — сёстры, — ‎продолжает разливаться соловьём он. — Стеффи, ну, а ты бесспорно — красавица. Как всегда. Рад снова видеть тебя.‎       Жаль, я не могу ответить тем же. Конкретно ему — абсолютно точно не ‎могу. Наклоняю голову, пряча под псевдоулыбкой молчаливого ‎смущения ехидную усмешку. Поразительно, прошло столько лет, а я всё так же на ‎дух не выношу Патрика, каждое его слово вызывает во мне подсознательное желание искать ‎подвох и огрызаться, хотя видимых причин нет и не было. Он всегда относился ко мне ‎с искренней, по крайней мере на первый взгляд, симпатией.       Являясь мировым ‎судьёй свыше двадцати пяти лет, Патрик давно снискал уважение в городе и окрестностях ‎Флёдстена. Особенно после того, как женился на вдове ленсмана с двумя ‎маленькими детьми, сам будучи отцом-одиночкой. Однако необъяснимая неприязнь, ‎которой я заразилась от Лукаса ещё в детстве, с годами так и не утихла. Впрочем, на Макса ‎она не распространялась. И, слава богу, сын Патрика и жених Эрики в одном флаконе подходит к нам вовремя. Как раз когда его ‎отец выдаёт довольно двусмысленную фразу: ‎       ‎— Наконец-то я дожил до того дня, когда наши семьи всё же породнятся.‎       — Не обращай внимания, — шепчет мне на ухо Макс, заключая в объятия. — Папа ‎сам не знает, что несёт. Нервничает из-за мамы. Она ведь тоже приедет на мою свадьбу. — Громче, ‎обращаясь к будущей тёще, он добавляет: — Ирмелин, отец прав. Говорят, ‎надо посмотреть на мать, чтобы узнать, как будет выглядеть невеста в будущем. По-‎моему, я не прогадал, — отпускает свою порцию лести жених.       Впрочем, у него это ‎получается естественно и не заставляет невольно в ухмылке вскидывать бровь. К ‎тому же Макс не врёт — мама на самом деле шикарно смотрится с собранными на ‎затылке в причудливую причёску светлыми волосами и в кремовом облегающем ‎длинном платье с открытыми плечами, перетянутом на груди и вокруг талии ‎кружевными лентами на тон темнее с вшитыми в них стразами.       — Ничего, если я ‎украду старшую дочь, пока средняя не приехала?       Не дожидаясь ‎разрешения, Макс подхватывает меня под руку и ведёт обратно к воротам в Сад.       — Поздравляю, — запоздало спохватываюсь я. — Из тебя получился красавец-жених. ‎Загляденье просто! Светлый фрак тебе очень к лицу.‎       ‎— Ты тоже ничего, — задорно улыбаясь, произносит он.‎       — О, да, — хмыкаю я.       Останавливаюсь у ‎каменных ступенек, ведущих вниз к дороге. По собственной воле ни за что бы не надела ‎шёлковое золотистое облегающее платье в пол с полностью оголённой спиной, но ‎одинаковые наряды подружкам невесты выбирала Микаэла и, конечно же, думала ‎только о себе.       — Мы с Дениз выглядим как инкубаторские куры. Только она моложе, ‎ей проще. А я — старая, дряхлая, бледная курица.‎       — Зато с Микаэлой вы как близнецы. Даже причёски такие же.‎       ‎— Не уверена, что это комплимент.       От слов Макса хочется сразу же распустить ‎волосы, тем самым разрушив сложную конструкцию из подколотых локонов на ‎затылке, на которую парикмахер угробил часа два. Плевать! Лишь бы не быть похожей на Микаэлу.‎       Некстати вспоминаю, как в детстве, нимало не заботясь о чувствах родителей ‎подруги, её в городе называли в шутку (или на что-то намекая) «Потерянной ‎Тёгерсен». Правда, тогда нам обеим это нравилось, и мы даже старались носить ‎похожую одежду и копировали друг дружку. К старшим классам это прошло само ‎собой — Микаэла предпочитала рядиться в мини-юбки и открытые блузки, я же ‎таскала джинсы и однотонные футболки под свитер.       Тогда же я неожиданно ‎вытянулась за лето и оказалась вдруг самой высокой девушкой на потоке, почти ‎одного роста с Лукасом и Лоренсеном, и выше подруги аж на целых пять сантиметров, ‎которые Микаэла довольно искусно «сравняла» каблуками.       И сколько бы я ни ‎разглядывала фотографии, никогда не замечала явного внешнего сходства между ‎нами, но в городе Микаэлу упрямо продолжали звать «Потерянной Тёгерсен». А когда ‎после похорон родителей Лоренсена подруга начала встречаться со Свеном, наша фамилия ‎прилипла к ней намертво. Никто и не сомневался, что однажды эти двое поженятся, ‎только обернулось всё иначе. Была Тёгерсен, стала Бек.       Нет. Я не буду думать об этом сейчас. И заводиться ‎тоже не буду.       Беззаботно улыбаюсь Максу, меняя тему: ‎       — Значит, твоя мама решила приехать на свадьбу единственного сына?       ‎— О, да, — копируя мой тон, смеётся он. — Потоптались по твоей больной ‎мозоли, прыгаем на мою.‎       ‎— Прости, я не специально.       — Ладно, заслужил. И вообще, должен был ещё вчера к вам заехать с визитом ‎вежливости. Но не смог. Реально не смог. Провалялся в постели с головной болью. ‎Не знаю, чем напоил нас Лоренсен, но похмелье было ужасным.‎       ‎— Ронан тоже мучился весь день. Правда, ему не повезло валяться в кроватке.