Thanks Jon

Джон Гэллант — кладезь невыполненных обещаний. Он — пустые слова, бездарные извинения, приветы, которые никто никому не передал. Он — едва ли не самый ненадёжный человек в Канаде. Он терпеливо сносил Бена ещё с общей школьной скамьи, и это его умение перетекло и во взрослую жизнь из времени, когда Бен был всего-навсего обычным парнем. Таким, каким оставался и сам Джон. В свои двадцать один Джон был женат, и женат весьма успешно — действительно достижение после того, как в жизни его появился Бен. Бен буквально ввалился в его жизнь, так, словно дверь, которую он с силой толкнул плечом, вдруг открыли с другой стороны. И Бен просто обожал всё решать за него, при этом совершенно потрясающим образом забывая интересоваться чужим мнением. Своего рода талант. Они работали в одной кофейне с подачки Бена («Чувак, это хоть какая-то работа и это временно, окей?»), он сделал предложение своей девушке с подачки Бена («Она просто идеальна для тебя, слышишь?») и с подачки Бена он лишился всех остальных своих друзей. Не столько потому, что Бен отпугивал людей, сколько потому, что никто не мог быть настолько честен, откровенен и искренен с Джоном, как был Бен. Джон никогда не держал кофейню открытой дольше, чем того предписывало расписание. Люди могли буквально бежать к его двери, а он бесстрастно закрывал её перед ними и поворачивал табличку. Джон никогда не откладывал кофе, если оно заканчивалось, для кого-то, кто пил его каждый день в одно и то же время. Джон никогда не наливал кофе в долг. И Джон никогда не прощал десяти центов, которых не хватало. Всё это он делал лишь из-за того, что подходил к своей работе основательно; он видел будущее в глобальных масштабах и видел последствия своих поступков. Помимо прочего, Джон не слишком любил делать одолжения. Он жил со своей женой, прекрасной, замечательной женой, в доме, который купили им их родители как подарок на свадьбу, которую никто не праздновал, и от них как-то само собой начали ждать детей. Никто не настаивал, не оставлял ненавязчивые сообщения на телефоне, не дарил детскую одежду и не порывался самостоятельно сделать кроватку. Все их родственники просто ждали, а Джон прекрасно понимал, что с работой в кофейне он точно не потянет ребёнка, даже если его жена и он сам найдут по второй работе. Они едва оплачивали счета и покупали еду. Так что в скором времени Джон собирался покинуть кофейню. Хотя бы для того, чтобы встать на ноги. Небо было одним сплошным облаком, когда Джон пришёл на работу. Он позже приходил и позже уходил, часто оставлял мусор для Бена, что убирал кофейню с утра, однако не испытывал никаких мук совести по этому поводу. Не испытывал потому, что Бен, обычно, оставлял его в самый ответственный момент, когда все шли домой с работы и считали неплохой идеей выпить стакан кофе. Бен тоже уходил домой, где его дожидался уже собственный кофе. Джону едва хватало сил, чтобы каждый раз прощать Бена. Он любил прогуливаться до работы пешком, пусть жил и весьма далеко, но всё ещё недостаточно, чтобы пользоваться общественным транспортом. Пригороды Торонто навевали ощущения безмятежности и полного спокойствия. Длинные и частые ряды повторяющихся, столь похожих друг на друга жилых домов, среди которых изредка вклинивался какой-нибудь поворот да магазинчики, в которых всегда хватало людей. Джон редко бывал дальше кофейни и супермаркета, а по выходным — даже дальше своего дома, так что прогулки на работу и, если оставались силы после целого дня на ногах, домой очень много значили для него. В это позднее утро, когда Джон появился на работе, чуть опоздав, он вновь застал болтающегося в кофейне Аарона. В лёгкой куртке Аарон ходил кругами, сложив руки за спиной, и делал крайне заинтересованное лицо, когда подходил к какому-нибудь цветку, растению или любому предмету мебели. По правде говоря, безделушек в кофейне хватало. Джон успел поздороваться с Беном, бегло окликнуть Аарона, а после подлетел к кассе и помог Бену разобраться с мощным потоком посетителей. Была суббота, двадцать первое апреля, и клиентов хватало в любое время дня. В чужих глазах Джон успел увидеть едва сдерживаемое желание опрокинуть на него свежий кофе. Аарон продолжал бродить по кофейне. — Ему стало лучше? — между делом шёпотом поинтересовался Джон, принимая из чужих рук стакан и передавая