Thanks Jon

На следующий день, шестого апреля две тысячи двенадцатого года, сильный ветер поднялся с самого утра. Небо затянули тучи, различимые даже в темноте, и Бен не мог оторвать глаз от окна всё время, пока собирался на работу. Сборы эти не были сложными, и большую часть времени занимала кружка кофе да сигарета на крыльце дома. В это время все в доме ещё спали. Бен не привык греметь дверями. День обещал быть спокойным. Первые капли упали с неба уже тогда, когда Бен спешил на работу под уличными фонарями, что ещё горели, а это означало, что в дождь к нему никто не придёт. А поскольку Бен не очень любил общаться с клиентами, то он не стал бы и выгонять их из кофейни, если бы они попытались там пересидеть непогоду. Посетители нисколько ему не мешали — он к ним привык. В свою очередь Аарон и словом не обмолвился о том, придёт ли в кофейню на следующий день. Он вообще не сказал ни слова по поводу того, придёт ли хоть когда-нибудь. Бен точно знал только одно: выходя из дома, он не взял зонт. Что же касается Аарона, то он ни в чём не был уверен. Аарон получил его номер лишь вчера, и, казалось, это случилось только ради «галочки». Номер Аарона уже давно был у Бена, и он решил, что уравновесить ситуацию — неплохое решение. В конце концов, они теперь встречались, пусть Бен и, заметим справедливости ради, не имел ни малейшего понятия, как следует вести себя с парнем. Зато он довольно отчётливо представлял, почему это случилось. И был чрезвычайно доволен собой. Впервые за долгое время он был действительно доволен собой, пусть и по столь мелкому поводу, к которому, в сущности, не имел огромного отношения, но всё же. Ему сложно было объяснить всю эту ситуацию постороннему человеку — любому человеку, кроме себя. Он не любил Аарона. Может быть, пока, но ведь это совершенно нормально, так ведь? Он и не знал Аарона достаточно хорошо, чтобы любить его, но знал достаточно хорошо, чтобы влюбиться. Бен не был влюблён в Аарона. И Бен точно знал, что Аарон не был влюблён в него. Скорее всего. Наверное. Он наверняка бы ему сказал, ведь терять Аарону нечего. Бен довольно отчётливо представлял себе логику Аарона: почему бы и не попробовать отношения с парнем, если ты уже болен СПИДом. И Бен даже понимал, что логика Аарона выглядела не так. Так или иначе, Аарон не раздражал его. Чужое присутствие не выводило из себя, не действовало на нервы, не раздражало, не мешало и даже не отвлекало. Он словно знал Аарона тысячу лет, и Аарон знал его столько же. Чужая доброта — Бен ясно это видел — не была напускной, такой, чтобы обвинить в чём-то Бена, укорить, показать, как поступать правильно. Аарон делал что-то лишь потому, что хотел это сделать и привык так поступать. А вовсе не потому, что хотел казаться хорошим человеком или человеком, пытающимся заслужить место в раю. Заслужить место где бы то ни было. И для Бена было очень важно и то, что он, казалось, совершенно не вызывал у Аарона дискомфорта. Ни своей периодической навязчивостью, ни грубостью, ни агрессией по отношению к другим. Бен перестал проявлять агрессию в любом виде по отношению к Аарону уже на вторую неделю их знакомства. Просто потому, что в этом не было нужды. И потому, что Бен этого не хотел. По логике Бена, этого было вполне достаточно для отношений. Он не был уверен, любит ли он Аарона где-то в глубине себя, но зато был уверен, что хочет проводить с ним время до тех пор, пока их не начнёт друг от друга тошнить. Вопрос заключался лишь в том, как быстро. Всё это очень стойко выслушал Джон. Бен не был лучшим рассказчиком, и Бен не был писателем, так что мысли его были обречены на своё не совсем яркое существование, а Джон всё равно продолжал его слушать. В конце концов, Джон был его лучшим другом. — Не знал, что тебе нравятся парни, — со смешком заметил Джон, когда один из немногочисленных клиентов забрал свой заказ. Был полдень, и на улице было холодно от ветра и дождя. Небо проливало на землю редкие капли ещё долго, но настоящего