Buns for breakfast

      Очертания эльфийских руин впереди смазывались, плыли перед глазами. То ли от слез, то ли от боли — Тэлина уже не разбиралась. Стыдно и страшно, после первой встречи с Саиратом она уже не думала о Хоуке. Она умирала, и каждый шаг, каждый удар боли в руке приближали ее к концу. Мир вокруг угасал, и одним-единственным источником света в нем оставалась Метка.       Где-то там, далеко отсюда, умирал Хоук, отдавали свои жизни все те, кто служил Инквизиции — ради нее. Бессмысленно, потому что она уже понимала: Метка ее убьет. И Солас, даже если она его найдет, не спасет.       Мало кто добрался до последнего элювиана. Из-за маски саирбаза, расколотой чьим-то ударом, виднелся край зашитого рта и глаз, в котором не оставалось ничего, кроме глухой безумной ярости. Посох, давно сломанный в пылу боя, уже не помогал ей концентрировать силу, и магия вышла из-под контроля, усиленная Меткой в сто крат.       Завеса трещала и рвалась, раздираемая в клочья бушующей магией, проводником которой стала она. И именно Тэлина теперь являлась причиной появления разрывов, из которых сыпались демоны и духи. Именно она стала тем, кем хотел стать Корифей.       Именно она должна была это закончить.       На этот раз всю силу Метки, готовой вот-вот взорваться, она высвободила сама. Взрывом энергии демонов, пролезших из-за Завесы, разметало в клочья, а Саират на мгновение застыл на месте, оглушенный и парализованный. Тэлина еще успела поймать на себе его взгляд, в открытом маской глазу сверкнуло зеленью ее отражение. Ей показалось, что хотя бы на секунду он пришел в себя и обрел свой разум, но так ли это было или нет, она не знала: после коротких секунд неподвижности, тело кунари исчезло за Завесой, прорванной Якорем.       Тэлина бы опустилась на землю, отдышалась бы, но знала: времени на это нет. После освобождения силы Метки, та утихла, но ненадолго, и это время она должна была использовать полностью. Знала, что следующий взрыв будет последним для нее и окружающих.       В элювиан она вошла, пошатываясь. Обернулась напоследок, пытаясь понять, следуют ли за ней те, кто пережил последний бой. Что-то кричал Дориан, но в ушах до сих пор шумело, и она не расслышала, что именно он хотел ей сказать.       Элювиан за спиной неровно вспыхнул, едва она вышла из него, и погас, застыл, теряя привычную рябь. Коснувшись его пальцами, Тэлина поняла, что обратный путь закрыт, и теперь ей оставалось только двигаться вперед. И делать это быстро: одеревеневшие кончики пальцев снова начали наливаться тяжестью Тени. Время не ждало.       Продираясь среди пугающе реальных каменных статуй, Тэлина прикрывала глаза от слепящего солнца. Боль медленно ползла вверх по ее руке, и меньше всего она сейчас думала о том, что если где-то впереди поджидает опередившая ее Виддасала, то даже боя не случится. Она просто упадет кунари под ноги и взорвется вместе с этим Создателем забытым местом.       Виддасала и правда нашлась где-то впереди, Тэлина услышала ее голос. И не только ее: услышав ответ Соласа, она ринулась вперед, настолько быстро, насколько ей позволяло потрепанное боями и Меткой тело.       Наверху, там, где заканчивались выщербленные временем ступени бесконечной лестницы, она остановилась. Замерла, разглядывая Виддасалу и Соласа, который стоял к ней спиной. Точно как во сне, в том самом, перед отъездом в Халамширал: стоял, ссутулившись, сцепив руки за спиной. Не повернулся, когда Виддасала c рыком кинулась на него. Вспышка — и кунари замерла каменной статуей.       Вот как, поняла Тэлина, двинувшись к нему. Едва передвигала ноги, вдруг ставшие тяжелыми, как тот камень, в который превратилась Виддасала.       — Солас, — позвала она и тут же сжала зубы: время почти вышло, и рука снова запульсировала силой и болью.       А она ведь почти успела!       Он обернулся медленно, печальный и сочувствующий. Виноватый, кажется — сейчас ей сложно было понять. Сейчас Тэлина рухнула на колени, прямо в траву, и закричала от боли.       Солас сделал шаг ей навстречу, и боль странным образом прекратилась — Тэлина даже не поверила, не поняла, изумленно разглядывая свою руку. Потом уже подняла глаза на Соласа, который подошел и протянул ей ладонь, помогая подняться.       — Это даст нам немного времени, — пояснил он. — У тебя, верно, накопились вопросы?       Он может управлять Меткой, поняла Тэлина, шире раскрывая глаза. Как знала, как чувствовала, что Солас ей поможет, ее спасет. В отчаянной какой-то надежде она пошатнулась вперед, обняла его, ткнувшись носом в жесткий серый мех накидки, волчий мех.       — Солас, — всхлипнула Тэлина, не сразу отстранившись. — Помоги мне, пожалуйста.       Он вздохнул и отодвинул ее от себя, отвел глаза.       — Сначала я должен тебе кое-что рассказать, — пояснил он, двинувшись вперед, к обрыву.       Синее небо плескалось одновременно и под ногами, и над головой — Тэлина это точно помнила.       — Ты мне снился, да? — спросила она, глядя в спину Соласа.       — Мне было нужно, чтобы ты меня нашла, — не оборачиваясь, ответил он. — И ты это сделала, хотя я уже сомневался.       Это был тот самый Солас, которого она помнила. Которым не преминул указать на ее глупость, но которому она верила и которого искала сейчас в надежде на помощь. И Тэлина послушно последовала за ним, потирая непривычно спокойную руку.       Конечно таких откровений, которыми одарил ее Солас, Тэлина не ожидала. Слушала и прирастала, кажется, к земле — как так, как он мог быть тем, о ком говорил сейчас? Он же помогал им, она ему верила — многие верили! А теперь, выходит, он — совсем не тот, кем его считали? Не Солас?       — Фен`Харел, — повторила она, пробуя, перекатывая незнакомое слово на языке.       Нет, знакомое — слышала его от эльфов не раз. Как ругательство, как проклятие — и вот он стоял сейчас перед ней. Все это никак не желало укладываться в голове.       Как и то, что Солас, тот, кто не раз спасал ее от Метки, собрался ее убить. Ее и всех, кого они вместе спасали от Корифея. Которому изначально он же и помог — разве могла она в такое поверить?       Солас смотрел на нее очень печально и понимающе. Слишком понимающе для того, кто собрался уничтожить мир — и ее заодно.       — У нас почти не осталось времени, — с мягкой полуулыбкой сказал он, подходя ближе.       Ей в этой улыбке почудился хищный волчий оскал — впрочем, и немудрено. Нельзя было так улыбаться ей, после всего, что только что рассказал. А ведь тогда казалось, что они почти подружились! Она хотела сказать ему об этом, брови даже нахмурила и рот открыла. Только изо рта вместо обвиняющих слов вырвался крик.       Тэлина рухнула на землю, чувствуя, как выкручивается рука. Не только рука — уже плечо и грудь горели ядовитым зеленым огнем. Горели, выворачивались наизнанку, и она каждой жилкой чувствовала растекающийся внутри яд. Сама Тень прорвалась в нее, заполнила изнутри и вот-вот грозила взорваться.       Как тогда, на лестнице, когда она уже решила, что умирает. Нет, тогда она не умирала — она делала это сейчас. И теперь стало по-настоящему страшно, правда, ненадолго — яркая боль, такая, какой она никогда раньше не испытывала, заглушила все. И она кричала: истошно, надрывно, на грани человеческих возможностей.       