его клиенту. — Да, вроде того, — кивнул Бен. — Ходит худой как чёрт. Но температура прошла, так что уже минут сорок здесь тусуется. — Волнуешься за него? Вы даже не пытаетесь друг друга убить. — Джон, ради всего святого... — Бен шумно вздохнул. — Принимай заказы. — Он хорошо на тебя влияет, — усмехнулся Джон и вернулся к посетителям. Отношение Бена к Аарону сложно было не заметить. Бена, что раздражала буквально каждая вещь во вселенной, устраивало в Аароне абсолютно всё. Он мог жаловаться на чужую потерю веса, не столь критичную и пока незаметную, если не обращать особого внимания, однако Аарон всегда носил куртку и чуть мешковатые джинсы, так что Бен довольствовался тем, что всё было под контролем. Он мог жаловаться на чужое здоровье, которое якобы доставляло ему неудобство, проблемы и, в лучшем случае, беспокойство, однако Бен подходил к чужому здоровью с несвойственным себе пониманием и снисходительность, как в целом подходил к самоотверженному желанию Аарона не лечиться. Он мог жаловаться на то, что Аарон рассеян большую часть времени, что часто пропадал на полдня, на день, на неделю, на то, что Аарон отказался от лечения — Бен, в сущности, мог жаловаться на что угодно, тем не менее, Бен не имел никакого желания это делать. Он лишь изредка, всего пару раз жаловался на то, что Аарон отказывался ходить с ним на свидания под предлогом того, что ему в любой момент может стать плохо, а Бен будет чувствовать себя ужасно неловко, и это было тем, должно быть, единственным, что почти выводило Бена из себя. Бен ведь просил его не вести себя, как умирающий. Джон не упускал возможности краем глаза глянуть на бродящего по кофейне Аарона всё время до тех пор, пока покупатели не закончились, а они не вздохнули с облегчением. Вдвоём они справлялись быстрее, но всё ещё недостаточно. И казалось, что рабочий день никогда не закончится. Каждый раз. Джон не мог сказать, что Бен становился более человечен или более приятен в общении, однако он становился более социален и теперь не шипел на каждого, кто озвучивал больше, чем свой заказ. От чужих вопросов он увиливал или игнорировал их, а не просил Джона, как раньше, в срочном порядке сменить его, потому что их Книга Жалоб уже трещала по швам и разваливалась на глазах — настолько она была востребована. А ещё они продавали самый вкусный и дешёвый кофе. Должно быть, злым или в неуравновешенном состоянии нельзя было работать лишь с выпечкой. Потому что они варили кофе пьяными, они варили кофе злыми (и едва не сломали кофемашину), они варили кофе в том состоянии, когда не помнишь своего имени. Они даже варили кофе самим себе. Ближе к двенадцати часам, когда Аарон всё ещё оставался с ними в кофейне, за всё время лишь быстро сходив в магазин и вернувшись с тёплыми вишнёвыми булочками в бумажном пакете, Джон отошёл покурить. В обед они не ходили курить вместе, а ещё у Бена теперь был Аарон, и Бен находил забавным выходить курить вместе с Аароном. У Джона никого подобного не было. Его жена редко заходила к ним в кофейню даже во время своего обеденного перерыва, потому что, если честно, не слишком любила кофе. Джон мог готовить для неё самый потрясающий кофе, на который был способен, однако Джон прекрасно знал, что это не поможет. А ещё Джон знал, что Аарон по-прежнему покупал Бену кофе. И это незаметно радовало их всех. Когда Джон вернулся с перекура, порядком успокоив свои нервы, у кассы уже стояло несколько человек, и он успел подумать лишь о том, что слишком многие в эту субботу отдыхали. Но точно не они. Он перевёл взгляд на Аарона и заметил, как тот, улыбаясь, чуть покачал головой, глядя прямо на Бена. Бен глубоко вздохнул. А после произнёс, обращаясь к группе посетителей, пришедшей вместе: — Здравствуйте. Что будете заказывать? Аарон снова улыбнулся и опустил голову, чтобы Бен не смог его упрекнуть. А Джон едва сдержал смешок. — Отвратительно, — более привычным хмурым тоном произнёс Бен, когда касса по другую от него сторону опустела. — Здороваться с людьми отвратительно. — Ты хотя бы попытался, — справедливо заметил Аарон. — Он за это согласился сходить со мной куда-нибудь, — не без удовольствия сообщил Бен Джону и закинул локоть на его плечо. Джон смог лишь рассеянно улыбнуться, глупо и потерянно переводя взгляд с Аарона на Бена. Бен выглядел весьма самодовольно. — Помнишь, Джон, я