‎       ‎— Он мне понравился. Юморной такой, весёлый, с ним легко, — Макс вальяжно поправляет полы фрака. — Так вот, о чём мы говорили? А, да. Пойми, я ‎не мог её не пригласить. В конце концов мы ведь одна семья. Пусть немного «с ‎приветом».‎       ‎— Ты сейчас о ком? О маме или Микаэле? ‎       — Вообще-то, я говорил про мать, но, — он заразительно хохочет, — ты права, подходит к ‎обеим. А уж про семью «с приветом» — в десятку! Учитывая всё. — Макс ‎с хохотом проводит в воздухе рукой.‎       — О, да! У девочек Тёгерсен явно слабость к сыновьям Ирэн. ‎Даже у «Потерянной». ‎       ‎— Тогда я — исключение? Или у Эрики генетический сбой? — продолжает веселиться Макс.‎       — При всём уважении к твоей матери, — я бросаю на него выразительный взгляд, ‎‎— но ты тоже сын Ирэн, хоть и не родной. Вырастила тебя она. Так что почти Бек. И тебя я тоже люблю. ‎       ‎— Тоже? — лукаво вздёргивает правую бровь Макс.‎       — Я… — смущённо замолкаю и отвожу взгляд.‎       — Кстати, об этом. — Из его голоса исчезают весёлые нотки. — Ко мне вчера приходил ‎Лукас. Он всё рассказал.‎       — Что всё? — замираю я.       ‎— Про последние слова Свена и почему ты уехала.‎       ‎— Зачем? — встречаюсь со Максом взглядом.       ‎— Хотел узнать мог ли твой брат с медицинской точки зрения в том состоянии... — ‎он грустно вздыхает. Говорит чуть громче: — Мог ли Свен быть адекватен настолько, чтобы ‎правильно воспринимать и анализировать реальность.‎       ‎— Что?.. Зачем? Ничего не понимаю.       Судорожно выдыхаю. Уже знакомый страх липким ‎холодом проникает внутрь.       — Вчера Лукас опять расспрашивал брата, не упустил ли он что-нибудь, ‎когда нашёл Свена около дома. Но Лиам клянётся, что тот был без сознания, — тихо объясняет Макс. — А по твоим словам выходит, что Свен тебя узнал и даже смог произнести ‎несколько фраз. Видимо, ему вкололи обезболивающее и привели в чувство по ‎дороге в больницу. Но насколько ясным было сознание Свена в тот момент, ‎неизвестно. Под воздействием лекарств или от болевого шока он легко мог путать ‎имена, события, даже время. Я так и ответил Лукасу. Ещё предложил поговорить с ‎отцом, — он разводит руками. — Такие дела, правда, не в его компетенции, но он может ‎дать дельный совет.‎       ‎— И он поговорил?! — нервно озираюсь в ту сторону, где несколько ‎минут назад я оставила мать в обществе Патрика.‎ Внутри всё цепенеет от одной только мысли, что будет, если...       — Честно, не знаю.‎       — Пойми, мама не в курсе. Вообще не в курсе! Если Лукас… ‎Если твой отец что-то ей скажет... Ты понимаешь, что будет?! А Эрика просила ‎подождать, — чуть не плача, бормочу я, — чтобы не испортить свадьбу. ‎А теперь… Из-за меня…‎       ‎— С ума сошла? — Макс заботливо притягивает меня к себе, обнимает за плечи, позволяя ‎уткнуться лбом во вкусно пахнущую мужским одеколоном шею. Шепчет, как будто ‎утешает маленького ребёнка, проговаривая вслух очевидные, но понятные только ‎взрослым вещи: — Лукас — не идиот, он не стал бы рассказывать такое даже своей ‎матери, не то что моему отцу. Он поделился со мной. Ещё сказал брату. Потому что я ‎‎— врач, а Лиам — полицейский, мы можем помочь. И ты права, мы — братья. Мы одна семья. Кому ещё доверять, если не семье? Ты ведь тоже рассказала Эрике, жаль, ‎что только сейчас, но это не важно, — Макс крепче прижимает меня к своей груди. — Стеффи, милая. Лукас никогда не ‎навредит тебе. И мне. С Эрикой тоже всё будет в порядке, вот увидишь. Ты ничего не ‎испортила.‎       ‎— Ещё как испортила, — я борюсь с подступившим к горлу комком, изо всех сил стараясь не расплакаться. ‎‎— И сейчас, и раньше… когда… Лукас никогда меня не простит. Он…‎       ‎— Он уже простил, — Макс тянет меня за плечи назад, вынуждая отстраниться и ‎встретиться с ним взглядом. — Ну же! Ты что? Он же тебя обожает, глупышка.‎       Я упрямо мотаю головой: ‎       ‎— Он не может меня обожать. Он должен меня ненавидеть. Вы все… Ведь я… столько ‎всего… Нельзя после такого.‎       ‎— Можно. Ты же его любишь? Любишь. До сих пор. И это ведь Лукас. Разве он ‎перестал восхищаться волками, хотя они убили его отца и чуть не оставили без брата? Ну-ка, соберись! — Макс ободряюще улыбается мне и щёлкает по носу. — Нельзя ‎раскисать. Сегодня же моя свадьба! А ну, быстро улыбайся! — он шутливо грозит ‎пальцем. — Не хватало, чтобы пришли гости, а мы тут стоим, рыдаем в обнимку. ‎Представляешь, что наплетут твоей сестре? — смеётся он. — А нам с ней ещё клятвы ‎произносить.‎       —‎ Точно, — я невольно улыбаюсь. — Просто не ожидала, что Лукас… ‎расскажет.‎       — Он хочет возобновить дело об убийстве твоего брата. Но ты же знаешь, так ‎просто это не сделать. Нужны веские основания. С точки зрения старого ленсмана оно ‎отправлено в архив и закрыто за неимением улик. Новому нужны причины.‎       ‎— Ага, — мрачно хмыкаю. — Убийцу до сих пор не нашли, орудие убийства — ‎тоже, мотив больше смахивает на отмазку, зато дело отправили пылиться на полку. ‎При том, что мать убитого — бургомистр города.