Солас прикрыл глаза на секунду и опустился перед ней на колено, перехватывая за руку. Прикосновения мага пустили новую волну боли по ее венам, и Тэлина, взвыв, упала бы, не держи он ее за руку.       — Я знаю, что ты меня за это не поблагодаришь, — качнул головой тот, кого она почти считала другом. Доверяла же все равно свою спину в бою и прикрывала его. — Мне жаль, что тебе пришлось нести это бремя.       «Мое бремя» — явно читалось в его глазах. Она, возможно, ответила бы что-то, если бы не задыхалась от боли. Ее крик снова разорвал неправильную, слишком светлую тишину этого места. Места, где вершилась судьба мира, где вершилась ее судьба.       Почему никто никогда не говорил, что умирать так больно?       — Поживи хорошо, пока у тебя есть время, — пожелал ей Солас, и в его глазах сверкнули серо-сиреневые искры. Тэлина в последний раз зашлась криком и оборвалась на полувздохе, когда он разжал пальцы и отпустил ее. Едва не ткнулась лицом в землю, удержалась правой рукой — левую она сейчас не чувствовала, как не чувствовала и боли. И это было страшно.       — Солас! — хрипло, сорванным голосом позвала она, когда маг отвернулся и направился к элювиану. — Солас!       Нужно было посмотреть вниз, на руку. Нужно. Но она так боялась увидеть там… что ее рука…       Поэтому она безответно и отчаянно кричала в спину уходившего эльфа, в его чуть сгорбленные плечи и сцепленные за спиной до белых костяшек пальцы. Просто чтобы не смотреть вниз, не смотреть туда — но не делать этого не смогла. Слишком страшно и странно было не чувствовать руку и не знать, есть она там или нет, Метка, которая убивала ее.       Метки не было. Рука осталась — пока еще, но от того места, где до этого светился пульсирующей зеленью шрам, по всей руке распространялось что-то серое. Пошевелить она ей не могла, рука вдруг стала какой-то тяжелой, и Тэлина поняла, что наконец ее почувствовала. Как будто на нее медленно натягивали плотную каменную перчатку. Она вспомнила, что стало с Виддасалой, вон она, стояла как раз на пути к выходу, навечно застывшая серым камнем. Таким же, каким сейчас становилась ее рука. Солас, видимо, сделал единственное, что могло остановить Якорь на ее руке.       Указательный палец первым стал совсем серым, холодным — она дрожащими пальцами другой руки коснулась его, чтобы убедиться — да, так и было.       Две фаланги осыпались пылью на землю.       Тревельян задохнулась от ужаса, с трудом поднялась, осторожно придерживая не слушавшуюся руку. Огляделась, с трудом хватая воздух раскрытым ртом. Солас сделал единственное, что могло остановить Метку, но если она не остановит это, то от нее даже статуи не останется, рассыплется серой каменной пылью.       Почему никто никогда не говорил, что умирать так страшно?       Ноги плохо ее слушались, но Тэлина упорно шла вперед, мимо статуй кунари. Теперь она понимала, что это за статуи, застывшие с оружием в руках, с ужасом в глазах. В ее глазах сейчас плескался такой же ужас, но статуям она немножко завидовала — с ними это случилось сразу, они не каменели медленно, осознавая, что происходит.       На очередной ступеньке она споткнулась и упала, неловко, на правое плечо — едва успела повернуться. Тут же бросила взгляд к руке, но та пока еще была на месте, не разбилась. Камень должен быть прочным, почему же она осыпается песком?! Как и время ее осыпалось, все быстрее и быстрее, и что бы она ни говорила все последнее время, что ей не страшно, она знает, что умирает — все это неправда была. Страшно было очень, и именно сейчас очень хотелось жить. Выжить. Хоть с одной рукой, хоть как.       