ливня так и не случилось. Вместо этого над пригородом Торонто висели тяжёлые тучи. Пахло листвой, мокрым асфальтом и кофе. — Мне никто не нравится, — почти обиженно напомнил Бен и уткнулся взглядом в носки кед. — Но Аарон — хороший парень. Лучше многих девушек, что я встречал. — И именно потому, что он такой хороший, он сегодня не пришёл? Бен запнулся об собственные мысли. А следом пришло осознание. — Дождь на улице. Он болеет, вообще-то. Уж не знаю, чем именно, но он буквально пополам складывается, когда я курю рядом. — Может, ещё и курить бросишь? — Не смеши меня. Бен, отчего-то, уже совсем за него не волновался. Он смотрел на улицу через опущенные, но повёрнутые жалюзи, замечал одинокие фигуры людей, спешащие домой под зонтами, и действительно не ждал, что одной из фигур окажется Аарон. Он просто смотрел, потому что занятий интереснее не предвиделось. Редкие посетители обязательно оставляли на тёмном полу следы грязи и воду, стекающую с зонтов и плащей, но Джон не торопился за ними убирать. Ведь новые люди непременно испортили бы все его старания. Джон, впервые за долгое время, принёс из дома еду, предусмотрительно приготовленную с утра, и привычный витающий аромат горького кофе разбавил запах разогретой в старой микроволновке картошки, курицы и чёрного перца. Впервые за эту весну они пообедали на работе. Расписание кофейни, кто бы его ни составлял, попросту не предусматривало обеда. Быть может, им следовало обедать по очереди или выкраивать свободное время и прятаться в рабочее помещение — кто знает. Так или иначе, обед совсем не был важен для них, и что Джон, что Бен прекрасно без него обходились. Редкие же обеды проходили просто замечательно. Они ели в тишине, с выключенным радио, без раздражающих звуков кофеварки или разговоров их клиентов, и только чавкающие звуки нарушали эту идиллию. Впрочем, манера есть Джона была одной из немногих вещей в жизни Бена, что его не раздражала. Он даже удивлялся сам себе, из раза в раз. В качестве исключения, они приготовили сами себе кофе. Ведь никто не приготовит тебе кофе лучше, чем ты сам. Все нервы Бена, весь оголённый клубок из них, что он из себя представлял последние годы жизни, вдруг разгладился, смягчился и перестал раздуваться, словно рыба-ёж в любой жизненной ситуации. Словно все мышцы его тела расслабились, и он, обмякший, упал на диван с торчащими пружинами, стоящий недалеко от чёрного входа. Джон нависал над ним в ярком свете единственной лампы и допивал свой кофе. Бен знал, что Джонни никогда его не бросит. Аарон пришёл лишь десятого апреля, спустя три дня, когда Бен и Джон не успели отдохнуть за единственный выходной, а в понедельник снова лил дождь. Во вторник пригород Торонто встретил вернувшегося Аарона Соловонюка грязью, мокрой травой и сухим асфальтом под машинами, где прятались от дождя коты и собаки. На его наручных часах ещё не было восьми утра, когда он столкнулся с табличкой «Закрыто» на дверях кофейни и громко постучал в закрытую дверь костяшками пальцев. Дверь открыли быстро, вернее, быстро дёрнули на себя. Аарон встретился взглядом с взглядом тёмных глаз Бена и вошёл внутрь, не дожидаясь приглашения. Кое-где на полу была разлита мыльная вода, на одном из ближайших к окнам столе стояло моющее для пола, моющее для окон и начатая бутылка светлого пива. Жалюзи были опущены, но свет всё равно пробирался сквозь них внутрь тонкими полосками. В свете этих полос Бен выглядел, скорее, как ночной уборщик, не успевший уйти, чем как парень, который готовится к открытию. Было не слишком похоже, что Бен готовится к открытию. Аарон снял один из стульев со стола и присел посреди кофейни, обхватив спинку стула руками. Бен пристально и с неприкрытым интересом наблюдал за каждым его неуверенным движением, а после отхлебнул от бутылки из тёмного стекла и протянул её Аарону. Всего секунду, но Аарон тянул к ней руку. — Мне... Мне нельзя, — напомнил он себе вслух. Бен замер, глядя на него. И Аарон посмотрел в