‎       ‎— Знаешь, — Макс оглядывается, мельком взглянув на часы. — ‎Поговорим об этом потом. В более подходящем месте. Хорошо? А то сейчас все начнут ‎собираться.‎       Словно в подтверждение его слов снизу со стороны дороги доносятся ‎приближающиеся голоса. Через мгновение из-за разросшегося куста черёмухи ‎выходит Ирэн в сопровождении сыновей и Лоренсена. Замыкают шествие Микаэла с ‎родителями. Подруга — моя точная копия. Только босоножки отличаются — ‎сантиметров на пять выше и все из тоненьких позолоченных ремешков. ‎       Её родители, хотя и не являются официальной свитой жениха и невесты, тоже ‎разоделись. Миниатюрная Калия в открытом длинном платье малахитового цвета и, ‎как и дочь, на высоченной шпильке. Коренастый Густав Люнге — в темно-зелёном ‎костюме-тройке, в таком же, под цвет платья супруги, галстуке. Наряд Ирэн, по традиции, выдержан в том же стиле, что и у матери ‎невесты. Такое же длинное облегающее кремовое платье, но на бретельках и с ‎кружевной лентой в стразах на талии, без дополнительной полоски на груди. Лоренсен, ‎Лиам и Лукас выглядят точь-в-точь как Макс — в светло-серых фраках, лишь на тон ‎темнее, чем у жениха, в белых рубашках, черных галстуках и ботинках. Но без ‎маленького букетика на груди, как у жениха. Лиам заметно возмужал и из всех, ‎пожалуй, единственный, кто сильно изменился. Даже взгляд более ‎взрослый, осмысленный.‎       Моё первое осознанное желание — исчезнуть. Удрать, спрятаться, сделать ‎вид, что я не заметила, развернуться и уйти, оставляя Макса с его семьёй встречать ‎остальных гостей. Но он то ли догадывается, то ли чувствует это. Изящно подхватывает меня под ‎руку, отрезая все пути к бегству.       А сзади доносятся голоса матери и Патрика. И ‎впервые за этот день я радуюсь, что отец попросил Ронана остаться дома, ‎чтобы сопровождать их с сёстрами.       Рядом со Максом ‎я чувствую себя уверенней, будто бы на своём месте. Не лишняя, не чужая, пусть в ‎этом ощущении не прослеживается вообще никакой логики. Зато под ручку с Ронаном мне ‎бы хотелось провалиться сквозь землю. Возможно, с ним вместе.‎       Когда Патрик с мамой подходят к нам, Ирэн как раз успевает подняться по ‎невысокой, всего в пять ступенек, каменной лестнице.‎       ‎— Ирмелин, Макс, Стеффи, — в знак приветствия она кивает с очаровательной улыбкой.‎       ‎— Ирэн, чудесно выглядишь, — радушно отзывается мама, направляясь к ней навстречу и целуя ‎в обе щеки.‎       Пока они обмениваются любезностями, я невольно вспоминаю слова Дениз ‎про отца и Ирэн. Интересно, мама в курсе их прошлых отношений? Кажется, она ‎переехала во Флёдстен из Ярдарруда за два года до окончания школы. Или чуть ‎позже. Но, видимо, успела «навести шороху», как сказал бы Лоренсен, а в итоге даже ‎закончить школу «Королевой бала». Так что, если на кого и пенять за нашу дурную ‎наследственность.‎       Следом за Ирэн на площадку у входа в Сад поднимается Лукас с братом и Лоренсеном. Он почтительно кивает моей матери в знак приветствия, затем встречается ‎со мной взглядом и неожиданно улыбается. Широко, ласково, как будто кроме нас ‎вокруг ни души. И я моментально чувствую, как слабеет хватка Макса. Ещё ‎через мгновение он и вовсе отпускает мою руку.‎       ‎— Привет, Стеффи. — Лукас останавливается передо мной, обнимает, целуя в щеку. Шепчет, ‎обжигая ухо горячим дыханием: — Ты потрясающе выглядишь, — и как ни в чём не ‎бывало переключается на Макса, уступая место младшему брату.‎       — Лиам, — я первой нарушаю молчание.       Теперь, когда он всё знает, ‎наверняка причин для его недовольства стало больше. Но Лиам, ‎как ни странно, расплывается во вполне искренней, дружелюбной улыбке, становясь ещё ‎больше похожим на брата и мать.‎       ‎— Привет, — он, как и Лукас, заключает меня в объятия и целует в щёку, — ты ‎прощена и помилована, — а затем отстраняется и с той же невозмутимой улыбкой ‎добавляет громче: — Рад тебя видеть, Стефф. Добро пожаловать домой! ‎       Я тут же оказываюсь в крепких и знакомых ‎объятиях Лоренсена.‎       ‎— Любимая зараза! — шумно протягивает он. Продолжая удерживать, шепчет: — Я ‎знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Я бы и сам рассказал, но Кнопка ‎опередила, — и беззаботно смеётся, отпуская. Затем смотрит на Макса и ‎сжимает его в тиски. — Поздравляю, братишка! Рад за тебя! ‎       Передо мной останавливается Микаэла. Позади неё, как два хранителя, ‎замирают её родители. На лицах — вежливые улыбки с примесью ‎печали, как будто пришли не на свадьбу, а на чьи-то поминки.‎       — Микаэла! — делаю шаг навстречу.       Пусть мы уже давно не подруги, но Свен ‎любил её. С ней брат чувствовал себя счастливым, собирался жениться, создать семью, ‎иметь детей. И это единственно важно сейчас, за это надо цепляться и хранить в ‎памяти. Все мы ошибались, никто не без греха.       — Прости меня, — осторожно, ‎словно своим прикосновением могу причинить ей боль, обнимаю Микаэлу.