До заветного зеркала оставалось не так и много шагов, но ноги совсем перестали слушаться, подгибались. Она упала еще раз, поднялась, снова рухнула, больно ушиблась коленями об осколки каменной кладки на земле. Сцепив зубы, поползла вперед, опираясь одной рукой о землю. Левая, уже сильно потяжелевшая, чиркнула по очередному камню, и на нем остались лежать быстро превращающиеся в пыль мизинец и безымянный пальцы. До выхода оставалось всего ничего, она видела элювиан, снова оживший, но никак не могла до него добраться.       Тэлина в очередной раз поднялась, шатаясь, прошла оставшиеся шаги и упала в элювиан, проваливаясь насквозь и падая на пол Дарваарада. По зеркалу за ее спиной прошла трещина, и оно осыпалось тысячами мелкий шелестящих осколков. Дориан, явно не сводивший глаз с элювиана, встрепенулся.       — Тэли? Ты жива?       Бык тут же подскочил к ней, гримаса на его большом, израненном лице застыла очень болезненная.       — Босс, как ты? Встать можешь?       — Не спрашивай глупости, бери ее и надо спешить! Создатель, мы думали ты уже не вернешься! Обязательно было нас так…       Он осекся, заметив ее руку, упал рядом на колени, осторожно касаясь серой, уже каменной плоти пальцами. Поднял на нее глаза.       — Бык, — хрипло позвала Тэлина, с трудом поднимая неимоверно тяжелую руку, серую до локтя. — Руби.       Огромный страшный кунари, прошедший с ней через столько боев, рубивший демонов и драконов, отступил на шаг назад и не подумав даже вытащить свой огромный топор.       — Босс, я не думаю, что это хорошая идея. Да и не могу я, ну, тебе руку-то.       — Бык! — уже со слезами в голосе крикнула Тэлина. — Пожалуйста! Она не остановится!       — Делай, что она говорит — тяжелым, каменным голосом произнес Дориан, на негнущихся ногах поднимаясь и отходя в сторону. — Быстро.       Бык перевел взгляд с него на Тэлину, вытянул свой топор и шумно втянул воздух.       — Будет больно? — спросил он, и гримаса снова исказила суровое лицо.       — Руби! — скомандовал Дориан и отвернулся, прикрывая глаза ладонью.       Тэлина переложила руку подальше от себя и закрыла глаза, когда Бык размахнулся.       — Укажи мне путь Андрасте, — пересохшие, искусанные в кровь губы слушались ее плохо, а голос был едва слышным, надтреснутым — кричать уже было нечем. — Возьми меня к се-       Топор Быка с грохотом лязгнул по камням, и ее молитва была прервана диким криком, хотя еще секунду назад Тэлина была уверена, что кричать ей уже нечем. Было, как оказалось, еще как было. Бык со звоном откинул топор в сторону и плюхнулся перед ней, растерянно оглядывая с ног до головы. Тэлина захлебывалась криками и слезами, судорожно пыталась схватить правой рукой уже отсутствующую левую. Дориан помешал ей, перехватил за руку, отвел ее в сторону.       — Подержи, — велел он Быку, зажигая в руке огонь. — Надо остановить кровь.       Прижигание помогло слабо, только вызвало новую волну хриплых криков, медленно переходящих в вой. Бык гримасничал, Дориан отчаянно выплевывал все мыслимые и немыслимые ругательства, пытался сделать хоть что-то.       Слишком много боли было для одной ее, и Тэлина, которая уже несколько минут ничего не соображала от боли и ужаса, наконец-то провалилась в черную благодатную тьму, слабо надеясь, что навсегда.       Попросить прощения перед этим она ни у кого не успела.                            — Андерс, отвали, — мрачно потребовал Хоук, не открывая глаз.       Руки у того были неприятные, грубые и холодные. И вместо того, чтобы их убрать, Андерс вдруг со всей силы шлепнул его по щеке. Хоук, возмущенный этим, открыл глаза и резко сел, намереваясь высказать тому все, что он думает о таких методах лечения.       