ответ. — Я ездил в Торонто на выходные, сдавал анализы, получал результаты. В нашей больнице этого не сделать, а там всё сложно. В общем, если долго не объяснять, то у меня пневмоцистная пневмония, и я, в общем-то, скоро умру без вразумительного лечения. Могу, — он быстро глянул на часы, но ничего там не увидел, — начинать прямо сейчас. — Умрёшь? — переспросил Бен, так и не выдавив из себя удивления. — А лечение? — Я отказался от лечения, — твёрдо произнёс Аарон. — Нахер его. Нахер это лечение, нахер вообще меня, нахер все эти попытки отсрочить мою чёртову смерть. Я всё равно умру. Бен смотрел на затухающий взгляд Аарона, замерев посреди кофейни. Пальцы сильнее впивались в швабру с каждым словом, слетающим с чужих губ, но он никак не мог набраться сил, чтобы что-то ответить. И не было похоже, что Аарон ждал от него реакции. — Зря мы начали встречаться, чувак, — продолжил Аарон. — Потому что ты, вроде как, должен будешь теперь слушать это, а я не хочу кого-то грузить. Я даже семье ничего не говорил, но сразу пришёл сюда. — Слушай, — оборвал его Бен, отставил в сторону швабру, взял стул и сел напротив. Коснулся чуть дрожащими холодными и мокрыми пальцами чужих предплечий в рукавах куртки. — Я не буду тебе говорить, что мы типа справимся со всем этим, окей? Если ты решил умирать, то, блять, пожалуйста, я тебя держать не буду. Окей? Я канадец, и я не буду помогать тебе, если ты не хочешь этого. Но можно просьбу, раз ты, вроде как, мой парень? — Последние слова зазвенели в голове. — Не веди себя как умирающий, ладно? Составь завещание, ладно, окей, оплати там свои похороны — я не знаю! Но не ходи с кислой миной и не действуй людям на нервы. Ты решил умирать, а не они. — Это... Это самое ужасное, что мне только могли сказать. — Аарон чуть улыбнулся. — Улыбки будет достаточно? — Ты не представляешь, сколько я учился говорить людям только ужасное. На секунду, но у Бена заболело сердце, и он отчётливо запомнил эту боль: так, словно кто-то крепко сжал его сердце, словно надавил на грудную клетку, словно пережал рукой горло. И через мгновение всё прошло. Аарон сидел напротив, смотрел на него, и на ту же секунду показался таким грустным и милым даже с мешками под глазами, что Бену хватило секунды для того, чтобы не думать. Он потянулся вперёд, наклонив стул, и аккуратно коснулся чужих губ. Их колени ударились друг о друга. У Аарона были тонкие губы, и от Аарона пахло горьким кофе, кондиционером для одежды и сыростью улицы. Бен схватил его за лацканы куртки с такой силой, что затрещали нитки, и притянул к себе ещё ближе. Он целовал его жадно и настойчиво, а внутри себя отчаянно боялся испортить его, боялся изменить, боялся, что именно в этот момент Аарон просто встанет и пошлёт его. И больше никогда не вернётся. Бен чувствовал чужой влажный от слюны язык в своём рту, кусал чужие губы, едва не глотал чужую слюну и лишь потому, что не было времени сделать даже вдох. Аарон накрыл руки на лацканах своими, и его руки были очень холодными, несмотря на работающий в кофейне кондиционер. Под его ногтями была грязь, и он впился ими в руки Бена, когда тот, забывшись, сильно укусил его за губу. Опешивший Бен и не заметил, как приподнялся на ноги и, опущенный с небес на землю, сел обратно на стул. — Целоваться, когда знаешь, что скоро умрёшь — совсем другое дело, — заметил Аарон и коснулся рукой разболевшейся губы. — Думаю, заниматься сексом — тоже. Каждый раз может быть последним. — Бен издал подобие смешка и встал на ноги. Аарон не нашёл ничего, чем мог бы ответить. Отвечать на подобное: «Можем проверить», — было, скорее, в стиле Бена. Если у Бена вообще когда-то имелся стиль. И ведь Бен мог согласиться. Целоваться с парнем, в конце концов, было странно. Это не означало, что Бен никогда не целовал парня, однако целовать парня и где-то в глубине себя, на подсознательном уровне, понимать, что человек, которого ты целуешь — твой парень, и вы встречаетесь по обоюдному согласию, — это было