‎       Она на секунду замирает и даже, кажется, перестаёт дышать. Потом судорожно ‎выдыхает: ‎       — Это ты меня прости, Стефф.‎       ‎— Что, сегодня без мордобоя, девочки? — вездесущий Лоренсен стоит рядом. ‎Обхватывает нас за талию. — Ну и отлично. Как в старые добрые времена. ‎       И я расслабляюсь. Вокруг — семья и друзья, никто меня не ‎ненавидит, не проклинает. Мне совершенно нечего опасаться — ведь у нас праздник — ‎свадьба Эрики и Макса. И сейчас уж точно не до горестных мыслей: что было, что ‎будет.‎       События мелькают, как в калейдоскопе. Минут двадцать мы все ‎стоим у ворот, встречая прибывающих гостей. Потом там остаются только Макс ‎с Ирэн и мамой, а все остальные проходят внутрь к накрытым столам и ‎общаются с приглашёнными уже там.       Ко мне ‎постоянно кто-то подходит, о чём-то расспрашивает или наоборот рассказывает, с кем-‎то знакомит или просит представить. То и дело встречаюсь издали взглядом‎ с Лукасом, но не выдерживаю и отвожу глаза. Лишь отмечаю, что ‎он и Микаэла не ходят вместе парой, успеваю этому обрадоваться и тут же ‎ругаю себя за такие мысли. Потом появляется Лоренсен и сообщает, что невеста в ‎пути. К этому моменту нервничают уже, кажется, все. ‎       Макс занимает место у алтаря в ожидании Эрики. Гости с шумом постепенно ‎рассаживаются по местам и затихают. Лоренсен с Лиамом и Лукасом уходят на ‎противоположную сторону дожидаться начала церемонии, а мы вдвоём с Микаэлой ‎оказываемся в отведённой для подружек невесты каменной закрытой беседке, ‎расположенной недалеко от входа в парк, где обычно прячутся от дождя ‎влюблённые парочки. Я и Лукас бывали здесь не раз. Наверняка Свен тоже приводил ‎сюда Микаэлу.       Мы с ней сидим на белых пластиковых стульях, закинув ногу на ногу и скрестив ‎руки на груди. Словно защищаемся друг от друга. Абсолютно чужие, нам не о чём говорить. Кажется, любая тема чревата перерасти если ‎не в ссору, то в новые взаимные упрёки или обиды.‎       Пауза затягивается.       Попросить прощение, чтобы завершить нашу последнюю ссору, оказалось ‎гораздо легче, чем сохранить ‎столь хрупкое, как первый лёд, перемирие. Только сейчас по-настоящему осознаю, насколько ‎непреодолима образовавшаяся между нами за все эти годы пропасть. Теперь неважно, ‎когда и с чего началось отчуждение. Лишь то, к чему мы обе пришли, имеет значение.       ‎— Наверное, я должна многое тебе объяснить, — нарушает молчание Микаэла.‎       ‎— Переживу без твоих объяснений.       Она хмурится, покусывая верхнюю губу. Вздыхает — отчаянно, обречённо.       — Знаешь, в чём наша проблема, Стефф?       — Только одна? Смотрю, ты стала оптимисткой.       — Я серьёзно. Мы ведь никогда не говорили с тобой начистоту с той самой аварии. Ты ведь помнишь?       Помню ли я?! Она что?.. Издевается? На ‎языке крутится десяток язвительных ответов, но я ограничиваюсь простым ‎кивком.       — Знаешь, почему я хотела вас поссорить?       — Удиви меня.       — Я тогда очень тебе завидовала, Стефф.‎       Сдержать рвущееся наружу раздражение всё сложнее.       — Тоже мне новость! Тебе всегда нравился Лукас и…       — Нет! Не в этом дело.       — Да ну? И в чём же?       — Лукас мне не нравился. Ну… В том смысле, чтобы что-нибудь с ним замутить. Мне всегда нравился Свен, ты же знаешь.       ‎— Ага. Поэтому ты полезла с пьяными танцами и поцелуями именно к Лукасу. А теперь ты у нас почтенная миссис Бэ…       ‎— На бумаге! Только на бумаге! — перебивает Микаэла. — Но я сейчас не об этом. Можешь просто выслушать, не перебивая?       Мне не нужны её объяснения. Ни тогда, ни сейчас. Что они в итоге меняют? Ровным счётом ничего. Но я молчу, позволяя бывшей подруге выговориться.       ‎— В то время я ‎не влюблялась. Ты ведь помнишь? Я жила, как мотылёк, — она усмехается, взмахивает ‎руками словно крыльями, — порхала с цветка на цветок в поисках вкусной пыльцы и ‎удовольствий. И пока вы с Лукасом не начали встречаться, я даже не задумывалась о ‎любви и отношениях. Было весело, меня всё устраивало. Пока ты не изменилась.       ‎— Опять я виновата? Как мило.       ‎— Ты стала другой. Как будто светилась изнутри. Лукас тоже. Знаешь, вы были такие ‎знакомые, родные и ‎одновременно — совсем другие. Связанные в одно целое, где мне не осталось места. Я почувствовала себя ненужной, одинокой. И я испугалась. Не ‎понимала, куда лезу и насколько всё бесполезно. Просто пыталась вернуть нас с тобой, нашу близость. Чтобы всё снова было как раньше.       ‎— Офигеть! Поэтому ты повисла на Лукасе? Чтобы меня с ним поссорить?       ‎— Да. Я хотела, чтобы ты увидела и… Ты ведь всегда была собственницей и параноиком, даже в детстве, ‎— Микаэла виновато улыбается. — Но я и представить не могла, чем всё кончится. Клянусь! Если бы я знала. Но я просто хотела, чтобы ты бросила Лукаса и вернулась ко мне. Глупо, знаю, — она тяжело вздыхает и опускает взгляд.       ‎Глупо не то слово. Но ничего не меняет. И мне даже не жаль, что все эти годы я отказывалась об этом говорить. Предпочла оставить в прошлом, как советовал Лоренсен и как просил Свен.‎ Толку теперь от этих признаний?       ‎— Бенте и Роберт разбились, твоя мать как с цепи сорвалась, Лукас сходил с ума, Лоренсен заболел. ‎А ты избегала меня, — продолжает свою исповедь Микаэла. — Это было тяжелее всего. Думаешь, я не понимала, что всё случилось по моей вине? Что Лоренсен меня ненавидит, ведь это я убила его родителей. И чуть не убила тебя.‎       ‎— Неправда. Он никогда такого не говорил. Он вообще никого никогда не обвинял.       — Не обвинял, но наверняка ‎думал не раз, что всё могло сложиться иначе, если бы не я.       ‎— Думал, конечно. Мы все об этом думали.       Если бы я осталась в доме и выслушала Лукаса. Или хотя бы не выпрыгивала из машины. Если бы Лукас остановился в другом месте или вообще никуда меня не повёз. Если бы не шёл дождь, если бы мы перенесли вечеринку, как собирались. Если бы хотя бы одно обстоятельство изменилось в тот проклятый вечер, всё могло быть иначе сейчас. Только толку об этом опять рассуждать?       — Случилось, как случилось. Надо жить дальше.       — Случилось из-за меня, — она смотрит прямо в глаза и кажется такой искренней. — Я притворялась, что мне плевать. Но на самом деле… Не знаю, что было бы со мной дальше, если бы ‎не твой брат. Может, не так, как у вас с Лукасом, но у нас с ним тоже всё было по-настоящему.       — Я знаю. Свен очень тебя любил. Своей любовью к тебе он ‎исцелил даже меня.       — Разве?       — Ага, — впервые признаюсь ей. — Научил меня, как простить и забыть тот вечер.‎       ‎— Но ты не простила и не забыла, — горько усмехается Микаэла.‎       Пожимаю плечами. Это тоже теперь не имеет значения, но всё-таки отвечаю:       — Забыла настолько, чтобы хватало не ‎думать и не вспоминать, пока полгода назад я не узнала, что ты собираешься замуж за Лукаса.‎ А теперь ещё это видео.       — Могу представить. Я видела… ну, эту запись… на телефоне, — бывшая подруга ‎мрачнеет. — Ты никогда мне не поверишь, но я всё равно скажу — это не я.‎       — Не ты? И кто же тогда? Твой двойник?       Микаэла виновато опускает глаза.       ‎— На видео я. Но не я прислала его тебе. И записала тоже не я.‎       — А кто? Лукас? — Мне трудно сдерживать сарказм: — Или вы заказали съёмку заранее? ‎ Сделали несколько дублей, да?       ‎— Да нет же! Кстати, я рассказала ему о нашей ссоре. И про запись тоже, — мямлит она. — Но мы оба не ‎представляем, кто мог. И зачем.        ‎‎— Вы оба значит. Прекрасно.       Не могу не заводиться. Не получается. Чувствую, как в животе всё ‎переворачивается, а глаза снова застилает ревность. Где боги носят сестёр?! От дома до Сада ‎десять минут езды.       Вскакиваю, нервно жестикулирую.       — Слушай, давай лучше сменим тему. Поговорим о… не знаю… О гладиолусах твоей мамы. Она всё ещё их выращивает? Расскажи мне об этом. Я хочу слушать про гладиолусы!       — Стефф, я понимаю, ты злишься. Но мы должны разобраться! Должны выговориться, — Микаэла поднимается следом за мной. — Только ‎так сможем попытаться наладить…       ‎— Да ничего мы не наладим! Ничего не исправим, понимаешь?! Давай просто обо всём забудем, ладно?       ‎— Почему?       ‎— Потому! Потому что я не имею права ‎вмешиваться в ваши отношения! Не имею права никого винить! Я не хочу быть судьёй! ‎Не хочу думать о вашем ребёнке, не хочу вообще думать про вас, пойми ты.       ‎— Ребёнок не Лукаса! — опять перебивает Микаэла, ‎останавливая мои крики. И, видимо, предвидя ‎следующий вопрос, поясняет скороговоркой: — Он не ‎знает об этом. Я не хочу, чтобы знал.       ‎— Что?..‎       ‎— Я только хотела, ‎чтобы у моего сына был хороший отец. Поэтому переспала с ним, поэтому вынудила его жениться. Но это всё не важно уже. Я люблю другого, мы разводимся. А Лукас любит тебя. Всегда любил. Вы ещё можете помириться. Начать с начала.       Открываю и закрываю рот, не в силах выдавить ни звука. Никак не получается выразить словами то, что ‎чувствую.       Снаружи доносятся голоса. Мы с Микаэлой оборачиваемся.       В беседку заглядывает ещё один наш клон на сегодняшний вечер.       ‎— Папа с Эрикой ждут у машины, — тараторит младшая сестра.‎‎ ‎— Ронан предупредит Бьё… Лоренсена. Мы с ним выходим первыми. Потом ты, — ‎она смотрит на Микаэлу: — С Лукасом. Следом ты, — Дениз переводит взгляд на меня, — и ‎Лиам.       Дениз исчезает так же внезапно, как появилась.       — Мы не договорили, Стефф. Возвращайся сюда после церемонии, — Микаэла хватает меня за руку. Умоляюще смотрит в глаза. — Пожалуйста! Всё так запуталось, но мы ещё можем исправить. ‎Нам просто нужно поговорить. Во всём разобраться раз и навсегда.‎ Ради Свена.       ‎Всю церемонию я не могу сосредоточиться. Как в бреду иду за руку с ‎Лиамом вдоль прохода до алтаря. С какой-то отрешённой рассеянностью наблюдаю ‎за Эрикой, приближавшейся к нам под руку с отцом. Сестра заметно волнуется, но и ‎это тоже я отмечаю на автомате.       