Грудь от движения пронзило болью, от которой он забыл, как дышать. Так и сидел, хватал ртом воздух под пристальным взглядом мрачного парня. В осунувшемся лице он не сразу узнал Стежку.       — Живой, — довольно крякнул тот и, повернувшись, крикнул куда-то в сторону: — Эй, бородатый очухался! Гному скажите.       Стежка не глядя потрепал Хоука по плечу.       — Главное, не дергайся, — велел он. — Тебя сильно потрепало. Хорошо, мужик ты крепкий.       — Мне не привыкать, — проворчал Хоук, потирая грудь.       Любое движение отзывалось болью, в голове было мутно. Сколько он тут провалялся, Хоук не понимал. И причины его нахождения — он огляделся — в комнатах Зимнего Дворца, явно в спешке оборудованных под лазарет ему были неизвестны. Не вспоминались.       Пристальный, тяжелый взгляд он почувствовал затылком. Обернулся — с забинтованной головой Сэру узнать было непросто, но торчащие острые уши и испуганный, колючий взгляд ее выдали.       — Где Инкви? — спросила она, не спуская с него глаз.       Голос у Сэры, обычно резкий и громкий, дрожал, словно от злости или страха. Или от всего вместе.       — Что? — глупо переспросил Хоук, уже чувствуя, как рассеивается туман в голове.       Дарваарад. Гаррет вспомнил тяжелое давление магии на плечах, неестественно буйную зелень, разбитые, выщербленные ступени. Плюшку, которая оступилась, а потом…       Ее рука взорвалась.       Хоук медленно, оглушенно моргнул.       — Ее нет! — вскрикнула Сэра и качнулась, обхватывая себя руками. Всхлипнула. — Почему вы все вернулись, а она — нет?       Он медленно развернулся, спуская ноги с кровати. Почувствовал руку на своем плече, поднял глаза на обеспокоенного Варрика, который открывал рот, словно что-то ему говорил.       И правда говорил, кажется, понял Хоук, пытаясь подняться. Ноги не держали, и он глупо рухнул на Варрика, который не дал ему свалиться на пол.       — Тише, тише, дружище, — произнес Варрик, пытаясь побороть его сопротивление и снова уложить Хоука в кровать. — Ты же не хочешь помереть тут?       Гаррет повернулся к нему, невидяще вглядываясь в глаза друга. Пока он сидел тут, Плюшка там… тоже могла умереть. Или…       — Варрик, — хрипло, словно забыв, как говорить, спросил он, замирая. — Где..?       Где-то сбоку то ли рыдала, то ли подвывала Сэра, а Варрик молчал.       — Они… еще не вернулись, — наконец сказал он. И видимо увидев в глазах Хоука продолжение вопроса, поспешил ответить заранее: — С Быком и Дорианом. Она отправила раненых назад.       — И ты оставил ее там? — тихо, не сводя с него взгляда, уточнил Хоук.       Варрик кивнул.       — Это ее выбор, Хоук, — так же негромко отозвался он. — И ее решение. Если ты думаешь, что я сделал это с легким сердцем, то ты ошибаешься.       Гаррет закрыл глаза.       — Сколько они уже там?       — Сложно сказать. Мы проторчали там недолго, а здесь прошло немало времени. Мы вернулись два дня назад.       Шумно выдохнув через нос, Гаррет снова пошевелился.       — Ей нужна наша помощь, Варрик. Мы должны пойти туда.       — Бесполезно, Хоук. Если ты полагаешь, что все тут сидят и ждут, когда она появится, то ты ошибаешься. Мы пытались вернуться в Дарваарад, но без ключа элювиан не работает. Он словно мертвое зеркало.       Когда Хоук сжал кулаки, ногти, казалось, проткнули кожу на ладонях.       — И что, сидеть и ждать?       — Это единственное, что мы можем сейчас сделать.       С трудом, но Гаррет все же поднялся. Посмотрел на Варрика, болезненно — вины того в этом не было, но он все равно чувствовал себя обманутым. Преданным.       