Ледяные пустыни

      Его подобрали на третий день, когда во фляге еще оставалась вода.       Три чёрных драккара под незнакомыми парусами появились из утреннего тумана бесшумно и величественно, будто видение из царства Эйгира. Свею бросили верёвку. Он поймал, сам не зная зачем. Подняться на высокий борт ладьи он не смог. Рослый воин с белыми волосами ловко прыгнул в его лодку и легко, как ребёнка, поднял его над головой. Другие руки подхватили его, вздёрнули вверх, к самому небу.       Ему дали сухой плед, кусок соленой трески, эля в деревянной кружке. И только потом стали задавать вопросы. Свей решил ничего не скрывать. Они спасли ему жизнь, они имели право знать всё, что знал Свей. – Я – старший сын конунга Сигурда из Рослагена. Отдан в виру Рагнару из Бьоркене. – Да, я слышал об этом, – сказал один из чужаков. – Сигурд убил сына Рагнара в нечестном бою. – Это правда, – отозвался Свей.       Молодой воин с серебром на руках, на груди, даже в усах, заплетенных в длинные косицы, с сомнением оглядел тщедушное, покрытое синяками тело Свея. Спросил: – Рагнар взял тебя воспитанником? – Он взял меня рабом, лорд. – А ты сбежал? – Да, лорд.       Легче всего было просто выбросить его за борт. Правильнее всего – вернуть владельцу. Конунг Хэролд, так звали молодого воина в серебре, поступил иначе. Для чего-то он взял Свея с собой. Нашли ему одежду, дали хорошие кожаные сапоги, почти новые. Свей никак не мог понять доброты этих людей. Грести он не мог, только пил чужой эль и ел чужую еду. Даже как женщину его не использовали ни разу. При этом конунг и его кметы говорили со Свеем. Это было странно, ведь в Бьоркене к нему обращались, только отдавая приказы. Никто не рассказывал ему о родной деревне Витстайн, о золотых березовых лесах в стране россов, о женщинах сладких, как мёд, и о пиратах с острова Эйсисла. Спрашивали и его: про Бьоркене, про ладьи Рагнара, про богатство клана. Свей отвечал только правду: большой холл, кухня, кузница, барак для рабов, двадцать четыре дома для женатых кметов. Глубокая бухта, укрытая от ветра, где разместится четыре драккара. У Рагнара две ладьи, одна как ваша, другая – в половину меньше. Чуть больше сотни воинов на обоих. Да, лорд Рагнар – славный воин, бывал во многих рейдах, и сам, и с ярлом Хаккой. Добыл немало серебра. Нет, сейчас все дома, и, видимо, до начала сезона штормов в рейд не пойдут. – А жаль, – вздыхал молодой лорд. – Людей у меня почти вдвое больше, но терять никого не хочется. Три десятка потеряю? Потеряю. А кто на вёсла сядет? С богатой добычей и неполной командой мы и сами – желанный приз. А так – хорошо было бы взять Рагнарово серебро. У меня с ним мира нет, а у моего ярла с Хаккой – и подавно.       К теме набега на Бьоркене возвращались снова и снова. И каждый раз что-то отзывалось у Свея в груди непонятным, но приятным волнением: хорошо бы... Хорошо бы увидеть голову Миккона на колу. Большой холл – в руинах.       Однажды конунг потрепал Свея по голове, как собаку, но собаку любимую, и залился хохотом в ответ на его немое изумление. Тогда сказал раб молодому лорду: – А если б можно было спрятать ладьи и подойти к деревне по суше, ночью? Что ты тогда сказал бы, лорд?       На ночь высадились на берег. У костра собрались команды всех трёх драккаров. Свей никогда не видел так много людей в одном месте, и все они смотрели на него, на увечного беглого раба. Но он проглотил страх и поделился с ними своим планом. Вернее, он просто рассказал им о фьорде, от которого полдня ходьбы до Бьоркене. План составляли другие, конунг и его воины, ветераны многих рейдов. Утром следующего дня они повернули на запад. Солнце светило им в спины, звонкий ветер наполнял паруса. Конунг поставил Свея к рулевому веслу, смеясь, обхватил гладкое дерево поверх его слабых ладоней. Руки у него были такие же: сильные, сухие, горячие. Кожей и кровью, туго натянутыми жилами, памятью бесчисленных предков почувствовал Свей дыхание боевого драккара, горячий пульс его сердца, каждый удар могучих весел. Гребцы затянули песню, и, пьяный от счастья Свей подхватил знакомый мотив. Его голос, неожиданно чистый и звонкий, взлетел к самой верхушке высокой мачты. – У нас новый скальд, братья! – закричал молодой конунг, и полсотни голосов ответили ему дружным рёвом.       