Пока жених с невестой произносят ‎клятвы, я почти не слушаю, растерянно пробегаюсь по лицам сидящих гостей. ‎Мысленно перебираю общих знакомых, в кого могла бы влюбиться Микаэла. Насколько могу ей верить.       ‎Убеждаю себя, что не стоит возвращаться в беседку. ‎Признаю раз за разом, что не смогу не вернуться. Начинаю ругать бывшую ‎подругу и тут же корю себя, что на самом деле радуюсь фальшивому браку Лукаса, ‎где даже ребёнок — не его. И не сразу понимаю, что священник только что объявил Макса с Эрикой мужем и женой.‎       —‎ Где-то минут через двадцать, — шепчет мне Микаэла. — Приходи сразу после того, как ‎поздравят молодых и начнётся фуршет.‎       Киваю в ответ. Я всё ещё не уверена, что хочу знать подробности. Но и ‎не знать, когда услышала такой синопсис, тоже не хочу.       Сначала время тянется бесконечно. Потом, за поздравлениями и ‎разговорами, я отвлекаюсь и теряю счёт минутам. А когда вспоминаю, понимаю, ‎что прошло уже больше получаса. ‎       Оглядываюсь — подруги нигде не видно. Наверное, она терпеливо ждёт меня в ‎беседке. И направляюсь туда.‎

***

      Где-то за гранью сознания мгновения превращаются в секунды, ‎становятся минутами, летят дальше, а я продолжаю стоять, не в силах даже переступить через порожек. Глаза на автомате ‎впечатывают в память каждую мелочь: безвольно обмякшие вдоль ‎туловища руки с длинными матово-розовыми ноготками; задранный подол платья; не‎ глубокая ссадина на голени; сломанный каблук на одной из позолоченных ‎босоножек; посеревшее неподвижное лицо; перекошенный от ‎страха или боли рот. На груди с левой стороны торчит воткнутый ‎по самую рукоятку охотничий нож.       И кровь. Много крови. Тоненькой струйкой она стекает по губам и ‎щеке Микаэлы, сочится из грубых, рваных порезов на обнажённой спине, алым ‎ореолом растекается вокруг головы и дальше вниз к пояснице.       Мне нельзя ни к чему ‎прикасаться. Да и вряд ли я могу ‎спасти подругу, даже если она каким-то чудом ещё жива. С этой минуты Беседка влюблённых — место ‎преступления. И единственное, что я должна теперь сделать — как можно быстрее ‎вызвать скорую и полицию. Потом найти отца с мамой. И ещё родителей ‎Микаэлы. Рассказать, что здесь произошло, в секунды разбить их мир ‎вдребезги. ‎Снова. Как уже было семь лет назад.       Судорожно выдыхаю, ощущая, как ставший ‎ледяным воздух дерёт мне горло, как проникает внутрь, впиваясь миллионом ‎осколков. Потом оцепенение исчезает, ‎выпускает меня из плена, выбрасывая яростной волной в безжалостную действительность. Медленно отступаю назад, собираясь выбежать из беседки, но в ‎последнюю секунду замечаю, как дрогнули веки Микаэлы. В уши вонзается её обжигающий шёпот: ‎       — Ты… пришла… хорошо… опоздала…       Бросаюсь к ней, падаю рядом на ‎колени, нахожу пальцами её холодную руку, прижимаю ‎к своей груди. ‎       — Держись! Пожалуйста, только держись! Ты не можешь умереть, слышишь?!       Господи, ну почему она? Почему?! Да, я злилась, может, даже ненавидела Микаэлу, но никогда не желала ей ‎смерти.       Взгляд выхватывает резную рукоятку ‎ножа, и слова застревают в груди невысказанной болью, смешанной с ужасом. В голове тревожным эхом всплывает весёлый голос жениха, полтора часа назад ‎насмехавшийся над тем, что в платьях подружек невесты, с одинаковыми ‎причёсками мы с Микаэлой похожи на близняшек. Что, если нас ‎перепутали? Что, если запланированной жертвой на свадьбе сестры должна была ‎стать именно я, а подруга по нелепой случайности оказалась на моём месте?.. ‎Что, если кто-то очень сильно не рад моему возвращению? Что, если?..‎ Если бы я ‎пришла раньше, возможно, Микаэла бы не пострадала. И сейчас на каменном полу в луже крови лежала бы ‎я сама.‎       — Прости меня. Ты… Я не хотела. Клянусь, не хотела!       Но подруга, кажется, не слышит. Растерянно смотрит ‎сквозь меня куда-то наверх. Сипло, со свистом хрипит: ‎       — Лукас… Осторожно… — Зрачки Микаэлы сливаются с ‎радужкой и превращаются в чёрные бездонные дыры. Посиневшие губы дрожат, ‎искривляясь в слабой улыбке. — Свен… Наконец-то. — Мутный взгляд гаснет, тёмные глаза стекленеют, лицо напоминает безжизненную маску.       — Нет, господи, нет… нет! — трясущимися руками пытаюсь нащупать пульс. Напрасно — сердце Микаэлы больше не бьётся.       Она мертва. Убита. Но я отказываюсь это принять, отказываюсь верить. Жду, что она снова заговорит, только ничего не происходит.       Трудно, невыносимо трудно дышать. Грудь будто сжало в тиски и не отпускает. Тысячи мыслей яркими, короткими вспышками проносятся в ‎голове одновременно и так быстро, что ни за одну из них не получается ухватиться.       Со всех ‎сторон слышны отголоски громкой, весёлой музыки, радостный женский смех, ‎обрывки шумных разговоров. Не чётко, будто бы издалека, словно уши ‎залило водой. Так бывало, когда в детстве, дурачась с братом, я с разбега прыгала с высокого обрыва прямо в озеро в Ярдарруде. Мир вокруг взрывался оглушительным хлопком, а потом исчезал, затихая под водяной ‎толщей, чтобы опять возникнуть, когда мои ноги едва касались дна и меня выталкивало ‎на поверхность.       