Он бы ни за что не оставил ее там, пусть даже не одну — зная Плюшку, до конца она бы точно не потащила никого. Как не потащил бы и он, не было смысла этого отрицать.       — Если все, что мне осталось — ждать, то я буду делать это там, у элювиана.       Варрик не стал его останавливать.                     Мутное, темное зеркало не отражало ничего. Варрик его не обманывал: они действительно не могла туда пройти. Хоук, насколько позволяли его силы, осмотрел все. Возможно, магия крови помогла бы — он помнил, как Мерриль справилась со своим элювианом с ее помощью. Но Мерриль тут не было, а кто еще мог практиковать такие вещи, он не знал. Дориана многие подозревали, и Хоук, возможно, даже рискнул бы спросить, но тот остался за темной поверхностью вместе с Плюшкой.       Которую ежеминутно, ежесекундно убивала ее собственная рука. Сколько времени прошло там за эти два дня? Сколько еще должно пройти, прежде чем она вернется? Он ни за что не позволил бы себе думать иначе, что этого не произойдет. Не мог и не хотел.       Не сейчас, когда ему снова было что терять. Не мог же Создатель так смеяться над ним — гляди-ка, Хоук, у тебя снова появился кто-то близкий, кого тебе не хотелось бы потерять? А что, если именно это и случится?       Он помотал головой, слишком бурно — та снова закружилась, и Хоука повело. Один из скаутов, сопровождавших его к зеркалу, вовремя подставил плечо. Перекресток не был тем местом, где ему хотелось бы погибнуть.       Где стоило оставлять Плюшку.       Гаррет все же позволил скаутам уговорить себя вернуться обратно, но покидать комнату во дворце, где стоял элювиан, отказался. Это казалось правильным, быть здесь и ждать, стать первым, кто увидит ее, кто поможет, если понадобится. О том, что сам едва стоит на ногах, Хоук предпочитал не думать.       Об этом думали Варрик и Кассандра, не меньше его переживавшие за исход похода в Дарваарад. Не только они — все, кто был в курсе. Кто-то боялся, как и они, за саму Тэлину, за Инквизитора, отправившуюся решать рогатые проблемы голыми руками. Кто-то ни на минуту не забывал о том, чем им грозит проигрыш Инквизиции.       Кто-то продолжал твердить, что Инквизитор убьет их всех, когда Метка выйдет из-под контроля.       Хоук ждал. Отвлекался на лекарей и на еду, когда Варрик особенно настойчиво зудел у него над ухом. Но друг безо всяких сомнений понимал, что чувствует сам Хоук, поэтому не настаивал на том, чтобы уложить его обратно на койку. Терпел, пока Гаррет слепо взглядывался в пустую, подернутую рябью поверхность. Ждал, как и все они, застрявшие, замершие в неведении и неизвестности. Где-то там, за элювианом, Плюшка продиралась через полчища кунари, пытаясь предотвратить их вторжение, надеясь найти Соласа, который спасет ее. Перепуганная, отчаявшаяся — а он был здесь, они все были здесь и не могли ни помочь, ни поддержать.       Когда она вернется, пообещал себе Хоук, прикрывая глаза, он выскажет ей все, что думает обо всем этом. О том, как она отправила его обратно, бросила здесь и ушла без него, без его поддержки и помощи. На душе от этого было горько, хоть умом Хоук и понимал, что, пострадавший, он бы только мешал и задерживал всех. Но обижаться было легче, чем бояться и хотя бы думать о том, что она может не вернуться.       Что шансы того, что из-за элювиана не вернется никто, весьма высоки.       С его-то везением.       И Хоук вздыхал, потирал бороду, обводил взглядом комнату, словно хоть что-то в ней могло подсказать ему, когда вернется Плюшка. Представлял, что и как скажет ей, что пообещает и как больше никогда не отпустит ее так рисковать, без него, почти в одиночку.       