Слезы покатились по щекам Свея, а может быть просто солёные брызги плеснули ему в лицо.       К вечеру остановились на широком песчаном пляже. Десяток круглых хат прятались в зелени садов, дымок поднимался под крышами. – Это наша деревня, Сигурд, – конунг Хэролд хлопнул Свея по плечу. – Витстайн? – спросил удивлённый Свей. – Нет, что ты! – ответил смешливый лорд. – Витстайн далеко. Это Сторк. Мы их защищаем от набегов, а они платят нам дань.       От круглых хат к песчаному пляжу бежали люди. Для них зарезали бычка, прикатили бочонки эля, напекли румяного хлеба. Маленькой деревне трудно было накормить две сотни воинов, и молодой конунг отплатил за гостеприимство: с драккаров вынесли на берег полдюжины железных брусков. Ярко горели костры, пели тростниковые дудочки, на коленях конунга вспыхивала алым цветом нежная девушка с ямочками на круглых щеках. Сладкая и острая тоска проснулась в груди Свея. Ему хотелось быть и конунгом, сжимавшим круглое колено девушки, и девушкой на коленях конунга, а больше всего хотелось, чтобы шершавые пальцы снова коснулись его лица... В первый раз в жизни был он пьян.       Ему постелили в одной их круглых хат, на лавке, накрытой пахучими шкурами. А когда огонек его лучины превратился в крохотную темно-красную звездочку, быстрая тень мелькнула в дверном проёме, гибкое тело скользнуло под его одеяло. Свей в панике прижался к стене. Чужая женщина, а это была женщина, ещё не старая, белая и пышная, тихо вздохнула: – Я не нравлюсь тебе? Я некрасивая? – Ты очень, очень красивая! – горячо заспорил Свей. – Ты очень мне нравишься! Просто... Просто я не могу... – Хорошо, – легко согласилась женщина, – я никому не скажу.       Рядом с ней было тепло. Свей думал, что не заснёт никогда, а через минуту уже сладко посапывал в белое плечо чужой женщины.       Назавтра ветер переменился. Белыми барашками вспенились волны, серые тучи повисли низко, касаясь брюхом морской глади. Свей не мешался, сидел под мачтой, глядел на суровое лицо конунга, на бугры его сильных мышц, на то, как уверенно его ладони сжимают рулевое весло. В час заката, в серых тучах миновали они Бьоркене. Свей успел заметить светлое пятно на далекой береговой линии: бухту, где совсем недавно он раздумал умирать. А потом настало его время. Устье фьорда взрезало прибрежные скалы тёмным шрамом. Парус убрали, вёсла ударили в серые волны. Ладья заплясала, конунг взревел, налегая на весло, и свет пропал. Черные отвесные скалы встали совсем близко, до них, казалось, можно было дотянуться рукой. Стихли звуки, лишь скрип уключин отражался от скал дрожащим стоном. Долго плыли они в темноте да в тишине, пока левая стена не отступила, сбежав к воде изломанными ступенями. – Здесь, лорд, – сказал Свей, и голос его прозвучал слишком громко.       На маленьком пляже три огромных драккара разместились с трудом. Одна ладья получила повреждения, царапнувшись боком о стену, сломав несколько весел. Конунг был хмур. Кормчего повреждённого драккара с десятком его людей оставили сторожить ладьи. Надели кольчуги, разобрали оружие, круглые щиты и шлемы. Конунг подозвал Свея, велел: – Давай, показывай путь.       С узкой тропинки не свернуть, и нет пути назад. В первый раз страшно стало Свею: а если сегодня погибнет его конунг? Ведь он не сдастся без боя. А значит, никогда не узнает Свей силы его горячих рук. Но вела тропа только вперёд, и чужие воины шли следом. И каждый из них был во сто крат добрее к нему, чем любой в Бьоркене.       