говорил, что люди предназначены? Друг другу, — продолжил Бен. — Ты говорил это в одиннадцатом классе. — Ужасные, ужасные времена. Так вот. Херня это всё, слышишь? Запомни эти мои слова. Люди не предназначены друг другу. И нет никакой судьбы. — Ты хлебнул ликёра? Твоя судьба стоит рядом и всё слышит. Бен поднял глаза, в которых читалось наигранное удивление, на Аарона. Тот лишь вскинул брови. — Он не моя судьба. Он не может быть ею. Тогда я в дерьме, потому что он шантажирует меня, заставляет нормально себя вести и скоро откинется, так что... Не сегодня. Новость о том, что человек перед ним, его друг и парень его лучшего друга, скоро умрёт, была одной из самых нелюбимых среди всех прочих новостей для Джона. Он знал об этом, потому что Бен просто не мог молчать, однако спокойствие, с каким к этому относились и Бен, и Аарон его откровенно пугало. Могли хотя бы сделать грустные лица. После слов Бена на лице Аарона не дрогнул ни один мускул. Круглосуточный супермаркет поблизости никогда не закрывался, даже в ночь с субботы на воскресенье. Казалось, для канадцев, что работали в нём, не существовало ничего святого. И отчасти это было правдой. Аарон крепко сжимал руку Бена и пытался достать с верхней полки кондиционер для белья. — Так, значит, в школе ты верил в предназначение? — спросил он, укладывая маленькую бутылку в корзинку в руке Бена. Вечером неожиданно потеплело, и он сменил куртку на тёплую толстовку. И толстовка виновато на нём болталась. — Ага. Глупости, конечно, но тогда я в это верил. Как-нибудь расскажу, почему перестал... Ты знаешь, Аарон, когда я предлагал «куда-нибудь сходить», я не имел ввиду супермаркет. — А что ты имел ввиду? — Пожалуйста, не заставляй меня говорить об этом. Бен потянул на себя его руку, и они завернули в отдел с длинными полупустыми полками и расставленным на них алкоголем. Бен разжал пальцы и бросил в корзину пару стеклянных бутылок тёмного пива. Конечно же, он знал, что Аарон не пьёт. Аарон не пытался отсрочить собственную смерть. Он пытался сделать свои последние недели на этой земле не настолько отвратительными, насколько они могли оказаться. И он зашёлся в новом приступе сухого кашля посреди пустого супермаркета. Аарон кашлял так долго, что из глаз брызнули слёзы, попадая на руку, а сам он сложился пополам, едва не падая на пол. Бен терпеливо и безразлично стоял поблизости. Ему не было всё равно. Однако что он мог сделать? Слова поддержки, очевидно, не были тем, в чём нуждался Аарон. Вряд ли он вообще нуждался хоть в чём-нибудь. Бен не дал им уйти с парковки. На улице было темно, и светила луна. В пригороде Торонто было сейчас не так светло, как в самом Торонто, но местным жителям хватало и этого. Не было ветра, не было неожиданного холода — только воздух вокруг них и уличные фонари, освещавшие небольшую пустую парковку позади супермаркета. Они сидели на широком бордюре, и Бен даже не боялся, что застудит свой зад. Он пил пиво, а Аарон держал в руках шуршащий пакет с покупками. Пахло пивом, пахло копчёным мясом из пакета, пахло весной. — Знаешь, чувак... — тихо начал Бен, и посмотрел прямо на Аарона. Тот даже дёрнулся от неожиданности. — Я не хочу, чтобы ты сейчас шёл домой или вообще куда-нибудь, понимаешь? Блять, Аарон, не смейся, я не помню, когда последний раз говорил это кому-нибудь! Господи, ну ты и ублюдок. — Конечно, понимаю. — Он улыбнулся уголками губ. — Тогда не смейся надо мной. Фу, всё желание что-то говорить отбил. Молчи. Никогда не открывай свой рот. Вообще со мной не разговаривай. Вокруг них было удивительно тихо. Редкие машины разрывали пелену тишины, большие холодильники супермаркета шумели слишком далеко и не слишком настойчиво, чтобы их замечать. Кто-то из работников магазина вышел покурить, но посчитал, что курить перед самым входом — не самая хорошая идея. И бросил безразличным взгляд на две фигуры, близко сидящие на бордюре. Нигде даже не гремела музыка. Бену было спокойно на душе. Он, наконец, чувствовал себя умиротворённым и довольным, потягивал пиво, раскачивая ногой из стороны в сторону, и иногда переводил взгляд на Аарона, что то рассматривал свои руки, то, не моргая, смотрел вдаль. Аарон неосознанно кусал свои губы, изредка шмыгал носом и почти не смотрел на Бена. Он не смотрел на Бена даже когда начал говорить: — Глупость всё