Вот только сейчас никак не получается выплыть.       Тянусь к рукоятке ножа и тут же отшатываюсь. Мне надо вызвать полицию… Надо позвонить… Но сотовый ‎остался дома. Я даже сумочку не взяла, ‎решив, что во время свадебной церемонии она будет только мешать.       Перед глазами как в калейдоскопе мелькают лица родных и друзей. Стоит мне произнести два страшных слова: «Микаэла убита», ‎как вся их… наша жизнь расколется на части. В моей власти оттянуть время, дать всем крошечную возможность насладиться торжеством ещё чуть-чуть. Но всё равно ни одной из подаренных минут не хватит. Их всегда ничтожно ‎мало.       Вскакиваю с колен, путаясь в длинном подоле. Он насквозь пропитан ещё тёплой кровью подруги и теперь противно липнет к лодыжкам, мешая двигаться.‎ Не успеваю сделать и двух шагов, ‎как налетаю на Лукаса. Цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть.       Он, неестественно бледный, подхватывает меня. Не моргая, смотрит на жену и почти не дышит. В глазах — недоумение и боль. ‎Губы слабо шевелятся, ‎будто хочет что-то сказать, но не может. Лишь однажды я видела Лукаса таким, ещё ‎в детстве, когда мы наткнулись в лесу на его отца, растерзанного волками.       По-‎летнему яркий солнечный свет в проёме беседки закрывает чья-то невысокая фигура.       ‎— Мика! — рычит за спиной незнакомый хриплый голос.       Ещё через миг молодая женщина в чёрном костюме-двойке ‎склоняется над окровавленным телом и тоже пытается нащупать у Микаэлы пульс. Что-то ‎нечленораздельно бормочет, сжимая левую руку в кулак.       Высвобождаюсь из объятий Лукаса и отступаю назад. Только сейчас ‎замечаю, что я вся в крови Микаэлы и Лукас теперь тоже. На белоснежной рубашке и расстёгнутом сером фраке бурые пятна — на животе, груди и даже плечах.‎       Незнакомка стоит рядом, буравит нас с Лукасом мрачным, тяжёлым взглядом, одновременно вытаскивая из внутреннего ‎кармана пиджака сотовый. Нажимает на кнопку и, видимо, дождавшись ответа, коротко ‎приказывает: ‎       ‎— Перекрыть парк! У нас ‎убийство. Вызывай криминалистов и остальных! Сам ко мне в беседку. Да, у ворот. Выполняй! — Прячет телефон обратно. Грозно надвигается на нас. Наверняка одна из федералов или кто-то из охраны матери. — Какого хрена здесь?.. Кто?.. — Она похожа на раненого зверя, ‎готового растерзать любого за одно неосторожное движение. Переводит полный ненависти взгляд с меня на Лукаса и ‎обратно. — Кто это?.. Кто её… так?..‎       — Я пришла, когда она… уже… так… — не получается связно объяснить. Слова ‎путаются, мысли тоже. Шумно втягиваю воздух, стараясь унять дрожь. Почти ‎силой заставляю себя не смотреть в сторону лежащего на полу мёртвого тела. Снова ‎пытаюсь объяснить, тщательно подбирая слова: — Микаэла ‎просила меня встретиться здесь после церемонии. Чтобы поговорить. Потому что завтра с утра я ‎уезжаю… Когда я пришла, она уже лежала на полу… такой. Я хотела вызвать ‎скорую и полицию, но не было телефона. Потом она очнулась и позвала меня и… — ‎нервно передёргиваю плечами, как будто этот жест может объяснить всё, что ‎случилось дальше, в том числе появление Лукаса в беседке.‎       ‎— Она говорила тебе что-нибудь перед… смертью? — По тону и взгляду незнакомки не получается определить, верит ли она мне.‎       ‎— Да.       — Что?! ‎— В синих, неестественно блестящих глазах плещется неприкрытое презрение.       ‎— Что хорошо, что я опоздала и пришла позже. Потом назвала имя моего брата… Он был её женихом. Давно. И ещё сказала ‎‎«Свен, наконец-то».‎       — И всё?!       — Всё, — вру, выдерживая её пристальный взгляд. Что бы ни имела в виду умирающая Микаэла, я не собираюсь давать ‎этой сумасшедшей дополнительный повод наброситься на нас.‎       ‎— Бекка, это Стеффани Тёгерсен, — Лукас неожиданно выходит вперёд, закрывая меня собой — так, что я ‎оказываюсь у него за спиной, — сестра Свена.       ‎— Для тебя — ленсман Кадот! — с неприкрытой злобой рявкает та.‎ ‎— Кто из вас?..       ‎— Серьёзно?! Ты в своём уме, Бекка?! ‎Ты правда считаешь, что я… Или она? Что мы убили мою жену на свадьбе моего брата ‎и сестры Стефф?! — последнее предложение Лукас произносит едва ли не по слогам.       Почти физически ощущаю, как неприятно скребут по сердцу эти два слова «моя ‎жена» даже теперь, когда Микаэла умерла с именем Свена на губах. ‎Лукаса убитая подруга тоже упомянула, но об этом я подумаю ‎позже.‎ Решительно встаю рядом с ним, чувствуя ‎обнажённым плечом плотную ткань костюма. Раз уж ‎разъярённая незнакомка — новый ленсман, а не местная сумасшедшая, ‎причин бояться нет. Просто нужно всё объяснить. Хотя бы попытаться.       — Мы ‎договорились встретиться здесь. Я и Микаэла. Позавчера мы поругались. По глупому ‎недоразумению. — Некстати мелькает мысль: я совсем не представляю, что ‎Микаэла сделала с мобильником, который принёс на девичник посыльный. Ладно, об этом я тоже подумаю потом. — Она ‎лежала на полу в крови. С ножом в груди, — невольно ‎бросаю короткий взгляд на неподвижное лицо подруги и отворачиваюсь. — Затем пришёл Лукас… и…‎ и…       ‎— И вы решили на радостях обняться прямо около его мёртвой жены! — ‎грубо перебивает ленсман, продолжая пронзать нас хмурым взглядом. — Так сказать ‎в знак вновь обретённой свободы.       — Бекка! — обрывает Лукас.‎       ‎— Ленсман Кадот! — снова исправляет та.‎       ‎— Что здесь?.. — В беседку вбегает ‎Лиам. Останавливается в проёме, нервно озирается: — Кто?.. ‎Как? Зачем?..‎ — он ‎смотрит меня, потом — на Лукаса.       ‎— Все вопросы отличные, Бек. Дождись криминалистов. Потом отвезёшь старшего братца, — ленсман Кадот кивает на Лукаса, — в участок. Там и ‎узнаем ответы.‎       — Но…       ‎— Стеффани Тёгерсен, — она делает шаг ко мне, ловко вытаскивает из-под пиджака ‎прикреплённые сзади к ремню наручники. — У тебя есть право хранить ‎молчание. Всё сказанное может быть использовано против тебя в суде.‎       — Что? — я ошарашенно перевожу взгляд с неё на Лиама.       Неужели ‎они думают, что я способна убить Микаэлу? Мозг отказывается в это ‎верить. Но упрямая действительность убеждает в обратном: ленсман Кадот останавливается совсем близко, я даже чувствую её тяжёлое, ‎прерывистое дыхание на своём лице. Она недвусмысленно трясёт передо мной наручниками, ‎продолжая говорить: ‎       ‎— У тебя есть право пригласить адвоката.       ‎— Бекка, ты окончательно слетела с катушек?! — вмешивается Лукас с каким-то ‎необъяснимым спокойствием. Как будто не нас с ним практически только что обвинили в ‎убийстве.‎       — Нет, но тебе бы хотелось, да, Лукас? — язвительно парирует она. — ‎Чтобы всё начать сначала, да? Исправить недоразумение под названием «брак», так, ‎Лукас? ‎       ‎— Я понимаю твоё горе. Серьёзно, — Лукас не огрызается. Смотрит на неё с ‎жалостью, без презрения или цинизма. Они словно говорят о чём-то своём, ‎продолжая начатую ещё раньше, не здесь, дискуссию. Лукас бросает короткий взгляд ‎на Микаэлу, встречается глазами с молчащим и бледным, как мел, братом, ‎снова пристально смотрит на ленсмана: — Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Бекка. Правда, понимаю. То, что здесь произошло, ужасно. Поверь, ‎ни один из нас не рад её смерти. Ты можешь арестовать Стефф, можешь ‎арестовать даже меня, но это ошибка. Мы никого не убивали. И в глубине души ты это знаешь.‎       ‎— Посмотрим, — та ухмыляется мне в лицо. Требует: — Руки! ‎       Я не сразу, но все-таки покорно подставляю запястья, смотрю на свои пальцы, ‎перепачканные в успевшей засохнуть крови. Морщусь от боли, когда ленсман грубо защёлкивает наручники.       ‎— Бекка, Лукас прав, — Лиам делает шаг вперёд. — ‎Послушай, это же Стефф. Она не могла. Она бы ни за что…‎       ‎— Субординация, сержант Бек! — останавливает его ленсман Кадот. ‎Бросает на Лиама злой взгляд. — Не вздумай устроить тут ‎самодеятельность! Ответишь головой. Смотри, я предупредила! — она опускает глаза ‎на окровавленное тело Микаэлы и поспешно отворачивается. Грубо ‎командует, хватая меня за предплечье и подталкивая к проёму: — На выход!       Снаружи доносится протяжный вой полицейской сирены.       ‎— Ничего не бойся и молчи, — Лукас печально, но ободряюще мне улыбается. — ‎Дождись отца.‎       Хочется огрызнуться, что без него знаю. Сама адвокат, понимаю, что нужно ‎делать в таких ситуациях. Но сил хватает лишь на слабый, обречённый и благодарный кивок. Мысль, ‎что Лукас не сомневается в моей невиновности, вызывает только дополнительное ‎чувство вины и стыда. Он мне верит, пытается защищать даже сейчас, застав в крови ‎рядом с трупом убитой жены, а ведь я усомнилась в нём при куда менее тяжких ‎обстоятельствах.       Со стороны ‎дороги к нам торопливо спешат полицейские. Часть в форме, ‎остальные — в штатском. Вокруг беседки успели развесить черно-жёлтую полосатую ‎ленту, за которой по периметру собралась толпа зевак.‎       Представляю, как выгляжу — в испачканном в крови платье, в ‎наручниках, испуганная, — и леденею. Внутри всё обрывается от ужаса, ‎горя и стыда одновременно. Не получается осознать, что только что произошло. Как из подружки и сестры ‎невесты в считанные минуты я превратилась в главную подозреваемую в убийстве ‎ подруги?       Сжимаюсь, ощущая себя идущей на костёр ‎ведьмой. Судорожно вздыхаю, когда оказываюсь внутри полицейской машины на ‎заднем сиденье, подальше от пронизывающих насквозь взглядов. Утыкаюсь ‎лбом в холодное стекло. А через мгновение рыдаю, понимая, что ещё никогда в жизни не ‎чувствовала себя так гадко. Я наивно надеялась, что худшее позади, пережито, но ‎оказалось, что заблуждалась.‎ Самый страшный кошмар в моей жизни только начинается.       Я никогда не ‎должна была возвращаться во Флёдстен.