Когда она вернется. Если только вернется.       Закрыв глаза, Гаррет опустил лицо в ладони. От того, как он неотрывно смотрел в элювиан, глаза болели и слезились. Именно из-за этого, и никак иначе. Каллен, составлявший ему компанию сейчас, не стал бы спрашивать, и Хоук был этому рад.       Не из-за того, что он старался не думать и все равно с каждым часом снова и снова возвращался к мыслям о том, что Плюшка не вернется. Эти мысли заставляли его крепче сжимать зубы и ругать, ругать себя на чем свет стоит за то, что мог такое даже помыслить. Она ведь через столько прошла, не могла оставить их всех вот так вот.       Не могла оставить его, когда он еще столько всего ей не рассказал!       — Дыхание… — начал Каллен, но голос подвел его, оборвался судорожным вдохом.       Хоук вздрогнул и отнял руки от лица, слепо моргая и снова глядя на элювиан. Тот напоминал осеннее Недремлющее море, штормовое, бушующее. По зеркалу волнами шла рябь, словно что-то билось с той стороны, стремилось прорваться к ним. Каллен сделал шаг вперед, Хоук тоже поднялся на ноги. Напряглись и стражники, охранявшие элювиан.       На мгновение замерев, зеркало выплюнуло в них Дориана, израненного и потрепанного, в оборванной мантии.       — В сторону! — крикнул он, и Гаррет не сразу понял, о чем тот.       Из зеркала грузно шагнул Бык с чем-то на руках. Элювиан за его спиной замер, поверхность сделалась на мгновение совершенно гладкой, прежде чем треснуть и погаснуть, замереть обсидиановой гладью.       Каллен дернулся к двери и закричал, страшным, нечеловеческим голосом:       — Лекарей, срочно!       — И пусть приведут Вивьен, — добавил Дориан, опираясь на посох, но неумолимо сползая на пол, словно его не держали ноги. — Она тут единственный вменяемый маг-целитель. Создатель, Каллен, вели им пошевеливаться!       Под ноги Быка текла кровь, Хоук видел ее следы у рамы элювиана, на полу, где тот стоял. И только встретившись с кунари взглядом, он понял. Кинулся вперед, чтобы увидеть бледное, обескровленное лицо, закрытые глаза Плюшки. Сердце пропустил удар, но Бык успел его предупредить.       — Живая, — хрипло ответил он. — Но времени мало.       Хоук хотел взять ее за руку, почувствовать, что тот не врет, что она не холодная, остывшая. Но пальцы не нашли руки там, где она должна была быть. От руки осталась культя в пропитанном кровью огрызке рукава, ронявшем капли на пол.       А он ведь собирался найти Андерса, чтобы помочь. А теперь стоял недвижимо над ней, умирающей, и не знал, что делать. Не успел — его оттеснили лекари, оценили ситуацию, велели Быку нести ее куда-то. Хоук потерянным призраком спешил следом, не сводя взгляда с кровавых капель на полу, дорогой чертивших путь процессии. Потом зашуршали одежды, и сильная женская рука перехватила его за плечо. Моргнув, Хоук обнаружил себя у дверей, за которые унесли Плюшку. Дернулся, поспешив, но Вивьен держала его крепко.       — Дорогой мой, — холодно и твердо сказала она, сверля его взглядом. — Вы туда не пойдете.       На его открывшийся в возмущении рот Верховная Жрица нахмурилась и кивнула стражникам.       — Я знаю, что вы мне скажете, но от меня зависит жизнь Инквизитора. Не смейте мне перечить, Защитник. Вас проводят в лазарет.       Он сопротивлялся, конечно, и стража не церемонилась с ним, несмотря на все еще шаткое самочувствие. Когда ему заломили руки за спину и потащили назад, он видел прямую спину Вивьен, скрывшейся за дверью. За той, где умирала Плюшка — и он опять был бессилен ей помочь.       Снова.