это. — Бен поднял на него глаза. — То, что... мы пытаемся. У меня СПИД, и понятно, чем всё это закончится. Мы ведь не можем ходить на свидания, потому что это, ну, будет странно выглядеть, и я до сих пор ума не приложу, как вообще согласился. Ты должен понимать это не хуже, чем я или мои врачи. У меня СПИД, Бен, и уже есть пневмония, а от пневмонии... Хватает последствий и болезней. — Всё хотел спросить. Твоя пневмония ведь совсем не заразная, да? — Что? Нет, для тебя — нет. Для Джона — тоже нет. Её возбудители могут жить и в обычных людях, но опасны только для больных иммунодефицитом. — Он помолчал, будто бы пытаясь вспомнить, о чём говорил. — Так что, Бен, просто скажи мне, что ты отчётливо и ясно понимаешь, что я скоро умру, и этого уже нельзя будет изменить. — Эта мысль давно улеглась в моей голове, всё нормально. Я, правда, всё понимаю. У меня не будет смысла убиваться после твоей смерти. Аарон в ответ хмыкнул нечто нечленораздельное. Оно могло бы означать: «Вот, значит, как, да?» — если бы вообще что-то значило. На душе легче не становилось. Наоборот, стало тяжелее, и Бен почувствовал это особенно отчётливо, когда внутри у него всё сжалось. Он не будет убиваться по Аарону. И он это тоже прекрасно осознаёт. В этом нет смысла, потому что Аарона будет уже не вернуть, а сейчас они отчего-то ведут себя так, будто ему остались считанные минуты. Они не знают, сколько ему ещё осталось. А Бен не знает, сказал ли Аарон семье об этом. Но семья, должно быть, заставит его лечиться. Они всё сидели на парковке у супермаркета. Бен уже прикончил одну бутылку пива, но ещё не приступил ко второй. Он сидел и думал о том, что ему удивительно не хотелось домой; о том, что завтра не нужно было идти на работу, и ему, быть может, удалось бы вытащить Аарона хоть куда-нибудь; о том, что он не имел ни малейшего понятия, где Аарон живёт; о том, что он вообще знал об Аароне не так уж и много; о том, что с Аароном просто хотелось сидеть рядом, и не имело значения, разговаривали они или молчали; о том, что он, должно быть, действительно начинает любить Аарона. Потому что Аарона нельзя было не любить, и он едва не сказал об этом вслух. Ему не хватило бы духу. Они сидели до поздней ночи. Аарон утверждал, что его дом непозволительно близко, и через минуту был уверен в том, что его дом достаточно далеко, чтобы туда не спешить. Бен не мог определить, далеко ли его дом. Бен даже знал, что в свой дом он мог и не попасть. И они целовались. А в один момент Бен потянул рукава чужой толстовки вниз, и впервые за почти шесть недель, что они знакомы, Бен увидел обрывки чужих татуировок, которыми, по словам Аарона, у него были забиты все руки. Аарон пообещал показать их как-нибудь потом. Про свою татуировку на груди Бен промолчал. Ночная парковка за небольшим круглосуточным супермаркетом, что не пользовался особой популярностью среди местных, была, быть может, самым романтичным местом, какое они могли найти в такое время. И ни последний ряд кинотеатра, ни атмосферное кафе с соответствующей музыкой не могли бы заменить им момент, когда Аарон начал есть копчёное мясо. От его запаха становилось дурно. Через полчаса Бен вовсю рассматривал рукава Аарона, хаотичные и едва собранные в один рисунок, а потом рассказал о причудливо выведенной надписи «Никогда не сдавайся» у него на груди. — И ведь прикол в том, что я постоянно сдаюсь, — улыбнулся Бен. — Я набил её, когда с первого раза поступить в университет не получилось, но ведь я даже и не пытался ещё раз. А ещё я работаю... там, где работаю, и это, наверное, тоже можно назвать «сдался». Я слишком слабак для этой татуировки. — А у меня на правой руке есть девушка, снимающая трусы. — Аарон аккуратно приобнял его. — И я просто не имею ни малейшего понятия, что она означает. Она просто снимает трусы на моей руке. Лучшая татуировка, к которой я мог прийти. Уже поздно жалеть. Бен неуверенно кивнул. Должно быть, Аарон был прав, и жалеть действительно было поздно. «Аарону уж точно», — подумал про себя Бен, но совершенно не был настроен на то, чтобы себя одёрнуть. Это ведь было чистой правдой. Время вокруг текло совершенно незаметно, и оба осознавали, что смогли бы просидеть вот так, глядя на фасады зданий перед ними, до самого утра. А утро, меж тем, всё приближалось. В пригороде Торонто было два часа ночи.