Скалистая тропа осталась позади, сосновые иглы пружинили под ногами. Свей знал дорогу. Много раз вместе с другими рабами он нёс по этой тропе добычу, снятую с чужих кораблей, не нашедших места в бухте Бьоркене, и нёс обратно соленую рыбу и бочонки с элем. Той ночью он шёл налегке. Он не чувствовал усталости. – В бой не лезь, – неожиданно заговорил конунг. – Схоронись где-нибудь, хоть и в лесу. Я пошлю за тобой, когда все кончится. – Да, лорд, – ответил он тихо. – Но все же... Можно мне нож?       Они остановились на опушке леса. Конунг снял с шеи толстую серебряную цепь, надел её на талию Свея, прицепил к ней ножны с довольно большим ножом. Раб оторопел от царского жеста. Он решил, что вернёт драгоценный подарок, как только все закончится. Ещё несколько минут ходьбы по льняному полю с остроконечными стожками. Спящий Бьоркене лежал перед ним, длинная и тёмная громада большого холла, круглые хаты, почти невидимые в темноте. – Караулы есть? – прошептал Хэролд. – Да, лорд, – так же тихо ответил Свей. – Возле холла... – Эрик, Остен, – отдал команду конунг. Свей попросил: – Позволь мне, лорд. Я отвлеку.       Большая ладонь сжала его плечо, одновременно тепло и твёрдо. Его конунг не сделает так никогда. Он, может быть, умрет сегодня, его конунг.       Втроём пошли они к спящему холлу. Свей шёл впереди.       Первый караульный грыз яблоко, прислонившись спиной к стене холла. Свей с чужими воинами подошёл довольно близко, когда их, наконец, заметили. – Эй, кто здесь! – окликнул их караульный. – Это я, лорд... Свей, – прозвучал тихий ответ. – Где ты был, бельмастый? Ну, теперь с тебя шкуру снимут! А кто это?..       Сразу два клинка вошли в тело караульного, но он успел бы закричать, если бы Свей, стоявший к нему ближе, не закрыл его рта ладонью. Он видел, как гасла жизнь в глазах убитого. Он узнал его, одного из прежних, уже выросших детей. Узнал оттого, что, умирая, тот снова стал ребёнком.       Дальше шли уже более уверенно, Свей впереди, чужие воины на пять шагов позади. Второй стражник преградил Свею путь. Тот заговорил, испуганно и сбивчиво: – Мистрис Биргит послала меня за лекарем, лорд. Старому Кнуту плохо...       Второй тоже не успел закричать. Свей не видел, как умер второй стражник и не узнал его, темная фигура в тёмной ночи, бесформенная груда у стены.       Двери холла открывались наружу, и это было хорошо. Два длинных весла, вбитые между брёвнами сруба, охапка соломы, яркие искры из-под огнива, весёлые языки огня на тёмном дереве... Соломенная крыша вспыхнула ослепительным бездымным пламенем, и лишь тогда из холла послышались крики.       Две сотни чужих воинов наводнили просыпающуюся деревню. Они разделились примерно поровну: одни пошли по хатам, другие окружили холл. Огонь над холлом ревел, искры летели в чёрное небо. Молча стояли вокруг воины Хэролда, с луками, с оружием наготове. Свей не хотел смотреть, как горят люди, но это было его рук дело, а значит он должен был смотреть. Должен был тем, кто умирал в горящем холле, и тем, кто натягивал тетиву. Кто-то рискнул выбраться через крышу, охваченная огнём фигура покатилась по земле, пытаясь сбить пламя. Щелкнула тетива и фигура замерла, став небольшим костром. А в деревне занимались новые огни, слышались крики, звон стали, грохот.       Люди в холле все же выбили дверь, вырвались во двор с криками, полуодетые, с оружием в руках, без щитов. Многие упали, унизанные стрелами, так и не успев принять бой. Но бой все же разогрелся, короткий, неравный. Свей увидел молодого Хэролда, в огне пожара его меч отсвечивал красным. Увидел Миккона, с рёвом размахивающего боевым топором. Увидел конунга Рагнара, голого по пояс. Меч в его руке казался молнией Тора. Вокруг него кружили четверо, осторожничали, вперёд не лезли, наносили удары и отступали. Кровь чернела на руках и на груди конунга. Свею стало больно. Где-то в самой середине его тела поселилась острая пустота, будто злой колдун протянул руку и вырвал из него то, что могло бы стать душой. А потом люди Хэролда сомкнули щиты и стали теснить врагов назад, к пылающему чреву холла.       Тогда и закончился бой. Кто-то погиб, кто-то сдался.