чертовски странно. Бен ведь не слишком и представлял, что у них значит это «встречаться». И отчего-то всем сердцем хотелось узнать, что имеется ввиду. Будет ли Аарон целовать его при встрече и на прощание? У Бена была девушка, которая не могла и подумать о подобном. Удивительно, но она была. Будет ли Аарон называть его «своим парнем», когда Бен слышит и когда не слышит? У Бена была девушка, которую язык не поворачивался назвать «своей». Будет ли Аарон звать его на свидания? Будет ли Аарон вообще подавать признаки жизни? Вопросов хватало. Они лезли изо всех щелей, и они наполняли Бена целиком, что не было и мыслей о приближающемся открытии кофейни. Подготовка к нему стала настолько привычным делом, что Бен ненароком подумал, будто кофейня способна открыться и без него. Ненадолго, но Аарон остался, чтобы просто понаблюдать за ним. Бен и сам не до конца привык к такому человеку, как Аарон: к его внешности, к его голосу, к его движениям, к мыслям, копошащимся в чужой голове, к тому, что Аарон может сказать и о чём может промолчать, к его присутствию в собственной жизни и в кофейне. За долгое время работы Бен научился будто бы сливаться с ней, становиться её частью, прятаться за кассой, становиться невидимым, когда отправлялся убирать столы, быстро готовить кофе и чрезвычайно громко решать редкие конфликты. Джон умел всё то же самое и кое-что ещё. А Аарон был белым пятном краски на общем фоне, и Бен искренне надеялся, что он так и останется белым пятном. Потому что Аарон попросту не должен был породниться с этой кофейней. Десятое апреля две тысячи двенадцатого года в пригороде Торонто начиналось весьма мирно. Одна из самых популярных кофейнь вокруг ещё не была открыта, однако к ней понемногу начинали подтягиваться люди, направляющиеся на работу. Они всегда заходили по пути, но их никогда не ждали. И никогда им не были рады. Бен Ковалевич — канадец с польской фамилией и, однозначно, не самый хороший человек в округе — стоял возле открытой двери кофейни, на которой красовалась табличка «Закрыто», и целовал своего парня, едва касаясь кончиками пальцев чужого лица. Его кожа была тёплой, а руки, как и обычно, прикрывали лишь короткие рукава футболки. Бен очень хотел обратно к кондиционеру. И к кофейне приближались люди со всех частей пригорода. Бен Ковалевич не был тем человеком, который любит своих посетителей. Бен Ковалевич был тем человеком, который любит, когда посетители получали свой заказ. Потому что тогда они уходили. Аарон целовался чуть неловко, неуверенно, намного неувереннее, чем ещё пятнадцать минут назад, и в его голове повторялась лишь одна мысль, едва не сводящая его с ума. Он был человеком, что скоро умрёт. Однако в тот момент, в тот самый момент, когда Бен привстал на носочки, вновь проклиная свой невысокий рост про себя, чтобы поцеловать его, быть может, в этот момент Аарон и подумал о чём-то другом. Возможно, даже о человеке, что разрешил ему умереть без угрызений совести. — Ты же не будешь против, если я просто буду рассказывать всем подряд, что ты — мой парень? — бросил напоследок Аарон, когда Бен уже собирался возвращаться. — Делай что вздумается. — Бен махнул рукой. — Я могу прямо в эту самую минуту позвонить семье. — Тогда не забудь рассказать новость поважнее. Бен повернул табличку на двери и скрылся внутри кофейни, оставляя после себя неприятный осадок. Он будто и сам не понимал в должной степени, что говорит и как оно звучит вслух. В его голове всё это выглядело по-другому, и он действительно старался оставить всё в том же виде, когда говорил. Получалось из рук вон плохо. Не получалось совсем. Он рассказал обо всём Джону, и Джон погладил его по голове. Потому что Джон всегда был рядом, и Джону, в сущности, было совершенно всё равно на то, как вёл себя Бен. Он ещё не успел полюбить Аарона настолько, чтобы хватало наглости игнорировать любое его поведение, и Джон ещё не был уверен, следовало ли к этому стремиться. Но он, на всякий случай, стремился.